<- предыдущая страница следующая ->

Владимир МАЛОВ
ЗАЧЕТ ПО НАТУРАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ.

Окончание. Начало в № 3.
Школьники из будущего — Бренк и Златко — перемещаются во времени в одну из школ XX века, чтобы незаметно заснять для зачета по натуральной истории уроки. Но у них ломается аппаратура хронопереноса. Бренк и Златко становятся видимыми да к тому же еще и не могут возвратиться в будущее.
Два друга и одноклассника — Петр Трофименко и Константин Костиков — находят Бренка и Златко и пытаются им помочь. Появление мальчишек из будущего необходимо хранить в строжайшем секрете, чтобы не произошло «поворота в ходе истории». Однако о появлении необыкновенных ребят узнает учитель физики и одержимый изобретатель Лаэрт Анатольевич, который тут же рассказывает о пришельцах всем остальным учителям. Директор просит передать Бренку и Златко, что они могут продолжать съемку в школе, но под видом, к примеру, иностранных корреспондентов.

5. Съемки будут продолжаться
Петр и Костя кубарем скатились по лестнице, промчались по вестибюлю и выскочили на улицу. Можно было наконец перевести дух. Оказалось, что не так уж далеко и до вечера. Жасминный воздух, нагревшись за яркий и теплый весенний день, нес в души умиротворение и покой. И Петр Трофименко, первым перейдя на спокойный шаг, сказал:
— Кажется, все в порядке! Должно быть, удастся сохранить тайну!
Костя промолчал, и Петр понял:
— Да ты не обижайся! Я же подумал, что уже все, предали мы их! Теперь я понимаю, что выкрутиться ты никак не мог. Но они, наши учителя, просто молодцы! Все поняли! Бренк и Златко снимут свой фильм до конца, там, у себя, спокойно сдадут свой зачет, а у нас про них никто не узнает. Правда,— с беспокойством добавил он,— не проговорился бы кто. Аркадия Львовна меня беспокоит.
— Изобретатель тоже беспокоит,— буркнул Костя.— Он вполне может к ним пристать с расспросами — покажи да покажи схему... А на тебя я не обижаюсь. Я вообще думаю о другом. Вот о чем: жаль, что у нас с тобой нет такого карманного интроскопа.
— Зачем он?— не понял Петр.
— Очень хотелось бы видеть, что происходило на этом экстренном педсовете. Ну, пошли!
Если бы у Кости действительно был карманный интроскоп и если бы аппарат мог не только показывать, что происходит за глухими стенами, но и улавливать голоса, то Костя стал бы свидетелем следующего...
Он увидел бы, как Лаэрт Анатольевич, бородатый, всклокоченный и очень взволнованный, влетел в учительскую в тот момент, когда все педагоги действительно были в сборе и даже директор был здесь, а не в своем кабинете. Лаэрт Анатольевич выскочил на середину учительской с поднятой рукой и выкрикнул:
— Внимание! В школе ЧП!
Учителя задвигались, лицо директора стало еще мрачнее.
— Рядом с нами присутствуют школьники из двадцать третьего века! — крикнул Лаэрт Анатольевич.— Я понимаю, в это поверить трудно, я сам долго не верил! Но у меня есть доказательства! Мы столкнулись с невероятным фактом, который тем не менее является объективной реальностью!
Учителя зашумели. Аркадия Львовна резко дернула головой и собралась что-то сказать, но директор тоже поднял руку.
— Продолжайте, Лаэрт Анатольевич,— сказал он устало.— Что приключилось в кабинете физики на этот раз?
— Они снимали нас на пленку! — крикнул учитель физики.— Представляете, мы и наша школа будем показаны в двадцать третьем веке!
Омраченным взглядом директор обвел педагогический коллектив.
— Я думаю, в любом случае нам надо все выслушать до конца,— произнес директор терпеливо.— Мы, педагоги, воспитываем не только учащихся, но и самих себя. И непедагогично будет не дать высказаться нашему коллеге до конца.
