скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

КИНО

Узнавание

Вы помните, конечно, «Случайный вальс» — песню композитора Марка Фрадкина: «Ночь коротка, спят облака... Пусть я с вами совсем незнаком, и далеко отсюда мой дом...»
Конечно, его и нельзя забыть, его и сегодня крутят проигрыватели — вряд ли реже, чем крутили патефоны сразу после войны.
Этому «Случайному вальсу» фильм о послевоенном времени режиссера Михаила Беликова обязан не только своим названием — «Ночь коротка». Он обязан ему поворотами сюжета (сценаристы М. Беликов и В. Меньшов), а главное — своей лирической темой, щемящей, как музыка Фрадкина,— темой неслучайности доброты в нашей жизни, оправдывающегося ожидания, сбывающейся надежды.
Отчетливо детализированный, словно всплывая в памяти, появляется на экране шумный двор в безымянном городе на берегу моря: появляется мальчик — Голубенко Иван, такой безошибочно узнаваемый, что, кажется, нам все заранее известно про него и больше узнавать, в сущности, нечего. Разве с чем-нибудь спутаешь эту обиду, недоумение в глазах, эту круглую голову, остриженную под нулевку, и нелепые синие трусы до колен? Действие начинается в первом послевоенном году, и тут наша память не даст осечки: подранок... еще одна судьба — строчка в обвинительном акте против фашизма.
Впрочем, «Ночь коротка» не вся умещается в привычном стереотипе. Она снималась уверенной рукой; М. Беликов, очевидно, учитывал мгновенность нашего узнавания и, надо думать, полагался на нее.
В заключительном эпизоде, отделенном от первого десятью годами. Иван Голубенко на выпускном экзамене пишет сочинение «За что я люблю Родину». Тут-то и оказывается, что мы стали свидетелями испытания на аттестат зрелости, и то, что по ходу сочинения мелькало в памяти героя, и было показано нам, — вся его короткая жизнь, эпизод за эпизодом, год за годом.
Взбалмошный и неуютный быт коммунальных квартир. Люди, которых коснулось дыхание войны. Молчаливый инвалид в каталке с аккордеоном. Толпа на толкучке. Стайки сбившихся с пути пацанов. Много военных и много одиноких женщин. Одна из них — тетка осиротевшего героя, мать которого погибла при бомбежке, а на фронте погиб и отец. Правда, гибель отца скрывали от Ивана, и сначала он страстно, мучительно ждал его, попробовал даже убежать к нему, но вскоре на теткину угрозу написать отцу — рассказать про его, Ивана, поведение — взорвался подавленным злым отчаянием: «Отец, отец! Что я, не понимаю, что нет у меня никакого отца!»
В «методических рекомендациях» информационного сборника «Новые фильмы» про «Ночь коротка» указано, что «особенно следует обратить внимание на мастерство, с которым создатели фильма воспроизводят атмосферу и быт эпохи». Указано правильно: надо только добавить к этому, что есть еще атмосфера самого фильма, неожиданно,— пожалуй, в чем и заключается новизна,— мечтательная и почти волшебная. Не стоит гадать, вполне ли она согласуется с суровой достоверностью бытовых деталей; просто она присутствует — это факт. Она оттеняется музыкой, которой, в модном теперь стиле «ретро», много в фильме,— всем знакомых и всеми любимых песен — ветеранов военных лет. Она воплощается другом отца, боевым офицером по имени Меркурий.
Странное имя, конечно, неспроста. Меркурий — это выходец из отчаянных мальчишеских грез об отце. Добрый, сильный, всеведущий, Меркурий появляется всегда внезапно и всегда вовремя, чтобы утешить и поддержать. Можно сказать, что его появление и формы участия в жизни Ивана нарочито неправдоподобны, это объясняется тем, что они глубоко символичны. Меркурий скитается по стране в поисках своей пропавшей за войну семьи, и только годы спустя, в день десятилетия Победы, наконец приезжает, чтобы остаться навсегда,— он выяснил, что семья погибла, и ближе Ивана с теткой у него никого на свете больше нет. «Случайный вальс» на вечеринке, который демобилизованный офицер когда-то станцевал со случайной знакомой, становится прообразом позднего счастья одиноких мужчины и женщины, пронесших через одиночество душевную силу и доброту. «Пусть я с вами совсем незнаком, и далеко отсюда мой дом...»
Празднование Дня Победы в 1955 году — торжественно, всем домом, за длинным столом, накрытым во дворе, возвращение Меркурия, выпускной экзамен Ивана образуют заключительный аккорд фильма «Ночь коротка», трогательный и полный смысла. Судьбы людей и судьба страны, прошлое и будущее сливаются тут воедино, демонстрируя непреложный закон нашей жизни — круговую поруку добра, которая в конце концов обязательно вознаграждается. И совершенно ясно, что это понял Иван, и за это он горячо и преданно любит свою Родину.
