<- предыдущая страница следующая ->

ФОТОВЕРНИСАЖ

РАЗМЫШЛЯЯ О ЖИЗНИ...

Рубрику ведет председатель Союза фотохудожников России Андрей БАСКАКОВ.
Александр Назаров из Пензы. Участвовал в 150 советских и зарубежных фотовыставках. Награжден золотой и серебряной медалями Международной федерации фотоискусства (ФИАП), получил Гран-при на фотовыставке в испанском городе Реусе, имеет около шестидесяти других наград. Фотографии Назарова публиковались в Дании, Венгрии, Болгарии, Чехословакии, Германии, Аргентине. Большой материал о нем сделал в 1989 году известный французский журнал «Актюэль». Начав свой творческий путь как салонный фотограф, как мастер монтажа и коллажа, «заработав» имя композициями, сделанными при помощи ножниц и клея. Назаров неожиданно для многих уходит в фотографию социальную. Он становится фотографическим отшельником. Два года снимает только свой город и область. Итогом этой работы стали фотографические серии «Собирая минувшую Русь». В его фотографических размышлениях заложено глубокое убеждение, что историю делают не ударники коммунистического труда и не победители социалистических соревнований, а простые, обычные люди. И они достойны лучшей жизни.


ТОНКАЯ НИТЬ СОГЛАСИЯ
Опыт полемики в старомодном жанре

Гайк КОТАНДЖЯН: «Остаюсь в партии, но вовсе не для того, чтобы защищать утопию...»
Анатолий ГОЛОВКОВ: «Выход из КПСС для меня — это что-то вроде эмиграции из себя прежнего».

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОТ АВТОРА ЗАТЕИ
Перед вами не очерк, не статья, а письма двух людей, журналиста «Огонька» и члена правления Армянской ассоциации политологов, на острейшую тему дня: об отношении к КПСС. С Гайком Котанджяном мы ровесники с разницей в два дня. Знакомы давно, но сблизила нас совместная борьба по одну сторону баррикады. Сначала — против засилья бывшей партократии Армении, против коррупции и теневой экономики. Позже — за справедливое решение карабахской проблемы, за политическую оценку трагедии в Сумгаите, поворотной точки всех последующих бед в Закавказье, за диалог между Арменией и Азербайджаном. Котанджян, тогда еще партийный работник, в условиях тотальной травли, как мог, сражался с местными коррупционерами, я писал статьи в «Огонек».
Гайк Саргисович Котанджян был известен в брежневское время как первый секретарь ЦК комсомола Армении, затем он занялся социальной психологией политики и защитил кандидатскую диссертацию. С тех пор служит двум «музам» — политике и науке. Как начинающему политику, ему пришлось испытать себя в качестве советника-посланника ЦК КПСС в Афганистане, когда Андропов пытался добиться там политического урегулирования военного конфликта.
После «Афгана» ему довелось не раз бывать в самой гуще конфликтов и катастроф, участвовать в их политическом анализе и разрешении последствий. Будучи первым секретарем райкома, принимал и обустраивал в Разданском районе первых для наших времен советских беженцев: более тысячи шестисот армян — жертв сумгаитского геноцида. В составе Всесоюзного штаба Котанджян работал уполномоченным ЦК Компартии по эвакуации семей, пострадавших во время армянского землетрясения. Возглавлял бригаду Верховного Совета Армянской ССР по расследованию первого случая массового применения внутренними войсками автоматического оружия против населения г. Степанакерта 10 октября 1989 года.
Еще два года назад у нас с Гайком не было серьезных разногласий по поводу КПСС: мы оба считали, что партия обладает достаточно мощным влиянием в стране, чтобы помочь Горбачеву в его реформах. Однако XXVIII съезд КПСС оказался для многих коммунистов, в том числе и для меня, последним рубежом.
Для заявления в первичную парторганизацию хватило нескольких строчек, а хотелось поделиться с кем-то мыслями о партии, ее теперешнем положении в обществе. Так возникла переписка с Котанджяном.

Письмо первое.
Середина июля 1990 года.
Москва.
Дорогой Гайк!
