<- предыдущая страница следующая ->

Домик в квартале Круа-Рус
ЖОРЖ СИМЕНОН, рассказ

Жозеф Леборн выглядел бледным и утомленным. Под его мрачным взглядом я прошел в комнату, снял шляпу и пальто.
— Как раз вовремя! — пробормотал он.
— Какое-нибудь запутанное дело?
— Мягко сказано. Посмотрите-ка... — И он протянул мне листок.
— По-моему, это план виллы. Точнее маленького дома...
— Какая проницательность! Даже четырехлетнему ребенку было бы ясно, что это такое. Вы знаете квартал Круа-Рус в Лионе?
— Бывал проездом.
— Прекрасно! Домик находится в самой пустынной части этого квартала.
— А что это за черные крестики в саду и на улице?
— Полицейские.
— Смотри ты! Убитые?
— С чего это вы взяли? Крестиками обозначены полицейские, находившиеся на посту в этих местах в ночь с восьмого на девятое... Самый жирный крестик — сержант Маншар...
Я не посмел промолвить ни слова. Интуиция подсказывала мне, что самое разумное не прерывать Леборна, который смотрел на чертеж таким же сердитым взглядом, как и на меня.
— А вас не интересует, почему полицейские были именно на этих местах?
Я молчал.
— Они находились там, потому что накануне лионская полиция получила письмо следующего содержания: „Доктор Луиджи Чечони будет убит в своем доме в ночь с восьмого на девятое".
— А доктора предупредили об этом? — спросил я наконец.
— Нет! Чечони был итальянским эмигрантом и, по всей вероятности, это дело имело политическую подоплеку. Поэтому полиция предпочла принять меры, не предупреждая заинтересованное лицо.
— И все-таки он был убит?
— Не торопитесь! Доктор Чечони, пятидесятилетний мужчина, жил в этом жалком домишке один. Сам вел свое хозяйство и каждый вечер ходил ужинать в квартальный ресторан. Восьмого вечером, как всегда, он вышел из дома и отправился в ресторан. А сержант Маншар, один из лучших полицейских Франции, ученик крупного лионского криминалиста доктора Эдмона Локара, обыскал в это время весь дом от подвала до чердака. Убедился, что там никого нет и что в дом можно проникнуть только через двери или окна, которые видны с улицы. Никаких подземных ходов или фокусов подобного рода обнаружено не было. Ничего романтического... Вы слушаете?
Хоть я и воздержался от замечаний, Леборн говорил таким тоном, словно упрекал меня за фантазерство.
— В доме ни души! И всего лишь две двери и три окна, за которыми нужно было наблюдать! Другой поставил бы на пост одного-единственного полицейского, только и всего! А сержант Маншар мобилизовал пятерых, по одному на каждый вход и окна, и сам занял удобное место для наблюдения. В девять вечера на улице показался силуэт доктора. Он возвращался домой в полном одиночестве. Вскоре на первом этаже, где помещалась его спальная, зажегся свет. С этого момента полицейские были начеку. Никто из них не отлучался со своего поста. Через каждые четверть часа Маншар обходил группу. В три часа утра керосиновая лампа в комнате Чечони угасла. Сержант заколебался. Затем все же решил войти, открыв входную дверь отмычкой. Доктор Чечони сидел или, точнее, полулежал на краю постели, скрестив руки на груди. Он был мертв!
Доктор даже не успел снять пальто. Шляпа скатилась на пол, рубашка, костюм и руки были перепачканы кровью. Пуля из шестимиллиметрового браунинга застряла менее чем в сантиметре от его сердца.
Я с удивлением смотрел на Леборна. Его подбородок слегка подрагивал.
— В дом никто не входил! И никто не выходил из него! — пробормотал он. — Клянусь в этом, как если бы я сам находился на посту, потому что прекрасно знаю сержанта Маншара. И не думайте, что в доме Чечони был найден пистолет! Ни в камине, ни даже в канализации его не оказалось! Не было его и в саду. Снаружи стрелять не могли, в противном случае было бы разбито стекло. Посмотрите на план. Запечатлейте его в памяти. И, может, даст бог, вернете надежду этому несчастному сержанту Маншару, который потерял сон и покой и уже начинает считать убийцей себя.
Я неуверенно спросил:
— Что вы знаете о Чечони?
— Когда-то он был богат. Мало занимался медициной, но зато очень увлекался политикой, в результате чего и был вынужден эмигрировать.
— Он женат или холостяк?
— Вдовец. Его единственный сын учится в Аргентине.
