каморка папыВлада
журнал Пионер 1989-04 текст-6
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 13:12

скачать журнал


7. Эффект кажущегося присутствия
С обратной стороны школа № 1441 большей частью действительно оставалась еще бело-серой, но работа шла быстро. Стены были буквально обвешаны люльками с энергичными малярами и ведрами ярко-розовой краски. Петр, Костя, Златко и Бренк сидели на укромной скамеечке в глубине школьного сада, наблюдали за перемещениями людей в люльках вверх и вниз и слушали производственную речь, которая сопровождала покраску. И, немного успокоившись, Петр сказал:
— Вы уж нас, ребята, извините! Но, видно, не судьба вам снять ваш фильм. Если с самого начала не заладилось, пиши пропало! Раз сломался блок индивидуального хронопереноса, значит, придется вам в вашем времени все на него списывать. Вам не попадет?
Златко барабанил пальцами по скамейке. Бренк нажал на фонокварелескопе кнопку, и среди кустов в необычном ракурсе — сверху вниз и под углом в сорок пять градусов — возникли красная, гневная и красивая Вера Владимировна и спокойный Степан Алексеевич, стоящие в вестибюле между буфетом и директорским кабинетом.
— Невестка у меня работает в экскурсионном бюро,— сразу же сказал директор школы.
— Да выключи ты! — снова вскипел Петр. Директор и разгневанная Верочка исчезли.
Златко все еще барабанил пальцами по скамейке.
— Так вы хотели сказать: я правильно понял, что всего того, что мы видели, на самом деле нет?— спросил он наконец.— Неужели вам уже знаком эффект кажущегося присутствия? Хотя голограммы вроде бы давно... не помнишь, Бренк? Но нет, все-таки у вас, кажется, в восьмидесятые годы двадцатого столетия были только неподвижные голограммы, а здесь...
Костя Костиков, до этого все время молчавший и как бы слушавший что-то внутри себя, наконец вмешался в разговор.
— Это не голограмма,— сказал он,— голограмма — это когда видишь то, чего на самом деле нет, а вы видели то, что есть на самом деле, то есть вполне реальных людей и реальные предметы, но все-таки видели то, чего на самом деле нет. То есть, конечно, есть, но по-другому. Есть не так гладко и хорошо, как вы видели.
— Сейчас я объясню, раз вы все еще не понимаете,— терпеливо и рассудительно сказал Костя.— Бывает у вас так, что вы хотите кому-то показаться лучше, чем вы есть на самом деле? Вот, скажем, вы не выучили урок, но хотите, чтобы учитель думал, что выучили...
— Учитель все равно узнает, потому что, как только мы входим в класс, излучение...— Златко осекся, внимательно посмотрел на Костю и Петра, но потом все-таки договорил: — В общем, то, что мы усвоили накануне, то, что мы знаем, чего не знаем, моментально фиксируется специальными устройствами, и даже степень усвоения оценивается с точностью до... но это не важно.
— Ладно,— сказал Костя, не теряя терпения.— А вы сказку знаете про кота в сапогах?
— Это которую Шарль Перро написал? — спросил Бренк.
— Я так и знал, что эта сказка дойдет до двадцать третьего века! — обрадовался Костя.— Вечная сказка! Так помните, как король спрашивает, чьи поля, а кот отвечает: маркиза Карабаса, хотя на самом деле не его? У нас тот же случай! То, чего нет, показывают, когда хотят, чтобы другие подумали, что есть. Поняли?
— А зачем? — спросил Златко.— Не лучше ли знать, как есть на самом деле? Это всем полезнее.
Бренк вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.
— Постойте! Я вроде начинаю понимать. В истории же такие вещи бывали! Вот Иммануил и Евгений только что были в восемнадцатом веке, снимали эпоху Екатерины Второй. Там были потемкинские деревни. Так у вас то же самое?
— Какие потемкинские деревни? — подозрительно спросил Петр.
— Ну, это... один князь,— неуверенно начал Бренк.— Потемкин, желая показать императрице, как хорошо живут ее подданные, приказал построить из фанеры силуэты роскошных домов, за которыми были спрятаны настоящие плохие дома, а с дороги, по которой проезжала императрица, не видно было, что это только силуэты.
Петр Трофименко обиделся за время, в которое он живет.
— Силуэты! — сказал он.— Ничего вы не понимаете! Какие же у нас силуэты! У нас вон всего сколько есть настоящего! Вы небось, когда невидимые были, видели, что и на самом деле...
— Тогда зачем? — спросил Златко.
И тут же, непонятно откуда, возникла все еще разгневанная и взволнованная Вера Владимировна, бросившая свой урок. Увидев ребят на скамейке, Верочка мгновение поколебалась и села рядом с ними.