Ну а что же сказать про Ивана Голубенко? Это был самый что ни на есть типичный трудный подросток уже неблизкого от нас времени, которое тоже легким не назовешь; из людей среднего возраста многие наверняка с умилением узнавали в нем самих себя, а признают ли его своим сегодняшние подростки — пока еще судить рано. Стилистика фильма-воспоминания, естественно, не допускала ни тени педагогических проблем, и мы не слишком уж всерьез проникались сутью отроческих неурядиц Ивана, вполне обыкновенных, которые, к тому же, он и сам по воле авторов только вспоминал, так сказать, постфактум. Это был, повторяем, типичный для тех лет подросток,— не будь он таковым, обобщающий смысл фильма не состоялся бы. А поэтому, типичные взрослые, мы по себе знали, что все образуется, потеряют свое обаяние опасные соблазны улицы, да и век послевоенной улицы будет недолог — ночь действительно коротка, разлука притупит остроту первой влюбленности, «пустыня отрочества» будет без особых потерь преодолена (один из критиков, писавших о фильме, удачно употребил этот толстовский образ), и мы от души желали маленькому подранку, исподволь ставшему видным, красивым парнем, всего хорошего за порогом юности, на котором оставляли его.
На конкурсе детских фильмов проходившего весной в Таллине Всесоюзного кинофестиваля «Ночь коротка» поделила первый приз с фильмом «Праздники детства», который сценаристы и режиссеры Ренита и Юрий Григорьевы поставили по мотивам полуавтобиографических рассказов Василия Шукшина «Из детских лет Ивана Попова».
Совершенно иначе, чем «Ночь коротка», «Праздники детства» тоже обращаются к нашей памяти, что едва ли могло быть простым совпадением,— должно быть, есть какая-то закономерность в этой мемориальной волне.
«Праздники детства» — фильм менее ностальгический, чем «Ночь коротка», пожалуй, и не такой красивый, но зато менее камерный, стремящийся на широкие просторы эпоса. Время действия — предвоенное, потом война. Место — родина Шукшина, алтайское село Сростки.
Иван Попов из «Праздников детства» — прямая противоположность Ивану Голубенко. Последний, можно сказать,— суммарный образ послевоенного подростка, парень, похожий на любого другого в своем поколении. Свойства, которые метят человека печатью индивидуальности, пока еще скрыты, непроявленны в нем, вынесены за финальный кадр — в будущее.
Напротив, Иван Попов как раз совершенно нетипичен, он резко отличается от своих сверстников, которых мелькает на экране довольно много. Он стоит особняком, маленький плотный сибиряк, действует мало, а если и действует, его поступки запоминаются меньше, чем внимательный, неотступный, все фиксирующий взгляд. Он впитывает все, что видит кругом, записывает на пластинку памяти, и было бы непонятно, откуда столько душевной энергии в этом мальце, не будь нам заведомо известно его будущее — будущее Василия Шукшина.
Режиссеры прочитали, разумеется по праву, полуавтобиографию Шукшина как прямой его рассказ о себе, не обинуясь, поставили знак равенства между Ваней Поповым и Васей Шукшиным, сделали предпосылкой нашего проникновения в их фильм узнавание (провидение) в маленьком мальчике будущего большого художника. Всенародная слава Василия Шукшина участвует в «Праздниках детства». Мы смотрим «Праздники детства» через призму шукшинской прозы и кинофильмов, невольно стараясь найти переклички и соответствия, то и дело повторяя про себя: «ах, так вот как это было на самом деле» или: «вот откуда, оказывается, то-то и то-то», и тут уж неважно, всегда ли мы правы в своих догадках.
Алтайская природа, сибирский быт, показанные в «Праздниках детства» крупно, фактурно и красочно,— первоначальный запас впечатлений самого Шукшина, пожизненный источник его творчества. Об этом, наверное, можно долго говорить, мы же отметим два эпизода, самых значительных и сильных в фильме.
Первым делом эпизод, а точнее, небольшой самостоятельный сюжет о повторном замужестве матери Ивана — Марии. Она без мужа растила сына и дочь. Шло время; боясь оскорбить детей, Мария упрямо и как-то истово долго противилась настойчивому сватовству красивого молодого мужика Павла, которого любила не меньше, чем он ее. Это было самоотречение без громких слов, без малейшего наигрыша или фальши, даже совсем не сознающее себя,— следствие богатейших нравственных фондов этой совсем простой женщины, пугливой и робкой на первый взгляд. Потом наконец игралась свадьба (кстати, во всей красе доподлинных алтайских обрядов). Потом вспоминается виновато-счастливая улыбка, не сходящая с лица Марии, ревнивое бешенство в глазах Ивана и спокойная, умная воля отчима, постепенно приручающего пасынка-дичка.
А потом начнется война, Павел уйдет на фронт и погибнет. Но прежде того — кульминация «Праздников детства»: впечатляющий эпизод проводов сросткинских мужиков на фронт. Его сыграли обыкновенные колхозники Сростков, сыграли без репетиций и подготовок,— просто вспомнили все, что испытали сами и их близкие, вышли 22 июня на улицы села, и снова, как в 1941 году, слышались песни и плач, пылили подводы и грузовики, кричали начальники, волновалась разношерстная толпа...
Тема народа и тема совести — главные в «Праздниках детства», как были главными и в творчестве Шукшина. А чтобы закончить эти заметки о двух примечательных фильмах, скажем: оба хотя и по-разному, но в равной степени пропитаны созидательной силой памяти, а значит, воспитывают и в нас самих, прежде всего, обязанность и умение помнить.
Г. Воронов
Кадры из фильмов «Ночь коротка», «Праздники детства»