Возможно, мое письмо озадачит тебя, но недавно я подал заявление о том, чтобы меня не считали более членом КПСС. Ну, уплатил последние взносы, сдал партбилет — и до свидания. Никто из райкома не позвонил, не поинтересовался, что это вдруг произошло у коммуниста с пятнадцатилетним стажем. Но дело не в том. Для меня момент прощания с КПСС был уже чем-то вроде развода с нелюбимой женой. Вышел, помню, на улицу, и воздух показался свежим, как в горах. Подумал: вот и конец двусмысленному моему и грешному положению, которым мучился последние годы. Выход из партии стал для меня чем-то вроде эмиграции из себя прежнего.
Почему же интеллигенция в семидесятые годы рвалась в партию, даже своеобразную очередь в райкомах создавала? Многие были вынуждены вступать в КПСС из-за карьеры. Некоторые мои коллеги-журналисты — чтобы получить нормальное место работы. Часто вопреки искреннему желанию: такие условия ставил тоталитарно-партийный режим. Плюс общественное мнение: почти все в редакции коммунисты дружно топают на собрание, а ты остаешься за дверьми как белая ворона. Но было другое обстоятельство, важнее: часто на собрании, на заседании партбюро не хватало именно твоего голоса в защиту единомышленника. Тебе ли, Гайк, не знать, как травили, сживали со свету честных, глубоко порядочных людей, хамски вторгались в интимную жизнь, с упоением, садистски вытирали грязные сапоги о человеческую душу... Думаю, ты еще не забыл про жестокие провокации партийных чиновников и их приспешников? Вспомни, как преследовали на трассе твою служебную машину...
Ты скажешь: среди беспартийных тоже бывают подонки. Да, конечно. Но разве не унизительно шагать в каком-то строю, называемом «авангардом», заведомо зная, что никуда, кроме пропасти, дорога не ведет?
Некоторые избрали другие пути — Андрея Сахарова, или Анатолия Марченко, или Ларисы Богораз, или Сергея Григорьянца, или Сергея Ковалева... Однако такой выбор стал уделом немногих, самых мужественных и честных. Единственное утешает: в 70-е годы и по нашим домам гуляли ксерокопии книг Солженицына, Конквиста, Оруэлла (видно, у КГБ не хватало рук обшарить каждую квартиру!); и наши песни пели, читали наши стихи, пьесы, обреченные на темень ящиков письменного стола, снятые прямо из номера статьи и репортажи. Некоторые из этих текстов вполне тянули на бывшую 190-ю «прим.» УК РСФСР. Сейчас думаю, что уцелели мы случайно: слава Богу, не нашлось в кругу друзей предателя.
Однако наша прежняя «кухонная революция», все эти попытки вынырнуть из зловонного болота к свету и правде (об эмиграции мы не помышляли) вряд ли могут сравниться по серьезности осмысления с выбором, который приходится делать сейчас, хотя речь по-прежнему идет о возвращении из мира утопий. Тема все еще актуальна, поскольку многие люди еще неспособны осознать, что социализм, идущий от практики ленинизма, ни на какое реформирование, ни на какое позитивное саморазвитие не способен.
Вспомни начало восьмидесятых, когда плыли над Москвою сиятельные гробы. Еще не отзвучала траурная музыка, когда в кабинет генсека вошел загадочный тогда для многих М. С. Горбачев. Думаю, он оправдал наши надежды в том смысле, что никому до него не удавалось превратить грозные некогда Пленумы ЦК КПСС в подобие театра масок, отстранить партаппарат от всевластия. Но партаппарат, и сегодня опирающийся на армейские штыки и свободные — в полной сохранности! — подвалы КГБ, ясно доказал, у кого реальная власть в стране.
И вот я хочу спросить тебя, Гайк: что означает сейчас для трезвомыслящего человека быть членом КПСС? Время «оправданий» для нашей славной партии истекло, покаяния, которого мы долго ждали, так и не состоялось. Вместо этого нам твердят: дескать, социализм в СССР так и не построен. Но разве Ленин и Сталин не построили именно социализм? Разве не смешно до сих пор рассуждать о каком-то прошлом «извращении социализма», «грубом отступлении от коммунистических идеалов»? Разве не верх лицемерия со стороны партийных бонз лить крокодиловы слезы по жертвам репрессий, будто бы предшественникам Лигачева или Полозкова можно было другим способом уничтожить частную собственность, кроме насилия, которое они назвали «классовой борьбой»...
Понимаю, что, возможно, слишком много вопросов задал тебе, но уж больно хотелось выговориться. Напиши, что ты думаешь об этом, выйдешь ли из партии.
Жму руку.
А. Г.

Письмо второе.
