каморка папыВлада
журнал Огонек 1991-07 текст-7
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 12:30

скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

ДЕМОН 
Роман СОЛНЦЕВ
Рассказ

Он появился в нашем литературном объединении внезапно, никому не известный, с затравленным выражением на лице. На лбу у него розовели юношеские прыщики, усики «под Лермонтова» торчали над нервной вздернутой губой. Был он в мятом черном костюме, новой белой рубахе, в новых ботинках яично-желтого цвета. Войдя в комнату, где мы галдели, разбирая метафоры и рифмы, раза два оглянулся на дверь, а когда примостился позади всех, то прикрыл ладонью лицо слева, будто кого боялся. Мы, конечно, тут же обратили внимание на таинственного паренька и спросили, кто он и откуда. Паренек встал и, помедлив, назвал свою фамилию:
— Казаков,— но пауза была выдержана такая, что поневоле заподозришь — скрывает истинную фамилию. Свое имя он также назвал нехотя, как бы выдавая опасную тайну: — Вениамин.— А на вопрос, где работает или учится (у нас было принято рассказывать о себе все), он многозначительно кашлянул:
— Ну, на заводе.— И, как бы подумав, добавил: — Слесарем.
Тень пролетела по нашим лицам: что за фрукт? Не желает быть откровенным? Или просто у него такая манера, заторможенная речь?.. Впрочем, стихи свои он прочел, как мы все, без остановки, завывая и вскинув белесые глаза под потолок. Стихи оказались плохонькие:
я хотел бы Родине любимой
пользу дорогую принести.
И от сладкого не плакать дыма
на ее сверкающем пути.
— Чушь!..— закричал наш «гений», студент Костя.— Что за «дорогая польза»?! Что за «сладкий дым»... да еще на «сверкающем пути»?!
Новоявленный поэт холодно пожал плечами, прочел еще стихи:
Нас за горло берут мещане,
что не верят высоким словам.
Им, с алмазами и вещами,
я мечты своей не отдам!
— Вещи какие-то... — буркнул толстый Коля, мучительно морщась, мой друг и наш лидер.— Алмазы — туда-сюда. А вещи?.. Какие?!
— Любые!..— страстно побледнел поэт.— А насчет пользы... бывает дешевая польза, а я — чтоб дорогую.
Костя прошептал, пригибаясь к столу:
— Он чего-то не понимает!.. Не русский, что ли?..
— Я русский! И я все понимаю!..— сказал вдруг новопришедший из дальнего угла комнаты.— А сверкающий путь Родины — это же ясно! Кто скажет: нет, не сверкающий,— в того камень!..— То ли он шутил, то ли явно был со странностями в системе мышления... Уже во время следующей встречи прочел, не побоявшись, забавный парафраз из Маяковского:
Если бы выставить в музее
плачущего меньшевика,
весь день бы в музее торчали ротозеи...
Еще бы, никак не уймется! А ведь прошли века!
А напоследок выдал совершенно дерзкие строки:
Дурак дурака понимает,
на плечи к себе забирает,
средь красных несет облаков...
Дурак дурака погоняет
И едет в страну дураков!
И подмигнул... Мы нехотя пришли в восторг.
— Смело!..— бормотал Костя, забирая в кулак свой длинный бледный нос.— Но не поэзия... чистой воды сатира...
— Хоро-ошие стихи,— прогудел Коля.— Но-о... не для печати, конечно...
— Почему?! — нахально подмигнул новопришедший.— Я про Америку! Хотя... и там есть вполне неплохие люди.
— А ты, что ли, был?! — вдруг обозлился Юрка-столяр, пьяница, сочиняющий путаные поэмы про погибшую жизнь «под Есенина». С кирпичным лицом, с желтыми глазами, он злобно с самого начала взирал из противоположного угла на Веню Казакова, словно где-то видел его раньше и бил, да не добил.— Был в Америках?!
— Может, и был,— как можно скромней и небрежней отвечал Казаков.— А теперь я хотел бы послушать ваши стихи, мои новые товарищи.— И этак поощрительно кивнул Коле: — Ну?..
Тот запыхтел, наморщил гладкую толстую кожу на узком лбу, стал похож на бульдога... глаза свирепо сожмурились... и лидер прочел:
Я вышел!.. Шумели клены!..
Хотелось петь и кричать...