— Я из педагогов уйду! — сразу же объявила преподавательница, глядя в сторону.— Мама все время говорит, что мне нужна более спокойная работа. Экономист или библиотекарь. С университетским образованием я вполне могу работать в библиотеке.
— Вера Владимировна,— оторопело отозвался Петр,— да вы что? Как же можно бросить историю? Ничего интереснее нет! Ее нельзя не любить и не знать! Вот ребята, они хоть из двадцать третьего века, все равно даже про потемкинские деревни знают!
— Правда? — Верочка растроганно провела рукой по глазам.
Бренк и Златко испуганно поднялись. Верочка слабо улыбнулась.
— Сядьте, ребята! Вы ведь и сами должны знать, что мне известно, откуда вы. Тебя зовут Бренк, а тебя Златко, правильно? Но поворота в ходе истории не будет. Уж я-то про вас никому не скажу. А почему вы свой фильм не снимаете?
Бренк и Златко опустились на скамейку. Отчего-то молодая учительница сразу им понравилась.
— Почему не снимают? — переспросил Костя.— Вера Владимировна, ведь мы же не зря сидим здесь и вспоминаем потемкинские деревни. Наша школа сегодня такая же деревня.
— Ребята, постойте,— сказала Верочка изумленно.— Вы из будущего и все поняли? Неужели это вам тоже знакомо?
— Похоже, что незнакомо,— ответил Костя за Бренка и Златко.— Вот мы сейчас им и объясняем.
— Ох! — снова вспыхнула Верочка.— Что же они о нас подумают! Как все это нехорошо получилось!
— И все-таки наша школа совсем не потемкинская деревня,— упрямо повторил Петр.— Там-то, как я понял, дальше некуда было, а у нас... Если бы я собрался, я б тоже про Евгения Онегина чего-нибудь придумал, не хуже отличников. Подумаешь, они говорили про Древний Рим! А я мог бы сказать, что в наше время Онегин запросто в космонавты пошел бы или в Антарктиду уехал года на два, на три, не меньше! А Печорин, понятно, ни туда бы, ни сюда!
Вера Владимировна быстро взглянула на него, потом на ребят из двадцать третьего века. И сказала совсем другим голосом, голосом преподавателя или экскурсовода.
— Нет, конечно! Нашу школу никак не назовешь потемкинской деревней, потому что Григорий Александрович Потемкин жил в другую историческую эпоху. У каждого времени свои термины, а вам, ребята, к сожалению, довелось наблюдать довольно широко распространенное явление, которое в просторечии получило название... В общем, даже называть не хочется! Явление, когда разным комиссиям, инспекциям, начальству, корреспондентам показывают на всякий случай не то, что есть на самом деле, а, так сказать, сглаженную, отлакированную действительность. Надо правду сказать, в наши дни это явление преодолевается, но проявляются рецидивы. Вот вы, например, свалились нашему директору на голову, да не откуда-нибудь, а из даже двадцать третьего века. Как же можно, чтобы что-то показалось вам не так! Вот и сработал условный рефлекс...
Верочка было замолчала, но тут же в ней пробудился уже не только преподаватель просто истории, но истории в более широком смысле.
— Но, может, вам и повезло,— молвила она задумчиво,— что вы все это увидели. С исследовательской точки зрения. Может, это никому больше и не доведется увидеть?.. Вот я, как историк, так бы хотела посмотреть на эти потемкинские деревни своими глазами!
Она посмотрела на Бренка и Златко и снова стала учительницей.
— Так вы все поняли, разобрались в том, что произошло?
— Вроде бы разобрались,— задумчиво сказал Бренк.— Но там мы у себя еще серьезную историческую литературу почитаем о вашем времени. Не повредит.
Было видно, что Верочке до смерти тоже хочется заглянуть в будущее, засыпать Бренка и Златко вопросами, но учительница сдержалась именно потому, что была историком и с уважением относилась к закономерностям исторического процесса. Вместо этого она участливо спросила:
— А как же вы теперь? Фильм не сняли, к зачету по натуральной истории не готовы, неисправность блока индивидуального хронопереноса проморгали. Попадет?
Бренк и Златко не успели ответить, потому что Петр, сделав над собой усилие, произнес, глядя в землю под ногами:
— Вот что, ребята! Мы вас по дружбе просим: вы уж у себя не рассказывайте, что у нас видели. И записи сегодняшние не показывайте никому, а? За нашу школу обидно!
— А у вас самих-то что теперь будет? — спросил Златко.— Вы должны были проследить, как мы фильм снимаем, а мы здесь сидим. Вам от директора не попадет?
Теперь заговорил Костя:
