<- предыдущая страница следующая ->

СВОБОДНАЯ ТРИБУНА

Павел БУНИЧ
ЕСТЬ ЛИ ВЫХОД?

Сейчас наше общество живет под шоком дефицита. Настолько большого, что затмилось перепроизводство, которое также имеет место. Мы явно перебрали по количеству речей, съездов и обещаний, сгораем в котле демонической взвинченности. Провокационная острота слова воистину стала хуже воровства. Мазохистски лидируем в смаковании своих бед и ошибок, в упоении суверенитетами, доведенными до каждой квартиры и грядки. Изнемогаем под бременем межнациональных противоречий, переросших в противоборство. Беззаконность абсолютистской власти превратилась в беззаконность самоуправства. Кто-то древний сказал, что существует два способа управления: рубить по головам или считать по головам. У нас — третий — уступать стихийному течению.

ТРИ ФЕНОМЕНА ДЕФИЦИТА
И недостает многого. Главным образом — продовольствия, но его не получить, если не дать деревне ширпотреба («ситчика»), удобрений, техники... На ближних подступах — нехватка энергии, керосина, бензина. Входят в привычку хронические очереди за сигаретами, хотя обещанный ремонт фабрик по их производству вроде давно должен был закончиться. Носки встречаются реже золота. Провалились сквозь землю лезвия и крем для бритья, гвозди, вагонка, кирпич, обувь и мебель. Об автомашинах говорить не приходится, их практически и раньше не было. Пустота прилавков пронзительная, звенящая, леденящая.
Но люди живут и от голода не умирают. Для нас и знающих нашу жизнь иностранцев в этом нет ничего удивительного. Производство ряда потребительских товаров за последние годы упало, хотя и не обязательно катастрофически, в частности, в 1990 году выпуск обуви упал на 0,8 процента, тканей — на 0,9 процента, сыров — на 2 процента, мяса — на 3 процента. По статистике в целом производство в группе «Б» даже возросло, например, в том же 1990 году на 4,4 процента. В это верится с трудом. Однако уже первые частичные нехватки включают законы дефицита, которые переносят свое действие на остальные товары. Избыток спроса над предложением ищет выход в новых сферах приложения, снимающих высокое денежное давление.
Экспансия дефицита вширь усугубляется его экспансией внутрь. Когда какого-то товара не хватает на один процент, его покупают в два — десять раз больше. Дефицит расширенно воспроизводится. Хорошо еще, что у народа мало холодильников. А то бы мяса, молока, сыра, масла стало бы еще меньше. Квартиры, балконы, дачи, гаражи превратились в склады. И все мало. Перенакопление товаров в сфере потребления составляет первый феномен дефицита.
Дефицит сделал торговлю самой выгодной сферой. Это только кажется, что при низких госценах выигрывает народ. В действительности ему перепадает немногое. Большая часть перехватывается перекупщиками и продается по нескольким номиналам. Для этого дефицит на какое-то время должен припрятываться, складироваться в торговле, а так как за ней следят,— в неразгруженных вагонах, морских судах и т. д.
Скрытые сверхнормативные запасы торговли составляют второй феномен дефицита. Они велики, но меньше, чем в сфере потребления. Самые же крупные запасы — в сфере производства. Они создаются на случай появления выгодного бартера, спекуляции, в ожидании роста цен. И существуют в нескольких формах: сырья, материалов, готовой продукции, незагруженных мощностей и незанятой рабочей силы. В этом состоит третий и главный феномен дефицита.
Особенно велики запасы мощностей. Достаточно сказать, что договоры на 1991 год заключены на 79 процентов их величины. В сельском хозяйстве преобладают запасы продукции. Если в незабвенные годы их припрятывали крестьяне и группы по экспроприации именовались продотрядами, то ныне запасы созданы во всех отраслях, и их безуспешно штурмуют контролеры, пропагандисты, чиновники и депутаты.
Сложив все запасы вместе, мы убеждаемся, что вроде и не обеднели. Разве что немножко — за счет снижения производства и безобразного отношения к имуществу. Но, с другой стороны, если подсчитать ресурсы по их потенциальной мощи, учесть, что и в лучшие времена они использовались вполсилы, что коэффициент сменности работы оборудования не превышает 1,3, то наличные возможности советской экономики надо оценить как весьма значительные.
А люди? И они те же — той же приличной квалификации, того же достаточного здоровья. Что касается полезных ископаемых, то СССР нет равных. Земель также, даже самых плодородных при нормальной эксплуатации, слава Богу, хватает. Так в чем же дело? Почему все это, необходимое и достаточное для производства, не соединяется, не плодоносит? Потому, что мертв интерес человека к труду, единственный нерв, который приводит экономический двигатель в движение. И в этом наш основной дефицит, предопределяющий остальные. Преодолеем его, заинтересуем людей работать — появятся продовольствие, одежда, жилье, нефть, все — заживем не хуже других.

ЗАБЕЖАЛИ ИЛИ ОТСТАЛИ?
Невольно возникает вопрос: а почему раньше, когда интереса также не было, тем не менее трудились и жили неплохо? Верно! Однако люди работают не только за совесть, но и за страх, этот своеобразный интерес «выжить», который заставлял тянуть лямку. Этот «интерес» сейчас, к счастью, не действует. Но остальные элементы старой системы господствуют. Небольшие нажатия на «газ» сочетаются с такими же нажатиями на «тормоз». Мотор бьется в судорогах, а машина катится под гору. Новая система остается в цепях, пробивается, как трава через бетон, в муках, медленно, спорадически и не образует критической массы, определяющей положение.
Если убрать завалы на пути нового, оно в основном возникнет само. Если ему не мешать, а помогать, возникнет довольно быстро. Не молниеносно — за ряд лет; не без борьбы — перестройке мешают прежние идеологические догмы, руководители с неразвитыми органами бизнеса, наши неудачи, удручающие и разочаровывающие народ. Но естественное состояние человека — быть предпринимателем, побеждать на рынке. У нас многих им пугают, как детей бабой-ягой. Демагоги пытаются убедить, что перестройка выгодна дельцам теневой экономики, а трудящимся несет безработицу, обнищание, эксплуатацию, неуверенность в завтрашнем дне. Поэтому, мол, социальную базу рынка образуют жулики.
Это неправда от начала до конца, не ошибка, а обман масс в целях реанимации кое-кому угодного прежнего режима. Рынок передает судьбу каждого в собственные руки. Если в ранце любого солдата лежит жезл маршала, то банковские счета всех работников латентно содержат шансы на высокие доходы. Для этого надо постоянно думать о нуждах потребителей, ибо, лишь удовлетворив их, можно удовлетворить себя. Неустанно совершенствовать производимые товары, чтобы не потерять покупателей, не попасть под колесо более активных конкурентов. Искать новые технологии, нужные как для улучшения продукции, так и для обеспечения доходов в условиях роста производства и снижения цен.
Что может стать большей производительной силой, нежели создание для всего народа поля высокого напряжения труда, поиска, мобилизации талантов и способностей? Можно ли представить себе результаты, которых бы достигла, к примеру, наша страна, если бы все 160 миллионов трудоспособных работали в полную меру, думали о прогрессе производства, видели себя хозяевами, а не пресловутыми винтиками или — хуже того — нахлебниками? Можно — на основе мирового опыта, лучшего ответчика и советчика (вовсе не антисоветчика).
Все общество в развитых странах поднимается со ступени на ступень. Не все одинаково, но практически подавляющее большинство двигается вверх. Благодаря такому подъему возрастают ресурсы, необходимые социально слабым слоям. Богатое общество даже при низких налогах выделяет для них большие средства, чем бедное — при высоких налогах. Кроме налогов, некоммерческие сферы финансируются из благотворительных фондов.
Вовсе избежать безработицы трудно. Развитые страны предоставляют безработным существенные пособия, погашают незанятость общественными работами, поглощают свободные трудовые ресурсы, поощряя малый бизнес.
Теперь о мафии. Где ее нет? Но в развитых странах господствует культурный бизнес, когда коммерчески выгодно соблюдать моральный кодекс предпринимателя. К тому же с мафией ведется борьба.
Наконец, о потере уверенности в завтрашнем дне. До перестройки такая уверенность была. Гарантировались рабочие места, цены, заработки, жилье, однако на уровне экономической нищеты и политической кабалы. Такие гарантии вредны и унизительны. При них нет смысла творчески работать, нет возможности ощутить себя личностью. Сейчас мы кое-что приобрели и кое-что потеряли. Упал жизненный уровень. Никто не уверен в своей безопасности, общественно-политическом спокойствии, то есть в том, что обязательно должно гарантироваться. Словом, в одном отношении уверенность в завтрашнем дне — пережиток псевдосоциализма, в другом — необходимый атрибут культурного общества. Здесь мера и истина качества, по словам мудрого философа, проверяется количеством.