Все двадцать четыре колонны
хотелось расцеловать...
Просиял и, вдруг смутившись, стал объяснять новому члену литобъединения:
— Это когда я поступал в университет... там колонны...
— Двадцать четыре? Хорошо,— отозвался Казаков и кивнул Косте.
Тот медленно поднялся, волнуясь и трепеща, как былинка на ветру, и, вытаращив глаза, выдал самое свое потрясающее:
Никогда не приближусь к тебе...
ближе, чем цветок приближается...
к солнцу!..
Казаков подумал, поморщился.
— Буржуазные штучки,— сказал Казаков.— Впрочем, «больше поэтов хороших и разных»?
С этого дня он вошел в нашу компанию: мы ценили смелых критиков. Но нас мучила тайна: откуда же он? ...Кто-то проследил — работает действительно на заводе, но по увертливым ответам Казакова, по его намекам поняли: скорее всего, это задание, а на деле он откуда-то из таких организаций, о которых не говорят. Тем более однажды он яснее ясного буркнул, тыча в газету:
— «Цэрэушника» поймали в Москве. Плохо работают янки! Самоуверенные!.. Наши тоньше.— И, как бы подумав, стоит или не стоит добавлять, все же добавил: — Но коварней всех... японцы.
— Японцы?..— удивился Коля,— Их же сразу видно: япошки есть япошки!
— Да?! — оборвал его ядовито Костя.— А ты отличишь, например, японского шпиона от корейца? Или китайца?..
— Даже якута,— добавил я, как оказалось, удачно.
Все согласились и, ожидая еще больших откровений, повернулись к Вене. Он, глянув на часы, заторопился:
— Ах, опоздал минуты на три... будет мне...— И быстро выскользнул на улицу.
Мы выбежали за ним, стараясь не отставать, но и не попадаться на глаза. Казаков милицейским шагом вышел на середину площади Куйбышева, встал под светофором, еще раз глянул на часы (интересно, видел он нас?..), глянул на крыши домов, красные в закатных лучах, поднял правую руку вверх, опустил и еще раз поднял и, словно завершив нужное и даже опасное дело, перешел на другую сторону площади и исчез в кленовой аллее... Мы переглянулись. Да, он был явно не тот, за кого себя выдавал. Может быть, даже рисковал жизнью? Ведь в стране бродят и иностранные шпионы, а они, шпионы, друг друга отлавливают...
И с того самого дня вокруг головы Казакова засветился ореол секретного агента.
Но стихи-то он писал плохие! И чтобы помочь ему (отчасти уже из страха за себя), мы привели парня в редакцию местной газеты. Там сидел и дремал Киреев, высоченный дядька, бывший танкист, горевший в танке, — он, как ни странно, очень любил стихи и покровительствовал нам.
— Иван Матвеич, новый поэт у нас... надо бы напечатать.
— Новый поэт? Посмотрим! — радостно проснулся за столом Киреев, взял в рябые тяжелые руки крохотные листочки со стихами и вслух прочитал при всеобщем молчании.— Ну-у, другари мои...— Он удивленно глянул снизу вверх в глаза Коле, Косте, мне, а затем и самому Вене.— Это же о-очень плохо!.. Ну что за «алмазы и вещи»?! Если алмазы, то уже достаточно.
— Да понимаете,— стал защищать Веню Коля, ругавший когда-то как раз эту строчку,— Тут его рифма затянула... можно исправить.
— Ну, исправь,— согласился Киреев. Коля потер толстый лоб, толстую щеку, ухо — он думал. Вопросительно глянул на меня, на Костю.
Костя, взяв в кулак нос, беззвучно что-то пошептал, потом неуверенно выговорил:
— «Им с алмазами, глядя нещадно...» А?!
— Это чтобы зарифмовать слово «мещане»?.. «Нещадно»,— задумался Киреев и посмотрел на самого Казакова.— Как?!
Тот хмуро пожал плечами. Мол, это пустяки. Можно и так.
— А если вот! — предложил, взволнованно пыхтя, Коля.— «Им с алмазами в тайном чане»???
— Что за чан?! — удивился Киреев.
— А в газете писали,— покраснел Коля.— Алмазы и брилллианты какой-то жулик на юге держал в бочке с капустой, на дне... А рифма хорошая.
— В чане... — повторил Киреев.— Или в чану?.. А? Нет, давайте, как Костя предложил: глядя нещадно...