— На какие средства он жил в Лионе?
— На субсидии, которые, якобы, получал от своих политических единомышленников. На плату за медицинские осмотры больных, которые он время от времени устраивал в итальянской колонии.
— Из дома что-нибудь исчезло?
— Никаких следов ограбления.
Не знаю почему, но в это время меня разобрал смех. Вдруг мне показалось, что какой-то мастер мистификаций решил позабавиться, преподнеся Жозефу Леборну запутанную задачу, дабы преподать ему урок скромности.
Заметив, что губы мои растянулись в улыбке, он схватил план и шумно плюхнулся в кресло.
— Если вас осенит какая-нибудь идея, поделитесь со мной!
— Вряд ли мне удастся открыть что-нибудь раньше вас!
— Спасибо! — проговорил он сухо.
Я принялся набивать свою трубку. Затем закурил ее, не обращая внимания на моего приятеля, который был готов вот-вот взорваться.
— Я бы попросил вас не ерзать и не дышать так шумно, — проворчал он.
Прошло ровно десять неприятных минут. Я невольно представил себе черные крестики, которыми были обозначены полицейские. Вся эта история, которая сначала рассмешила меня, теперь начала действовать подавляюще. Вообще в данном случае не могло быть и речи ни о психологии, ни о чутье, разве только о геометрии.
— Этот Маншар, — спросил я внезапно, — не служил в свое время медиумом гипнотизеру?
Жозеф Леборн не соблаговолил мне даже ответить.
— А много было у доктора политических врагов в Лионе?
Он пожал плечами.
— Вы уверены, что его сын действительно находится в Аргентине?
На этот раз он удовлетворился тем, что вынул у меня изо рта трубку и положил ее на камин.
— Есть у вас фамилии всех полицейских?
Он передал мне небольшой листок. Фамилии были написаны по порядку расположения полицейских вокруг дома.
Предчувствуя, что вот-вот начну развивать самые фантастические теории, я крикнул:
— Но это же невозможно!
Я взглянул на Жозефа Леборна и глазам своим не поверил: этот до недавнего времени такой бледный, с темными кругами под глазами и плотно сжатыми губами человек, сейчас, улыбаясь до ушей, направлялся к банке с вареньем!
Проходя мимо зеркала, он посмотрел на себя. Неподобающе растрепанная прическа явно шокировала его. Он тщательно причесался и поправил узел галстука.
Передо мной снова стоял типичный Жозеф Леборн. который, занявшись поисками чайной ложки, чтобы вкусить этого ужасного зелья, послал мне саркастическую улыбку:
— Как легко было бы открывать истину, если бы предубеждения не мешали нашему здравому рассудку! — вздохнул он. — Вы только что сказали: „Это невозможно!" В таком случае...
Я ждал его возражений, ибо уже привык к этому.
— В таком случае это действительно невозможно! И еще с самого начала нужно было это признать. В доме не стреляли! В комнате не было ни револьвера, ни убийцы!
— И что же в таком случае?..
— Все очень просто! Луиджи Чечони вернулся домой с пулей в груди. У меня есть все основания предполагать, что эту пулю он выпустил в себя сам... Он был врач... Точно знал, куда целиться, чтобы не вызвать мгновенную смерть, ведь ему нужно было еще вернуться домой. Пуля прошла менее чем в сантиметре от сердца...
Жозеф Леборн закрыл глаза.
— Представьте себе этого отчаявшегося несчастного человека... Его единственный сын учится, а у отца больше нет денег, чтобы посылать ему... Чечони застраховывает свою жизнь. В случае его смерти страховку должен получить его сын. Теперь ему остается только умереть... Но никто не должен заподозрить самоубийства. В противном случае страховое общество не выплатит денег... Он предупреждает полицию анонимным письмом... Полицейские видят, как он возвращается домой, где нет никакого оружия, а несколько часов спустя находит его мертвым... Ему было достаточно, сев на край постели, сделать массаж груди, чтобы пуля проникла глубже и причинила смерть...
* * *
Через неделю Леборн показал мне телеграмму от сержанта Маншара:
„Вскрытием установлены синяки вокруг раны и следы от нажатия пальцами точка прошу незамедлительно высказать ваше мнение".
— Вы ответили ему?
Он посмотрел на меня с укором.
— Неужели вы хотите, чтобы смерть этого несчастного была напрасной! Ведь у страхового общества четыреста миллионов капитала!..

