<- предыдущая страница следующая ->

КАПИТАЛ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕКА

ОШИБКА ДУГЛАСА РОТА

ЧЕГО НЕ ХВАТАЕТ БЕЗРАБОТНЫМ
Попробуйте заведите с американцем разговор о правах человека. Поймете, что дело это трудное. Потому что, привыкший каждый к своему, вы будете говорить о разном. Понятие «права человека» в США может включать что угодно, вплоть до проблемы, можно или нельзя появляться на общественном пляже в костюмах Адама и Евы, но не права на жилище и труд, как привыкли думать мы. К этим вещам мы склонны относиться как к собственности, полученной от рождения. В Америке же на это смотрят иначе. Ни то, ни другое никто не гарантирует. Нет на это никаких прав. И говорить тут не о чем. Работу, жилье надо завоевывать, добиваться, удерживать. Слабый проигрывает. Для американцев это естественно. Как и глубокое убеждение многих, что в их стране каждый может стать президентом: для этого, мол, только надо хорошенько поработать, хорошенько постараться, ну и еще немного удачи.
Эта ставка на удачу — при том, что вас уверяют, что общество дало вам все права, что вы свободный среди свободных и равный среди равных,— один из самых неразрешимых парадоксов в психологии американца.
Благополучная семья, в которой мне как-то довелось прожить больше месяца,— люди в общем-то добрые и отзывчивые и безусловно работящие — разводили руками: «Бедные, наверное, просто не желают работать; у нас богатая страна, мы содержим бездельников». Сытый голодного тут не разумеет и разуметь, главное, не хочет. Правда, другие суждения в тот вечер звучали не столь категорично:
— Безработным и нищим не хватает упорства, слабый характер, знаете ли,— предположил кто-то из гостей.
— Жизнь — игра,— высказался другой и добавил:— Они просто поставили не на ту лошадь.
Но поразило меня не это. Когда на бирже труда в Нью-Йорке тридцатилетний безработный, еще не потерявший остатков былой респектабельности, сказал о себе: «Мне просто не повезло»,— я понял, сколь глубока еще здесь вера в сказания о нищих, которые стали миллионерами. Кто-то называет это американской мечтой. Я бы назвал это американской ложью, которую десятилетиями бесконечно повторяют фильмы и книги, газеты и телевидение, нещадно и цинично ее эксплуатируя. Когда нынешний президент называет Америку «сияющим городом на вершине холма», самым справедливым обществом в мире и страной равных возможностей, он погоняет все ту же старую американскую мечту.
Не будем, конечно, упрощать: Америка — это не только миллионеры и нищие. Между этими двумя полюсами десятки миллионов, чью жизнь следует назвать вполне обеспеченной. Это — «средний класс», обязанный своим благополучием знаменитой американской предприимчивости, умению хорошо поставить дело (за счет оттеснения тех, кому «не повезло» — тоже), а также истории своей страны, территорию которой вот уже двести лет не трогают войны.
Любое общество, даже самое примитивное, без труда может обеспечить роскошью единицы, оставив в нищете миллионы. Таким мы знали мир тысячелетиями. Труднее создать сносные условия жизни для многих (пусть даже и не всех). И уж вовсе нелегко создать каждому достойные человека условия существования. Но Америка никогда и не ставила такой цели! Все ее общественное мышление работает исключительно на тех. кто сыт. К ним апеллируют кандидаты на президентских выборах, во их благо законодатели принимают законы. Это и есть молчаливая, успокоенная и удовлетворенная опора капиталистической Америки. Для нее нет сомнений в справедливости существующего порядка вещей. В ее представлении жизнь — это сосуществование удава и кролика. Удаву достается все, кролику — ничего. Хочешь получить все — вертись, действуй. Дорога к миллионам никому, дескать, не заказана. Да, конечно, бывает жаль кроликов. Но они — в том, что стали ими,— сами и виноваты. А если очень жаль, совесть на худой конец можно откупить пожертвованием. Да и где они, эти кролики? Где-то там, в стороне от большой жизни. Они не слишком часто попадаются на глаза, не портят пейзажи благополучия.
Но, между прочим, их 35 миллионов, официальных бедняков, которые недоедают, живут в ночлежках или трущобах. А сколько еще миллионов, которые находятся неподалеку от черты бедности, готовые вот-вот ее перешагнуть? Национальная конференция католических епископов считает, что таких — еще около 30 миллионов. Им только предстоит пройти все круги ада бедности, спуститься на самое ее дно. Чего же не хватает безработному — удачи или работы?
И в чем он ошибся — в том, что «поставил не на ту лошадь», или в том, что верит, будто у бедного есть какие-то права? Не может быть равных возможностей у детей четырехсот самых богатых американцев, капитал каждого из которых превышает 125 миллионов долларов, и, например, маленького Престона, которого родила Джинга Фейган!