Короче, мы переписали сверху донизу три лучших стихотворения Казакова, и он впервые был напечатан в нашей областной газете. А далее Казаков уже сам ходил к Кирееву, намекая на свою особо важную работу. Через два года выпустили книжку в местном издательстве, на нем уже сверкал великолепный японский костюм из синтетики, морда раздалась, прыщики исчезли... Веня отпустил и завил кудри... около Казакова вились студентки с филфака — одна красивее другой... Веня организовал при университете, куда поступил учиться на заочный, свое личное литературное объединение... и ходил по городу — на шее «бабочка», как у артиста Вертинского, вернувшегося в СССР, а в глазах тайна и скорбь, как у разведчика Абеля, также вернувшегося в СССР...
Видимо, все люди, с кем он общался, начинали бояться его. Тем более что время от времени он доставал из кармана крохотную записную книжечку и что-то туда записывал. То ли свои стихи?.. То ли ваши разговоры? Впрочем, сам он стал дерзким до невероятности, сыпал анекдотами про Брежнева: «Заседает Политбюро. Один Леонид Ильич в слезах. Что, Леонид Ильич, грустный? А у меня Алешка Косыгин звезду отвинтил и не отдает». Мы переглядывались: «Ну, ему-то, видимо, можно... А может, и нарочно? Провоцирует?..» Но Веня менялся — возможно, изменилось задание? Он вдруг стал молчать неделями и носить темные очки. И его прозвали Демон.
Стихи у Казакова не становились лучше, он работал все небрежней, их правили старательно все по кругу, и редакция газеты к этому привыкла, и издательство... А тут я окончил университет и уехал далеко.
Лет через десять как-то залетел в очередной раз в милый сердцу горбатый город у великой русской реки и вдруг вспомнил о В. Казакове, увидев за стеклом киоска две его выцветшие от солнца нераскупаемые книжки стихов — с парусом на одной обложке и с профилем девушки на другой.
— Коля, — спросил я своего старого друга.— А где этот?.. Демон?.. Наверное, уж лауреат комсомола?
— Венька-то?! — хохотнул грузный Коля и полез за валидолом.— О, брат!.. Это история.— И рассказал следующее.
Однажды пригласили молодых — тогда еще молодых — поэтов в клуб имени Менжинского на торжественный вечер, посвященный Дню пограничника, и вдруг именно Казаков наотрез отказался идти туда.
— Мне нельзя...— нахмурился он таинственно. Молодые стихотворцы поняли: видимо, начальство не очень поощряет то, что Веня отвлекается от своих прямых обязанностей. И пошли без него. После чтения стихов робевших гостей пригласили в буфет, в круг офицеров, где пили чешское пиво. Колю все подмывало спросить: а какое звание у вашего Казакова? Но он не решился. Зато Костя с наивными глазами взял да прочел несколько Венькиных строк... то ли хотел польстить хозяевам, то ли от страха... Хозяева никак не отреагировали. Видимо, у чекистов железное самообладание.
— Но я!..— Толстый Коля стукнул кулаком по груди.— Я что-то заподозрил!.. И когда мы снова вместе собрались — казаковское и наше объединение... я Вене говорю: «А мы смотрели твое досье! Шибко много анекдотов болтаешь! Там дуются...» Веришь,— побледнел как смерть! Хотел что-то сказать, а в горле будто теннисный шарик пляшет... Я даже испугался. Костя понял мою игру, но пожалел Казакова. «Да ладно,— ткнул кулаком меня в бок.— Говорили, это даже забавно. Особенно про генсека...» Ну, тут Казаков выбежал вон. «А может, он все-таки оттуда?..— испуганно сообразил Костя.— А мы его засветили. Заметут нас, а?!» Но никого не замели.
Одним словом, Казаков исчез. И лишь через год или два его встретили в другом городе — обрюзгший Веня шел с прекрасной молодой женщиной и читал ей громко стихи. Стихи были собственного изготовления, про мещан и алмазы. Поймав на себе внимательный взгляд и увидев подозрительно знакомое лицо, он резко отвернулся. А еще через год он все-таки опять объявился в нашем городе (рассказывал Коля), оборванный, в синяках, пьяный, таскает ящики на вокзале...
— Что, и сейчас?! — спросил я.
— Ну. Нас всех избегает, глаза злобные. Стихов, судя по всему, больше не пишет. Во всяком случае, по редакциям не ходит. И уж, конечно, никакого отношения к органам безопасности не имеет.
— Вот паразит! — обиделся я.— Он же... паразитировал на нашем страхе! Как же, должно быть, смеялся в душе над нами! И ведь две книги напечатал!
— Еще чуть-чуть, мы бы его в СП приняли.— Коля, улыбаясь, обтирал платком лоб. — Дураки!.. Хотя... вот... про дураков-то у него неплохо было!
— А давай найдем его сейчас и поговорим! — предложил я.— Водкой угостим! Интересно, что скажет? Хочется в его бесстыжие глаза заглянуть!
Мы позвонили длинноносому Косте и втроем — так надежней — поехали на железнодорожный вокзал. Долго ходили по рельсам, расспрашивая у женщин в ярко-желтых жилетах, где найти Казакова. У нас даже возникло подозрение: уж не выдумал ли он тогда себе фамилию и имя... а может, и потом сменил... Женщины интересовались:
— Какой он?
— Да такой — в кудрях!..— объяснил Коля.— И усики, усики, как у Ворошилова...
— А-а, Венька-революционер!..— догадался какой-то носильщик, сидевший на раскаленном рельсе.— Они там, в складе!..— И показал, куда идти.
Бывший поэт стоял в кругу таких же, как он, мужиков в черной промасленной робе, разве что пузо отрастил побольше, и хлебал из бутылки кефир, заедая хлебом. Он совершенно почти оплешивел, только над малиновыми ушами торчали взмокшие от усердия кудряшки. Челюсть его ходила вправо-влево и замерла, когда он увидел нас. Медленно поставил на сверкающий гравий белую бутылку и, разгибаясь, налившись кровью, заорал:
— Интеллегенты пожаловали?! Смотрите-ка на них!..— Он тыкал пальцем, обмотанным синей изолентой, на нас. Он явно старался не дать нам сказать слово и разоблачить его.— Интеллегенты?!. Менты!.. Мы тут ур-родуемся, железо таскаем, кости себе выкручиваем!.. А они — на экскурсию?!.— И вдруг подмигнул. Черт его знает, то ли у него выработался тик, а то ли он всерьез подмигнул.— На экскурсию-мурсию!.. А?!
И я ошеломленно подумал: а не «засветили» ли вправду его тогда мои товарищи, и сейчас у него здесь новая работа, в среде железнодорожников?..
— Вон отседа!..— продолжал орать, ломая язык, Веня.— Пойеты!.. Все жрете конфеты?! Засрали Россию!..
— Валите, валите!..— поддержали его басовитые голоса, и мы повернули назад.
Когда отошли подальше и я поделился в кругу друзей возникшими сомнениями, Костя споткнулся, а Коля пробормотал, обтирая платком могучую шею:
— Да ну-у! Не может быть,— И предложил: — А если позвонить, спросить? Хотя не скажут...
— Забудем, а?! — зашептал Костя,— Пусть живет. Одно жаль — что такими трусами оказались... Подумаешь, сотрудник.
— Он больше не пишет стихов?! — спросил я.— Если бы чувствовал за собой силу, не отступил бы, писал!
— Верно! — поднял толстый кривой палец Коля.— А может быть...— Он осторожно стал подбирать слова, наш мудрый тугодум.— А может быть, и все прочие, кто пугал нас той или иной силой в те годы... на самом деле ею не обладали?.. И боялись нас?.. Боялись народа?..
Мысль потрясла нас. Мы поднялись на виадук и сверху еще раз посмотрели на группу рабочих, которые копошились среди мерцающей паутины рельсов. Веня, заметив, что мы среди неба остановились, погрозил маленьким кулаком...
Мы побрели в город, мимо церквей с золотыми маковками, мимо бетонных кубических зданий. Назревал грозовой ветер. Небеса полыхали и были полны зловещими и прекрасными стихами. И лишь одинокая звездочка, еще не смазанная тучами, игриво подмигивала в стороне — этакая юмористическая звездочка... И я подумал: надо бы не утерять ее, запомнить, где она, помнить о ней всегда. Иначе далеко мы зайдем с нахрапистыми негодяями и самозванцами нашего времени...
г. Красноярск.

Рисунок Левона ХАЧАТРЯНА


<- предыдущая страница следующая ->


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz