<- предыдущая страница следующая ->

Независимость Африки и создание национальных культур
Джеймс Нгуджи

ДЖЕЙМС НГУДЖИ (Кения) — постоянный автор многих крупнейших газет и журналов Восточной Африки. Статьи его посвящены различным проблемам африканской культуры и роли традиций в жизни африканского общества. Ранее был профессором английской литературы в университете Найроби (Кения).

Культура, в самом широком смысле этого слова, есть определенный образ жизни, создаваемый тем или иным народом в его коллективном стремлении обеспечить свое существование и приспособиться к окружающей среде. Это сумма, единство искусства данного народа, его науки, всех его социальных институтов и установлений, в том числе и религиозных.
В ходе этой творческой, созидательной деятельности, на протяжении истории, у народа возникает совокупность материальных и духовных ценностей, определяющая своеобразие данного общества. Ценности эти находят выражение в песнях и танцах народа, в его фольклоре, изобразительных искусствах, в обрядах и церемониях.
Постепенно именно эти виды художественного творчества стали символом культуры. Поэтому всякая дискуссия по вопросам культуры неизбежно сосредоточивается вокруг них, но при этом мы не должны забывать, что характер художественного творчества обусловливается образом жизни народа и изменяется вместе с ним, обретая новые формы и развиваясь в ходе веков. Наша задача сейчас и состоит в том, чтобы постараться увидеть, как новые формы, новые стороны жизни проявляют себя, находят свое выражение в новых художественных формах или в обновлении старых.
В истории культуры Африки следует выделить три основных периода: Африка до завоевания ее белыми, Африка в условиях колониального господства и Африка наших дней, стремящаяся обрести свой подлинный облик. Сделать это необходимо, так как внутренние и внешние события на различных этапах развития изменяли характер культурных потребностей Африки, ее общие перспективы в области культуры.
Вчера, например, здесь существовало множество этнических групп, и каждая из них обладала особой, специфической культурой; сегодня из этих групп складываются нации, границы которых определяются уже по географическому и политическому принципу. Следовательно, роль культуры в наше время следует анализировать в свете новых перспектив, довольно-таки смутных, ибо в них сталкиваются часто противоречащие друг другу племенные и национальные интересы, идеологии панафриканизма и даже «третьего мира».
Слишком еще часто мы говорим об африканской культуре как о некоем статичном и неизменном предмете потребления, который можно — и необходимо — вызволить из-под обломков прошлого и перенести в современность, чтобы насытить детей Африки, которые давно уже устали блуждать чужими тропами в неведомом лесу и алчут здоровой пищи своих предков.
Но живая культура никогда не бывает статичной. Люди, совместными усилиями борющиеся за то, чтобы подчинить себе природу, создают в ходе этой борьбы свое социальное окружение. Перемены в физическом окружении или, более точно, перемены в характере борьбы людей с природой изменяют созданные ими институты и, следовательно, образ их жизни и мышления. А новый образ жизни, новое мышление в свою очередь оказывает дальнейшее воздействие на социальные институты и общие жизненные условия. Этот процесс диалектичен.
Глубокие изменения в экономике народа или перемена места его обитания, вызванные развитием торговли или миграцией, заставляют людей по-иному строить жизнь, приспосабливаться к новым условиям. Соответственно меняются и их идеалы, происходит переоценка духовных ценностей. Мы знаем, например, что торговый путь через Сахару оказал заметное воздействие на некоторые народы Западной Африки, познакомив их с новыми идеями и техническими усовершенствованиями. Точно так же миграция в южном направлении, вверх по течению Нила, преобразила жизнь ряда племен: из скотоводов они стали земледельцами.
Вопреки вымыслам завоевателей история Африки — это постоянные перемены, возвышение и упадок различных царств и государств. Исконные африканские общества и культуры не были ни статичны, ни единообразны. Культур здесь насчитывалось столько же, сколько и народов, но в них мы видим много общих черт, что дает нам основание говорить об африканских духовных ценностях, об африканских цивилизациях.