книги

для родителей

Как быть с детскими страхами?
Гизела Эберлейн. Страхи здоровых детей. Перевод с немецкого. М., «Знание», 1981.
Свою книгу австрийский врач Гизела Эберлейн считает «психологическим пособием для родителей». Внимание родителей привлечет уже сам перечень детских страхов, расстройств и заболеваний, анализируемых автором. Он весьма обширен: это и дефекты речи, и нарушения работоспособности, внимания, и такие расстройства здоровья, как аллергия, бронхиальная астма, энурез, бессонница.
Не сами по себе опасны детские страхи; они тем опасны, что, проявляясь и повторяясь в каких-то жизненных ситуациях, делают ребенка крайне неуверенным, ограничивают его активность, создают своего рода барьеры на пути его полноценного развития. Самое существенное для ребенка, считает автор,— помочь ему вернуть веру в себя, в свои силы, дать ему возможность почувствовать, что он далеко не такой «плохой», «больной» или «странный», как это, через оценки окружающих, кажется ему самому.
Г. Эберлейн в течение нескольких лет изучала различные симптомы страха и влияние тревожности на здоровье детей различных возрастов. «При этом мне открылось,— пишет она,— что причину нарушений следует искать преимущественно в семейных обстоятельствах, образе жизни семьи. Как часто конфликты родителей со всеми их напряженными моментами и спорами нагружают детей значительно больше, чем те могут вынести...»
В своей врачебной работе Г. Эберлейн стремится сначала создать для этих детей некий «островок осознания и сосредоточенности сил, на котором они могли отдыхать и накапливать новые силы». Таким «островком» служит специально разработанная и приспособленная для различных возрастов аутогенная тренировка. Сочетая аутогенную тренировку детей (автор понимает ее гораздо шире, нежели аутогенную тренировку взрослых) с произвольно складывающимися играми и пантомимой, с общением в психотерапевтической группе сверстников, автор постепенно подводит ребенка к формированию практических навыков самостоятельной борьбы со страхами и опасениями.
Помимо анализа различных проявлений страха и рекомендаций родителям Г. Эберлейн подробно описывает свой метод консультирования родителей, метод совместной работы с ними по оказанию помощи ребенку.
Специальный материал посвящен анализу тех страхов и постоянной тревожности, которые предваряют развитие «школьных неврозов». Так, первоначальная слабость внимания и неумение справиться со школьной нагрузкой часто ведут к перенапряжению, к уходу ребенка «в себя», замкнутости, слабому контакту с окружающими. Некоторых детей уже с утра преследует страх предстоящей работы в классе; они выглядят утомленными, у них болит голова, живот, они удручены и невеселы. Состояние их усугубляется непрерывными поторапливаниями и поучениями взрослых, которые, нередко сами того не осознавая, требуют от ребенка осуществления собственных честолюбивых замыслов, не считаясь при этом с его возможностями, его сегодняшними интересами и запросами. А он оказывается не в состоянии выполнить требования родителей и либо полон страха перед очередными заданиями и поэтому беспокоен и слабоуправляем, либо безразличен и равнодушен к требованиям, так как уже уверился, что их невозможно выполнить... Ребенок замкнут, легко возбудим, упрям, капризен, плохо спит, часто плачет. На большом числе примеров автор показывает, как можно помочь таким детям стать более спокойными и сосредоточенными на уроках, как помочь им научиться владеть собой, лучше чувствовать себя в обществе сверстников.