ДЖИНГА ФЕЙГАН И ДРУГИЕ
Детство Джинги прошло в зажиточном пригороде Вашингтона. Как и все дети из благополучных семей, она исправно ходила в школу, имела свой небольшой счет в банке — подарки родителей к дням рождений и праздникам, по воскресеньям ездила с семьей отдыхать на природу или развлекаться в столицу. Ничего особенного, но это было как раз такое детство, которое, повзрослев, многие вспоминают со сладкой печалью. Жизнь Джинги начала превращаться в ад, когда разошлись ее родители. После развода мать начала пить и вскоре безнадежно потонула в алкоголизме. Деньги быстро таяли: Джинге пришлось бросить школу и поступить на работу. Место официантки в небольшом кафе все же позволяло как-то сводить концы с концами. Прошло несколько лет. И вот Джинга решила родить ребенка, то есть выполнить главное предназначение женщины, осуществить главное свое право — стать матерью, дать жизнь. Но отец ребенка бросил Джингу. А с работы ее уволили, едва заметили, что она беременна. К тому времени мать Джинги была помещена в больницу для алкоголиков. И вскоре, когда нечем было расплачиваться с банком по ссуде за их дом. Джинга оказалась на улице.
Она едет в Вашингтон: большой город всегда манит к себе отчаявшихся. Его яркие огни обещают надежду, но город редко дарит счастливый билетик.
— Для меня,— с болью говорит Джинга,— ночлежки стали дверью в иной мир. Приходилось спать, накрепко прицепив кошелек к телу, чтобы не остаться без последнего гроша. Там я постоянно боялась за свою жизнь. Никто не останется в ночлежке без самой крайней необходимости.
Ее мечты не идут дальше надежды пристроить сына в центр по уходу за детьми и заняться поисками работы.
— Я не могу жить на нищенское пособие. Я хочу работать. Но у меня нет выбора. У меня остались друзья детства, но я не хотела бы, чтобы они увидели, как я живу сейчас. У них есть свои дома, приличный доход. У меня — только мечты.
Дело совсем не в том, что американцы глухи к чужим бедам, не способны к сопереживанию чужим невзгодам. Пожертвования в пользу бездомных, больных, безработных и прочее — дело долга для многих. В то же время чья-то личная щедрость не может компенсировать то, что не дает и не хочет дать своим отверженным общество в целом как государственная система. Только в Нью-Йорке в ночлежках прошлой зимой ютилось около 12 тысяч человек, среди которых восемь тысяч детей. Но не всем достается и ночлежка — в Лос-Анджелесе не имеют крыши над головой 50 тысяч человек. Всего же в Америке, как полагают специалисты, более двух миллионов бездомных. Точную цифру установить трудно. Многие боятся появляться в ночлежках из страха, что у них отнимут детей и направят в приют. Другие попросту не могут найти ночлежку для семейных: большинство их предназначено для одиноких мужчин или женщин. Третьим не удается найти места и в этих убежищах — власти в состоянии помочь лишь трети бездомных.

ИЛЛЮЗИИ...
Американцев можно обвинить в чем угодно, но только не в отсутствии патриотизма. Даже букварь у них начинается со слов «Я люблю свой флаг». Выносом флага и национальным гимном часто открывается даже самая заштатная баскетбольная встреча.
Но это символика. Символика, которая отражает глубокое чувство восхищения своей страной, ее богатством и мощью. (Порой, правда, оно принимает забавные формы. Рассказывают, например, что типичная проблема американской школы — нежелание детей учить зарубежную географию и иностранные языки. «Мы самые богатые, мы самые сильные,— говорят детишки,— пусть не мы их, а они нас изучают».)
С таким убеждением, наверное, вошел в зрелую жизнь и Дуглас Рот. Пастер лютеранской церкви в небольшом промышленном городке Клэртон, в Пенсильвании, он стремился помочь своей пастве — главным образом это были рабочие предприятий, принадлежавших сталелитейным корпорациям,— использовать права человека, которые, как считается, им даны. Хотел своим влиянием священника и ораторским даром поддержать отчаявшихся и призвать к совести промышленников. Он клеймил в своих проповедях массовые увольнения и беззастенчивый грабеж рабочих, неуемную жадность капитала, объяснял прихожанам, кто виноват в их несчастьях.
Рота предупредили: хватит, пора менять тему. Но пастор оказался упрямым — он верил в свободу слова и совести. Тогда к делу подключились власти — сначала церковные,— указав мятежному отцу, что не дело церкви вмешиваться в мирские заботы. Потом власти светские. Окружной судья приказал священнослужителю очистить помещение храма во избежание неприятностей. Но Дуглас Рот продолжал упорствовать, забаррикадировавшись в церкви. Полиция взяла церковь штурмом. Пастор оказался за решеткой, потому что свято верил, что в Америке есть свобода слова. Как верил в нее и пастор Дэниел Солберг из городка Аллисон-Парк. Он тоже обличал в проповедях антирабочие действия монополий и тоже в конце концов оказался за решеткой. В тюрьмы попали еще 250 священников, когда этим маем проводили демонстрации протеста в Вашингтоне против политики нынешней администрации.
Как и миллионы их соотечественников, эти пастыри, возможно, принимали за «свободу слова» крикливые манифестации различных группок. Есть такие, что выступают «за свободу гомосексуализма», «за смерть цветным и евреям». И так далее. И никто им не мешает, а не то что не разгоняет. Потому что они не мешают тем, у кого капитал.
Пастора Рота, похоже, сгубила вера — вера в свою страну, в ее демагогические лозунги о правах человека. Он принимал официально провозглашаемое за сущее, как, увы, многие, многие, многие его соотечественники. Знал ли пастор Рот о деле Леонарда Пелтиера? Девять лет назад Пелтиера осудили по подложным свидетельствам якобы за убийство — официально. На самом же деле было вот что: Пелтиер агитировал индейцев племени дакота не ждать сложа руки, когда у них отнимут земли, богатые углем и ураном. Вот почему его упрятали за решетку, сфабриковав дело об убийстве, к которому, как потом установили эксперты, Пелтиер не мог иметь никакого отношения. Экспертиза, законы физики отрицают вину Леонарда Пелтиера. Вряд ли был столь же компетентен Дуглас Рот, чтобы понять, в чем суть «дела Пелтиера». Ведь тут не просто фабрикация обвинений против политически неудобной фигуры — борьба с инакомыслием. Борьба в самом буквальном смысле, которая ведется в тюрьме Марион (штат Иллинойс). Там содержатся заключенные, которых власти считают наиболее опасными в политическом отношении. Эту тюрьму пришлось узнать и Леонарду Пелтиеру. Условия заключения здесь ужасны. Будь о них широко известно, это вызвало бы национальный скандал.
Наверное. Дуглас Рот до своего конфликта с властями сказал бы, что такое невозможно в Америке. Но стоит обратиться к делу по иску политического заключенного Виктора Боно к тогдашнему министру юстиции Уильяму Сэксби. Разбиравший дело главный окружной судья Джеймс Формен пришел к выводу, что специальные камеры в тюрьме Марион — я цитирую — «использовались для того, чтобы подавить недовольных тюремными порядками. Они использовались для того, чтобы подавить религиозных лидеров, других несогласных в экономическом и философском мировоззрении».
Это не получило никакой огласки в печати. Борьба с инакомыслием в США не тема для большой прессы. Она молчит о бесчеловечных порядках тюрьмы Марион. Молчат о них на Капитолийском холме. Молчат в Белом доме. Нарушения прав человека американские власти пытаются искать подальше — в Советском Союзе, в странах социализма, там, где с правами как раз все в порядке.

М. ТАРАТУТА
Коллаж В. ФЕДОРОВА.


ПО ВАШЕЙ ПРОСЬБЕ

Татьяна ДОРОНИНА

Эта песня прозвучала впервые в кинофильме «На ясный огонь». Она возникает во мне в самые разные моменты жизни. Не знаю, чего в песне больше: тревожной надежды, трепетной грусти, женской заботливости... Но всякий раз поражаюсь: как же верно переданы в ней пронзительная человечность, чистота, волнение...

НА ЯСНЫЙ ОГОНЬ
Стихи и музыка Булата ОКУДЖАВЫ.

— Мой конь притомился.
Стоптались мои башмаки.
Куда же мне ехать?
Скажите мне, будьте добры.
— Вдоль Красной реки, моя радость,
вдоль Красной реки,
до Синей горы, моя радость,
до Синей горы.

— А как мне проехать туда?
Притомился мой конь.
Скажите, пожалуйста,
как мне проехать туда?
— На ясный огонь, моя радость,
на ясный огонь,
езжай на огонь, моя радость,
найдешь без труда.

— А где же тот ясный огонь?
Почему не горит?
Сто лет подпираю
я небо ночное плечом...
— Фонарщик был должен зажечь,
да, наверное, спит,
фонарщик-то спит, моя радость...
А я ни при чем.

И снова он едет один
без дороги во тьму.
Куда же он едет,
ведь ночь подступила к глазам!..
— Ты что потерял,
моя радость? —
кричу я ему.
И он отвечает:
— Ах, если б я знал это сам...

<- предыдущая страница следующая ->