— В нашем времени все будет нормально, я уже проанализировал ситуацию. Степан Алексеевич должен быть спокоен. В школе — полный порядок, чистота. Идут уроки. Прозвенит звонок на перемену, отличники выйдут в коридор, чтобы кругами по нему ходить. Изобретатель наверняка еще какую-нибудь новинку броскую приготовил, чтобы было что поснимать для двадцать третьего века. Хотя я лично не без симпатии отношусь к Лаэрту Анатольевичу — мне всегда по душе порыв к творчеству. А что касается вас, то вы ведь снимаете, снимаете, да в любой момент можете исчезнуть, как только в вашем времени спохватятся. Лаэрту Анатольевичу мы об этом говорили, он должен был и Степану Алексеевичу сказать. Так, может, вы уже и исчезли, а?
Он хотел взглянуть на Бренка и Златко, но... между Петром и Верой Владимировной теперь было на скамейке пустое место.
— И в самом деле исчезли! — воскликнул Костя.
— Эх! — с досадой отозвался Петр.— А я хотел, чтобы они снова к нам пошли! Бабка обед готовит, а когда она за это берется, просто пальчики оближешь. А я...— Он запнулся, покраснел, но все же договорил:— А я бы им даже на скрипке сыграл! Только-только подружились по-настоящему...
Вера Владимировна вздохнула.
— Подумать только,— проговорила она задумчиво,— люди из двадцать третьего века, а мальчишки, такие же, как вы...
Но в этот самый момент Бренк и Златко снова появились перед ними — прямо из ничего, из воздуха. Но одеты они были теперь в прежние голубые штаны и зеленые куртки с оранжевыми горошинами.
— Вы еще в нашем времени? — оторопело спросил Петр.
Златко рассмеялся.
— Нет, все в порядке, страховочные каналы сработали нормально! И мы уже довольно долго живем в своем времени, теперь у нас не февраль, а июнь. Но надо же вам вернуть ваши вещи.
Он поставил на скамейку сумки. Теперь заговорил Бренк:
— Мы специально выбрали именно этот момент, когда вы еще здесь сидите. Как видите, точно рассчитали, хотя могли бы и ошибиться. Но теперь в самом деле придется прощаться. Мы к вам тайком, на несколько минут, в нашем времени об этом никто не знает...
— Как там у вас? — спросил Петр.— Не попало?
Златко махнул рукой.
— В общем, не беспокойтесь.
Он взглянул на Костю, и на его лице отразилось сомнение. Но потом он все-таки решился:
— Эх, была не была! Надеюсь, ничего от этого не изменится, к тому же в вашем времени уже гипотеза есть... Вот что мне покоя не дает! Ты скажи, скажи этой Марине Букиной, что раскопки Лики ничего не доказывают. На самом деле родина человека — это Атлантида, оттуда пришел на другие материки кроманьонский человек, а все другие человекоподобные — это тупиковые виды. В вашем времени уже есть гипотеза о том, что место происхождения человека — это Атлантида, ее выдвинул один писатель-фантаст, но пока ему мало кто верит. Но мы-то знаем: так и было на самом деле! Раз уж есть гипотеза, можешь сказать Марине, что она не права! Меня лично ее доклад очень задел, потому что сам я уже был однажды в Атлантиде...
Он не договорил, махнул рукой и закончил:
— У нас мощности выходят. Прощайте, ребята! Хотя, может, мы к вам еще как-нибудь...
И тут же, не договорив, он снова исчез, вместе с Бренком.
Стало очень тихо, казалось, тишину можно даже увидеть. По неизвестной причине на какое-то время смолкли и все маляры в люльках, придававшие школе № 1441 торжественный ярко-розовый цвет. И от этой наступившей тишины Петру и Косте вдруг стало невыразимо грустно.
Потом в школе зазвенел звонок. И нужно было возвращаться к прежней жизни, потому что время не может стоять на месте, и двадцатый век стремится к двадцать первому, как двадцать третий — к двадцать четвертому, и так всегда будет...
И тут Косте Костикову пришла в голову одна мысль, и он сказал:
— Послушайте. Похоже, мы сегодня тоже сдали свой зачет по натуральной истории. А могли бы ведь и не сдать... Некоторые другие не сдали...
Директор Степан Алексеевич снова стоял на ступеньках подъезда. Увидев Костю и Петра без Златко и Бренка, он обеспокоился:
— А где же наши... иностранные корреспонденты?
Ответила Вера Владимировна:
— Им пришлось срочно отбыть в свою страну.
— Ах, вот что.— Директор кашлянул.
...Интересно, встретятся ли все-таки когда-нибудь снова Петр, Костя, Бренк и Златко? Кто знает... Но Лаэрт Анатольевич, Изобретатель, и по сей день бьется над схемой блока индивидуального хронопереноса, случайно попавшей ему в руки. У него ярко выраженный технический талант, и, может быть, он сумеет все-таки ее разгадать. Тогда Костя и Петр, возможно, сами сумеют отправиться в гости к своим друзьям из двадцать третьего века.
КОНЕЦ.
Рисунки Е. МЕДВЕДЕВА.