В книге убедительно показано, как часто многие из черт, которые педагоги квалифицируют как недостатки учащегося, вызываются, по сути дела, самими педагогами: их невнимательным отношением к ребенку, нежеланием или неумением постичь его сиюминутные проблемы. Конфликты с учащимися часто бывают обусловлены именно этим «непонимающим» поведением учителя. Письменные работы в классе, устные ответы, необходимость продолжительное время сидеть за школьной партой для некоторых детей означает непрерывную цепь разочарований. Постоянно страдает самосознание ребенка, а вместе с ним и способность успевать в учебе. Тем обиднее эти ситуации для детей, которые по всем данным могли бы быть успевающими учениками. Подчеркивая свое уважение к деятельности учителя, автор все же вынужден признать, что «определенные виды классной деятельности оказывают неблагоприятное давление на ребенка» и что только части педагогов, с любовью относящихся к своей работе, свойственно умение заинтересовать ребенка учебой, умение показать ему, что любые ошибки можно исправить.
Особый раздел посвящен агрессивно и депрессивно настроенным детям. Эти состояния травмируют психику ребенка и чрезвычайно затрудняют его контакт с учителями и родителями. Как считает Гизела Эберлейн, причиной агрессивности нередко является подсознательная тоска по уверенному, доброжелательному и понимающему руководству. А депрессивные состояния, по мнению автора, вызывает хроническая безрадостность бытия ребенка. Они возникают у детей, постоянно не справляющихся со своими обязанностями, или у тех, кому недостает родительского внимания, тепла, заботы.
Со свойственной ей экзальтацией Г. Эберлейн в ряде мест определяет агрессивность как «отчаяние ребенка, который ищет признания и любви». Для такой оценки есть основания, но все-таки ее нельзя признать исчерпывающей. Агрессивность вызывается не только дефицитом признания и любви, но и активным стремлением ребенка устранить конфликтную ситуацию любыми путями. Дефицит любви составляет фон, на котором легче проявиться агрессивности. Сама же агрессивность — свидетельство ограниченности средств, которыми располагает ребенок для преодоления затруднений и неприятных для себя ситуаций. Агрессивность и ее проявления — это оборонительная реакция ребенка в конфликтной ситуации, это стремление утвердиться любой ценой. И речь должна идти не об избавлении от агрессивности, а об устранении причин, ведущих к ее проявлениям.
В ряде случаев Г. Эберлейн отмечает полезность ухода от решения жизненных проблем в область фантазирования, вымысла — с тем чтобы ребенок сначала в воображении, мысленно увидел себя смелым, активным, умеющим преодолевать препятствия. Тесная связь страхов и тревожности с живостью воображения была отмечена давно, еще в начале века, французским психологом А. Бинэ. И через мир фантазии, действительно, возможно налаживание контактов ребенка с миром вещей и человеческих отношений. Но подлинную помощь ребенку этот путь может оказать лишь при условии, если воспитатель или психотерапевт сумеет обозначить связь вымышленной ситуации с реальной. Если же фантазирование сводить к уходу в область грез и приятных сказок, возможен обратный эффект — у ребенка возникнет стремление к бездейственности и уходу от решения проблем реальной жизни.
Мы высказали некоторые частные замечания к отдельным суждениям Г. Эберлейн. В целом же ее книгу можно оценить как многосторонне полезную. Она полезна и психологам, поскольку отражает систематизированный опыт психотерапевтической работы с детьми, и работникам детских учреждений, поскольку содержит конкретные рекомендации и методы работы с неуправляемыми и тревожными детьми, полезна и учителям, и, разумеется, родителям. Заметим, что от родителей при чтении и использовании рекомендаций книги потребуется известный творческий подход. Ведь рекомендации, уместные для одного ребенка, нельзя механически переносить на других детей. Всегда необходим учет конкретных условий воспитания, анализ взаимоотношений между взрослыми и детьми, между ребенком и его сверстниками, учет его возможностей и способностей. Кроме того, осуществление некоторых рекомендаций родителям, вполне вероятно, придется начать прежде всего с самих себя.
А. Осницкий, кандидат психологических наук