Только учитывая все это, можем мы правильно подойти к вопросу о том, как понималась роль художественного творчества в традиционной Африке. Для удобства анализа следует установить различие между двумя типами африканских обществ, охарактеризованными в книге «Африканские политические системы» М. Фортса и Э. Иванс-Причарда:
«Одну группу обществ составляют те, где существуют централизованная власть, административный аппарат, правовые институты — короче говоря, правительство и его органы; в таких обществах распределение богатства, привилегий, общественного статуса соответствует распределению власти и авторитета... Другую группу составляют такие общества, в которых нет централизованной власти, не существует административного аппарата и установленных правовых институтов — короче говоря, нет правительства и его органов; такие общества не знают резких различий в рангах, статусе или имущественном положении».
В обществах первой группы, например у йоруба (Нигерия) или у баганда (Уганда), имела место ярко выраженная общественная иерархия и определенная степень специализации общественных функций. Излишки продукции земледелия шли на пропитание профессиональных жрецов и жриц, людей, выполнявших в данном обществе политические функции, а также профессиональных скульпторов и художников, работавших при дворах правителей.
В другой группе обществ, например у ибо (Нигерия) и акикуйю (Кения), формы общественного устройства были более гибкими и свободными, более эгалитарными; соответственно здесь и не возникало сколько-нибудь значительной специализации функций. Отправление политических обязанностей не давало экономических привилегий и права распоряжаться излишками материальных благ общины. Не давало это также возможности использовать для личных целей и военную добычу: скажем, вербовать на эти средства сторонников или нанимать художников, чтобы те развлекали патронов в часы досуга и тем самым возвышали их престиж.
У акикуйю, например, определенным ремеслом жила лишь незначительная группа кузнецов. Свои изделия они обменивали на пищевые продукты и ткани. Обычно же тот, кто вчера мотыгой рыхлил землю, сегодня играл на барабане, участвовал в ритуальных танцах, пересказывал у костра старинные предания, становился воином, когда нужно было воевать.
Однако в обоих типах обществ искусство всегда было функциональным. В противоположность современной Европе оно никогда не отрывалось от материальных, социальных, религиозных нужд общества. Анализируя особенности африканского искусства, Джоффри Парриндер в книге «Африканская мифология» вполне обоснованно отмечает:
«Поскольку искусство было единственной «письменностью» в тропической Африке, именно оно служило выразителем жизни во всех ее проявлениях. Искусство находило широкое применение в религии, неразрывно связанной с другими областями жизни. Благодаря искусству предметы, использовавшиеся в религиозных церемониях, обретали высший, духовный смысл... так африканское искусство создавало своего рода священную литературу, облагораживая и возвеличивая образ человека».
Песня, танец, музыка также были неотъемлемой частью борьбы общин за покорение окружающей среды, выражением духовных потребностей и устремлений рядовых членов общины. Ни в одном африканском обществе никогда не возникал культ художника с его богемой и духом «избранности», столь характерным для артистических кварталов на берегах Сены или Темзы. В наши дни европейский художник считает себя существом особого рода, он живет в мире собственной, индивидуальной культуры, подчиняясь лишь законам собственного воображения. Именно такова позиция героя в известном романе Джеймса Джойса «Портрет художника в юности»:
«Я скажу вам, что я стану делать, а чего не стану. Я не стану служить тому, во что больше не верю, если даже это будет мой дом, моя родина или моя вера. И я постараюсь выразить самого себя в собственной жизни или в своем искусстве со всей доступной мне свободой и так полно, как только смогу. И защитой мне будет единственное оружие, к которому я разрешу себе прибегнуть, — молчание, бегство и скрытность».
Подобное искусство служит культуре рассудочной. Это искусство Мэтью Арнолда, звавшего английского буржуа к свету и красоте через познание всего наиболее ценного из того, что было сказано и написано в мире. Познав это ценное, считал Арнолд, «культурный индивид» сможет «увлечь за собой других на своем пути к совершенству, делая все возможное для того, чтобы расширить устремляющийся в этом направлении человеческий поток». Таким образом, по Арнолду, культура предстает как чисто интеллектуальная деятельность отдельного индивида.
Наше понимание культуры иное, ибо мы привыкли ориентироваться на общину. Именно благодаря своему общественному характеру культура — в широком и в узком смысле этого слова — является силой, помогающей сплочению общества. Объединяющая функция культуры, как она охарактеризована в книге У. Абрахамса «Душа Африки», особенно ярко проявляется в традиционных обществах:
«Культура есть то, что делает взаимную терпимость и сотрудничество делом вполне естественным. И чем больше в ней подлинности, самобытности, тем больше ее успех. В рамках одной культуры возможны споры и разногласия — благодаря им она и развивается, но критерии, на основе которых выносятся суждения в таких спорах, являются порождением самой этой культуры.
Сплачивая народ общими верованиями, действиями, общими для всех ценностями, культура упорядочивает те стороны жизни, которые находятся за пределами управления государства... Упорядочивая их, культура в то же время объединяет общество на основе общности взглядов и ценностей. Она создает почву для того, чтобы люди осознали общность предназначенной им судьбы и учились действовать совместно ради осуществления намеченной цели».
Замечательная книга Джомо Кениаты «Перед горой Кения» — яркий пример этой объединяющей функции культуры в действии. Страницы ее открывают перед читателями глубокий и динамичный мир; в то же время это и авторитетное опровержение приговора, вынесенного в свое время миссионерами тому миру, который они объявили «диким» и «темным». Прежде всего в книге очень хорошо показаны политико-экономические основы культуры. Рассказав о различных сторонах жизни народа акикуйю, Кениата заключает свои мысли решительным утверждением об основополагающей роли культуры в самопознании народа:
«Все стороны жизни, — пишет Кениата, — вносят свой вклад в культуру общества. Но именно культура, наследуемая человеком, дает ему чувство собственного достоинства, как и предпосылки материального благосостояния. Она знакомит его с духовными и моральными ценностями, помогает ему ощутить необходимость труда и борьбы ради свободы».
Именно эти-то духовные и моральные ценности и старался разрушить прежде всего европейский колонизатор, действовавший в классической манере Просперо, одного из героев шекспировской «Бури».
В истории Просперо и Калибана Шекспир запечатлел практику и психологию колонизаторства еще задолго до того, как захват чужих земель стал широко распространенным явлением. Здесь очень к месту привести известные слова Калибана, с которыми тот обращается к Просперо:
«Сперва со мной ты ласков был и добр,
Ты вкусным угощал меня напитком,
Ты научил меня, как называть
И яркое и бледное светила,
Которые нам светят днем и ночью,
И я тебя за это полюбил,
Весь остров показал и все угодья:
И пастбища, и соляные ямы,
И родники... Дурак я! Будь я проклят!..
Пусть нападут на вас нетопыри,
Жуки и жабы — слуги Сикораксы!..
Сам над собою был я господином,
Теперь я — раб. Меня в нору загнали,
А остров отняли!»
Множество мыслей рождает старая пьеса Шекспира. Чужеземец Просперо появляется на острове, где живет Калибан; сначала голос его нежен и сладок, он ищет дружбы Калибана и льстит ему, но в то же время старается исподтишка вызнать тайны острова. Калибан в его глазах не имеет ни культуры, ни сколько-нибудь значительного прошлого. И Просперо даже дает ему свой язык.
И прежде чем Калибан осознает это, Просперо захватывает его землю, становится правителем острова и обращает Калибана в раба. Ариэль, некогда подвластный Калибану, попадает из одного рабства в другое: свобода обещана ему только в том случае, если он будет верным слугой Просперо и его осведомителем.

Подобно Просперо, колонизатор инстинктивно понимал величайшее значение культуры и потому страшился людей, гордых своим прошлым, своим культурным наследием. Иначе зачем было бы ему бряцать оружием, входить в религиозный раж, растрачивать интеллектуальную энергию — и все это для того, чтобы доказать, что африканец никогда не имел ни истинных богов, ни подлинной культуры, ни достойного прошлого? Миссионеры обрушивались на примитивные обряды и танцы, на варварских идолов, видя в них только воплощение дьявольского любострастия. И распространению этой чудовищной лжи способствовали некоторые из лучших умов Европы!
Но наиболее глубокие последствия имело другое: европейский колонизатор, опять-таки подобно Просперо, отнял у африканца материальную основу его существования и последовательно, методично разрушил все политико-экономические институты, на которых строился африканский образ жизни. В эгалитарных обществах европеец ввел институт вождей — наглядное «средоточие власти», которого раньше там никогда не было. В обществах второго типа он, наоборот, разрушил ту основу, на которой базировался авторитет прежней центральной власти: источником политической власти правителя стал теперь уже отнюдь не народ, от которого раньше он требовал верности, но перед которым имел и определенные обязательства.
Традиционные институты были сохранены только там, где с их помощью облегчалась эксплуатация земельных ресурсов (например, в колониях Восточной и Центральной Африки) или разработка сырьевых материалов и использование рынков (колонии Западной Африки, где торговые отношения были достаточно развиты). Введение губительной для натурального хозяйства денежной экономики, создание новых систем образования и религии в условиях, когда африканец не имел ни политических, ни экономических возможностей осуществлять контроль над ними, — все это привело к тому, что европейский колонизатор «ножом рассек связующие нас узы и между нами легла пропасть».
Одним из результатов колониального владычества было возникновение элиты из числа местных уроженцев, усвоившей язык и обычаи завоевателей. Именно представители этой элиты первыми прислушивались к слову божьему миссионеров, возглашали аллилуйю и возводили очи горе. Они высмеивали старых богов и с деланным или искренним возмущением отвергали примитивные обряды своего народа.
Участь остальных, то есть большинства (ибо колонизаторская система по самой своей природе дает кое-что лишь немногим), была незавидной: согнанные со своей земли, они стали со временем батраками у белых поселенцев-фермеров или потянулись в города, где на их долю выпадала самая тяжелая и грязная работа.
Представители первой группы африканцев (элиты) потеряли корни, связывавшие их с родной землей. Они презирали все то, что отдавало их примитивным прошлым. Должно быть, именно таких людей имел в виду нигерийский писатель Чинуа Ачебе, восклицавший: «Будь я богом, я бы считал самым тяжким грехом эту нашу готовность — чем бы она ни вызывалась — примириться с идеей расовой неполноценности».
Другая группа, большинство, не оторвалась от родной земли, не утратила связи со своими традициями. Глубокая жизненная сила африканской культуры дала ей возможность выстоять под градом обрушившихся на нее ударов. Как смог убедиться еще Просперо, никакое колониальное угнетение не в силах сломить до конца гордый дух человека.
В борьбе за независимость крестьяне, а часто и городские рабочие обращались к богам своих предков в надежде, что боги укрепят их силы. Эти простые африканцы приспособили традиционные ритмы, песни и танцы к нуждам своей борьбы.
Интеллигенция, элита, африканская буржуазия также не все принимали в мире завоевателей. Белые одного с ними общественного положения отвергали их, их человеческое достоинство ущемлялось, и это отталкивало их от белых, заставляя прислушиваться к голосу масс. Они начинали горько сожалеть о своем прошлом.
Как говорил на первой Всемирной конференции негритянских писателей и художников в Париже сенегалец Алиун Диоп, «утверждение о том, что существуют якобы народы, не имеющие культуры, — явная клевета. Конечно, те, кто фактически несет ответственность за колонизаторскую политику, вполне сознательно занимались фабрикацией этого мифа; и все-таки поистине удивительно, что целые поколения людей, весьма авторитетных в вопросах культуры, допускали мысль о том, что человек может жить в обществе, не имеющем культуры».
Зная о том, что подобная клевета встречается и в европейской литературе об Африке, особенно в беллетристике, африканский писатель в своих книгах постарался показать, что Африка также имеет свою самобытную культуру. Движение, известное под названием «негритюд», было культурным движением, сыгравшим и политическую роль. Возникло всеобщее понимание того, что сообществу людей, лишенному политической свободы, нелегко воссоздать подлинный образ своего прошлого и с уверенностью глядеть в будущее.

Понимание было всеобщим, но вместе с тем туманным. Среди большей части африканской интеллигенции, работников искусств и политических деятелей существует убеждение, что «культурное освобождение есть основное условие политического освобождения». А поскольку понятие культуры представляется им только в виде танцев, барабанов, звучащих в джунглях, и народных преданий, они полагают достаточным задаться целью возродить эти формы культуры.
Но считать культуру неким первоэлементом в сравнении с политикой неправильно. Наоборот, именно политическое и экономическое освобождение является основным условием для культурного раскрепощения, для выявления творческой инициативы народа. Только тогда, когда весь народ вовлечен в разрушение старых, основанных на угнетении социальных структур и строительство нового общества, — только тогда он как бы вновь открывает самого себя. Тогда происходит второе его рождение.
Сейчас, после завоевания независимости, большинство африканских стран стремится содействовать развитию самобытной национальной культуры. В некоторых из них для этой цели созданы даже специальные ведомства. Но решительный шаг от стремлений к конкретным действиям еще не сделан.
В какой-то мере это объясняется неправильным толкованием самого понятия «культура». Есть люди, и люди вполне достойные, которые, к сожалению, путают культуру с традицией. Но ведь невозможно же просто пересадить традиционные структуры и культуры в первозданном их виде в современную Африку. Истинная, по-настоящему значительная культура — та. что рождается из нынешних чаяний, особенно из чаяний крестьян-бедняков, а также городских рабочих, которых становится сейчас все больше и которые чаще всего потеряли уже связь с деревней.
Существует и другая точка зрения на вопросы культуры. Кое-кто, например, считает, что можно, в той или иной мере сохранив экономические и социальные институты колониальной эпохи, привить к ним африканскую культуру. Но мы уже неоднократно убеждались, что колониальные институты могут породить только колониальный образ мышления. Именно в силу этого значительная часть африканской буржуазии искала соглашения с белыми колонизаторами и старалась приглушить революционные требования большинства крестьян и рабочих.
В борьбе за независимость многие представители африканской интеллигенции увидели только возможность получить то, к чему раньше не имели доступа; точнее говоря, они рассматривали эту борьбу с точки зрения конкретных своих потребностей, которые возникли у них в силу достигнутого социального положения, но не находили удовлетворения из-за неизбежного в условиях колониальной системы расизма. Они хотели так же одеваться, получать такую же заработную плату, жить в таких же домах, как и белые одинаковой с ними квалификации.
После обретения независимости расовые преграды к удовлетворению их потребностей были сломаны. Началась настоящая «золотая лихорадка», когда каждый старался перещеголять жизни бывших завоевателей. Пошли в ход косметические препараты для отбеливания кожи и выпрямления волос, кстати и некстати устраивались приемы, обычным стало стремление к кричащей роскоши — приобретались поместья, загородные виллы, дорогие автомашины. И тем не менее такие «поборники белой культуры» не устают клясться и божиться в своей преданности легендарному прошлому и возносить ему хвалу.
Если мы хотим создать подлинную национальную культуру, нам нужно по-настоящему осознать положение, в котором мы ныне находимся. Это значит, что мы должны со всей тщательностью исследовать наш социально-экономический строй и разобраться в том, насколько он отвечает реальным нуждам наших стран, высвобождению энергии масс. Любые идеалы, любые мечты бесплодны, если они не облечены в соответствующие организационные формы.
Это составляет основу широко известной ныне Арушской декларации. Декларация свидетельствует о том, что танзанийцы хорошо сознают нынешнее положение вещей: большинство африканских стран, номинально независимых, по-прежнему находится на положении полуколоний. Как говорил президент Танзании Джулиус Ньерере, «нас тяжко угнетали, нас тяжко эксплуатировали, нас унижали. Наша собственная слабость обрекла нас на угнетение, эксплуатацию, унижения. Теперь нам нужна революция, которая покончит с нашей слабостью, чтобы мы никогда больше не подвергались эксплуатации, гнету и унижению».
Непременным условием самосознания для африканских народов является полное преобразование социального строя (это основа основ); но мы должны также разработать и конкретные, практические меры, призванные содействовать рождению нового отношения к культуре, возникновению новых форм искусства.
Здесь жизненно важную роль призвано сыграть образование. Колониальная эпоха породила такую систему образования, которая воспитывала раболепие, самоуничижение, взаимную подозрительность. Она породила людей, не имеющих опоры ни в какой культуре. Расовая дискриминация проявлялась при распределении школьных помещений, педагогов, учебного оборудования.
Во всей Восточной, Центральной и Южной Африке существовали, например, раздельные школы — для европейцев, для азиатов, для африканцев. Даже туалеты были раздельными. Общество представляло собой своеобразную расовую пирамиду: европейское меньшинство наверху, азиаты в середине, а в самом низу африканцы.
Это неравенство отражалось и в методике преподавания, которая развивала в людях психологию рабов, благоговейный трепет перед всем, чего добилась и что свершила Европа. Европу представляли центром мироздания. Именно Европа открыла Африку, и Африка была как бы ее продолжением. На уроках истории африканские дети прежде всего знакомились с возникновением англосаксонской «расы», которая выступала в роли прародительницы всего человечества. Даже в географии изучение, скажем, рельефа Европы предшествовало знакомству с Африкой.

<- предыдущая страница следующая ->