ТАЙНА РЕДАКЦИОННОГО ПОРТФЕЛЯ

Не настало ли время вновь заглянуть в наш пухлый редакционный портфель, чтобы узнать все его тайны? Настало, конечно, настало! Тем более что хранить от вас всякие тайны мы просто не в состоянии.
Вытащим портфель на середину комнаты — так в него все смогут заглянуть одновременно... Но что это? Портфель вдруг заговорил: «Читайте в ближайших номерах «Пионера» новую детективную повесть Юрия Коваля «Промах гражданина Лошакова» с главным героем Васей Куролесовым... Читайте в ближайших номе...» — И замолчал. Что-то сломалось, что ли? Да, не хочет старый добрый портфель превращаться в робота. Ну и ладно. Давайте тогда просто щелкнем застежками и распахнем нашего старичка...
«Одни называли этого человека Свешниковым, другие презрительно называли Ветошкиным. Кто же он был, этот человек с двойным именем? Стихотворец, крепостной крестьянин, знаток латыни и греческого, обездоленный бродяга, историк, бывший в услужении у светлейшего князя Потемкина, Иван Свешников был диковиной для современников. О нем и о событиях, которые происходили почти двести лет назад, рассказывает...» повесть Юлия Даниэля «Бегство», которую вы сможете прочесть в летних номерах «Пионера».
А вот рукопись с названием «Йохим-Лис, детектив с дипломом». Вы прочтете эту историю тоже в летних номерах журнала.
Домовенок и компания, Колобок и Булочкин уверяют, что предложат вам в ближайшее время много интересного.
Ну, вот в основном и все. Да нет же! А «Сатирикончик»?! А «Клип-Клуб» с этикетками новых дисков советских рок-групп и фотографиями любимых музыкантов?! Конечно же, все это будет продолжаться! И еще... А вот об этом — в следующий раз.