Лаэрт Анатольевич продолжал высказываться, приводя убедительные доказательства. Так, он вытащил из кармана магнитофон, собранный в брелоке для ключей, и воспроизвел честный рассказ Кости Костикова обо всех событиях. Где-то в середине его Аркадия Львовна встрепенулась и очень громко воскликнула:
— Все сходится! Значит, в классе были они! Теперь я спокойна!
Наконец прозвучали Костины слова: «Только вы сами понимаете, об этом не должен знать никто...», и после этого Лаэрт Анатольевич выкрикнул:
— Я их тоже видел собственными глазами, но только сквозь стену.
— Сквозь какую еще стену?— спросил директор, и Лаэрт Анатольевич достал портативный интроскоп...
Далее человек посторонний увидел бы, как учителя с помощью этого прибора стали по очереди смотреть сквозь стену в класс по соседству и друг на друга, как начался потом очень шумный разговор и как все гурьбой высыпали из учительской, чтобы в кабинете физики посмотреть короткий фильм, сделанный на метеоплощадке, и увеличенную схему блока индивидуального хронопереноса; как все снова вернулись в учительскую и здесь продолжали оживленную беседу, в которой сталкивались мнения, повышались голоса и которая завершилась гробовой тишиной, потому что педагогический коллектив поверил наконец, что все это невероятная правда, но нужно было еще время, чтобы привыкнуть к этой мысли.
А потом директор покрутил головой и медленно, философски произнес:
— Да, что с нами творит научно-технический прогресс!.. Надо поверить, ничего другого не остается. Но я, знаете ли, всегда готов к любым неожиданностям. Я ведь, знаете ли, и на станции юных техников работал, правда, еще не директором...
— Наверное, в РУНО сообщить надо,— осторожно сказала математичка Елизавета Петровна.— Или еще куда-нибудь.
— Да нет же, нет! — воскликнула молодая преподавательница истории Вера Владимировна.— Это же просто некрасиво.— Она быстро взглянула на Лаэрта Анатольевича.— Только случай доверил нам чужую тайну, а мы...— В глазах Веры Владимировны выступили слезы, и она с трудом договорила: — Я совершенно не понимаю, зачем... зачем Лаэрту Анатольевичу, на скромность которого вполне надеялись ребята-шестиклассники, вынужденные... вынужденные рассказать ему... зачем ему понадобилось сообщать обо всем этом нам?
Лаэрт Анатольевич застыл от изумления.
— Вера Владимировна,— пролепетал он,— но ведь они снимали все, что происходит в школе... Это ведь будут показывать в двадцать третьем веке... Как же мы все не должны этого знать?!.. Если б без этого, я никому бы не сказал...
— Ну и что из того, что нас будут показывать?— спросила Вера Владимировна.
В глазах директора школы проявилась какая-то еще неосознанная им самим до конца мысль.
— Вот РУНО нам действительно совершенно ни к чему,— задумчиво проговорил он,— нам и своих приключений вполне хватает. К тому же это неправильно: чуть что, и сразу в вышестоящую организацию. В данном случае Вера Владимировна полностью права: каждый из нас должен сохранить случайно доставшуюся тайну.
Некоторое время он размышлял.
— А нашу школу... что ж, школу эти школьники из будущего пускай и дальше снимают, раз уж начали.
Учительница истории взглянула на него с удивлением.
— Да разве вы не поняли, Степан Алексеевич? Ведь, судя по словам Кости Костикова, они теперь будут скрываться, боясь, что их кто-нибудь увидит, и из-за этого изменится ход истории.
— А кто на них написал, что они из двадцать третьего века?— спросил директор.— У нас по улицам нынче и не такие ходят, все к этому привыкли. Надо им только дать понять, что никто из нас никому не доложит, откуда они, и ничего — будут снимать как миленькие! В конце концов они тоже учащиеся, и у них задание, которое надо выполнить. Им надо зачет сдавать по натуральной истории.
— Степан Алексеевич, да что это вы такое говорите! — изумленно воскликнула Вера Владимировна.
— А говорю я то,— Степан Алексеевич принял окончательное решение и встал,— что пускай снимают! В конце концов какую школу будут снимать для того, чтобы показывать в двадцать третьем веке? Нашу! Мы не вправе упустить этот исторический момент.
— Конечно! — воскликнул увлекающийся Лаэрт Анатольевич.— Мы же входим в историю! Это такая возможность! Мы покажем себя прапрапраправнукам — моим, вашим, Степан Алексеевич, вашим, Верочка... Эх,— добавил он с досадой,— мне бы успеть отрегулировать молекулярную систему вытирания классной доски. Совсем разладилась, заклинит еще в самый неподходящий момент, когда снимать будут, неудобно получится, что о нас там, в будущем, подумают?
— Побриться и подстричься вам тоже не помешало бы! — в сердцах сказала Вера Владимировна.
— А вот это правильно,— мягко произнес директор.— Я уже сам собрался об этом сказать. То есть не в смысле побриться и подстричься, потому что это ваше личное дело, Лаэрт Анатольевич, хотя... Я в смысле более широком, в смысле некоторых других мер...
— Все равно не верю! — мрачно сказал вдруг молчавший до этого преподаватель литературы Петр Ильич.— Не верю! Нет, ничего этого не может быть! Все мы начитались фантастики... этих, сына и отца, то есть братьев... Нам же всем в поликлинику надо!
— А еще литературу преподаете! — возмущенно сказала физкультурница.— Нельзя быть таким ретроградом, чуть что, и в поликлинику!
— Да, придется поверить, голубчик,— мягко произнес Степан Алексеевич.— Жизнь — это не литература, она сюрпризы преподносит. Это ведь вам не что-нибудь, а двадцать третий век. Лаэрт Анатольевич в данном случае правильно сказал: что они там подумают? Нам же не все равно, каким у нас окажется будущее, а им тоже не все равно, каким у них было прошлое. Надеюсь, все согласятся, что...
И директор школы, не торопясь, раздумчиво начал говорить. После его речи в учительской снова начался шумный общий разговор, и не все его участники оказались согласны со Степаном Алексеевичем. А кончилось все тем, что директор и Лаэрт Анатольевич снова отправились в кабинет физики и сообщили решение экстренного педсовета Петру Трофименко и Косте Костикову...
Дома Петр и Костя застали такую картину: Бренк и Златко вместе с Александрой Михайловной сидели за столом, на котором горой были навалены учебники для шестого класса. Школьники из двадцать третьего века были почему-то очень веселы, а бабушка, наоборот, мрачна.
— Мы за вас, ребята, домашние задания хотели сделать месяца на два-три вперед,— объяснил Бренк,— чтобы хоть как-то отблагодарить за помощь, но не смогли. То есть мы-то знаем правильные ответы, но с теми, что ждут ваши учителя, они, разумеется, не могут сойтись. Вот закон Паскаля...
— Молодой человек,— сухо сказала бабушка,— непреложность этого закона доказана веками.
— Это прошлыми веками, а теми, что для вас еще будущие?— резонно задал вопрос Златко.— И дело не в том, что он неверен: все сложнее, тоньше.
Бабушка пожала плечами й посмотрела на Петра, но тот не стал вступать в дискуссию.
— Ребята! — воскликнул он, сияя.— Мы все уладили! Вы ведь пока еще не все, что нужно для зачета, сняли? Завтра, прямо к первому уроку, можете идти в школу и снимать!
— Постой! — удивился Златко.— А эффект кажущегося неприсутствия?
— Да он вам больше не нужен! — торжествуя, сказал Петр.— На вас завтра никто не будет обращать внимания. На экстренном педсовете решили...
— Что-что?— спросил Бренк, бледнея.— Значит, о нас теперь знает кто-то еще? Мы же вас просили!
Путаясь и сбиваясь, Петр начал рассказывать, и Костя пришел ему на помощь. Выслушав все до конца, Бренк встал, потом сел, опять встал и махнул рукой. Теперь он был мрачнее тучи.
— Златко,— сказал он потерянно,— что же теперь будет? Вон у нас уже сколько всего набежало! Неисправность блока проморгали, фильм до конца не сняли, а теперь про нас, оказывается, уже знает чуть ли не вся эта школа из прошлого!
Златко молча смотрел в окно. На его лице тоже было написано выражение тревоги и неудовольствия. В комнате на некоторое время настала мрачная тишина. Александра Михайловна вздохнула и стала складывать учебники и тетради в аккуратную стопочку.
— Учителя про вас никому не скажут,— неуверенно произнес Петр.— Они же обещали. Слово педагога! Вы только от Изобретателя, от физика то есть, держитесь подальше, потому что его очень уж заинтересовала схема блока индивидуального хронопереноса, так что...
— Еще того не легче! — в отчаянии сказал Бренк.
— Он все равно ничего не может понять,— утешил его Костя.
Златко вздохнул. Он окончательно понял, что отступать им с Бренком все равно некуда.
— Вот что, Бренк,— сказал он.— Пойдем завтра да и закончим съемки, в самом деле. Если только, конечно, до утра нас не вытащат в наше время. Хоть фильм у нас тогда будет, а неполадка с блоком... с кем не случается! Про то ведь, как мы фильм снимали, с эффектом кажущегося неприсутствия или нет, никто не узнает.
— И я точно так же начинаю думать,— неуверенно отозвался Бренк.— В конце концов зачет — это самое главное.

6. Школа стала розовой
Утро оказалось солнечным, радостным, теплым, словом, самым подходящим для того, чтобы продолжить съемки фильма о жизни школьников восьмидесятых годов двадцатого века. Фонокварелескоп, как показала проверка, был в полном порядке. Бренк и Златко хорошо выспались, хорошо позавтракали и были готовы к работе.
Костя Костиков явился в квартиру Трофименко за час до того, как нужно было отправляться на съемку. И тут же раздался удивительный телефонный звонок: сам директор школы № 1441 Степан Алексеевич Бегунов осведомился у Петра: готовы ли гости? Оторопев от неожиданности, Петр ответил, что все в порядке. Тогда трубка строгим директорским голосом произнесла загадочные слова:
— У нас тоже все готово! — Секунду помедлив, трубка добавила: — От уроков вас с Костиковым мы сегодня освобождаем! У вас ответственное задание: всюду сопровождать наших иностранных корреспондентов. Ждем!
Но размышлять о том, что это могло значить, не было времени. В который уже раз придирчиво оглядев одежду Бренка и Златко, Петр объявил:
— По-моему, уж очень вы бросаетесь в глаза! Это у вас школьная форма такая? Это как-то чересчур, на вас внимание будут обращать. Надо что-нибудь попроще, понезаметнее.
Попроще и понезаметнее оказались совершенно новые, но очень потертые на вид джинсы (штанины едва доходили до щиколоток), желтая майка с изображением морды носорога и голубая повязка вокруг головы для Златко и примерно такие же джинсы и замшевая безрукавка с бахромой для Бренка. Вдобавок Петр снабдил каждого яркой парусиновой сумкой через плечо с нерусскими надписями. Оглядев преображенных представителей далекого будущего, он не без удовольствия произнес:
— Все-таки родители у меня молодцы! Что надо присылают!
— Лучше бы дома твои родители сидели и здесь все, что надо, покупали! — отозвалась недовольно Александра Михайловна.
В сумки Петр упаковал блок индивидуального хронопереноса, фонокварелескоп и прежнюю одежду Бренка и Златко.
— Это на всякий случай,— объяснил он.— Вдруг неожиданно сработают страховочные каналы хронопереноса, и вы сразу окажитесь у себя, не успеете собраться.
Бренк и Златко переглянулись.
— Ребята,— сказал Златко, и голос его дрогнул,— вы настоящие друзья! Нам очень повезло!
— Ну ладно, чего там,— смущенно отозвался Петр.— Мы бы к вам попали, разве вы не помогли б?