для детей

Юным об опере
Б. А. Покровский. Беседы об опере. Книги для учащихся. Художник Г. В. Филатов. М., «Просвещение», 1981.
Писать об опере для учащихся, пусть даже для старшеклассников, а может быть, именно для старшеклассников,— дело очень непростое. Из возраста, когда с удовольствием угадываешь в звучании флейты голос птички (как в «Пете и волке» Прокофьева), они вышли. А куда пришли? Или идут? Есть ли надежда, что здоровое любопытство выведет их на классическое музыкальное наследие?
Книга Б. Покровского покоряет естественностью речи, позволяющей автору свободно переходить от разговора о Чайковском, Бизе и других, по мнению подростков, «высоких», но не насущных материях к рассуждениям о развитии рок-оперы на Западе и у нас. Мы узнаем, что без постижения классики просто невозможно добиться ощутимого результата в любой сфере музыкальной деятельности. Антиподами оказываются не рок-опера и опера, а художественные уровни произведений: низкий и высокий. С этой точки зрения автором рассматриваются оперная реформа Вагнера и опера Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда». И подобный метод вовсе не является неким демократическим жестом, уступкой читателю.
Профессионализм Б. Покровского как оперного режиссера не вызывает сомнений. Будучи главным режиссером Большого театра и художественным руководителем основанного им Камерного музыкального театра, он вносил и вносит существенную лепту в процесс, который можно назвать возрождением интереса к опере. Рассматривая оперу как синтез искусств (вокал, музыка, живопись, слово, пластика), Б. Покровский убедительно доказывает на своем примере правомерность своего же высказывания: «Сам оперный режиссер есть носитель оперного синтеза». В этом убеждают, в частности, постановки, осуществленные им на оперных сценах нашей страны и за рубежом.
Критико-публицистическая, педагогическая и научная деятельность Б. Покровского столь же плодотворны и разнообразны, как и деятельность его в качестве режиссера. И появление книги такого крупного мастера современного музыкального театра, адресованной массовому, и притом юному, читателю, вызывает закономерный интерес.
Скромное название книги фактически скрывает пусть краткую, но интенсивно по мысли и чувству изложенную историю мировой оперы. Проблемный подход к различным этапам развития оперного искусства вызвал такую форму бесед, при которой разговор свободно переносится от биографий композиторов и содержания их опер к социальной и художественной панораме эпох. В результате складывается стройная система взаимоотношений различных художественных течений. Сочетание имен, событий определяет характер преемственности, взаимовлияний. Так, глава «И сердца каждый стук» начинается рассказом о Чайковском и заканчивается размышлениями о творчестве И. Стравинского.
Из обилия фактов Б. Покровский умеет выбрать как раз тот материал, который может наиболее заинтересовать читателя-школьника. И зрительно книга воспринимается живо, сценично. Фотографии соседствуют с репродукциями, эскизы декораций — с рисунками. Книга построена и оформлена по-театральному.
Думается, что книгу Б. Покровского с наслаждением прочтут не только ребята, но и родители. А лучше — вместе. А потом, тоже вместе,— пойдут смотреть и слушать оперу, этот переживающий сегодня возрождение музыкальный жанр.
Светлана Бирюкова г. Тамбов

книжная полка

Любовь и помощь
К 75-летию со дня рождения Николая Атарова
Атаров был писателем нескольких излюбленных тем, которые нетрудно объединить одним понятием — человечность. Он всегда писал о людях и о человечности в отношениях между людьми. Именно поэтому он не мог не писать о детях. Детство в глазах Атарова было областью подлинной человечности; он не соглашался с Толстым, считавшим, что дети суть увеличительные стекла зла, распространенного в обществе, полагал, что и добра тоже.
Впрочем, категорически Атаров ничего не утверждал, всегда предпочитая думать и сомневаться. Он много занимался проблематикой детства, работал в комиссии по делам несовершеннолетних, ездил в командировки; у педагогов, психологов, врачей уточнял свое понимание основ науки воспитания. Похоже, последнее время Атаров думал, что важнее, чем понимать, научиться чувствовать детство, а главное — побольше любить его. Януш Корчак, отдавший за детей свою жизнь, стал для него эталоном педагогической премудрости.
«...И вот сижу и вспоминаю свое детство, это всегда полезно. Когда я вспоминаю детство, я не могу найти более точного выражения, как «проба сил». Три дня Владикавказ с боями переходил из рук в руки — от белых к красным, от красных к белым. И мы, мальчишки, как шальные бегали под пулями по пустынным бульварам и со бирали стреляные гильзы от патронов — кто больше соберет. Что это было — глупая шалость? Да, но это была и проба сил. А потом установилась мирная жизнь, а мы еще были мальчишками. Теперь для нас интереснее, чем сам чемпионат французской борьбы с участием Ивана Заикина и Черной Маски, было то обстоятельство, что на билеты нет денег и надо взобраться на дощатую крышу цирка с риском, что тебя поймают и приведут в отделение милиции. А потом мы, мальчишки, уходили шляться по горам, и я старался сохранять дыхание на подъемах, соблюдать питьевой режим — идти «верблюжьим шагом», как меня учил один альпинист. И это тоже была проба сил. И испытанием мужества был ночной караул, да еще в дождь, у палаток пионерского лагеря: нам тогда, маленьким часовым, выдавали винтовки. Правда, они были незаряженные, но мы об этом старались не думать. И выступление на молодежном диспуте против церковников тоже было пробой сил».
Детство в глазах Атарова было пробой сил, было полем безграничных возможностей,— взрослый потом уже не знает этой упоительной безграничности,— было временем жизни души, подчас гораздо более интенсивной, чем в зрелости. Он вообще не очень-то верил в прерогативы зрелого возраста. Говорил о «глупых ответах» на умные вопросы детей — те, что задавали, например, Почемучка у Житкова и герои книги Чуковского «От двух до пяти». Описывая педагога, терзающего детей нелепым тестом на сообразительность и не замечающего, что испытуемые смеются над ним, он тоже смеялся. Но если речь шла о судьбе ребенка, а приходилось сталкиваться с верхоглядством и самоуверенной скороговоркой взрослого, тогда он по-настоящему негодовал. Педагог на заседании комиссии по делам несовершеннолетних , поминутно смотрящий на часы и говорящий: «Коротенько, коротенько, товарищи», был для него абсолютно отрицательной величиной, оскорбительной, непереносимой. Взятый, очевидно, из жизни, этот педагог не раз появлялся под пером Атарова, и между прочим — в повести «А я люблю лошадь».
Эта повесть о подростке из разряда так называемых трудных, была, пожалуй, наибольшей удачей Атарова-беллетриста. Он показывал словно изнутри душевную жизнь своего нескладного Родиона Костыри (а по прозвищу — Редьки), и так, что без лишних слов становилось понятно: все, что этот мальчишка натворил, а возможно, еще и натворит в будущем,— это не главное в нем, в общем — пустяки, нелепые формы реакции на жизнь, и только; и прежде чем судить их слишком уж строго, не мешало бы жизни (взрослой) оглянуться сначала самой на себя. А жизнь окружала Редьку не ахти какая веселая. Маленький городок, дом по соседству с кладбищем; пьяницы, доминошники, шпана. Непутевый и тоже выпивающий отец, бывший наездник, ныне приставленный к мерину, отслужившему свое. Добрая замученная мать. Это — семья. Что же касается школы, то школы в повести почти нет — соответственно месту, занимаемому ею в жизни Редьки, которому только бы прогулять уроки.
Что Атаров старался особенно оттенить в своем герое? Именно то, чего не видели в нем, а увидев, как правило, не одобряли взрослые. Например, Редькину способность замечать все непонятное. Или пытливое желание докопаться до сути вещей, выяснить, чем одно отличается от другого. Вот, скажем, он заметил, что вранье вранью — рознь: бывает такое, что больше напоминает фантазию, легкое и доброе, а бывает корыстное, злое.
Ухаживая вместо отца за старой лошадью. Редька переживал свои самые лучшие минуты. Он был один, занятый доброй работой, внимательно смотрел по сторонам, все замечая, как никогда, и про себя осмысливая. Непонятным для него образом душа наполнялась спокойствием и теплом; в эти минуты он бывал по-настоящему счастлив...
Атаров, естественно, не погрешил против жизненной правды — не сделал своего Редьку философом. Но повесть «А я люблю лошадь» — едва ли не философская. Редька — подросток, такой же, как остальные, разве что более нервный, впечатлительный. Сбитый с толку, он может, правда, участвовать в злостной проказе, но Атарову в первую очередь важно показать, что зла в его душе нет ни капли, и убедить читателя, что подросток, пусть далеко не идеальный, есть прежде всего полноценная личность, которая, конечно, будет меняться и расти, но которая тем не менее уже существует. И плохи воспитатели, будь то родители или учителя, которые этого не замечают или этим пренебрегают.
Атаров призывал воспитателей учиться у детства и учить не насилуя, а помогая ему жить. Любовь и помощь представлялись ему основами воспитания. Он понимал, как непросто воспитывать. «Шкала повзросления,— однажды признался он,— самая непонятная шкала на свете».
Ю. Новиков

Недавно выпущено

Ковалева Л. Создана семья... Составитель Я. Сухотин. Л., Лениздат, 1982. 64 страницы.
Брошюра педагога о семейной этике, «ритмах жизни и ритмах любви», сложных отношениях с родителями открывает новую серию библиотечки «Будьте счастливы, молодые!», адресованную вступающим в брак и молодым супругам.

Маймин Е. Эстетика — наука о прекрасном. Книга для учащихся. М.. «Просвещение», 1982. 192 страницы.
Книга для старшеклассников названа автором «введением в науку эстетику», потому что «для того, чтобы ступить на путь познания, необходимо хотя бы в самом общем виде представить себе, что ты сможешь встретить на нем».

Наумов Д. Мир океана. (Море живет). М., «Молодая гвардия», 1982. 351 страница с иллюстрациями.
«Сопротивляющиеся и покоряющиеся», «То мокнут, то сохнут», «Свет и мрак», «Вода и соль», «За полярным кругом», «В открытом море», «В глубинах океана» — в названиях глав и разделов раскрывается содержание книги, подсказанное и подзаголовком — «Рассказы о фауне и флоре океана».

Полезные советы по домоводству и кулинарии. Составитель Н. Федорова. Л., Лениздат, 1982. 126 страниц с иллюстрациями.
Чтобы тюльпаны в вазе дольше украшали комнату, в воду нужно добавить сахар, а для сирени еще и перекись водорода. А если захочется, чтобы вечером комната наполнилась приятным ароматом, на не зажженую еще лампочку попробуйте капнуть духами. Много таких, казалось бы, бытовых мелочей собрано на страницах книги, которая помогает заботиться о нашем жилье, одежде, обуви, личных вещах, готовить пищу.

Природа служит человеку. Составители В. Конюшко, С. Павлюченко. Минск, «Народная асвета», 1982. 143 страницы с иллюстрациями.
Сборник, среди авторов которого известные писатели и ученые, разъясняет ребятам среднего и старшего школьного возраста, что, как и зачем следует охранять в природе, как очищают воду, как лечат землю, почему распространяются вредители, какой ущерб приносит эрозия почв и т. д.

Ханашевич Д. Подружки-рукодельницы. Выпуски 1, 2, 3. М., «Малыш», 1982.
На страницах книжек-альбомов для младших школьников — две их сверстницы, которые увлеклись вязанием крючком и спицами. 1-й и 2-й выпуски предлагают девочкам вместе с подружками-рукодельницами освоить основы вязания (они подробно описаны и проиллюстрированы) и попробовать свои силы в изготовлении сумок, шапочек, пляжных ансамблей. В 3-м выпуске даны зимние модели.

Энде М. Момо. Повесть. Перевод с немецкого Ю. Коринца. Рисунки Э. Гороховского. М., «Детская литература», 1982. 207 страниц с иллюстрациями.
Современный писатель ФРГ заключает свою фантастическую повесть-сказку словами, которые можно принять за обращение к юному читателю: «Я рассказывал вам все так, словно это было в прошлом, но я мог бы рассказать и так, словно оно в будущем».
Историю девочки Момо, вступившей в борьбу с Серыми господами — ворами времени, перевел известный детский писатель Ю. Коринец.

<- предыдущая страница следующая ->