Рис. И. КИРКОВА


ШАХМАТЫ

УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПАРТИИ

Вниманию любителей шахмат мы предлагаем три партии — жемчужины шахматной практики.

МАТ ... РОКИРОВКОЙ!
Известна партия Эдуард Ласкер — Томас (Лондон, 1921 год), в которой белые на 18-м ходу объявили мат черным, сделав длинную рокировку. Заметим, что король черных находился на поле g1(!).
А вот еще один подобный случай:

ЗАЩИТА УФИМЦЕВА
СУС (Австрия) — УРИ (Финляндия)
(Партия была сыграна на 26-м всемирном командном первенстве университетов в Дрездене в 1969 году).
1. е4 d6 2. d4 Kf6 3. Кс3 g6 4. f4 Cg7 5. Kf3 O-O 6. e5 Kfd7 7. h4 c5 8. h5 c:d4 9. Ф:d4 d:e5 10. Фf2 Ле8 ? 11. h:g6 h:g6 12. Фh4 Kf8 13. f:e5 Kc6 14. Ch6 f6 15. C:g7 Kp:g7 16. Фh8 шах Kpf7 17. Cc4 шах Се6 18. Kg5 шах ! f:g5 19. O-O шах и мат! (диаграмма 1)
Заключительная позиция после хода 19. О-О.

РОКИРОВКА — ВЫИГРЫВАЮЩИЙ ХОД!
Белые: ГРИФФИТС — черные: БРАЙНИН
Первенство Хэмпстэда, 1943 год
1. с4 Kf6 2. Кс3 е6 3. е4 d5 4. е5 d4 5. e:f6 d:c3 6. b:с3 Ф:f6 7. d4 с5 8. g3 c:d4 ? (ошибка. Черным следовало играть 8... Кc6 9. Kf3 c:d4 10. Cg5 ! и т. д. Вместо этого они увлекаются выигрышем качества, что приводит к быстрому проигрышу) 9. c:d4 Сb4 шах 10. Cd2 Ф:d4 11. С:b4 ; Фе4 шах с одновременным нападением на ладью 12. Се2 Ф:h1 13. Фd6 !! (словно гром с ясного неба. Нельзя брать коня на g1 и ладью на а1 из-за угрозы мата.) Кc6 14. Cf3! (под ударом ферзь и конь на с6, защищающий короля черных от мата на е7.
Снова предлагается „данайский" дар. После взятия коня и ладьи следует мат). К:b4 (отчаяние. После 15. C:h Кс2 следует потеря ладьи. Однако в распоряжении белых имеется решающий ход — рокировка) 15. О-О-О ! (диаграмма 2),
И в этой партии рокировка оказалась решающим заключительным ходом. Черные сдались, так как получают мат или теряют ферзя.

ЗАДАЧНЫЕ ЖЕРТВЫ
ДЕБЮТ ОРАНГУТАНГА
Белые: ФЛЕЙСИГ — черные: ШЛЕХТЕР
Сыграна в Вене в 1895 году
1. b4 (с легкой руки Тартаковера это начало было названо дебютом „Орангутанга". Длинный и маломотивированный прыжок коневой пешки казался маститому гроссмейстеру обезьяньим). е6 2. Cb2 Kf6 3. а3 с5 4. b5 d5 5. d4 ? (грубая ошибка, быстро приводящая белых к форсированному проигрышу (Фа5 шах), цепляясь за пешку b5 белые быстро попадают в тяжелое положение 6. Кс3 ? Ке4 7. Фd3 с:d4 8.Ф : d4 Сс5 ! 9. Ф:g7 C:f2 шах 10. Kpd1 d4 ! (черные жертвуют ладью, чтобы отрезать белого ферзя от поля битвы) 11. Ф.h8 шах Кре7 12. Ф:с8 d:с3 13. Cc1 Кd7 ! (еще одна ладья приносит себя в жертву во имя достижения той же цели) 14. Ф:а8 Ф:Ъ5. (угрожает Фd5 матом) 15. Сf4 Фd5 шах 16. Kpc1 (диаграмма 3). Теперь следуют два задачных хода с целью „отвлечения" слона с диагонали c1-h6 Се3 шах !! 17. С:е3 Kf2 !! (разумеется, не с целью взятия ладьи на h1, а с угрозой мата на d1) 18. C:f2 Фd2 шах 19. Крb1 Фd1 шах 20. Кра2 Ф:с2 шах и мат!
У белых две лишние ладьи и две легкие фигуры, но они выполняют роль немых зрителей происходящих событий.

ИЗ ИСТОРИИ ШАХМАТ В БОЛГАРИИ
Первый чемпионат Болгарин по шахматам состоялся в конце августа 1933 года в городе Варне, в нем участвовало 8 человек Его результаты: 1-2. Г. Гешев и Ю. Тошев — по 6 очков, 3-4. К. Атанасов и Н. Войнов — по 4,5 очка; 5. А. Телегин — 3; 6—7. Д. Кандиларов и М. Манолов — по 2 и 8. А. Малчев (ученик из Русе) — 0 очков.
После турнира состоялся матч между победителями турнира. Выиграл Г. Гешев со счетом 4,5:3,5.

ВЕСЕЛИН ПОПОВ, мастер по шахматам.


ЭТО ТОЖЕ ХОББИ

После болельщиков футбола больше всего в мире насчитывается филателистов — их более двухсот миллионов. Но, как видно, эта полезная страсть начинает отступать перед так называемым „личным хобби". Коллекционируют все: от спичечных коробков, старинных монет и карандашей до зажигалок, ламп и... кактусов. И, конечно, каждый стремится быть по-своему оригинальным и любой ценой „единственным" и „неповторимым".
Один из таких коллекционеров — венгерский инженер-механик Янош Кальман. Его хобби — часы. Многие называют его „магом и волшебником часовых дел", потому что в его доме хранятся шедевры минувших столетий.
— Я не просто собираю часы, — говорит Янош Кальман, рассказывая о тонкостях своего хобби. — Я не стараюсь отыскивать „курьезы". Скорее, меня интересуют часы, отражающие характер и вкусы эпохи. Поэтому в моей коллекции есть часы и в стиле „ампир", и в готическом стиле. Для современного человека часы — предмет необходимости. Но в прошлом они прежде всего служили для украшения дома или одежды. Ювелиры вставляли часовые механизмы в золотой или серебряный корпус, украшенный изящной инкрустацией, и богатые люди были готовы заплатить за подобную вещь любую цену.
Пока мы сидели за чашечкой знаменитого венгерского кофе, я заметил, что часы Яноша Кальмана показывают неодинаковое время, с разницей от 15 минут до одного часа. От одних часов доносились звуки менуэта, от других — мелодия Россини, под звуки которой Вильгельм Телль прицеливается в яблоко на голове своего сына, третьи часы были украшены фигурками кузнецов, под пение цыганского хора из оперы „Трубадур" постукивающих молоточками и отмеряющих незаметно текущие минуты нашей беседы.
— Разница во времени не случайна. Представьте себе, что бы было, если бы все они зазвучали одновременно. Ведь я не смог бы различить даже звук собственного голоса! А так мне гораздо легче наблюдать за ними.
— Вам не мешает этот постоянный перезвон?
— Гостю, конечно, трудно привыкнуть. Он начинает проявлять беспокойство. А я не беспокоюсь даже тогда, когда одни из часов останавливаются. Тогда мне приходится их „подлечивать", а это меня успокаивает и радует.
В коллекции Кальмана можно увидеть очень редкие экземпляры часов. Вот, например, один из будильников. Его стрелка стоит неподвижно, а циферблат вращается. Когда-то сзади будильника ставили свечу или миниатюрную лампу, и свет просачивался сквозь матовое стекло. Подобные часы отмеряли только полчаса или час.
— А вот и мои любимцы — часы Ле Руа. Они созданы знаменитым французским мастером в начале XVIII века и с правом считались лучшими в мире. Вот, например, часы с циферблатом из чистого золота, украшенные фарфоровыми фигурками. Ле Руа сделал их по заказу турецкого султана. Очень интересны шести- и восьмиугольные будильники, также выполненные французским мастером.
— А какие из ваших часов имеют самую интересную историю?
— Вот эти, настольные. Во время австро-прусской войны 1750 года они тикали в кавалерийском ранце одного из офицеров. Затем попали к какому-то французу, который участвовал в походе Наполеона 1812 года в Россию. Во время венгерской революции 1848 года они оказались в руках венгерского гусара. Позднее следы часов затерялись на фронтах первой мировой войны. Затем они попали ко мне. И по сей день идут безукоризненно.

Будапешт — София
Л. ХРИСТОВ

От готического стиля до стиля „ампир"
Настольные часы различных эпох.
Оригинальные настенные часы.
Часы Ле Руа — Париж.
Венские настольные часы.


НАША ПОЧТА

В третьем номере журнала „Наша родина" (в русском издании „Огни Болгарии") за 1972 год были помещены адреса следующих советских товарищей, желающих переписываться со своими болгарскими друзьями:
Лилии Порошиной, Галины Джиринтеевой, Любови Горчихиной, Лидии Олейниковой, Татьяны Петровской, Надежды Титовой, Валентины Яковлевой, Галины Ковалевой, Игоря Королева, Светланы Патраковой, Татьяны Пятовой, Надежды Кутузовой, Любови Литовченко, Галины Богомоловой, Шамиля Башева, Татьяны Вороновой, Валентины Маляр, Марии Петровой, Ольги Матвеенко, Мартина Страуме, Татьяны Ляпустиной, Надежды Князевой, Светланы Шутовой, Надежды Шульги, Людмилы Ткаченко, Наталии Гавриковой, Валерия Филипаса, Нины Даминовой, Владимира Выставкина, Ирины Клыковой, Светланы Кистерской, Аллы Шаровой, Николая Клюева и Александры Ефимкиной.
Желаем вам, друзья, приятной переписки!

<- предыдущая страница следующая ->