Александра Михайловна, вставшая до рассвета, чтобы напечь к завтраку изумительных по вкусу пирожков с капустой, мясом и рисом (ее внук хорошо знал, что делала она это очень редко, так как в основном была занята изучением новинок педагогической литературы и перепиской с коллегами, в том числе и зарубежными), с беспокойством поторопила:
— Мальчики! Вам, наверное, уже пора! Не забудьте, я вас жду к обеду. Я приготовлю...
— Нам действительно пора,— спохватился Петр.
На улицах все было как обычно. Люди восьмидесятых годов двадцатого века по-утреннему спешили, вдавливались в автобусы, выстраивались в очереди за газетами, и никто, конечно, не обращал внимания на Златко и Бренка. Но Костя заметил, что школьникам двадцать третьего века все-таки не по себе!
— Да вы не бойтесь! — сказал он.— Видите, вы же как все! И на Златко никто не смотрит. А вон вообще четыре негра идут!
— Мы и не боимся,— дрогнувшим голосом ответил Бренк.— Если хочешь знать, мы и не в такие переплеты попадали. Вот как-то на экскурсии мы транспортировались к планете Юпитер, и когда до Каллисто, это его спутник, оставалось...
— Ничего интересного! — поспешно сказал Златко, и Бренк замолк.
Школьные ворота, как воронка, втягивали ребячьи ручейки; близилась минута, когда зазвенит звонок к первому уроку. Один из ручейков принял в себя Петра, Костю, Златко и Бренка. Особенного внимания на школьников из двадцать третьего века никто не обращал, и они вздохнули свободнее. Миновав ворота, все четверо оказались на аллее школьного сада, и тут их поджидал сюрприз.
Школа № 1441 — типовая постройка из двух зданий, соединенных крытым переходом,— еще вчера окрашенная в типовой бело-серый цвет, теперь была ярко-розовой, праздничной; этот цвет делал школу сооружением приметным, броским и даже величественным, насколько может быть величественным здание такого простого силуэта.
Но Бренк и Златко к тому, что школа за один день сменила цвет, отнеслись равнодушно. Возможно, в двадцать третьем веке это было в порядке вещей. Бренк полез в сумку, достал фонокварелескоп и на ремне, как обычную камеру, повесил на плечо.
— Начинай! — уверенно сказал Златко.— Вон, у подъезда... Раньше мы такой бытовой сцены что-то не видели.
Бренк поднял фонокварелескоп на уровень груди и пошел за Златко. Петр и Костя, слегка ошарашенные метаморфозой с цветом школы, двинулись следом. Тут же выяснилось, что им тоже прежде не случалось видеть бытовой сцены, происходящей у входа в школу...
Над дверьми розового здания теперь было укреплено большое электронное табло, сооруженное, понятно, умелыми руками Изобретателя. По нему, повторяясь, шли такие слова: «Температура воздуха плюс 24 градуса. Осадков не ожидается. Желающих принять участие в загородной автобусной экскурсии с двухчасовым отдыхом в живописных местах Подмосковья просим пройти к спортивной площадке, где ожидают автобусы и экскурсоводы. Для остальных занятия как обычно. Температура воздуха плюс 24 градуса...»
Перед ступенями подъезда закручивался водоворот из школьников. Тесной группой на ступенях стоял педагогический коллектив. Об него, словно о волнолом, разбивались потоки учащихся, стремившихся на урок; образовывались немыслимые завихрения, и в конце концов поток направлялся в новое русло, огибающее школу справа — к автобусам и экскурсоводам у спортивной площадки, потому что и в самом деле было плюс 24 и день обещал быть ярким, безоблачным — короче, таким, какими должны быть дни не в учебное время, а в счастливую пору каникул.
— Вот это да! — изумился Петр Трофименко.— Сколько ни учусь, такого не припомню! Желающие принять... для остальных — как обычно. Да кто ж остальными-то будет! Бренк, тебе придется снимать загородную экскурсию и двухчасовой отдых, а не уроки.
Но сейчас же из ликующего водоворота вынырнула тяжеловесная фигура самого Степана Алексеевича, одетого, несмотря на плюс 24, в строгий отутюженный костюм. Директор скользнул взглядом по шоколадному лицу Златко, удовлетворенно кивнул, а потом мягко пригласил:
— Прошу в здание! Сейчас будет дан звонок.
— Все ведь на экскурсию поедут! — изумился Петр.
— Не все, не все,— ответил директор убежденно.— Кое-кто учебу предпочитает любым развлечениям, даже экскурсиям, которые, правда, тоже полезны. И таких большинство!
— Вам что интереснее снимать?— поинтересовался у Бренка и Златко Костя.— Экскурсию на автобусах или уроки? Вообще-то, учтите, экскурсии у нас бывают гораздо реже, чем уроки...
— И то, и другое интересно,— сказал Бренк, но директор, мягко взяв его за руку, уже прокладывал дорогу к ступеням подъезда, и все, повинуясь привычке — все-таки это был директор школы! — не возражая, двинулись следом.
Педагогический коллектив расступился. Учителя в отличие от школьников рассматривали Златко и Бренка с жадным любопытством. Правда, поднимаясь по ступенькам, Костя и Петр могли бы заметить, что у литератора Петра Ильича вид такой, словно он присутствует там, где заведомо не должен быть, и сам очень удивлен этим обстоятельством, а историчка Вера Владимировна, или, как за глаза ее звали, Верочка, нервно покусывает губы.
Преподаватель физкультуры Галина Сергеевна в тренировочном костюме с фирменным престижным трилистником, взглянув на Златко, выронила из рук туго накачанный мяч, и он гулко запрыгал по ступеням. Не оборачиваясь, Степан Алексеевич мягко проговорил:
— А вы, Галина Сергеевна, поезжайте на экскурсию. В расписании сегодня нет занятий физкультурой. Проследите, чтобы все сели в автобусы.
Физкультурница осталась у входа, остальные учителя потянулись в здание школы. Среди них был какой-то незнакомый молодой человек, поглядывающий на фонокварелескоп у Бренка с жадным любопытством, но очень внимательно присмотревшись, в молодом человеке можно было признать сбрившего бороду, подстриженного и тщательно причесанного Лаэрта Анатольевича.
Все больше недоумевая, Петр и Костя смотрели по сторонам. Никого из школьников не было, вестибюль поражал тишиной и чистотой. В тишине особенно оглушительно загремел звонок.
— Прошу в классы, товарищи! — торжественно сказал директор педагогам и, мгновение подумав, добавил: — Да, вот что еще: поздравляю вас с началом нового учебного дня!
Бренк не отрывался от фонокварелескопа.
Учителя, поблагодарив Степана Алексеевича, потянулись в разные стороны. Лишь почему-то обернулась на ходу Верочка. Степан Алексеевич значительно кашлянул, поправил галстук и ушел в сторону своего кабинета.
Бренк опустил фонокварелескоп.
— Ничего не понимаю,— пробормотал Петр,— все ведь направлялись на экскурсию, школа должна быть пустой. Ты видел, чтобы в школу кто-нибудь заходил? — спросил он у Кости.
— Надо пойти и заглянуть в классы,— рассудительно сказал Костя,— не зря же туда пошли учителя. Значит, не все поехали.
Они поднялись на второй этаж. В пустоте коридора гулко отдавались шаги. Петр и Костя с изумлением увидели на одной из дверей табличку, которой еще вчера не было: «Класс отличной успеваемости и примерного поведения». Петр толкнул дверь и, удивленный, отступил — класс, как всегда во время уроков, был заполнен. Математичка Елизавета Петровна задала кому-то вопрос, на который тут же получила четкий, правильный ответ.
— Геометрия,— определил Бренк,— это мы еще не снимали.