Хватит скрывать от советских людей уровень жизни населения развитых стран. Именно населения, а не одной мафии. По оценкам Всемирного банка, доход на душу населения в большинстве государств Восточной Европы накануне революции 1990 года был в 8—11 раз ниже, чем в США. До псевдосоциалистических преобразований и изгнания рыночного механизма эти страны занимали высокие места в таблице мирового соревнования. Это относится, в частности, к Чехословакии, ГДР, даже к России.
Хватит делать вид, что при командной системе, до перестройки было хорошо. Экономически было лучше, чем сейчас, но много хуже, чем у них. А ведь мы сами по себе нормальные люди, не инвалиды с детства и не калеки от рождения. Все достигнутое другими посильно и доступно нам. Поэтому наш выход впереди, в новой системе хозяйствования, а не сзади, в лагерях — явных или трудовых, обеспечивающих порой своим рабам приемлемое существование.
Нынешний крах потребительского рынка, помимо отката производства, произошел еще по ряду причин. Населению периодически внушалось, что нужна денежная реформа. Теперь полуреформа состоялась. Не входя в дискуссию, была она необходима или нет, отмечу очередное опустошительное действие ее на товарные запасы.
Немалый «вклад» в безумство дензнаков внесли неоднократные предложения правительства о повышении розничных цен, подтверждавшиеся на практике и убеждающие население в непрерывном обесценении рубля. Надо ли удивляться, что народ раскупает все, что осталось, включая то, чего достаточно и даже с избытком.
Еще три причины безумства денежной массы: резкое и ничем не компенсированное падение товарооборота вследствие сокращения производства алкогольных напитков, вырубки виноградников (побочный отрицательный эффект — приучили народ к более дешевому самогону, вследствие чего государство и теперь, наращивая выпуск зелья, в частности, в 1990 году на 6 процентов, тем не менее теряет акцизные доходы); свертывание на первом этапе перестройки импорта ширпотреба и продовольствия, занимавшего большой удельный вес в покупках населения; централизованное и стихийное удорожание продукции, создающее дополнительные безналичные деньги, которые в конечном счете превращаются в наличные.
В итоге денежная стихия разбушевалась до девятого вала, дензнаков стало так много, что их можно мерить погонными метрами, а то и кубическими. Если угомонить эту бурю, привести ее в соответствие с товарным обеспечением, то по многим изделиям выявится... перепроизводство, рожденное ажиотажным спросом и ненужное, требующее свертывания в условиях равновесного рынка.

«СКОРАЯ ПОМОЩЬ»
Сейчас в это трудно поверить. Да и не нужно. А вот что нужно — срочно успокоить спрос, ликвидировать очереди не отсутствием товаров, а, наоборот, их достаточностью.
С этой целью начиная с четвертого квартала прошлого года энергично принимаются указы и постановления. Намерения похвальные. Главное замечание состоит в том, что осуществляемые меры сводятся к конфискационным и ревизионным — без должного внимания к приросту товаров. Конечно, цены поднять легче, чем экономику. Изъять деньги, заморозить вклады, ревизовать бизнес также проще, нежели заполнить рынок товарами. Но только здоровая экономика заменит синицу журавлем.
Явно вышли на первый план предложения прежнего правительства о повышении розничных цен. В 1990 году рост потребительских цен официально достиг почти 7 процентов, а вся инфляция (с учетом неудовлетворенного спроса, именуемого подавленной инфляцией) превысила 19 процентов. Затем розничные цены подняли стыдливо под названием удорожания товаров не первой необходимости. Не успело население опомниться, как начались локальные залповые выбросы договорных цен на товары первой необходимости в 2—3 раза. А тут еще заместитель председателя Госкомцен СССР А. Комин пообещал, что в первом полугодии 1991 года цены поднимутся еще на 50—70 процентов. Думается, уважаемый чиновник не учел «ценного» опыта Прибалтики, Казахстана, Алтая и т. д. Введен налог на продажи, означающий новый рост цен.
Либерализация, высвобождение розничных цен — необходимый атрибут рыночных законов. Но при определенных условиях. Необходимо высвободить и оптовые цены. Тогда дефицитная и лучшая продукция подорожает, сравнительно достаточная и худшая — подешевеет. Начнется перелив капитала из невыгодных сфер в выгодные. В итоге дорогое также подешевеет.
Высвобождение оптовых цен высвободит зарплату и позволит компенсировать коллективам рост розничных цен без получения бюджетных инъекций. Говорят: пусть коллективы «поднажмут», примут новые заказы, сэкономят материалы и сменят лозунг «Сидеть на зарплате» лозунгом «Бороться за зарплату». Идея правильна. Но она не исключает введения раскрепощенных оптовых цен.
Всего этого тем не менее не происходит. На свободу отпущено 40 процентов цен. При этом прибыль сверх 25 процентов рентабельности изымается в бюджет, то есть повышение цен по ряду товаров бессмысленно. Думаю, что сфера свободных цен не превышает 30—35 процентов. Остальные цены заданы сверху, кое-какие в достаточном виде, кое-какие — в недостаточном. Значит, работники предприятий не компенсируют роста розничных цен. Им останется претендовать на государственное вспомоществование, но всем помочь нельзя. Жизнь, видимо, отклонится от запланированной траектории. К середине текущего года оптовые цены прорвут, думаю, стоящую перед нами плотину и, как правило, достигнут рыночного уровня — в виде централизованных или децентрализованных цен, не важно. Тогда командное ценообразование во многом окажется излишним и отомрет.
Свободные розничные цены чреваты также уроном тем, кто получает фиксированные доходы,— пенсионерам, врачам, учителям, офицерам, прокурорам, профессорам, студентам и т. д. Им, конечно, также не вредно поискать дополнительные заработки. Но не все обладают здоровьем и не у всех есть возможность увеличить доходы в основное рабочее время, как у хозрасчетных производственных коллективов.
Можно расширить и систему налоговых льгот. В любом случае требуется компенсировать повышение как госцен, так и цен на рынках, в комиссионных магазинах, у спекулянтов. Хотя процесс удорожания товаров идет полным ходом, возмещение потерь большой группы населения в бюджете на 1991 год не предусмотрено и недопустимо затягивается. Никакие дальнейшие повышения цен без социальной защиты проводить нельзя.
В ряду конфискационных мер предусмотрено снижение валютных отчислений, оставляемых коллективам, введение отчислений в пенсионный фонд СССР, повышение платежей предприятий за управленческий персонал. Созданы общесоюзный и республиканские стабилизационные фонды. Среди источников их финансирования изъятие у всех предприятий независимо от видов собственности 20 процентов амортизационных отчислений. Без них восстановить старые основные фонды невозможно. Госпредприятиям, столкнувшимся с этим, уверен, амортизацию со временем возвратят. Хуже положение тех, кто имеет основные фонды в групповой собственности. Для них изъятие амортизации означает прямую экспроприацию капитала, оставляет их с износом и с носом.
Чтобы не подорвать доверия к негосударственным формам собственности, следует установить, что изъятые в 1991 году суммы амортизации будут обязательно возмещены в 1992 году с процентами за их использование. Таким же образом целесообразно поступить с привлекаемыми в стабилизационные фонды свободными средствами, предназначенными на пенсионное обеспечение граждан. Их заимствование надо также возместить с процентами.
Для связывания денег повышен депозитный процент по срочным вкладам с 3 до 5, 7, 9 (в зависимости от срока). На текущие вклады процент остается прежним — два. При нынешней инфляции в 19 процентов это означает, что не банки платят населению, а население — банкам. Более всего страдают обладатели текущих счетов. Поэтому они стали переоформлять их на срочные. Без, однако, гарантий, что эти средства реально надолго заморозятся. Появились бы товары — деньги сорвались бы со счетов. Тогда денежный остаток стал бы оплачиваться по ставкам текущих счетов, но эта потеря перекрылась бы выигрышем вкладчиков от покупки товаров сегодня по более низким ценам, нежели завтра. А большинство вообще не согласилось играть в новую игру. За первые дни недели введения льготных процентов переоформлены вклады на сумму 1,5 процента от их общего объема.
После денежной полуреформы практически арестовавшей вклады, те, кто поверил государству, наказаны. Поскольку вновь заработанные доходы можно изымать из банка, поскольку сохранен слабый интерес к их зачислению на счета (даже по сравнению с дореформенным), усилить его можно в одном-единственном случае: превратив депозитный процент из отрицательного в положительный, то есть превосходящий инфляцию. Источником его выплаты станут еще более высокие проценты, взимаемые банком за предоставление в ссуду привлеченных сумм.
Борьба с экономическим саботажем требует углубления финансовых ревизий, неукоснительного востребования статистической и бухгалтерской отчетности, получения и анализа деклараций о доходах, проведения с санкции прокурора обысков и пр. Все эти меры правомерны в рамках законов. К сожалению, Указ Президента СССР об особых функциях МВД и КГБ в осуществлении борьбы с преступностью в сфере экономики вышел за рамки законов о предприятиях, аренде, кооперации, решений о совместных производствах (при соответствии действующим законодательным актам он оказался бы ненужным).
Указ, по моему мнению, дает одной (правоохранительной) стороне необузданный простор для произвола, реализации пристрастий, позволяет в любое время проверять все документы, материальные ценности, арестовывать счета, требовать непредусмотренную отчетность. Другая сторона (трудовые коллективы и индивидуальные производители) вынуждается к унизительной терпимости, лишена права обжалования самоуправства властей в судебные органы. Если беззаконие мафии встретится с беззаконием милиции, то в итоге беззаконие удвоится, а не парализуется. Это чревато ущербом всей производственной деятельности, независимо от форм собственности, но в особенности противопоказано нарождающемуся хрупкому сектору свободной экономики.
Остался шаг до того, как поставить под тотальный контроль неотъемлемое право граждан на неприкосновенность жилища, разрешить правоохранительным органам врываться в квартиры, переворачивать в них все вверх дном, описывать имущество, конфисковывать запасы... Пока это только мышление по аналогии, а относительно производства Указ уже противоречит формирующемуся у нас правовому государству, заложенному в Конституцию СССР принципу, что указы принимаются на основе законов и во их исполнение. Если закон несовершенен, мешает обнаруживать преступников, то его надо быстро и радикально улучшать, не подменяя Указом. Речь идет не о соблюдении формальной процедуры, а о сохранении и приумножении демократических методов принятия законодательных актов.
Значит, выход в хозрасчете? Но почему дремлет большая часть госсектора, где хозрасчет вроде есть? Потому, что именно «вроде». Настоящего хозрасчета в госсекторе нет. Многие не работают, а зарплату получают и переполучают. Имущество разворовывается. Какой же это хозрасчет? Вот в кооперативах — да. Бездельников там стараются не держать. Себя не обкрадывают. Воруют, правда, у государства. Но никто, кроме него самого, не виноват, что госсобственность с удовольствием отдается грабителям. Продают втридорога товары потребителям? Однако грешны в этом бюрократы, сдерживающие рост кооперативов и целительную конкуренцию между ними. Поблагодарим и собственное невежество, и первых кооператоров, несущих в исполкомы взятки, дабы оставаться монополистами.
Недавно появились так называемые малые предприятия. Критерий их образования — численность работающих: в промышленности — до 200 человек, в торговле — до 15. Следуя такому критерию, надо считать электростанции малыми предприятиями, а магазины с 16 продавцами, кассирами, грузчиками и дирекцией — большими. Вернее было бы фиксировать принадлежность к малым предприятиям в зависимости от объема производства. Но — так или иначе — этот бизнес выделен в особую, поддерживаемую государством налоговыми и другими льготами группу. По сути, перед нами прототип кооперативов, но пока без идиосинкризии со стороны потребителей. Функционируют малые предприятия активно, хотя вряд ли они спасут страну.
По-настоящему работают и те, кто проходит по разряду индивидуальной трудовой деятельности. Неплохо «шевелятся» некоторые совместные предприятия, не теряют зря времени наши зарубежные партнеры.
Получается несусветный парадокс: люди находят интерес в подвальной (необязательно теневой) экономике кооперативов, реставрируют, оживляют ржавые, устаревшие станки, ищут отходы, превращают их в доходы, в то время как мощный, технически оснащенный госсектор отличные материалы использует все хуже и хуже. Что делать? Такой вопрос возникает теперь почти перед каждым руководителем, специалистом, бригадиром, рабочим, крестьянином госсектора. Куда податься, какую новую форму применить?

<- предыдущая страница следующая ->