Ирина АНДРИАНОВА
СМЕРТЬ № 1 ЛЕНЫ Н.
МАЛЕНЬКАЯ ПОВЕСТЬ

Начало на с. 27.
ЧАСТЬ II.
Здорово, доктор Чехов! Наконец-то высылаю тебе «Справочник терапевта»: откопал в учебниках. Попутно царапаю письмо.
Зачем тебе справочник? Ты к Сидорову на лекции ходил? Ходил. Конспектировал? Конспектировал. Вот и достаточно.
Все-таки ты был не прав, старик, согласившись на лето укатить в лыткаринскую больницу. Могли бы практику вместе в 67-й городской оттрубить. Хотя понимаю, тебе захотелось романтики. Ты там, в деревне, великий доктор, исцеляешь больных. Дневник-то ведешь, Чехов недорезанный? Веди, веди, потомки его опубликуют, удивятся, какой ты, Чуня, был самородок, созрел, как все приличные люди, в глубинке.
А я чего-то устал. Если без дураков, тебя, Чуня Чехов, не хватает. Скучно, старик.
Два слова о работе. Странные дела творятся: все везут по «скорой» стариков с переломами. Понятно, когда зима, гололед, но сейчас же — лето! Загадка, Бермудский треугольник.
Еще — волна аппендицитов, грыжи, одна травма черепа была. Я на этой операции ассистировал, прикатил корифей из Склифа. Интересно. Думаю, что теперь с подобным случаем и сам бы мог справиться.
Уколы, клизмы, истории болезни — надоело. Только один раз порадовался, повеселился — две недели назад поступила смешная девочка.
Первую неделю молчала, как рыба, в себя, наверное, приходила. А сейчас — ничего, отошла, читает запоем, хочу запретить это сумасшедшее глотание литературы. Вот ты, доктор Чехов, как считаешь, одной книги в день достаточно? Я с тобой солидарен.
Смешная девочка начала вставать — да, забыл сказать, у нее перелом двух ребер, левой руки, обширные ссадины на лице,— в коридор выходит. Зовут Ларисой, четырнадцать лет, школьница, козявка.
В больницу она поступила не в мое дежурство. Ну, мне и недосуг было интересоваться, что с ней стряслось. Для врача главное — факт: травма черепа, перелом голени, ушиб плеча, аппендицит. Верно излагаю, Чуня? Случайно три дня назад спросил: «Ты с дуба рухнула и переломалась?» Она ответила и улыбается: «Я хотела умереть, меня поезд сшиб». Я: «Как, страшно быть самоубийцей?» «Не-а,— отвечает,— легко даже». А сама улыбается, ну, будто анекдоты травит. «Только вы не пробуйте,— добавила,— никому ваша смерть не нужна». Меня, взрослого мужика, учит, умора! Сечешь, Чуня?.. «Ты почему хотела умереть?» — меня-то любопытство раздирает. Тем более, чувствую, отвечает спокойно, значит, ее мои вопросы не травмируют. А то бы я. конечно, не расспрашивал. «Хотите, пошучу?» — она. «Ну»,— я. «Любовь нежна? Она груба и зла. И колется, и жжется, как терновник... Откуда?» «Не знаю. Это ты у нас — изба-читальня, а мое дело маленькое — людей лечить». «Шекспир. «Ромео и Джульетта». «Так ты из-за любви?! Во даешь! Прямо Анна Каренина. Знаешь, сколько в жизни ситуаций будет, и из-за каждой под поезд бросаться?»
Во, Чуня, какие клиенты у нас встречаются. А у тебя-то как с юмором, с веселыми больными? Изложи давай.
Вчера эта пигалица, новоиспеченная Каренина преподнесла сюрприз. «Доктор Айболит,— в коридоре меня остановила и фары свои наставила,— как вы относитесь к Меркуцио?» «К какому Меркуцио?» «Из третьей палаты». «Что-о?!» — решил, спятила моя крыска Лариска. «Шутка. К Меркуцио из «Ромео и Джульетты». «А-а,— говорю,— да я не очень-то и помню его. Веселый вроде парень». «Веселый самоубийца. Самый веселый в мире. Ведь так?» «Ну, это ты загнула. В «Ромео и Джульетте» общеизвестны только два самоубийцы — Ромео и Джульетта». «Нет, помните, Меркуцио же знал, что Тибальт — лучший клинок Вероны? Знал и пошел с ним — на ровном месте прицепился— драться. А умирал как... Веселее всех в мире». «Ладно,— говорю,— ты, Лариска, перегрелась от чтения, находишься на грани закипания. Пусть веселый самоубийца Меркуцио будет твоей версией. Литературоведческой».
Чунь, я от этого разговора прямо вспотел. Крутая девочка. Надо же, вспомнила какого-то занюханного Меркуцио. Я бы до старости о нем не вспомнил.
В общем, крыска Лариска скрашивает мое занудное существование в больнице. Я тут и о самоубийцах на досуге поразмышлял. Эгоизм это сплошной. Всем плохо, тебе одному хорошо. Философия, а, Чунь?
Главный прикол с крыской Лариской. Сегодня к ней приезжали ребята из школы и учитель. Кстати сказать, мне он сразу не понравился. Суетливый чувак, тараторит, руками размахивает. «Ребята,— говорит, у самого голос от восторга на щенячий визг переходит,— давайте все вместе выйдем в сад! Там так хорошо! Деревья в молодой листве, бабочки порхают! Помните, у Тютчева...» И начал урок им долбить, стишки читать. Умора. Я чуть от юмора не лопнул.
Потом он попросил у меня разрешения поговорить с Лариской в ординаторской. Чтобы ребята не слышали. Я, понятное дело, пож-жалуй-ста.
Он посадил ее перед собой, взял правую руку в свою (левая у Лариски — в гипсе, я тебе уже сообщал) и спрашивает: «Почему у тебя пальцы как ледышки? Боишься?» «Нет,— Лариска отвечает.— Никого не боюсь». Он: «Ты не волнуйся, все будет хорошо. Со всяким может случиться... Не станешь расстраиваться? Даешь слово? А?» «Нет,— твердо так ответила Лариска,— не буду расстраиваться и вам не советую». Тут она вынула свою руку из его и — представляешь, Чунька! — похлопала учителя по щеке! Как сопляка. Малыша. Застрелиться!
Встала и пошла. Прямо сцена из спектакля.
Учитель потоптался на месте и говорит: «Слушай, старик, валидол есть?» «В Греции все есть». «А то с ума сойдешь с этой ребятней. Чего я в учителя пошел?.. И эта тоже на мою голову...» «Чего эта? Чего эта? — решил я Лариску защитить.— Она, бедняжка, хлебнула уже, пережила, под поезд бросалась». «Что-о? — Учитель глазки округлил.— Ты веришь, ее поезд сшиб? Слушай больше. Подростковые больные фантазии. Она у бабушки на даче отдыхала и случайно упала в погреб. Вот тебе и переломы, синяки на фасаде».
Я чуть от внутреннего смеха не умер. Дела. Потом учитель и ребята ушли. Лариска в палате за новую книгу взялась. А у меня по «скорой» — очередной аппендицит.
Сечешь? История для романа. Завидуй, Чуня, завидуй, куда тебе со своим дневничком! Такие истории на дороге не валяются. Но если хочешь — сюжет дарю. Дерзай, доктор Чехов, пиши во имя славы и отечества.
Жму краба. Серега.
P. S. Да, забыл штришок. Учитель называл Лариску Леной. Бред какой-то. Я даже в историю болезни посмотрел: нет, верно — Лариса Новикова. Но все же я потом спросил крыску Лариску: «Ты — кто? Лариса или Лена? В истории болезни — ошибка?» «Нет,— ответила она,— не ошибка. Понимаете?»
Ничего не понимаю. А ты, Чунька? Набросай мне пару строк или звякни. Жду. Твой С.
Фотография А. КРУПНИКОВА.


Кораблик

Володя ИВАЩЕНКО, 15 лет. «НАД ПЛАНЕТОЙ».
Юля ВОЛКОВА, 13 лет. «БЕГА».


Сарга СИДОРОВА — якутка, но свое стихотворение написала по-русски. Сарга — восьмиклассница, она живет в селе Антоновка Ленинского района Якутской АССР.

Смотрю на звезды

Звездочка вдаль покатилась.
Это кажется чудом.
А может быть, это просто
Спутник по небу летает?
А может, вовсе не спутник —
Ракета по космосу мчится
И добросердечный «лунатик»
В ракету, как в дом, стучится?
А может быть, не ракета —
Из сказки волшебной фея
Летает по разным планетам,
Добро и счастье дарит?..


Гриша ЕМЕЛЬЯНОВ — пятиклассник из Подмосковья. Он живет в поселке Биокомбинат Щелковского района. Грише 10 лет.

Про сказки

Все сказки в мире не похожи.
Всегда присниться сказка может.
Но в детстве, говорю вам я.
Есть сказки наяву, друзья!
Да неужели жизнь — не сказка?
А быль? Природы красота
Не может сказкой называться?
И сказка — это доброта!
Она нас всех отучит злиться,
Научит всех людей дружить...
Кто сказки в жизни сторонится —
Тому на свете скучно жить!


Наташа МУХА живет в Чернигове, учится в школе № 3, в 7 «Б» классе.

Реке

На берег твой, река, гляжу
И твой песок в руке держу,
И воздухом твоим дышу
И уж не верю больше я,
Что нету вовсе у тебя
Дыханья своего.
И голос есть, но мы его
Совсем порой не замечаем
И потому не отвечаем.
Примите мой поклон, брега,
А мой восторг — тебе, река!


Катя МИХАЙЛОВА — москвичка, учится в школе № 622, во 2 «В» классе.

Мама пришла!

И я, и все родные
Мамулю ждем с утра,
Мамуля дорогая,
Как твои дела?


Оле НЕБОЯНОВОЙ 13 лет, живет она в Тбилиси, учится в школе № 177, в 7-м классе.
Стихи Оля сочиняет с 6 лет, больше всего любит писать о природе.

Весна

Пробуждается природа,
Снег растаял у порога,
Почки лопаются дружно,
И пальто уже не нужно.
Птицы радостно поют
И весну к себе зовут.
Убирается зима,
Надоела нам она.
Смотрит ярко в окна солнце.
С юга ласточки летят.
А от радости собаки
Даже лаять не хотят.
Травы в поле зацветают,
Ветер тучи прогоняет,
Зеленеет быстро лес,
Лед растаял сразу весь.

Соловьи

Птицы свили гнездо
Под навесом ветвей.
Соловей часто пел,
Выводил свою трель.
Появились птенцы,
Запищали в гнезде.
Кормят их соловьи.
И летают к воде.
Подрастают птенцы,
Оперяются все.
Было пятеро их
В соловьином гнезде.


Остров сокровищ

Николай ГОЛЬ
ПРО КОРОЛЕЙ И СКАЗОЧНИКОВ

Вначале прошлого века в маленьких городах и селах Германии нередко можно было встретить двух молодых людей, расспрашивающих о чем-то местных жителей — и стариков, и детей. Что же они искали?
Два господина в сюртуках, при шляпах и жилетах... Не часто встретишь в деревнях таких вот, разодетых. Какой их путь сюда привел — и, видно, некороткий,— на площади германских сел, на ярмарки и сходки? И что за толк для них в пути средь люда забубенного? Хотят имение найти за неименьем оного? Иль иностранный царский двор дал тайное задание? Или хотят они на спор объехать всю Германию? Или открыть решили клад, зарытый под горою? Так что же нет у них лопат и заступов с собою?
Клад, который хотели отыскать два эти господина, роясь в древних манускриптах, расспрашивая горожан и крестьян во всех уголках страны, таился не в земле и не в сказочной пещере. Имя этому кладу — народные сказки. Сказки с удачливыми и остроумными простаками, феями и великанами, принцессами и принцами и, конечно же, с королями...

ЖИЛ НА СВЕТЕ КОРОЛЬ, И СЛАВЕН ОН БЫЛ ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ СВОЕЙ МУДРОСТЬЮ...
Король из сказки «Белая змея», король-лягушонок, король Дроздовик, король с Золотой горы — вон их сколько, монархов, поселившихся в сказках, собранных и обработанных немецкими учеными братьями Гримм, Якобом и Вильгельмом. Авторы десятков книг и публикаций, «Немецкой грамматики», «Словаря немецкого языка», братья не только в сказках, но и в жизни повидали немало властителей. Но, правда, с мудрыми королями, императорами и курфюрстами встречаться им доводилось нечасто.
Как много сказок на земле — различных, непохожих! Как много разных королей — они несхожи тоже. Вот этот — трус, а тот — балда, а этот спит на троне; один король — король всегда, другой — когда в короне. У короля полно земли и больше станет завтра... Да только в сказках короли приятней, чем взаправду!

В ТО ВРЕМЯ КОРОЛЬ ОДНОГО МОГУЩЕСТВЕННОГО ГОСУДАРСТВА ВЕЛ ВОЙНУ...
Эти слова своей будущей сказки «Три змеиных листочка» братья Гримм записали, когда были совсем молоды и впервые близко столкнулись с королевской особой. Было это в 1808 году. Звали короля Жером Первый.
Уже два года, как французские войска захватили в центре Германии город Кассель, столицу Гессенского курфюршества, где жили Гриммы. Деля завоеванные земли, император Наполеон отдал кассельский престол своему брату Жерому. Король Жером — весельчак, гуляка, человек препустой, но добродушный, назначил на должность личного библиотекаря двадцатитрехлетнего Якоба Гримма. Без всякой радости принял Якоб место, предложенное чужеземным властителем, но выхода не было: он был единственным кормильцем большой семьи. Поэтичный и мечтательный, Вильгельм, слабый здоровьем, был замечательным помощником в науке, но не в ведении хозяйства. Научные труды денег не приносили.
Без восторга принявшись за работу, Якоб скоро нашел в ней достоинства. Разбирая запущенную библиотеку, он находил в ней бесценные старинные рукописи, которые обрабатывал и изучал вместе с Вильгельмом. Постепенно книжное собрание приходило под руками Якоба Гримма в строгий порядок, Однако странное чувство не оставляло королевского библиотекаря: зачем библиотека понадобилась Жерому? Разве что она полагалась королю по чину?
Король Жером потребовал том романов о том о сем. Король Жером страницу углом загнул, чтоб найти потом. Король Жером на попойку в дом друзей и подруг созвал. Велел сей же миг очистить от книг библиотечный зал. Король Жером заел пирогом огромный глоток — и вот король Жером бутылку с вином ставит на переплет. Король Жером не крив и не хром — кто может сравниться с ним? Не думал Жером, что думал о нем библиотекарь Гримм...
Через короткое время это стало совсем не важным не только для Жерома, но и для самих братьев Гримм. На улицах Касселя зацокали копыта мохнатых казачьих лошадей. Армия Кутузова, разгромив французов в России, освобождала вместе с союзными войсками Европу.
Братья Гримм — Якоб и Вильгельм — продолжали свое дело.