Все четверо вошли в класс, и Бренк снова поднял фонокварелескоп. Никто в классе не обратил на вошедших никакого внимания. Елизавета Петровна вызвала к доске сразу трех учащихся, задала им три задачи про равнобедренные треугольники и приступила к устному опросу. На каждый вопрос следовал моментальный ответ, задачи тоже были решены молниеносно. Восхищенный Златко прошептал на ухо Петру: «Вот это да! Даже у нас не всегда так бывает!»
Но Петр Трофименко не отвечал. Он обшаривал взглядом класс и все больше мрачнел: лица были ему незнакомы. Костя Костиков тоже был удивлен. Бренк не отрывался от фонокварелескопа. Вопрос следовал за вопросом, ответ за ответом. Наконец, Бренк опустил аппарат и потянул Златко за рукав.
— Здесь хватит,— прошептал он,— пошли дальше.
— Да,— все больше мрачнея, отозвался вместо Златко Петр,— здесь нам делать больше нечего.
Они вышли в коридор. На их уход тоже никто не обратил внимания. Можно было подумать, что снова вступил в действие эффект кажущегося неприсутствия.
— Ну,— спросил Петр невесело,— что вы еще хотите снять?
— Понимаешь,— задумчиво отозвался Златко,— учеба и быт школьников восьмидесятых годов двадцатого века — это понятие очень многое включает. Скажем, уровень представления школьников об изучаемых явлениях. Это, разумеется, связано с общими научными представлениями в той или иной дисциплине. Такие представления меняются с течением времени, вот разве что только геометрические воззрения стабильны. Значит, нам надо снимать разные уроки. Мы до неполадки с блоком успели снять химию, вот этого «хомо хабилиса»... В качестве быта, если вы не против, представим, Петр, твой дом, пачки пельменей, Александру Михайловну... все это мы еще снимем. Давайте пока просто походим по классам. Еще три-четыре урока, и хватит. Потом, может быть, спорт. Хорошо еще снять увлечения. Ну, общий вид школы, интерьеры...
— Пойдем,— сказал Петр.
В следующем классе с такой же аккуратной табличкой вновь никто не обратил внимания на вошедших. Правда, в остальном обстановка отличалась от той, что была на уроке геометрии. Здесь была литература, и Петр Ильич, целиком ушедший в себя, ни на кого не обращал внимания, потому что смотрел в стену. Но учащиеся, ни один из которых тоже не был знаком ни Косте, ни Петру, лихо справлялись и сами. Они вели жаркий диспут о постепенной трансформации образа лишнего человека в русской литературе и сейчас были увлечены обсуждением высказанного кем-то смелого утверждения, что Евгений Онегин, доведись ему родиться в Древнем Риме, немедленно примкнул бы к восстанию Спартака, в то время как Григорий Печорин в той же ситуации скорее всего остался бы пассивным холодным наблюдателем, не сочувствующим ни рабам, ни рабовладельцам...
Бренк добросовестно прильнул к фонокварелескопу.
— Дальше пошли,— мрачнея все больше и больше, предложил Петр,— или уже хватит?
— Нет-нет,— сказал Златко,— не хватит. На каждом уроке что-то новое, хотя, откровенно говоря, битву при Грюнвальде гораздо интереснее снимать.
Следующим оказался кабинет истории. Собравшиеся здесь незнакомые учащиеся тоже никак не прореагировали на появление иностранных корреспондентов и сопровождающих их лиц, однако Верочка повела себя иначе. Несколько секунд она смотрела на всех четверых широко раскрытыми глазами, а потом растерянно обвела взглядом незнакомых учащихся за столами. Затем лицо Верочки разом вспыхнуло, словно осветилось изнутри, она вскочила из-за стола, выбежала из класса, и ее каблучки застучали по лестнице, ведущей на первый этаж, где рядом с буфетом был кабинет директора.
И Петр Трофименко наконец тоже не выдержал:
— Убирай! — сказал он Бренку.— Убирай свой фонокварелескоп — и пошли отсюда! Нечего здесь больше снимать! Сеанс окончен!
— Как это окончен? — не понял Златко.— Что случилось?
— Пойдем, пойдем,— стиснув зубы, сказал Петр,— там я тебе все объясню. Не здесь же, при этих вот... отличниках!
Схватив Златко за руку, он вытащил его в коридор. Ничего еще не понимая, за ними последовали и Бренк с Костей.
Петр захлопнул дверь кабинета истории. За ней было тихо: дисциплинированные учащиеся — звонок с урока еще не прозвенел! — оставались на своих местах. Но снизу, с первого этажа, донеслись голоса. Голос Верочки, в котором звучали слезы, произнес:
— Степан Алексеевич, как вы могли?
Бренк, перегнувшись через лестничные перила, сунул вниз на вытянутой руке фонокварелескоп.
— Так я ведь, Вера Владимировна, в СМУ когда-то работал,— ответил голос директора.— Помогли, помогли старые друзья, пришли на выручку. К тому же ремонт все равно надо было когда-нибудь делать, а тут такой случай. Правда, вы, наверное, не заметили, задние стены и сейчас еще красят. Но главное, фасад успели к утру сделать.
— Да при чем здесь фасад,— долетел дрожащий голос Верочки.— Как вы могли? Эта экскурсия...
— Вера Владимировна,— мягко сказал директор,— невестка у меня работает в экскурсионном бюро...
— Вы просто заманили ребят, чтобы они не пошли в школу, чтобы вместо них в классах были другие...
— Вера Владимировна,— донесся мягкий директорский голос,— ведь мы же вчера обо всем договорились.
— Да,— в голосе Верочки ясно почувствовались слезы,— мы договорились. Но я же не думала, что вы всех замените... Я думала, надо спрашивать только сильных учеников...
— Вера Владимировна, Верочка! Это же все, как на подбор, победители олимпиад, люди проверенные. Дисциплинированные, пришли на час раньше, не подвели. Победители исторических олимпиад, кстати, тоже! Они, разумеется, не знают, кто и зачем их будет снимать, все соблюдено! Ведь для двадцать третьего века снимают! Представляете, каких трудов мне стоило организовать все это за один вечер? Изо всех московских школ, отовсюду! Хорошо еще, что я и в Мосгороно когда-то...
— Вы понимаете, как это называется?! — закричала Верочка.— Ведь такие, как вы... из-за таких, как вы... Вы ведь не настоящее обманываете, а будущее! И зачем! Зачем?
Каблучки Верочки стали стремительно удаляться.
— Так ведь на самом деле не все хорошо,— долетел голос директора.— Есть сильно неуспевающие, и в столярной мастерской никаких условий для занятий, и медсестру для школы найти никак не можем, и с питанием опять же... Но им-то, в будущем, зачем обо всем этом знать? Какое у них останется о нашей школе впечатление? Не о какой-то другой — о нашей! Ох, и свалилось же все это на мою голову!
— Все понятно?— шепотом спросил Петр.
— Ничего не понятно,— ответил Златко.— Объясни, что здесь происходит? Почему мы больше не можем снимать?
Петр взорвался. Слова вылетали из него, как пар из перегретого чайника:
— Да ведь вы снимаете то, чего на самом деле нет! Вам же не нашу школу показывают, а картинку! Вам хотят показать все как можно лучше! Как же, ведь для двадцать третьего века снимают! — передразнил он Степена Алексеевича.— Эх!..
В сердцах он махнул рукой.
— Вы лучше библиотеку снимите, там ни одной настоящей книги нет! Или столярную мастерскую!
— В мастерской мы не были,— оторопело отозвался Златко.
— Пошли отсюда! — свистящим шепотом распорядился Петр.— Нечего больше снимать, везде вам покажут одно и то же! Да не по этой лестнице идем, а по другой. Степан Алексеевич сейчас, наверное, у буфета стоит, ждет, чтобы вы и буфет сняли, потому что он наверняка в «Гастрономе» каком-нибудь раньше работал.
— В буфете мы тоже не были,— растерянно ответил Бренк.
— И не пойдете! — отрезал Петр.— Раньше нужно было идти, когда эффект кажущегося неприсутствия действовал.

<- предыдущая страница следующая ->