Начало октября 1990 года.
Ереван.
Дорогой Анатолий!
Если кратко, то я не убежден в том, что нынче политически важнее, честнее сдать партбилет. И хотя в Армении недавно компартия перестала быть правящей, я в ней остаюсь.
Ты знаешь, что я давно и определенно различаю чиновных торговцев номенклатурой и их коррумпированных клиентов от рядовых коммунистов. Среди последних больше порядочных людей. Ведь когда мы вступали в партию, она была фактически единственной серьезной сферой политического самовыражения. Альтернативы не существовало. Ты пишешь, что было диссидентство. Да, это так, но диссидентство под тоталитарным гнетом не могло быть массовым. Что же касается нас с тобой, то это все-таки был не наш выбор, иначе бы мы его сделали.
Итак, почему я остаюсь в партии? Этот ответ я дал прежде всего себе. Во-первых, по политическим мотивам. Сегодня, в обстановке кризиса власти, по-моему, важно способствовать обновлению партии изнутри. Удержать общество от деградации можно, не разрушая КПСС, а, наоборот, трансформируя ее из тоталитарной во влиятельную парламентскую партию демократического социализма.
К сожалению, многие партийные лидеры и теперь представляют мощь и силу партии в образе «монолита», да и другим голову этим морочат. Велика инерция политических штампов, живучи они и по сей день. В иные годы мне, например, вместе со многими коммунистами приходилось не раз вставать и аплодировать в составе монолита партийной аудитории, когда какая-нибудь эмблемная фигура выкрикивала как пароль: «Предлагаю избрать почетный Президиум из Политбюро... во главе... лично...» Под этот пароль, под литургию избрания единственного на всю страну почетного Президиума требовалось еще и соответствующее политическое поведение...
Истина, по-моему, в том, что за последние несколько лет многие в партии изъявили готовность взять на себя руководство антиутопической, в сущности своей буржуазно-демократической реформой. Однако с самого начала «монолитность» обернулась малоподвижностью, которая не только парадоксальна, но и саморазрушительна для КПСС. Политологи знают, что такая жесткость главного стержня власти при нарастающей активности окружающей гражданской жизни оборачивается расшатыванием всей политической системы.
Думаю, что КПСС на XXVIII съезде, а вослед и съезды республиканских компартий не в полной мере учли уроки, преподанные народно-демократической, а во многих случаях и антикоммунистической революцией в Восточной Европе. И чем дольше наша партия будет молчать о необходимости перехода в социал-демократическую фазу, тем меньше шансов снять глубокий конфликт между контррыночной сущностью КПСС и экономическими целями, которые она нынче декларирует. Все это нагнетает и без того взрывоопасную напряженность как внутри, так и вокруг КПСС. Ведь «антирыночность» закреплена не только в структуре командного хозяйствования, но и в социальных позициях и интересах миллионов людей внутри КПСС и вовне, в их психологии. Попробуй-ка соотнести мысленно приблизительный срок для политических перемен с огромным, на мой взгляд, периодом воспитания людей в духе прорыночной демократической культуры. Если учесть особенности развития различных регионов, разнородность населения нашей страны, то думаю, что сменится не одно поколение, пока...
Данный конфликт усугубляет действие одной из глубинных причин нестабильности перестраивающегося общества — значительного несовпадения темпов двух основных реформ. Более скоротечной политической реформы и требующего большего исторического времени радикального реформирования директивной экономики.
По-моему, реально политикам да и всем нам придется считаться вот с чем. Экономика скорее всего сумеет стабилизироваться лишь после длительного спада, во время которого, по-видимому, давление на власти будет возрастать, «митинговой и стачечной демократии» не поубавится, а популярность властей будет сильно колебаться. В этом случае, если политика и экономика будут действительно развиваться на истинной демократической основе, мы еще долго будем наблюдать разногласия между народными депутатами, органами Советской власти, избирателями и их общественными организациями.
Драматично, что сегодня достаточно много людей не без помощи партийной пропаганды продолжают верить в утопические идеалы коммунизма. С другой стороны, они видят результаты шагания к светлым далям и непоследовательного отмежевания от этого пути. Это противоречие раздирает души честных коммунистов, а их, поверь, немало в стране. Парткомы уже по чисто моральным соображениям не могут требовать от рядовых коммунистов вчерашнего смирения, когда сокрушаются нередко искренне выбранные личные позиции.