ОНИ ПОРЕШИЛИ ОТПРАВИТЬСЯ К КОРОЛЮ И ПРОСИТЬ У НЕГО ОТСТАВКУ...
Эти слова из «Храброго портняжки» еще отзовутся в судьбе братьев, авторов сказки. А пока они жили по-прежнему. Продолжали научные труды, издания сказок, искали людей, помнивших старинные предания. Вильгельма тоже приняли на службу. Теперь в библиотеке работали оба брата — личные библиотекари гессенского курфюрста Вильгельма Второго. Так минуло полтора десятилетия. Положение братьев Гримм было несколько двусмысленным: ученые, известные уже всей Европе, почетные доктора доброго десятка университетов, писатели, сказки которых стояли на книжных полках чуть ли не в каждом немецком доме, оставались слугами курфюрста. Вильгельм Второй книг вообще не читал. Зато был ревностным служакой и даже новатором в этом деле: он ввел форму для всех своих служащих, включая библиотекарей. Не очень-то подходило это полувоенное одеяние для братьев Гримм. Но пришлось в него облачиться.
Не ко двору талант бывает при дворе — дороже аксельбант и шпага на бедре. Тут не читают книг, архивов и бумаг — важнее воротник, еще важней обшлаг. Величие двора не в чистоте сердец, а в хоровом «ура» при входе во дворец. Будь на других похож, послушен будь вполне, покуда ты живешь не в сказочной стране.
Якоб и Вильгельм хорошо понимали, что живут не в сказке. Поэтому ни о чем курфюрста для себя не просили. И только однажды легло к нему на стол их совместное прошение.
— Значит, господа Гриммы уходят? — сказал, прочитав его, монарх.— Очень хорошо! Они для меня абсолютно ничего не сделали!
И начертал: «Прошение удовлетворить. Вильгельм II».
Так, без слез распрощавшись еще с одним монархом, братья Гримм отправились работать в Геттинген, в университет, куда их давно приглашали.

РАЗГНЕВАЛСЯ КОРОЛЬ И ГОВОРИТ: — ТЫ ГРУБИЯН! УБИРАЙСЯ ВОН!..
Так было сказано в сказке «Удачная торговля». Примерно так же закончился скандал, разразившийся в Геттингенском университете поздней осенью 1837 года.
Затеяли смуту не взбалмошные студенты, не распоясавшиеся школяры, а почтенные профессора — числом семь. Среди самых активных в «геттингенской семерке», как стали именовать бунтарей-профессоров, были Якоб и Вильгельм Гримм.
Впрочем, события в Геттингене прямого отношения к науке не имели. Новый король Ганновера, маленького государства, имевшего столицу в Геттингене, взойдя на престол, отменил принятую при его предшественнике конституцию, добиться которой было совсем не просто. Король Эрнст Август снова делал власть монарха неограниченной. Граждане снова превращались в подданных.
Возмущение в Геттингене было всеобщим, но в основном молчаливым. С королями ссориться довольно опасно. И не только в сказках.
Университетские должности были единственным средством существования братьев Гримм. Обоим было уже за пятьдесят. У Вильгельма к тому же росла семья. И все же братья не могли не подписать петицию с протестом, направленную Эрнсту Августу. В ответ король запретил семи непокорным профессорам преподавательскую деятельность, а зачинщиков под угрозой тюрьмы выслал из Ганновера. Среди них был и Якоб Гримм.
Морозной зимой увозила его из Геттингена карета. В сундуке лежали книги, написанные Якобом и Вильгельмом: четырехтомная «Немецкая грамматика», за которую Гете назвал Якоба Гримма могучим гением языка, собрание древних законов, немецкие руны и саги, и, конечно, сказки, сказки, сказки...
Бывает трудно жить, приходит грозный час, но сказка — это нить, связующая нас.
Не в каждой сказке толк найдешь на первый взгляд, но в каждой сказке волк слабей, чем семь козлят. Повержен в сказке тролль, а в лучшем из миров сильней один король, чем семь профессоров.
Пойдем своей тропой, а после поглядим: Эрнст Август — кто такой?! А это?
БРАТЬЯ ГРИММ!
Кто дружит с детворой всех стран и всех земель — Курфюрст Вильгельм Второй? Нет,
ЯКОБ И ВИЛЬГЕЛЬМ!
Исчез король Жером, как мимолетный дым, а ты откроешь том и встретишь
БРАТЬЕВ ГРИММ!
Рисунки А. БОРИСОВА.


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz