<- предыдущая страница следующая ->

ДЕКАДА
Лев РУДНИЦКИЙ

ПОВЕСТЬ
Рисунки П. ПИНКИСЕВИЧА
Продолжение. См. «Огонек» №№ 2—6.
Они ехали уже несколько часов. Мэри все время молчала, лишь коротко отвечая на вопросы. Только после полудня она напомнила Андрею:
— Неплохо бы перекусить, сэр!
— Извините,— сказал Костров и стал читать указатели. Наконец он увидел знак.
Ресторанчик оказался хороший и к тому же безлюдный. Кормили вкусно. У хозяина был небольшой отель на десять номеров и несколько разноцветных пластмассовых домиков в сторонке, на берегу небольшого озера. Место было красивое. Очевидно, на уик-энд сюда приезжало отдыхать много народу.
Поели молча. Лишь после обеда Мэри сказала:
— Мы так уверенно промчались мимо поворота на Оттаву, что я усомнилась в том, будто вы собирались туда заезжать.
— Я же вас предупреждал, что мои планы могут перемениться.
— Я это предвидела.— Она кивнула на чемодан.
На самом деле Андрей, проезжая поворот на Оттаву, внимательно смотрел, как поведет себя Мэри. Если Фергюссон следит за ним, то перемена маршрута ее озадачит. Ведь из автомобиля передать какую-либо информацию она не сможет.
Увиденное не обрадовало его. Мэри заметила, что они проскочили линию Оттавы, но никак не отреагировала на это. Лишь проехав миль десять, попросила остановиться у бензоколонки.
— На минуточку,— смущенно сказала она.
«В туалетах тоже бывают телефоны-автоматы»,— подумал Андрей.
Наконец Костров съехал с автострады и направился к центру города.
— В отеле может не оказаться места,— сказал Андрей.
— Номер мне уже заказан, и там же, где и вам.
— Вы расторопны,— сказал он, думая о том, зачем она раскрывает перед ним карты. Он чувствовал, что Мэри делает это искренне, и его доверие к ней росло. И все же он старался трезво оценивать каждый ее шаг.
Они подъехали к отелю. Костров затормозил. Солидный швейцар открыл дверцу. К ним подбежал паренек лет восемнадцати. Серо-голубая форма с галунами и такое же кепи, на котором золотыми буквами было написано название отеля, делали его строгим и официальным.
Мэри вышла. Бой взял чемодан.
— Подождите меня в холле. Я быстро,— сказал Костров и отъехал, чтобы поставить машину.
Лифт поднял их на пятый этаж, и Костров проводил Мэри до ее номера.
— Через полчаса в холле?— спросил он.
— Отлично,— ответила она.
Ужинали в ресторане при отеле. Несмотря на усталость, сидели довольно долго. Андрей, приспособив перевернутую рюмку вместо формочки, делал круглые канапе. Мэри ела их с удовольствием, хвалила.
Костров рассказывал ей о своей жизни, о далекой России.
Никогда еще у Мэри Фергюссон не было такого приятного вечера. И никогда после возвращения в Канаду ни одному мужчине она не показывала, что ей с ним так хорошо, но Костров не замечал этого.
Мэри Фергюссон вспомнила о стоматологическом кабинете, о Брауне. Интересно, они уже получили ее записку? Адрес на конверте она, кажется, не напутала...
Настроение у нее вдруг испортилось. Андрей заметил это сразу. Он проводил ее, открыл дверь и, пожелав спокойной ночи, ушел.
Мэри стянула с себя платье, бросила его в кресло возле телевизора. Потом скинула туфли и легла на разобранную горничной постель. Ей почему-то хотелось плакать.
Долговязый позвонил Брауну на следующий день утром.
— Вашего приятеля в Оттаве нет,— сказал он растерянно.
— Это меня не касается,— ответил Фред Браун.— Я тебя обо всем предупредил. И я не шутил.
Долговязый в отчаянии повесил трубку.
В Торонто Костров быстро отыскал Энди Мартина, к которому его направил Стенли Мерфью. Все получилось проще, чем предполагал Андрей. Здесь было два зала. В одном установлена стационарная звуковая и съемная проекционная шестнадцатимиллиметровая аппаратура. Это была удача. Проекционные камеры сняли, и уже к концу первого дня несколько энтузиастов, молодых рабочих парней, которым Костров только помогал, переводя русские инструкции, установили проекторы.
Когда вечером усталый Костров вернулся к отелю, Мэри со своей дорожной сумкой в руках ждала его возле гаража.
— Почему вы удрали?
— Не хотел будить, Я оставил вам записку у портье.
— Я получила, но найти вас было невозможно. Телефон не отвечал.
Она придержала Андрея за локоть.
— Эндрю, где ваши фильмы?
— В багажнике.
Он удивился: она думает о том же, что целый день мучило его.
— По-моему, сюда войдет несколько катушек, если их вынуть из больших коробок,— протянув сумку, сказала Мэри.
Костров насторожился.
— Так надежнее, у меня искать не будут.
Андрей подумал, что она, пожалуй, права, даже если это только предлог. Ведь если фильмы пропадут у нее, он будет знать хоть, с кого спросить. А если их просто выкрадут ночью из машины... Он открыл багажник и стал перекладывать бобины в сумку Мэри.
Утром Костров снова был в клубе. Его уже ждали. Энди Мартин, знакомый Мерфью, сказал:
— Может, вы могли бы остаться здесь до вторника?
— Это сложно. А почему именно до вторника?
— В этот день у нас бесплатная двадцатиминутная передача в телепрограмме. Сначала покажут репортаж о переговорах хозяев автобусной компании с бастующими уже месяц водителями. Эту часть можно сократить до десяти минут. Я говорил с парнями из телецентра. Они согласились помочь нам в оставшиеся десять минут сделать небольшой репортаж о работе клуба, причем тоже бесплатно. Но снимать они смогут только в понедельник.
Костров ухватился за эту возможность. Договорились, что вечером в пятницу, субботу и воскресенье дадут по одному сеансу. В понедельник — два, чтобы операторы могли снять отобранные куски.
Казалось бы, все идет неплохо. Костров много хлопотал, особенно в пятницу. Это был последний рабочий день недели. Мерфью обзвонил своих людей на предприятиях. Договорились, что у входа члены местных профсоюзных комитетов наклеят специальные объявления,
На каждом объявлении Андрей написал толстым фломастером время начала сеанса и адрес клуба. Мерфью предварительно созвонился со знакомым таксистом — бывшим фронтовиком. Тот приехал вовремя. За два часа все афиши были переданы адресатам, вывешены, и, уходя с предприятия, рабочие узнавали о бесплатном просмотре для них и их семей.
В пятницу вечером за пятнадцать минут до начала сеанса зал был еще пуст. Костров волновался. «Не придут,— думал он.— Время плохое: весна, конец недели. Уедут за город или сядут перед телевизорами». Но без десяти минут семь появились первые зрители. Сначала шли пожилые люди. Потом народ повалил гуще, и уже перед самим сеансом и даже после того, как в зале погас свет, шли молодые.
В местных коммерческих кинотеатрах зритель может прийти в середине и в конце фильма. Это никого не волнует, и хождение не раздражает присутствующих. Так же приходили люди и в клуб, но реакция на помехи и шум была иной. Когда начали показывать фильм «Обыкновенный фашизм», наблюдения и разъяснения автора на фоне кадров сегодняшнего дня не сразу захватили зрителей: в зале разговаривали, шутили. Но постепенно гомон затихал, К концу первой части все зрители напряженно следили за экраном, ловили каждое слово. Люди раздраженно реагировали на шаги, скрип кресел.
Когда зажегся свет, никто не встал с места. Костров сидел в последнем ряду и следил за аудиторией. Каким-то чутьем люди угадали в нем человека, к которому можно обратиться с вопросом. Вначале говорили лишь сидевшие рядом, но постепенно в беседу вступали их более дальние соседи. Через несколько минут весь зал обернулся к Андрею. Костров отвечал: рассказывал о войне, понесенных народом жертвах и о нашем сегодняшнем дне. Но слов было мало, люди хотели видеть. И в зале снова погас свет. Показали фильм о часовом заводе. Потом о профсоюзной здравнице на Черном море, об эстетическом воспитании в детском саду и напоследок грузинский фильм «Свадьба».
Было уже около одиннадцати вечера, но никто не хотел уходить. Толпа окружила Кострова тесным кольцом. Вопросы возникали один за другим. Люди хотели знать правду.
На другой день, в субботу, на просмотр пришла странная компания. Костров сразу увидел этих людей. Они оглядывались на него, держались вместе, старались не терять друг друга в массе рабочих. Еще не слыша их слов и не видя поступков, Андрей почувствовал — провокаторы. Он напряженно думал: «Они затеют скандал или постараются втянуть меня в дискуссию. Второе не страшно. Пожалуй, даже наоборот. Но, спровоцировав спор, они поднимут потом шум о том, что представитель Советского Союза ведет здесь пропаганду и вмешивается во внутренние дела страны, а правительство Канады не принимает мер». Костров уже заметил в толпе нескольких газетчиков с фотоаппаратами.
«Однако и уйти тоже нельзя: ведь это значит уступить им, дать возможность еще раз оклеветать нашу страну, объявить фильмы «большевистской пропагандой».
Костров остался.
Предчувствие не обмануло его. На этот раз вместо «Обыкновенного фашизма» показывали «Великую Отечественную». Сзади Андрей видел ряд, где сидели провокаторы. Он ждал вылазки, но было тихо. Видимо, чувствуя настроение зала, они боялись затевать шум. Их могли бы просто избить и выбросить.
После сеанса вновь Кострова окружили зрители. Он заметил среди них несколько человек из той группы. Газетчики с открытыми камерами были рядом,
Андрей стоял и думал: «Как странно! Я окружен толпой граждан чужой страны, они не знают моего языка, а я ощущаю их своими, близкими. А вон те, явно русские или украинцы, ели наш хлеб, пели те же песни, что и я,— они враги, чужие».
Ждать пришлось недолго. К Кострову протиснулся невысокого роста, худощавый человек. Нос его оседлали небольшие очки без оправы, но с поблескивавшими дужками, уходящими за маленькие оттопыренные уши. На нем был аккуратно выглаженный черный костюм, белая рубашка, галстук.
— Здравствуйте,— сказал он на чистом русском языке и улыбнулся как-то злорадно и жалко одновременно.
— Здравствуйте,— ответил Костров по-английски.
— Я бы хотел кое о чем поговорить с вами,— вновь обратился тот по-русски.
«Нужно, чтобы нас понимали»,— подумал Костров.
— Я готов поговорить с вами, как вы сказали, «кое о чем», но только по-английски,— ответил он.
— Хотите использовать возможность для пропаганды?— сказал тот вновь по-русски.
— Я не собираюсь пользоваться возможностью для пропаганды, но я полагаю, что невежливо говорить на языке, которого не понимают вокруг. По-моему, здесь каждый вправе знать, о чем идет речь,— опять по-английски ответил Костров. Он строил ответы так, чтобы собравшиеся понимали, каким был вопрос.
— Ол райт,— вынужденно согласился человек в очках. Он полез в боковой карман и вынул какую-то сложенную вчетверо бумажку,— Вот полученное из Москвы письмо советского писателя...
Он назвал совершенно неизвестную Андрею фамилию и повторил измышления правой прессы о нашей стране.
Костров заметил поднятые над головами фотокамеры, протянутые на длинных штативах микрофоны магнитофонов. От него ждали ответа журналисты. Его внимательно слушали окружающие их рабочие.
— Я не знаю, о ком вы говорите. Но если у нас происходит такое, то как могло появиться это письмо? И почему его автор на свободе?
По толпе пронесся одобрительный гул. «Первый раунд за мной»,— подумал Костров.
Человечек поправил очки и многозначительно сказал:
— Но вы все-таки возьмите и прочитайте это письмо.
— Зачем? Оно меня попросту не интересует: ведь о таком «писателе» я никогда не слыхал.
Человечек возликовал. Фальцетом, почти срываясь на визг, он крикнул:
— Видите, как вас запугал Сталин! Так запугал, что по сей день трясетесь.
Костров ответил спокойно, внятно и громко:
— Странная логика у вас. Нас Сталин запугал, но мы не удрали при удобном случае к Гитлеру, не бросили и не предали Родину, а разбили фашистов. От испуга, наверно, мы в короткий срок восстановили и отстроили сожженные и разграбленные гитлеровцами города и села Советского Союза, от испуга вырвались в космос. А вы, храбрецы, помогали фашистам расстреливать своих соотечественников, грабить свой народ. А потом от храбрости, наверно, удрали, страшась суда народа, и по сей день боитесь вернуться на свою землю, хотя у нас давно уже амнистированы люди, сотрудничавшие с оккупантами.
В толпе дружно засмеялись.
— Сволочь! Мало мы вас вешали!— исступленно закричал по-русски человечек, очки слетели с его вспотевшего носа, глаза горели ненавистью.
— Этот господин говорит, что он вешал таких, как я, до того, как удрал из России,— перевел Костров.
Люди, только что просмотревшие фильмы о кровавой борьбе советского народа, о том, как далась победа, притихли после этих слов, Человечек замолчал и испуганно оглянулся по сторонам. Толпа расступалась, образуя узкий проход. Высокий мужчина с огромными руками и короткой толстой шеей вдруг сказал, обращаясь к человечку в очках:
— Грязная свинья! Убирайся отсюда, пока я тебя не вколотил в нашу землю, которую ты топчешь и поганишь!
Человечек, пятясь, отступал по узкому проходу.
Газетчики убирали фотокамеры. Сенсации не получилось.
Все эти дни Мэри Фергюссон не спускала с Кострова глаз, сопровождая его с утра до вечера. Андрей много работал. Постоянное напряжение не оставляло его, и Мэри казалось, что он попросту не замечает ее, лишь изредка перекидываясь с ней ничего не значащими фразами. Но это было не так. Андрей напряженно следил за каждым шагом Мэри Фергюссон.
В понедельник он сказал ей за завтраком:
— Уик-энд не получился,— и, рассмеявшись, добавил: — Отгулы и оплату сверхурочных просите у братьев Розз.
— А вы?— серьезно спросила она.
— Я — нет. В этой стране меня никто не защищает. Ведь я не член профсоюза. Капиталист Майкл не даст мне отгула и не выплатит сверхурочных.
Он допил кофе и, глядя на осунувшуюся за три дня Мэри, добавил:
— Сегодня вечером посмотрим телепередачу, лотом я заберу в клубе фильмы. Аппараты Мартин обещал отправить в среду утром. А мы выедем во вторник пораньше и проведем остаток дня в том отеле, где обедали. Там и переночуем, а утром пораньше — в Монреаль.
Они выехали из Торонто в пять часов утра.
Настроение у Андрея было хорошее. Он считал, что проделал в Торонто полезную работу. Это радовало его не только потому, что две-три тысячи человек узнали крупицу правды о нашей Родине. Костров понимал, что после телевизионной передачи интерес к декаде советских фильмов возрастет. Огорчало, что из-за забастовки водителей автобусов он не смог договориться о размещении подвижной рекламы. Но за борьбой профсоюза с предпринимателями следил весь город, и передачу об их переговорах смотрели сотни тысяч людей. Все они увидят репортаж о показе советских фильмов в клубе, а из интервью Кострова узнают, что они будут идти в городе десять дней.
Мэри, немного грустная, молча сидела рядом. «Еще не проснулась окончательно»,— подумал Костров.
А она глядела на уносящиеся назад столбы и проволочные сетки оград, кустарники и водную гладь озер, и солнечный день не радовал ее.
...Хозяин ресторанчика и отеля, где они обедали по дороге в Торонто, был рад старым гостям. Обычно в будние дни у него постояльцев не бывало.
— У меня есть для вас чудесный номер на двоих с прекрасным видом на озеро,— засуетился он.
— Спасибо. Но нам нужно два номера,— ответил Костров.
— Ради бога.— Старик смущенно развел руками.— Есть и два. Можно и отдельные коттеджи.
— Нет, просто две нормальные комнаты для мисс и для меня.
— Хорошо. Приглашаю вас искупаться: возле нашего берега бьют теплые ключи, и вода в самый раз. Только не заплывайте далеко.
Они разместились удобно и свободно. Через несколько минут Андрей, переодевшись, пошел к озеру.
— Вы не хотите поплавать?— крикнул он, подняв голову к открытому окну в комнате Мэри.
— Иду,— откликнулась она, но не выглянула.
Озерная вода была в меру холодна, и Андрей, блаженно пофыркивая, нырял и плавал недалеко от берега.
Он уже собрался было вылезать из воды, когда на дорожке, которая вела от ресторанчика к пляжу, появилась Мэри.
Купальные трусы из синей искусственной кожи с вышитой серебряной канителью бабочкой плотно облегали ее стройные бедра. Такой же бюстгальтер охватывал маленькую грудь. Костров смотрел на Мэри, восхищаясь ее пропорционально сложенным, по-девичьи тонким и гибким телом, красотой больших темных глаз.
Они поплыли от берега. Вода становилась все холоднее.
— Дальше не надо, не стоит рисковать,— сказал Андрей.— От холода может свести ногу судорогой.
— Мне кажется, что правую уже сводит,— не то в шутку, не то всерьез подтвердила Мэри и, подплыв к Андрею, оперлась рукой о его плечо. Он почувствовал, как напряглась ее ладонь, дрогнули пальцы.
— У вас действительно судорога от холода? — спросил он.
— И от вашей глупости,— ответила она и, оттолкнувшись, поплыла к берегу.
Купание в озере и чистый воздух соснового бора освежили их. Захотелось есть, и они направились к отелю.
Пока они купались, на стоянке появились еще две машины. Пыль и виннипегские номера говорили о том, что их владельцы проделали долгий путь.
Через десять минут Костров и Мэри вновь встретились в обеденном зале. Стейки удались на славу. Их вкусный запах Андрей почувствовал еще в дверях.
За столом просидели долго. Мэри рассказывала о своем детстве, расспрашивала Андрея. Его юность резко оборвал июнь тысяча девятьсот сорок первого года, и поэтому разговор зашел о войне. Притихшая Мэри ловила каждое его слово.
Какие-то люди, очевидно, с тех двух машин, сидели неподалеку. Андрею показалось, что и они тоже внимательно прислушиваются к его рассказу.
— По-моему, нас подслушивают,— наигранно-весело и нарочито громко сказал Андрей по-русски.
За соседним столиком задвигали стульями, зазвенели фужерами, с деланным оживлением заговорили.
Костров поддерживал беседу, стараясь быть предупредительным и внимательным, но ему не давала покоя мысль о новых постояльцах.
— У вас сегодня удачный день: еще гости появились,— сказал Андрей хозяину, выходя с Мэри из зала.
— Они только пообедать и отдохнуть,— ответил старик.— К вечеру уедут.
Но это не успокоило Кострова. Интуиция подсказывала ему, что встреча не случайна. Мелькнула мысль: отправиться дальше сейчас же, но он оставил ее. Пускаться в дорогу на ночь глядя было неразумно.
Однако Андрей незаметно наблюдал за двумя машинами. Он видел, как, быстро усевшись, незнакомцы уехали, и его синий «шевроле» вновь остался один на стоянке.
Утро, как и вчера, было чудесным. Они мчались по шоссе, и Костров думал о том, что, хотя в Монреале его ждет множество дел, все же нужно заскочить на часок в Оттаву и посоветоваться с товарищами в посольстве. На этом он и порешил.
Может быть, оттого, что солнечное утро сменило сумерки вчерашнего вечера у холодноватого озера, на душе у Андрея стало спокойно. «Случайная встреча. Мало ли русских в Канаде»,— сказал он себе.
Андрей поглядел на Мэри.
— Вы опять без ремня? Хотите, чтобы меня оштрафовали?
— Лучше не превышайте скорости,— отпарировала она и грустно спросила: — И вообще, куда вы так спешите? Вам очень надоело ехать со мной?
На триста сорок седьмой миле посреди дороги номер два стоял маленький шлагбаум, покрытый серпантином самосветящихся фонариков. Над ними был установлен круг указателя со знаком «Въезд запрещен». В стороне на подставке стрелка с надписью «Объезд».
Андрей съехал на объездную трассу. Здесь асфальтовое покрытие было уже и полосы не разделяли встречного движения. Машин не видно. Еще издалека Костров заметил идущих друг за другом двух огромных желтых «даймондов» с крытыми зеленым брезентом кузовами. Грузовики ползли неторопливо, уверенно. Слева был небольшой лесок. Дорога довольно круто огибала его. «Даймонды» скрылись за деревьями.
Когда они вновь вырвались на шоссе из-за лесочка, то уже теперь мчались рядом, бортом к борту. Костров слышал рев моторов. Расстояние быстро сокращалось. Дорога впереди перекрыта. Справа, вплотную к полотну,— стволы деревьев. Впереди многотонные желтые «даймонды». Слева канава. За ней поле, огороженное металлической решеткой.
А расстояние все сокращается. Вдруг восемь мощных ламп-фар на двух «даймондах» сверкнули ярким светом, который бьет в глаза, слепит.
Руки Кострова впились в рулевое колесо. Правая нога с акселератора — на тормоз. Педаль без усилия проваливается вниз.
Андрей видит висящие над ним «даймонды», каменные лица шоферов и в зеркале — широко раскрытые глаза Мэри.
— Ремень!— кричит Костров, но в тот же миг понимает: «Поздно». Левой рукой он еще крепче сжимает руль. Правую протягивает перед Мэри, прикрывает ее лицо.
До «даймондов» — лишь считанные метры. Руль круто влево. Нога до отказа прижимает акселератор к полу. Резкий толчок — и «шевроле» летит над канавой. Рядом, в десяти сантиметрах, с воем промчался «даймонд», и желтые дьяволы уносятся, не остановившись.
Тяжелый и низкий лимузин падает четырьмя колесами на поле. Удар. Машина подпрыгивает и ударяется еще раз, теперь об ограду. Вылетает лобовое стекло.
Звон, и вслед за ним тишина. Андрей лежит на земле, и Мэри платочком вытирает кровь с его лица. Он медленно открывает глаза и замечает, что Мэри плачет.
Костров пытается шевельнуться, но от острой боли в правом плече едва не теряет сознание.
— Вы не разбились?— тихо спрашивает он у Мэри.
— Нет, нет!— глотая слезы, отвечает она. Андрей вновь закрывает глаза и чувствует, как она припадает к его лицу мокрой щекой. Он вновь приходит в себя. На губах солоноватый привкус. «Кровь»,— думает Костров. Он открывает глаза и смотрит на Мэри, По ее лицу катятся слезы.
Андрей осторожно сел. «Ноги целы»,— подумал он, шевельнув ступнями. От удара о рулевое колесо очень болела грудь, а правая рука совсем не слушалась его.
Опираясь на здоровую левую руку, Костров встал. Его слегка поташнивало, в голове шумело. Мэри сидела на земле, беспомощно опустив плечи и обхватив руками согнутые в коленях ноги, и все еще плакала. Сквозь порванные чулки виднелись кровавые ссадины.
— Реакция,— сказал Андрей.— Это пройдет. Ведь у вас, кажется, нет переломов?
Он с трудом наклонился и левой рукой помог ей встать.
Они огляделись. На дороге никого не было. «Даймонды» давно уже скрылись за поворотом. Костров с надеждой посмотрел вверх, но не увидел в небе полицейского вертолета.
Синий «шевроле» беспомощно распластался на поле, лежа днищем на земле. Когда Андрей попытался открыть капот, это удалось не сразу. При внешнем осмотре мотор показался ему не поврежденным. Он осторожно сел за руль и включил зажигание. Мотор завелся мгновенно и заработал тихо и ровно. Он хотел попробовать отъехать назад, но вспомнил, что у машины отказали тормоза.
— Давайте я пойду по шоссе до первого телефона?— предложила Мэри.
— Это ведь объезд, вряд ли здесь есть телефоны.
В ожидании прошло около часа. Наконец они услышали шум двигателя, и на дороге показался колесный трактор. Фермер увидел их и удивленно остановился.
— Что с вами, сэр?
— Отказали тормоза,— сказал Костров, не вдаваясь в подробности.— Далеко ли здесь до телефона?
— Не очень. Миль пять.
— Если вы в ту сторону, то вызовите, пожалуйста, полицию.
Прошло еще с полчаса, и над полем повис полицейский вертолет. Прижав к земле трепещущую траву, он опустился рядом и, тревожно пострекотав винтами, затих.
— Что стряслось?— еще на ходу спросил полицейский.— Я уже вызвал «Скорую помощь».
Костров рассказал, что произошло. Вскоре в воздухе повис второй вертолет с красным крестом на днище и на боках. Пока он садился, полицейский осмотрел машину, следы на дороге, выбоину на бруствере канавы и сказал удивленно и с облегчением:
— Вы родились в рубашке.— Потом спросил:— Машина застрахована?
— Да, конечно.
— Тогда все о'кэй. Летите и лечитесь.
Между тем молодой красивый доктор суетился возле Кострова. Однако он лишь проверил пульс и произвел внешний осмотр.
— Вы иностранец?
— Да, русский.
— Вы из России или эмигрант?— подумав, сказал доктор.
— Я из Советского Союза,— резко ответил Костров.
Но это не обидело доктора.
— Отлично! У вас богатая страна, вы вполне можете лечиться в нашем госпитале. Он лучший в городе.
Костров знал, что такое частный госпиталь. Три года назад его сотрудника, молодого киномеханика, отвезли в больницу с острым аппендицитом. Операция, лекарства и три дня послеоперационного ухода и питания стоили восемьсот семьдесят долларов.
Андрей не считал свое положение слишком серьезным. Головокружение, как ему казалось, утихало. А с рукой он решил обратиться к посольскому доктору.
— Благодарю вас,— сказал Костров,— я чувствую себя достаточно хорошо.
— Смотрите, мистер Костров. У нас отличная клиника. Сейчас приедет муниципальная «Скорая помощь», но это не для белого человека,— попытался он пошутить.
— Благодарю,— еще раз сухо ответил Костров и отвернулся.
Врач уже направился к вертолету, как вдруг в дело вмешалась Мэри Фергюссон.
— Стойте!— сказала она врачу.— Как вы можете бросать больного?
— Но он, очевидно, не хочет платить.
— Заплачу я.
Она подбежала к машине, выхватила из сумочки чековую книжку и, вернувшись к врачу, раскрыла ее перед ним.
— Тогда другое дело.
Красивый доктор в белом халате решительно направился к Кострову.
Полицейский с интересом следил за этой сценой.
— Мисс Фергюссон,— сказал Андрей, и что-то сжалось в нем от собственной сухости,— я признателен вам, но денег на моей чековой книжке достаточно. Кроме того, любую медицинскую помощь, оказанную мне, оплачивает посольство Союза Советских Социалистических Республик. Однако оставить фильмы я не могу и не уеду отсюда, пока не прибудет наш представитель.
Полицейский вызвал из Оттавы техническую помощь и попросил передать в советское посольство, чтобы за Костровым приехали.
— Как вы попали на эту дорогу?— спросил он у Андрея, когда врач-коммерсант улетел, а прибывший на другом вертолете муниципальный врач обработал ссадины Кострова и его спутницы и тоже улетел, сказав, что госпитализация не нужна.
— Как я попал на эту дорогу? Но ведь там стоит указатель — «Объезд»!
— Никакого указателя там нет. Эта дорога давно закрыта, и ею пользуются лишь местные фермеры.
«Так вот почему здесь не было машин,— подумал Андрей.— Они специально направили меня по этому пути...»
Вскоре показалась машина технической помощи. Двое коренастых мужчин в оранжевых комбинезонах подцепили «шевроле» за задний бампер и мигом вытащили его на шоссе. Потом их грузовик тросом подъемника задрал передок «шевроле», уперев его колесами в специальный помост. Один из рабочих вместе с полицейским наклонились и стали разглядывать машину снизу.
Потом полицейский вновь вытащил из сумки протокол и что-то дописал туда.
— Тормозные шланги подпилены возле всех цилиндров,— сказал он Кострову.
Продолжение следует.

<- предыдущая страница следующая ->