С другой стороны, традиционная элита (партийно-государственная, хозяйственная и военная) находится перед реальной угрозой потери престижа и гарантий благосостояния. Этот влиятельный корпус номенклатуры ссылается, кстати, не без оснований, на то, что из-под бархатных одеяний некоторых восточноевропейских и отечественных революционеров уже не раз выглядывала деспотическая и даже кровавая подкладка. И именно здесь, на данной точке социального кипения, точке социально-психологического срыва, по-моему, лидеры КПСС должны уяснить, что упускаются последние шансы сохранить у своих членов, значительной части народа предпочтение перестроечных либеральных подвижек при безвластии и голоде стабильной и отнюдь не босой прохиндиаде застоя. Речь идет, пожалуй, о самом серьезном — о поддержке властей со стороны люмпенизирующихся масс и отчуждающейся от перестройки традиционной элиты. Другими словами, о важных, если не основных резервах стабильности разбуженного перестройкой тоталитарного общества. Доминирование в защите прав человека и наций, солидные политические гарантии доходам, престижу и социальной защите интеллигенции, крестьянства, рабочих, военнослужащих, жителей невосстановленных зон стихийных бедствий, пенсионеров, учащихся — вот арена социал-демократического строительства. Именно здесь нам нужно искать ключ к прогрессивному преобразованию структуры общества и к демократическому обеспечению массовой поддержки социализма. Промедление же чревато тем, что антикоммунистические атаки дискредитируют и растопчут наряду с идеалами коммунизма актуальные социалистические интересы цивилизованного развития нашего общества.
Так что я остаюсь в Компартии вовсе не для того, чтобы, как ты пишешь, защищать утопию.
Всего тебе доброго! Пиши!
Гайк Котанджян.

Письмо третье.
Конец ноября 1990 года.
Москва.
Здравствуй, Гайк!
Признаться, сочиняя первое письмо и зная тебя, я догадывался, как ты ответишь на вопрос о выходе из КПСС. Мне понравился твой спокойный, взвешенный тон, что неплохо бы и позаимствовать, будь у меня другой характер. Во всяком случае, по твоему письму чувствуется, что написано оно после глубоких раздумий. Ибо нелегко сегодня не то что защищать «ленинскую партию», а даже искать для нее поле деятельности без того, чтобы это снова не отбросило нас назад.
Искренне говоря, мне жаль, что умные, талантливые люди остаются все еще в КПСС и тратят время, силы, подогревают себя новыми надеждами — и ради чего! Все это напоминает затянувшиеся похороны, когда все готово, а родственники все не едут... У меня никогда не вызывали сочувствия перекормленные Брежневым, так сказать, «представители славного рабочего класса», которым на Пленумах ЦК КПСС все равно кого травить, они у настоящих рабочих вызывают брезгливость. Я думаю о ленинградском социологе Андрее Алексееве, кристально чистом человеке, которого при помощи КГБ исключили из КПСС и который потом потратил столько сил, чтобы восстановить партийный стаж. Думаю о Вадиме Лысове, замечательном организаторе, бывшем комсомольском работнике, которого недавно выбрали секретарем Старооскольского горкома партии. Мог бы еще назвать десяток-другой только своих знакомых, но ведь в стране таких сотни, а может, и тысячи. Это за их счет пока еще держится на плаву КПСС. Она держится и за твой счет, Гайк Котанджян.
Я назвал бы эту ситуацию драматичной. Это драма моих товарищей, оставшихся коммунистами и теперь мучительно размышляющих, что бы еще предпринять, чтобы спасти свою партию. Их все меньше. До XXVIII съезда их объединяла «Демократическая платформа», в которой ЦК КПСС так и не сумел разглядеть основу для создания новой партии с обновленной программой, основанной, как ты пишешь, на ценностях социал-демократии. Это был последний шанс. Болгарские «большевики» его не упустили. Оголтелость ортодоксально настроенного большинства на XXVIII съезде привела к тому, что начался массовый выход из КПСС — рабочих (тебя это прежде всего не настораживает, Гайк?), интеллигенции, офицеров Вооруженных Сил и милиции, кооператоров и колхозников... Летели издевки вслед Ельцину, покидавшему Кремлевский Дворец съездов, оскорбляли Шостаковского и Лысенко, всех, кто пытался «демократизировать» партию. До их ухода еще можно было как-то рассчитывать на обновление.
Зато теперь ситуация стала более ясной: по одну сторону — в основном люди с окостенелым политическим сознанием во главе с партийными бюрократами, по другую — те, кто больше не желает жить по «мудрым предначертаниям». Возможно, и ты, Гайк, испытываешь ностальгию по отстраненной от власти Компартии Армении, все-таки столько лет на партийной работе... Но не уместно ли вспомнить, что именно высшей партократии и Армения обязана своими бедами? Не Политбюро ли предыдущего состава рука об руку с руководством Армении осталось глухо к мирным еще призывам степанакертских и ереванских митингов 1988 года? Не при попустительстве ли ЦК Компартии Армении превратили Арцах в военный полигон? А что думают твои земляки, ленинаканцы, о Николае Ивановиче Рыжкове, который после первых недель ликвидации последствий землетрясения фактически оставил восстановление разрушенных городов на откуп другим, и они сорвали программу? По-прежнему ли армяне носят самодельные значки с его портретом?
Я прощаюсь с тобой, надеясь, что Господь даст тебе сил и мудрости пристальнее вглядеться в будущее, которое готовят народу коммунисты, но которого у нынешней КПСС попросту нет.
Обнимаю.
А. Головков.

Письмо четвертое.
Конец декабря 1990 года.
Ереван.
Анатолий, приветствую тебя!
На сей раз не стану останавливаться на всех твоих доводах против КПСС, иначе полемика разведет нас далеко... Я не сторонник самоцельной политической ругани. Попытаюсь выделить лишь созвучие в наших позициях — это важнее. А то все, кому не лень, говорят о консенсусе, но мало что делают для его достижения.
Сначала — «о злобе дня».
Внимательно слежу за дебатами IV Съезда народных депутатов и нахожу подтверждения самым худым своим предположениям: «низы» и «верхи» перестали контролировать друг друга. Рушится Союз, потому что лидеры, принимающие решения, не захотели увидеть сферу пересечения интересов страны и республик. Проект нового Союзного договора затрудняет возможность преобразования СССР в некое новое стабильное сообщество наций. Судя по выступлениям, всеми заинтересованными сторонами все еще не осмыслена возможность согласия вокруг важнейшей политико-правовой проблемы — «суверенитета в суверенитете».
Жизнь по инициативе коммунистов-реформаторов пытается возвратить политику и людей от ориентации на черно-белые оценки на противостояние плюрализму, трудноусвояемым терпимости и консенсусу, то бишь согласованности, согласию. В то же время реальность такова, что миллионы наших сограждан воспитаны на героике смертельных схваток, лишений — всего того, что является «войной за мир». Отдавая дань глубокого уважения поколению наших отцов и матерей, хочется понять и отслоить их личный гражданский героизм, исполненный ими долг перед Родиной от навязанных им надрывных патологических испытаний. Наверняка они, верные сыны и дочери своего Отечества, обогатили бы свои семьи, народы, свое дело большей радостью, будь у них возможность проявлять себя преимущественно в согласии с самой жизнью, а не в непрерывной борьбе с ней.
На мой взгляд, твои претензии к КПСС и только к ней не отражают полноты картины и поэтому воспринимаются как притянутые. Согласись, что многие гуманитарные устремления реформаторов от партии искажаются, а иногда доводятся до абсурда и дискредитации в связи с историческим изъяном — недостатком, а в ряде случаев и мест и отсутствием демократического опыта поколений. И уже на этой исторической базе — избытком тоталитарной закваски нашего времени. Поэтому и без сколь-либо заметного отторжения со стороны общества делаются уверенные попытки силой внедрить разноценную демократию: одну — правозащитную — для собственного потребления, другую — с тираническим содержанием — для всех остальных. Именно поэтому некоторые отцы местных демократий могут себе позволить, соревнуясь с Центром, соединять в политической практике такие взаимоисключающие принципы и подходы к согласию и сотрудничеству, как демократизм и деспотизм, равноправие народов и колониализм. Столь же симптоматично диковатое смешение компетенций законодательной и муниципальной властей под знаменами демократии и поселкового суверенитета.
Невозможно в коротком письме и даже в нескольких найти окончательный ответ, который ныне мучительно ищут все — от хмурых участников очередей, от юных призывников и их растерянных родителей до Съезда народных депутатов и Президента.
Давай еще раз попытаемся разобраться в сути развертывающегося в последние годы перелома во внутренней политике (мне придется несколько злоупотребить понятием «элита» в том смысле, как это принято в политической науке).
