<- предыдущая страница следующая ->

ЗАТМЕНИЕ
Владимир ЧЕРНОВ

Фото на вкладке Ясайтиса КЯСТУТИСА и Марка ШТЕЙНБОКА

И настала седьмая ночь. В закутке, где весь день паслась разноязыкая журналистская тусовка, стало наконец слышно друг друга, дневной ор осел к полу, как туман, те, кто еще не разбрелся, развалились в креслах между двух телевизоров, неутомимо сообщавших по-английски и по-литовски об Ираке и Прибалтике; вяло курили, спали, что-то жевали, перебрасывались листами с вечерней информацией. Мы спускались по парадной парламентской лестнице, оставляя в уходящих от нее коридорах и нишах этих длинных худых мальчиков с их железными палками, которые они успели обтянуть полихлорвиниловой лентой, они сидели, лежали в своих углах, под окнами, за стеночками из мешков с песком. На первом этаже они устраивались уже на ночлег, сдвинув вместе мягкие дорогие парламентские кресла, кинув на пол возле них матрасы, в своих курточках и кроссовках, дети, играющие в войну, бесшумно сражающиеся в карты на ящиках с противогазами, завороженно уставившиеся на экраны телевизоров, где по первой общесоюзной скакали диснеевские зверюшки, мальчики, чистящие на ночь свои драгоценные двустволки, а один шел развинченной походкой, перебросив через плечо черные поблескивающие нунчаки.
Люди Департамента охраны края. Ждущие своего часа за этой призрачной баррикадой, похожей на рождественскую елку. Бетонные блоки закутались в невесомую паутину колючей проволоки, на шипах ее расцвели красные комсомольские билеты и паспорта, тяжелые желтые почетные грамоты, ордена, медали и тысячи детских рисунков. Как бабочки, слетевшиеся на огонь и усыпавшие пространство. Пластмассовые танки, пистолеты, автоматы, брошенные к подножию баррикады детской рукой. И сверкающий саван инея, щедро накрывший это великолепие. Эстетика бунта.
Невыносимо красивая баррикада, которую регулярная армия разнесет через пять минут правильной атаки. Чудны дела твои, Господи...
На улице холодало. Вокруг парламента вовсю пылали костры. Люди, греющиеся у огня, красные отсветы на лицах. Многие еще бродят вдоль завалов, всматриваясь в надписи и рисунки, как бы сами собой возникающие непрерывно на освободившихся местах. Слева поют эти протяжные старинные песни. Так они будут жить до утра. Седьмая ночь на пятачке неповиновения.
* * *
Дарюс Плумпа:
— Мне 22 года. Я служил в Афганистане. Воевал. Когда ехал туда, ничего не понимал, сейчас понимаю. Если бы мне снова сказали теперь: иди в чужую страну воевать, я бы не пошел. Воевать можно только за свою страну.
— Есть «афганцы», которые просят отправить их воевать на стороне Ирака.
— Я думаю, они это делают потому, что не знают, что такое свобода.
— А вы знаете?
— Да.
— Чем вы вооружены?
— Малокалиберное оружие в основном.
— Если на парламент пойдут танки, вы будете стрелять в них и, значит, скорее всего просто погибнете...
— Я знаю.
— Утверждают, что в Литве идет межнациональная борьба...
— Нет. Среди нас, защитников парламента, люди разных национальностей. С моим другом — он русский, в одном полку служили в Афганистане, потом расстались — я встретился здесь. Каждый пришел сюда своей дорогой.
Окунев Владимир Михайлович:
— Я прожил в Литве практически всю жизнь. Мне 36 лет. Был художником, занимался реставрацией.
— Как представляете себе будущее?
— Если парламент будут брать, стану драться до конца. Свободная Литва для меня — окончательная цель. У меня дети, я не хочу, чтобы они жили так, как мы. Для меня это решенный вопрос. Останусь жив — партизанская война.
— Утверждают, что происходящее — столкновение русских с литовцами...
— Это вранье и обычная пропаганда. Сейчас меня назначили начальником поста. Может быть, это дискриминация? Здесь есть и другие русские защитники, но русских же в Литве немного, всего 9 процентов. Здесь не важно, какой ты национальности, важно, какой ты человек.
Андрюс Буткявичюс, генеральный директор Департамента охраны края:
— Ваш Департамент — это новая армия?
— Нет, нам не нужна армия, мы создали формирование гражданской обороны на случай вмешательства в наши дела извне. Мы считаем, что главное не военная, а психологическая защита. Люди в море, как известно, гибнут не потому, что нет возможности спастись, а потому, что боятся. Мы должны разучиться бояться.
— Кто вы по профессии?
— Я врач. Мне 30 лет. Работал на «Скорой помощи», занимался реанимацией, исследованиями в психологической лаборатории. Цель — спасение людей в случае массовых бедствий, катастроф, ну и военных конфликтов.
— Ваша нынешняя работа похожа на реанимацию?
— Да, только на реанимацию сознания. Я ведь занимался и политикой. Мы создавали союзы политзаключенных, помогали в России создавать «Мемориал», меня выбрали депутатом. Так что вся моя работа была связана с людьми, которые пострадали: кто от катастроф, кто от сталинизма, кто от других «горячих контактов».
— Ваши ребята понимают, что они могут погибнуть? Они очень плохо вооружены...
— Тут нет ни одного человека, который пришел бы не добровольно. И я буду до конца с этими людьми. Потому что я один из них. Мы разных национальностей, но наша сила — в единстве. Сейчас люди, населяющие Литву, в большинстве едины. И потому не мы, здесь сидящие, определим исход борьбы. Самое сильное оружие не наши двустволки. Если нас перебьют, главного уже не изменить. Будет массовое неповиновение. Гражданское неповиновение. В этом мы уверены...
* * *
Пронырнув сквозь щель в последнем баррикадном завале, мы оставляем за спиной этот пульсирующий сгусток света, дыма, тихого пения, одиноко живущий в огромном черном пространстве, и все дальше уходим в пустые улицы, в Вильнюс, затаившийся к ночи. Скоро на улицы выйдут патрули на свою ночную охоту.
Кряжистое темное здание, ни огонька внутри, лишь тускло светит стеклянный подъезд, за двойной стеклянной стеной, как черные рыбы, движутся тени. Подплывают к стеклу, всматриваются в нас, входящих. Перед дверью они встают полукругом, люди с автоматами и в бронежилетах, и мы сами достаем документы. Это ЦК Компартии Литвы.
Можем ли мы попасть в пресс-центр ЦК, ведь он здесь? Охранник набирает номер: к вам придут. Ждем. Хмурое молчание у двери. Ждем долго. Снова набирает: ждите. Ждем. Из глубины здания время от времени появляются молодые люди в штатском; настороженно взглянув на нас, проскальзывают в дверь и растворяются во тьме. Что делает тот. кто обещал появиться? Размышляет? готовится? с кем-то созванивается? Охранник говорит, что ждать, видимо, бесполезно, никто не придет. Но почему? Хоть кто-нибудь. «Я позову майора»,— говорит охранник. И сразу же по лестнице начинает спускаться майор. Он резко останавливается перед нами и. глядя куда-то поверх голов, начинает говорить, он говорит, не останавливаясь, не реагируя на наши вопросы, все громче, кажется, он что-то декламирует. Охранник остановившимися глазами смотрит на своего начальника. Мы ничего не понимаем, потому что он говорит по-литовски. «Может быть, есть переводчик?» — спрашиваем мы охранника, но майор внезапно обрывает монолог. «Я прекрасно говорю по-русски! — говорит он подрагивающим голосом.— Поговорить с вами по-польски? По-украински? На каком желаете?» — «Почему вы так нервничаете?» «А потому, что вы находитесь на территории свободной Литвы! Или, может быть, Литовской ССР? А?!» — Он идет на нас, и мы отступаем к двери. «Кто вы?» — спрашиваем, оторопев. «Моя фамилия известна всей Литве! — говорит майор, улыбаясь.— Не-ет! Я вам свою фамилию не назову!» — «Почему? Вы чего-то боитесь? Напрасно. Мы здесь одни. Мы шли сейчас по городу, и там никого нет».— «Я ничего не боюсь! — говорит майор резко, взглядывая на темное стекло.— А вы... Идите в парламент! Там вам дадут такую информацию, какую вам нужно!» — «Но мы хотели бы выслушать и вас».— «А вашего органа нет в списке изданий, имеющих допуск к нашей информации. Пресс-центр ЦК только для партийной прессы. Прошу!»
Мы выходим в предбанник, на стене телефон-автомат, ищем двушку, мимо приоткрытой двери проходит охранник, слышно, как он говорит остающимся: «Если будут атаковать, стреляйте в воздух!» Надо сказать им, что никого нет в ночи. К ним никто не придет.
Но мы не успеваем вернуться, в дверях возникает небольшой, круглый, подвижный человек в штатском с таким простым, открытым, до боли знакомым плакатным лицом.
— Валерий Борисович! — представляется он.— Сотрудник политико-правового отдела ЦК.
— Вы Шурупов?
— Так точно! — отвечает он.— Готов ответить на любые ваши вопросы.
«Аргументы и факты» № 4, 1991 г. «Независимая литовская газета «Республика» заявила, что никакого комитета национального спасения в Литве никогда не существовало. В статье за подписью главного редактора утверждается, что существует лишь координационный совет. Его состав приведен газетой. По данным «Республики», в него входят: зав. отделами ЦК Компартии Литвы Ермалавичюс и Горицкас... представитель ЦК КПЛ полковник Шурупов».
Газета «Согласие» № 36, от 9 сентября 1990 г. «Разговорчики в строю». Олег Курдюков: «О каком взаимопонимании может идти речь, если начальник политотдела нашей части, полковник Валерий Борисович Шурупов, выстроив на плацу личный состав, может полчаса, не смущаясь, рассказывать солдатам скабрезные анекдоты про Ландсбергиса и Прунскене!.. Он прекрасно знает, чего хочет добиться. Во время XXVIII съезда приказом министра обороны ему досрочно было присвоено полковничье звание — лично Язов погоны вручал».
«Согласие» № 37, от 16 сентября 1990 г. «По следам». Валерий Шурупов: «Я думаю, что ряд товарищей... не только анекдот, а такое бы сказали в глаза Ландсбергису и Прунскене, что они бы в холодном поту ночью вскакивали, как после просмотра фильма ужасов...
Действительно, я был вызван на беседу и имел доверительный разговор с министром обороны Дмитрием Тимофеевичем Язовым. Кстати, для меня явилось полной неожиданностью присвоение мне досрочного воинского звания — полковник...
Но, как политический работник, скажу откровенно: буду делать все, чтобы дело не приняло столь драматический, антигуманный, кровопролитный исход. Армия всегда сумеет постоять за себя и защитить свой народ! Мракобесы всех мастей неоднократно испытывали это на своей собственной шкуре. И дело вовсе не в Шурупове или Петрове, дело в сознании того, что люди защищают и какую идею отстаивают. Благородная идея будит чудеса героизма и самопожертвования, и если на алтарь Отечества суждено лечь Шурупову, которому дороги идеи, которыми он живет сегодня, такого исхода не жалко».
* * *
— Я,— сказал Валерий Борисович,— прикомандирован к ЦК КПЛ в связи, значит, с обстановкой. Четыре месяца тружусь здесь в политико-правовом отделе под руководством генерала Науджюнаса. Отдел маленький, нас всего трое, а объем работы, я вам должен доложить, огромный. Третий наш товарищ, тоже полковник, товарищ Каспиравичюс, только что вел программу Литовского телевидения. В этой трудной обстановке, когда кадры разбежались, он должен был взять на себя смелость стать диктором. И он им стал. Его уже называли в прессе иудой.
Меня тоже. Увидели в репортаже Невзорова, как я там с дружинниками около башни нахожусь: мы охраняли, значит, чтобы не растащили эту социалистическую собственность. И тем не менее мне позвонили домой и объявили смертный приговор. Какая-то подпольная группа «Возмездие» по телефону травит сейчас работников Компартии Литвы, я сам принимал телефонный звонок. Объявили смертный приговор Бурокявичюсу Миколасу Мартиновичу, профессору Ермалавичюсу, Науджюнасу, комитету национального спасения, ну и удостоили великой чести, значит, меня. И в газете «Республика» напечатали, что я в какой-то группе, связанной с этим комитетом. Я решительно, так сказать, отмежевываюсь от этого вопроса, потому что сам не знаю об этом комитете ничего. Сейчас, когда он работает инкогнито, туда можно очернить всех работников ЦК, кого угодно туда написать. А из каких соображений не публикуется список этого комитета? Видимо, люди боятся высветиться, зачем же, если пугают ножом? А, не дай Бог, прибьют? Тем более что вынесен комитету смертный приговор.
Оценивать деятельность комитета я бы не стал, но хочу сказать: пошла официальная версия, что якобы комитет попросил Вооруженные Силы и они приняли участие в этом деле. Я решительно отмежевываюсь от этого вопроса, потому что Вооруженные Силы выполняли сугубо специфическую задачу. И когда в городе пошли свалки и стали бить рабочих, вот этих, дружинников, то информацию получили и военные и армия предотвратила, чтобы оружие этих, из Департамента, не оказалось направлено на рабочих, на мирную толпу. Я полностью одобряю и поддерживаю действия армии. И мы решительно отмежевываемся от этого вопроса. Все вообще было не так.
— А как? — спросили мы.
— Хотите, введу вас в курс? Кратко.
Мы, конечно, хотели.

КАК БЫЛО ДЕЛО
Краткий курс полковника Шурупова
1. Заговор против народа
Я сегодня специально прошелся по городу, заинтересовался общественным мнением. Что меня удивило, а, может быть, окрылило, так это точка зрения людей о том, что мнение народа совпадает с той позицией, которую выражает Центральный Комитет Компартии Литвы: главный виновник событий 13 января — Ландсбергис. И народ почти единодушно говорит: не было бы Ландсбергиса, не было бы никакого 13 января.
Был заговор. Правительство Прунскене делает заговор против Ландсбергиса. Ландсбергис делает заговор против Прунскене. А мы, народная масса, политическая сила, оставались лишь свидетелями этих кулуарных правительственных игр. Ландсбергис победил. Как? Он толкает Прунскене на авантюру сумасшедшую, повышает цены, и, конечно, взрывается народная масса, народы стихийно подымаются, происходит отстранение правительства. Он использовал это, чтобы Прунскене убрать. И столкнуть народ на грань катастрофы.
2. Народ требует реакционные силы к ответу
Тогда рабочие пошли вручать мирную петицию с требованием к Совету Министров сложить полномочия и в Верховный Совет. Ходили две группы. Причем совершенно мирные, безоружные люди, пошли вот так вот, ну, простые рабочие, никакой там партократии, никого там и близко не было, рабочие ходили.
А их бросали в подвалы, потом в милицию сдавали, людей этих. Ну чем они там бросались? Чем? Тем, что в карман с собой прихватили, ведь у рабочего ответная мера какая? Булыжник с тротуара, у него ведь больше нет ничего. Знаете, чем они бросались? Мелочью из кармана. Говорят: «Вы голодные? Вам цену нужно поднять?» И мелочью прямо по этим окнам. Ну, потом у кого болт в кармане подвернулся, у кого что, дырок в стеклах понаделали, значит. Но тем не менее, несмотря на сопротивление, делегация рабочих туда прошла, с боем, правда, даже дверь с петель сняли там одну, в Верховном Совете. Прошли, вручили петицию!
Но господин Ландсбергис с народом встречаться не соизволил, Озолос встречался, вице-премьер. Он все призывал к спокойствию через громкоговоритель. Правда, его никто не слушал, требовали Прунскене или еще кого там, чтоб выслушали в конце концов народ. И тем не менее в этот же день было принято решение о снижении цен.
Но самое парадоксальное, что народ снова был обманут. Цены снизили только на продукты первой необходимости: молоко, мясо, хлеб там, колбасу.
И все! А ведь им и обратиться-то больше некуда, этим рабочим, вот они и приходят сюда вот, в Центральный Комитет, потому что это единственная ниточка по линии КПСС, которая всех нас с родиной-то связывает, с Россией нашей родной, понимаете? Никто больше и никак людей этих не защитит.
3. Опора на национализм
Видя о том, что его структуры потихонечку разрушаются, в народе недовольство, но народ все же выжидал, Ландсбергис делает опору на обманутую, конечно, ядом национализма молодежь, которая не пошла в армию, и на воинствующих таких националистов старого закаленного, проверенного поколения, которые очень преданы ему. В основном из среды научно-технической там и... интеллигенции.
Достаточно посмотреть, как демонстративно ребята в черной униформе у зданий Верховного Совета и Совета Министров стоят и красуются для прессы! Это силы так называемого Департамента охраны края, ДОК. Я бы даже сказал: деструктивной такой единицы, созданной Верховным Советом для того, чтобы непременно где-то столкнуть их с интересами Советской Армии, регулярных частей. А есть Указ Президента СССР о расформировании этих вот так называемых формирований и оружие изъять.
Из газеты «Согласие» № 50, от 16 декабря 1990 г.:
«...Секретарь ЦК КПЛ (КПСС) генерал А. Науджюнас в одной из бесед проговорился, что существует план, согласно которому дислоцированные в Литве части десантников в случае необходимости разгромят формирования Департамента охраны края в течение нескольких часов... Подробнее объяснить ситуацию согласился работник политико-правового отдела ЦК КПЛ (КПСС) полковник В. Шурупов. По мнению полковника, близится катастрофа. «Если возникнет конфликт, СА в короткий срок раздавит добровольцев ДОКа, как тараканов» — так закончил беседу с журналистом В. Шурупов, который ныне облачился в гражданский костюм».
4. Реакция собирает силы
Чувствуя подспудно, что подходит к той точке, когда дальше командовать уже становится невозможно, Ландсбергис решил пойти по самому, как это у Ефремова, по лезвию бритвы. Он созывает огромные массы населения в Вильнюс для какой-то мнимой защиты Верховного Совета, там, телевышки.
Я вспоминаю сейчас события 12 января: в городе шло массовое скопление населения всей республики. Такого количества людей я никогда не видел. Ночью было ужасно. Возле Верховного Совета площадь была заполнена полностью, люди у костров грелись, разводили костры прямо возле Верховного Совета, у телецентра, у телевышки, с детьми. Массовый беспорядок. Вот даже детей привезли. Мы располагаем сейчас определенной информацией, так вот, даже из дома сирот привезли, где-то там четвертый или пятый класс. Привезли к телевышке. Ночью. Значит, это была заранее запланированная со стороны Ландсбергиса акция, потому что вот этих сирот и психбольных с психбольницы привезли автобусами к вышке. В два или в три часа ночи привезти сирот для того, чтобы, не знаю, может быть, толкать их под танки или еще какую провокацию делать!..
Интересная возникла ситуация: а вдруг при массовом скоплении народа произойдет провокация! Мы обратились к рабочим, чтобы они собрались хоть в маленькую рабочую дружину, а вдруг среди населения произойдет свалка в каком-нибудь микрорайоне.
5. Им нужна была кровь
Партия и другие структуры работали среди населения. Столько документов, сколько было наработано в это время со стороны Компартии Литвы, я думаю, никогда не было. Но эта провокационная акция была проведена Ландсбергисом по четко отработанному сценарию. Он жаждал любыми путями сделать кровопролитие. Ему в любом случае нужна была кровь...
Мы имеем факты, что одна женщина, она сейчас в тяжелом состоянии, но вот она успокоится и покажет пальцем, кто толкал ее под танк. Она стояла в толпе, а два здоровенных верзилы подталкивали ее, и когда танк мимо проходил, ее кидали, но она чудом удержалась, какая-то кочка была, в которую она уперлась, поскользнулась и просто села, хотя ее кинули из толпы под танк.
А разве не кощунственно везти детишек-сирот на какой-то там ночной спектакль, кому он нужен! Даже если погиб какой-то махровый, убежденный и кидался с голыми руками или вооруженный на танк, это как-то можно понять, но ребенок, который вне политики... В общем, я считаю, потери, которые произошли,— это мизерные потери. Мы прогнозировали, что, если население столкнется с русскоязычным населением, потери будут глобальней. Так что прошедшие события послужили разрядкой, как-то даже успокоили население.
6. Армия сделала все, чтобы предотвратить кровопролитие
Да, сюда прибыли войска, они были предназначены для поимки дезертиров, которые уклонились от армии. Было распоряжение такое министра обороны. Но логика событий привела к тому, что они вмешались. Я глубоко убежден, что если бы не вмешалась армия, то при таком столпотворении какие-то провокационные жертвы произошли бы неизбежно. Козла отпущения нашли бы. Это очень правильно, что была применена армия, именно она и отсекла фанатичную огромную толпу от телевышки.
7. Кто отдал приказ?
Ах, журналисты! Давайте вот таким образом. У нас в последнее время стала тенденция: покажи нам обязательно виновника вот этого дела! Давайте так: есть высочайшие Указы. Здесь войска находились законно. У военных есть свои иерархии, так сказать, командные, и кто бы ни отдал приказ, я считаю, он поступил абсолютно верно. Для того чтобы предотвратить кровопролитие.
8. Солдаты мирно стояли...
Я был очевидцем той ночи, я был у башни вместе с дружинниками. Я видел танки, они стояли и на мосту, и на дороге, мирно стояли заглушенные машины и никого не подпускали. Почему? Чтобы не было скопления населения и не получилось свалки.
Была инсценировка. Спросите очевидцев, я очевидец, вам расскажут, как почему-то ночью, в два часа, корреспонденты почему-то собирались кучками. Вы понимаете? Они ложили мужичка под танк, и девушку видели, которая ложилась под танк, и ее чик-чик-чик — фотографировали, а потом она — жива-здорова! Вот несли портрет одной, якобы погибшей, но мы имеем факт, что произошла автомобильная катастрофа за два часа до этого... Понимаете? А я беседовал с солдатом, которому под ноги бросили гранату из толпы. Он меня спрашивает: за что? А они для начала кидали с вышки электромоторы, приборы, куски металла на этих, на солдат, на головы! Ну-у!.. если вас бьют, вы... инстинкт самосохранения есть? Вы будете защищаться? И как-то отодвинуть толпу, чтобы не произошло большего кровопролития?
9. Они сами убивали друг друга
Спрашивается, откуда же раненые в толпе? Я присутствовал при разговоре солдата с командиром полка. Солдата этого из толпы ударили ломом по шее и украли десантный автомат, солдат говорит: что я мог поделать? И ушел он в толпу, этот десантный автомат, так его потом и не нашли. А вы уверены в том, что вот из этого автомата... что не положили туда несколько боевых патронов и не сделали специально нужные кому-то жертвы?
Мы делали все, чтобы жертвы предотвратить. Рабочих подняли. Они волновались страшно, чтоб не пролилась какая-то кровь. Но когда в городе прогрохотали выстрелы, то, они же ведь рабочие, их же не удержать, они говорят: «Если там что-нибудь случится или что, давайте туда, чтобы как-то оттеснить, может быть, эту разъяренную толпу от военных, чтобы кровопролития не произошло». Вот рабочие, когда в три часа прорвались к телецентру, вот эти наши дружинники, городские наши преданнейшие люди, их же там ведь избили, оскорбляли, газовыми баллончиками в лицо! Почему, откуда вот это, вы скажите мне? Из восьмидесяти дружинников, которые прибыли со мной к этой телевышке, до самой вышки сумело пробраться лишь человек сорок. И они кричали десантникам: «Прекратите! Дайте, вот, это нам, рабочим!» И так далее. И они ведь там поняли, что мы не те, кто кричал им: «Оккупант! Захватчик!», потому что мы, как говорится, другими формулами выражались. На русской речи. Но я про другое. Про то, что вот эти сорок два человека, которые туда со мной пробрались и пытались наводить порядок в толпе, из них оказалось побитых сколько! Ободранные лица! У меня у самого и шапки, и шарфа не стало, и газового баллончика. Спрашивается, значит, эта толпа была подготовлена? А когда я беседовал потом с солдатиками, ну, я же работник правового отдела, должен в вопрос вникнуть: кто прав, кто виноват, так они мне говорили: «Мы еще только подъезжаем к телевышке, а уже видели вспышки с окон домов и из леса, трассерами стреляли». Ну, они профессионалы, они понимают. Уже прострел трассерами шел, понимаете? Там еще не было военных, никого, а трассеры падали буквально с недолетом в толпу. То есть жертвы появились от этих вот выстрелов...
— Как же они себя обнаружили? Трассерами? Их же легко было найти?..
— Ну кто же знал, что такие события развернутся?
— А вы не видели видеокадры, снятые там? На них все было иначе.
— Ну, не знаю. Вы лучше посмотрите такой вот факт: и видеотехника, и иностранные корреспонденты, и фототележурналисты, все там оказались. Вот у них теперь ролики и есть. А что нес с собой простой рабочий? Кроме своей души, как говорится, рук и ног?
10. Как теперь жить?
Сваливать, вот как сейчас некоторые говорят, на КПСС, на Компарию Литвы не надо. Компартия Литвы сделала все, чтобы решить вопрос политическими методами. Сколько мы обращались к Президенту СССР еще до этих событий: введите президентское правление, давайте вместе наведем порядок! Не решался. Ну не решался, так вот, пожалуйста, произошла драматическая ситуация. А перспективно ли президентское правление, я скажу так: может быть, настал уже черед, когда президентское правление надо ввести во всей стране. И незамедлительно. Чтобы навести в конце концов законность, порядок. Ведь что творится вокруг! Мы знаем, у армии своя солидарность, что творится и в Москве, достаточно осведомлены, и что творится в Ленинграде.
* * *
Спасибо большое, Валерий Борисович! Мы хотели послушать вас, конечно же, не только ради каких-то там фактов. Что факты! Вы же знаете, факты наверняка опровергнут какие-нибудь продажные негодяи. Да уже и опровергли. Мы хотели убедиться, что, как всегда, стоите вы твердо. Позиция незыблема, вера крепка, руки надежные. Все схвачено. Классовый подход обеспечен. Жива железная логика, по которой, как ни изворачивайся классовый враг, ему некуда деться, потому что все его поступки давным-давно определены, названы и пригвождены.