Итак, лишь в 1983 году Юрий Андропов имел гражданское мужество на июньском Пленуме ЦК КПСС поставить перед партией задачу — разобраться в сущности того общества, в котором мы живем.
В 1985 году на апрельском Пленуме ЦК КПСС Михаил Горбачев объявил о начале переосмысления исторического пути тоталитарного социализма и перестройки советского общества. Реформаторская часть партийно-государственной элиты развернула гласность дискуссий. Она же дала возможность постепенному организационному оформлению оппозиции, а в дальнейшем, в процессе демократических выборов, ее конституционному проникновению в депутатский корпус (то есть включению в состав политической элиты).
Таким образом, на четвертом году перестройки в составе политической элиты произошло перераспределение сил, в центре которых как держатель возможного согласия между оппозиционной и традиционной элитой расположилось реформистское крыло партийной элиты во главе с М. Горбачевым. Затем эти преобразования с большим местным разнообразием были воспроизведены в органах власти по всей стране. А прошло-то со времени апрельской заявки всего около шести лет.
На первых этапах реформирования политической и духовной сфер новое равновесие внутри элиты в основном обеспечивало динамическую стабилизацию обстановки. Это делалось, как и во всем цивилизованном мире, через трансформирование тех элементов государства, которые подвергались наиболее массированной обоснованной критике. Санкции же в ответ на политическое давление оппозиции на данном этапе, за несколькими роковыми исключениями, носили преимущественно локальный характер и были направлены на погашение всплесков крайнего экстремизма. В прошлой переписке мы отмечали также отрицательные последствия несвоевременности этих закономерных и спасительных трансформаций.
Теперь наступил этап переустройства отношений собственности, а отсюда обострились ожидания изменений целеполагания и социальной структуры общества, короче говоря, изменений качества государства и политической системы. Именно данный принципиальный вопрос, оглашенный на всех этажах власти, поляризовал и нарушил баланс политических сил.
Подключение традиционной и оппозиционной элитой в конфликт вокруг этих принципов массовой пропаганды, а с ее помощью и политизированных масс обусловило эскалацию глубинного социального конфликта. Конфликта, отражающего родовую для советского общества борьбу за удержание или смену политического строя и государственной целостности.
Итак, мы находимся на пороге известной в конфликтологии структурной дестабилизации государства. В Прибалтике, Армении и Грузии это привело практически к смене не только власти, но и режима.
На этом этапе традиционная элита резервы стабилизации общества посредством частичной трансформации государства, видимо, считает исчерпанными. Вот почему ею в качестве способов погашения воздействий оппозиции на государство на первый план выдвигаются санкции. Мера их репрессивности в значительной мере обусловливается самой природой, традициями общества. О них я высказался чуть выше. В связи с тем, что прямое подавление оппозиции как мера структурной стабилизации общества в нашей стране обычно грозит ее сползанием в гражданскую войну, резко повышается ответственность сторон конфликта за принятие решений, способных в очередной раз отбросить СССР на зады истории.
Как было недавно метко замечено: «Сталин умер только вчера». Нельзя забывать: на часах политической истории это выглядит именно так.
В данных реальных условиях судьбоносность миссии Президента и его команды, местной элиты и ее лидеров в собственном смысле этого слова заключена в решении сверхзадачи — удержании нашего реформирующегося общества в берегах правозащиты гражданского и межнационального мира.
Если всем здравомыслящим силам во главе с прогрессивной патриотической частью КПСС не удастся в условиях структурной нестабильности направить социальную революцию в цивилизованное, мирное русло, ее стихия сметет со своего пути и все то, что называется обновлением, перестройкой, обустройством России. А при таком развитии событий наши укоренившиеся политические традиции скорее всего подтолкнут процесс к режиму «голой власти» (по выражению Бертрана Рассела), то есть к диктатуре. И тогда в войне за гражданский мир трудно будет избежать живодерских способов «массового умиротворения» по подобию Сумгаита или Баку.
Анатолий, я бы предложил использовать влияние «Огонька» для осмысления и пропаганды тезиса о неотвратимости гарантированного поражения всех участников современной гражданской войны в СССР — в случае ее развязывания. Для обоснования особенностей применения в наших внутриполитических конфликтах принципов того своеобразного консенсуса, который до последних пор удерживал противостояние сверхдержав от взаимоуничтожения и общечеловеческой ядерной катастрофы.