Осталось, конечно, кое-что недосказанным. Ну. это военная тайна. Понимаем. Впрочем...
«Аргументы и факты» № 4, январь 1991 г.
Полковник В. Алкснис: «Я на днях разговаривал с товарищами из комитета национального спасения Литвы. Они сказали так: все, о чем нас просила Москва, мы сделали. Москва обещала, что вторую половину пути — введение прямого президентского правления — она пройдет сама. Однако Москва бросила нас. Нас предал Президент.
— Ваш прогноз развития событий в Прибалтике?
— Гражданская война...
— В Прибалтике?
— Нет. Она неизбежно перерастет в гражданскую войну в масштабах Союза.
— Война между кем и кем?
— Начнется она как межнациональный конфликт. Но это только внешняя форма. Сегодня все уже понимают, что, по сути, это политический конфликт... Не исключено и то, что армия перейдет на автономный режим работы».
Если прав полковник Алкснис и если прав полковник Шурупов, напомнив нам об армейской солидарности, а мог бы и смелее, о партийно-армейской, чего уж там. оснований довольно, то... не хочется и думать о том, что станется с теми мальчиками в парламенте. Конечно же, красные полковники раздолбают эту дурацкую баррикаду. За 5 минут. Такой будет отсчет. Такое время толкается в дверь. Время красных полковников. Что мы все про генералов! Которые брюзжат себе где-то там, на трибунах, тряся от возбуждения щеками. У генералов все уже есть. Вот по сих пор. У них все опрокинуто в прошлое. В будущее обращены полковники. Там их шанс. И всего лишь шаг — иди и возьми, если ты мужчина!
Мы очень живо, детально даже, представили, как товарищ Шурупов ложится на алтарь Отечества. Да ладно уж, полковник, понимаем. Чего не пообещаешь в запале. Ну его, алтарь! С вами, вы же знаете, и мы тоже знаем, все будет в порядке. За 5 минут, не сомневайтесь.
Но ни за что не раздолбать вам баррикаду, которая сложилась за это время из детских рисунков и погибших на морозе, поникших на колючей проволоке цветов. Десять лет и еще десять будете ее долбать — не раздолбаете. Потому что она — дух целого народа. Тут слабо вам, полковники.
Но это мы уже здесь, по приезде. А тогда...
...Мы вошли в свой номер, включили радио. Опоздали, сводка уже закончилась, диктор говорила последнюю фразу: «На улицах и дорогах — патрули, просим жителей соблюдать осторожность. Спокойной ночи». Шла седьмая ночь.
На вкладке: Вильнюс, январь 1991.

ОГОНЁК


СИЗИФОВ ТРУД
Владимир САВЕЛЬЕВ

А. Д. Сахарову

Он катит камень в гору, в гору, в гору.
Он этот труд предпочитает спору
о результатах этого труда.
Упрямцу не до страхов и оглядок,
поскольку плотен вечный распорядок:
ползет громоздкий камень с боку на бок
туда, чтобы скатиться вновь сюда.
Сюда. Назад. К глухому преддерзанью.
С почти уже вершины к основанью
той кручи, о на крутость не скупа.
Прогрохотать в обратном направленье,
чтоб скрежетать в возвратном устремленье.
Я знаю, бунт, упрятанный в смиренье,
и есть подчас сизифова тропа.
Она — да не от плюсовой границы.
Не от нуля — от минус единицы.
От минус дня, мелькнувшего зазря.
От минус дна болотного да в небо.
За тяжким камнем тяжко и нелепо
туда, где Бог бывал, а сам он не был,
ползет земная плоть богатыря.
Работает под хмарью и под синью.
В том убеждает даже и Россию,
что, мол, она нисколько не раба.
И ввысь ее влечет не ослепленье,
не отупенье и не озлобленье,
а лишь гнездящееся в них прозренье.
Сизифов нрав. Сизифова тропа.
Но вон и академик гениальный.
Трехзвездный и опально-премиальный.
За ним уже народ, а не толпа.
И снова ввысь взбираются каменья,
хотя и предстоит им низверженье.
Сизифов стиль. Сизифово терпенье.
Сизифов труд. Сизифова тропа.

* * *
То громогласно, то почти что немо
прямой контакт осуществляет небо
со мной, живущим как бы наугад.
И звезды в нем, и лайнеры, и птицы.
Я беден, а оно, как говорится...
И все-таки: кто беден, тот богат.
Богат, богат. Ну, а для равновесия
я помню про недавние репрессии
в Отчизне, превращенной в эшафот.
В стране сплошных и плана, и обмана.
Мой друг, ты пал под пулей из нагана...
И все-таки: кто пал, тот не умрет.
Среди больных наследственною робостью
воскреснет он уже над самой пропастью.
Возникнет как кумир среди миров.
Восстанет духом, а не жалким прахом.
Я сам, видать, доныне болен страхом.
И все-таки: кто болен, тот здоров.
Он вне полета, но уже на крыльях.
А сам я? И в бессилье, и в усильях
пришелся веку я не в аккурат,
на ста противоречиях замешен.
Я, что уж тут поделать, не безгрешен.
И все-таки: кто грешен, тот и свят.

* * *
Была работа — кончена работа.
Одна осталась у руки забота:
со лба смахнуть крутые капли пота...
Полет синицы. Лайнера полет.
Властей смещенье. Островов смещенье.
Гадюк скольженье. Ледников скольженье.
Верши и ты, верши свое движенье,
рука, со лба срывающая пот.
Верши его и в кризисном итоге,
и в докоммунистическом истоке.
Мои шаги. Шаги моей эпохи.
Борьба спортивная. Идет борьба.
Надежд крушенье. Поездов крушенье.
Броженье вешних вод. Умов броженье.
Со всем сопряжено твое движенье,
рука, стирающая пот со лба.
Рука, со лба к вискам его стирающая,
как будто белый лоскуток стирающая.
Как будто текст златой в него втирающая,
чтобы за буквой букву превозмочь
хотя бы к старости мне в тайне оной.
Да движется она в ночи бессонной —
пот и седьмой, и жаркий, и соленый
рука, со лба сгоняющая прочь!

ОТЧЕ НАШ

В Божьем храме, что казался вдвое ниже без креста,
по-советски, по-хозяйски расселилась срамота.
Растеклась по-пролетарски от стены и до стены,
все и вся по-комиссарски виновата без вины.
Храм... Кто за большевиками
шел по ихним по стопам,
нацарапал в нем штыками над киотом: «Смерть попам!»
А правее от киота, дружбу наций торопя,
«и жидам»,— добавил кто-то, как бы лично от себя.
То есть смерть безбожья ради. Не слезая с наших вый,
жили ленинцы в разладе с заповедью «Не убий».
На расстрелы вышла мода — и за храмом в лебеде
четырех врагов народа разменял НКВД.
Окропил свинцом не явных пьяниц в ранге бедняков —
распылил толковых, справных, работящих мужиков.
Порешил их — к дальней дали отметнулись глубь и высь.
В ад ли души их попали? В рай ли вечный подались?
А моя — в моей тревоге зрела: вдруг да на Руси
не осталось в людях Бога? Отче наш, иже еси!
Вот он твой — с погостом рядом —
храм на схлесте всех ветров.
Напоследок был он складов запчастей для тракторов.
В нем на ржавые детали лили смазочную слизь.
Выпивали в нем и крали, матерились и дрались.
И беззубый зек-священник, возвратясь из лагерей,
у него просил прощенья, шепелявя, как еврей.
Воздевал худые руки над своей клюкой кривой.
Бился, верно, в смертной муке о ступени головой.
Тряс волосьями седыми, словеса роняя с уст:
— Храм — что клубнями златыми
в небо врос картошки куст!..
И священнику я молча вторю: отче, с высоты
загляни в мои ты очи!
Храм твой пуст — они пусты...
Ни на мне, ни надо мною нет креста, как на беду.
Что творю я со страною? Чем дышу? Куда иду?
Сущностью тянусь и плотью я на свет или на мрак?
В лоб и в грудь себе щепотью тычу с верой или как?
В красных числюсь или в белых?
В Божьем храме — к ряду ряд —
на меня со стен замшелых лики строгие глядят.
На меня, вернее, в душу многогрешную мою.
Усмехаюсь я и трушу. И гневлюсь. И слезы лью.
Слезы тайные, мужские, что ни к сечам, ни к пирам.
Есть те слезы — есть Россия. Есть Россия — будет храм.
Будет — все переиначит от вождей он и до масс.
В каждом храм взойдет, а значит,
вспыхнет Бог в любом из нас.
Храм без грязи. Бог без фальши. Я молюсь, отринув спесь:
...хлеб — ну, как там это дальше? —
наш насущный даждь нам днесь!
Даждь языческим Даждь-богом в отдаленье и вблизи.
Пред почином. За итогом. Отче наш, иже еси!

<- предыдущая страница следующая ->