Участникам политического процесса, судя по Съезду и событиям в республиках, на мой взгляд, следовало бы еще раз реалистически уточнить круг совместимости жизненных ценностей и интересов, взвесить приоритеты в стратегии и тактике дальнейшего реформирования Советского Союза.
Вот еще одна причина, почему я решил со своими товарищами остаться в партии.
Но мое решение не выходить из Компартии Армении в тяжелую для нее пору имеет и моральную подоплеку. Я хочу, как специалист, подчеркнуть опасность серьезного деформирования социальной психологии нации в случае массового ренегатства коммунистов.
Что касается упомянутых тобою моих взаимоотношений с республиканской номенклатурой, то они могут представить интерес скорее всего своей типичностью. Но это отдельный разговор. Важнее то, что, как показал последний съезд Компартии Армении, несмотря на некоторое оживление «низов» и нового состава ЦК, там все еще не выветрился дух недостойного умолчания правды.
Мне кажется, чаще всего по этой причине многие коммунисты, вкусившие за последние годы доводы разума и истины, не доверяли руководству и не желали подчиняться конвульсивным командам сменяющих друг друга политиканов.
А на партии, конечно же, не обижаются.
Вот, пожалуй, пока и все.
Жму руку.
Гайк Котанджян

ПОСЛЕСЛОВИЕ
...Каждый имеет право на свою точку зрения. Что же касается КПСС, то она действительно переживает нелегкие дни.
Политическая история последних пяти лет стала летописью попыток вытащить Компартию из кризиса и предотвратить катастрофу прежде всего в области экономики. Эта серия аппаратных игр в высшем эшелоне партийной бюрократии случилась отчасти из-за инстинкта самосохранения, отчасти из-за наивной веры, будто в развале виноваты плохие руководители.
Между прочим, такие мнения раздаются до сих пор. Звучали они и на закончившемся недавно IV Съезде народных депутатов СССР. Что же мы наблюдали? Все то же стремление во что бы то ни стало расчистить поле деятельности для КПСС. Ведь более всего от депутатов-партаппаратчиков и некоторых военных исходили призывы к Горбачеву покончить с «деструктивными силами», «навести порядок». Так и слышится в этой половинчатой формуле призыв «восстановить прежний порядок». И требуется совсем немного: установить жесткую военно-партийную диктатуру, когда на каждом углу будут стоять пулеметы, сохранить власть за ортодоксами.
Разумеется, на фоне очевидного банкротства это были странные призывы. Но отнюдь не беспочвенные. Запугивание людей надвигающимся хаосом не случайно. У КПСС еще есть время (год? два года? три?) в любую минуту восстановить «порядок» при помощи армии, КГБ, внутренних войск, соблазн чего сейчас так велик. Позже, когда рынок начнет давать о себе знать продуктами и товарами ширпотреба, пропагандистских аргументов в пользу тоталитаризма уже не останется. Никого тогда «загнивающим капитализмом» не запугаешь.
Парадокс вот в чем. Казалось бы, хаотичные судороги экономики, паралич исполнительной власти, рост преступности — все это аргументы для КПСС, которая на XXVIII съезде выдвинула программу социальной защиты людей. Однако, во-первых, с этой программой никак не согласуется равноправие форм собственности — основы рынка. И КПСС саботирует реформы. Во-вторых, за последние годы изменились сами люди. Думается, что никакая очередная «коммунистическая перспектива» уже не заставит их работать на износ и быть при этом одинаково «счастливо бедными». Нет силы, способной отнять у народа то, что он обрел за пять лет перестройки: достоинство и сознание собственной значимости, веру в способность изменять страну.
Разрыв с «Демплатформой» на XXVIII съезде КПСС - это не победа партии, как кажется иным, а глубокая драма: КПСС потеряла одну из реальных возможностей возродиться в глазах народа. Подавление движений за национальную независимость — не достижение перестройки, а ее позор, как и нежелание некоторых республик предоставить равные гражданские права людям всех национальностей.
Речь не о том, дружить дальше коммунистам и демократам или «ругаться». Вопрос надо бы ставить в иной плоскости: как нам всем выжить? Как объединить усилия, чтобы спасти страну, вывести ее из тупика на только еще зарождающемся понимании того, что пора предпочесть «идеологической борьбе» тропу согласия.

<- предыдущая страница следующая ->