скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

Литературный дебют
ИРИНА НОРКИНА родилась на Алтае, в г. Барнауле. Окончила Московский университет. Работала в комсомольской печати. В настоящее время заведует отделом в «Крестьянке».
Рассказ «День рождения» — ее литературный дебют.

День рождения
Ирина НОРКИНА
Рассказ
Рис. А. ГРИШИНА.

Поляна сплошь заросла ромашками. На поляне стоит наш роддом, и изо всех его окон выглядывают женщины с младенцами на руках. Одна из них манит меня к себе. Господи, это же Петрова! Та, что в конце зимы умерла у меня на столе во время родов. На ватных ногах волокусь к ней. Хочу объяснить, что у нее была огромная потеря крови, что ее слишком поздно привезли и мы уже ничего не могли поделать... Но Петрова качает головой:
— Не нужно, доктор. Посмотрите...
Она протягивает мне голубой стеклянный колокольчик. В детстве точно такой же мама вешала нам с сестрой на елку. Колокольчик звенит так, что начинают ныть уши.
...В прихожей надрывается телефон. Сую ноги в тапки и, натыкаясь со сна на стены, бреду к тумбочке.
— Алло?
В трубке неразборчивая лавина звуков. Такой уникальной скороговоркой умеет изъясняться только один человек в мире — наша акушерка Лидочка.
— Натсана... женщину привезли... с патологией... Палсеменыч... машина выехала.
И бросила трубку, нахалка.
Пока я в ординаторской надеваю халат, Павел смотрит на меня скорбными глазами и оправдывается. Он искренне убежден, что все тяжелые случаи выпадают именно на его дежурства. Сложных операций Павел боится панически и всякий раз посылает за мной или за Антоном Петровичем.
— Понимаешь: тридцать три года, первые роды, недостаточность митрального клапана и узкий таз. По идее нужно кесарево, решил с тобой посоветоваться...
Это «посоветоваться» Павел выговаривает так вкрадчиво, что мне, без сомнения, часок предстоит «позагорать» в операционной. Естественно, начинаю злиться. Умный Павел, предупреждая события, делает ход конем:
— Натуль, ты замечательно выглядишь...
Грубая, беззастенчивая, наглая лесть. Но с точным прицелом: мне становится смешно, и злость улетучивается, как эфир.
— Ладно, эскулап, пошли смотреть больную.
Павел расплывается в улыбке и спешит открыть передо мной дверь. Ну что с ним поделаешь?
В предродовой кричит роженица. Кричит так, будто до нее на этом свете еще никто не рожал. Здоровенная, как кустодиевская купчиха. Будь здесь Антон Петрович, он бы на нее обязательно цыкнул. К сожалению, я не владею его лексикой и, посчитав у «купчихи» пульс, ограничиваюсь скучной и бесполезной нотацией:
— Прекратите сейчас же! Взрослая женщина и не можете взять себя в руки. Все у вас идет нормально.
На минуту она замолкает, но схватки начинаются снова, и уже на пороге я слышу:
— Ой, помогите! Ой, мамочка!
Санитарка тетя Маша ворчит:
— Не здесь мать-то поминать надо...
У Пашиной подопечной усталое, измученное лицо. Около нее дежурит Лидочка.
— Простите, доктор, вот наделала вам хлопот. — Женщина пытается улыбнуться, но улыбки не получается. Внезапно она хватает меня за руку и стискивает запястье холодными потными пальцами.
— Доктор, миленькая! Что хотите делайте, только ЕГО спасите. Доктор, миленькая...
И плачет. Отчаянно и беззвучно. Лидочка смотрит на меня умоляющими глазами.
— Успокойтесь, все будет хорошо, — убедительно говорю я и после обследования сообщаю, что ничего страшного нет, но стоит прооперироваться.
— Так будет лучше для ребенка, — делаю недвусмысленный нажим.
Она соглашается сразу, не раздумывая. Улыбаюсь и ободряюще похлопываю ее по руке: дескать, все как надо. Потом мы выходим с Павлом в коридор, и здесь уже не до улыбок.
— Срочно на стол! И звони на станцию, пусть пришлют еще крови. Родственники здесь?
Павел кивает.
Пока «экипируюсь» и мою руки, думаю о том, что было бы, если бы эту женщину привезли на час позже. Но перед операцией о таких вещах, наверное, думать не стоит.
Иду к операционному столу словно осужденная на эшафот. Во рту сухо, ноги в коленях подрагивают. (Потом это пройдет. В тот самый момент, когда операционная сестра подаст скальпель.)
Наш анестезиолог Нинуля уже на месте. Увидев меня, заговорщически подмигивает: недавно Нинуля облюбовала у меня в отделении палату. По знакомству я пообещала ей сына.
— Как у тебя?
— В ажуре. Можно начинать. Обрабатываю операционное поле. Ну, что ж, начнем!
Говорят, у меня руки счастливые. Кто знает? За семь лет работы у меня почти не было послеоперационных осложнений, и только два смертных случая: Петрова умерла от разрыва матки и еще одна молоденькая девчонка. Та — от сепсиса: подпольный аборт, и все... Спасти мы ее не успели. Жалко было ужасно. Лидочка три дня ходила с красными глазами.
— Зажим... Еще зажим... Кетгут...
Пашка мне ассистирует. Ассистирует прекрасно. Мог бы из него получиться толковый хирург. Если бы ему чуток смелости! При всем том к Павлу у меня отношение нежное. Два года назад его жена попала в автокатастрофу и повредила позвоночник. С тех пор Павел кружится как белка в колесе. Сам готовит, сам стирает, сам по магазинам бегает, сам дочку в детский сад водит. И страдальцем себя не считает. Когда начинает говорить о жене, глаза у него такими делаются... Персонал Павла обожает. А тетя Паша притаскивает ему со своего участка картошку и яблоки. Павел смущается, но берет...
— Ножницы... Салфетки большие, еще салфетки...
Смелая женщина: в таком возрасте, да с такими данными, и не побоялась... Только ты меня, голубушка, не подведи...
Кровь в ране темнеет, и меня прошибает холодный пот: сглазила, дура!
— Как пульс?
— Частит.
Голос у Нинули абсолютно спокойный, но тем не менее я понимаю, что наши дела плохи.
— Держишься?
— Ага, Наталья, ты только быстрее...
— Может, за Антоном послать?
Это Пашка. Мог бы сейчас и помолчать. Очень хочется треснуть его по голове ножницами, но этого делать нельзя, ограничиваюсь тихим шипением:
— Не скули! Отводи брюшину!
В детстве я жила у красивой широкой реки. Весной по большой воде катера пригоняли на лесопилку плоты. Усталые бородатые сплавщики пришвартовывали их к берегу и шли в чайную за поллитрой, а мы, уличная ребятня, с гиканьем прыгали на скользкие бревна и носились по ним, вызывая праведный гнев у лесопильского сторожа. Плоты пахли тайгой и талым снегом. Бревна качались, вертелись, уходили из-под ног и все норовили сбросить нас в колючую, зябкую воду, а мы, балансируя на шатких стволах, вопили от восторга и никогда не срывались, потому что не боялись сорваться...
— Отсос! Быстро!
Пока новорожденному обрабатываю! пуповину, он бессмысленно водит зрачками, горестно морщит личико и заходится в плаче. Для нас это пронзительное верещание звучит сейчас как Первый концерт Чайковского.
— Кетгут на брюшину... Сушить... Йод...
Выхожу из операционной, плюхаюсь на кушетку и гляжу в потолок. Потолок кружится. Кто-то дергает меня за плечо. Это Лидочка. Из потока, извергнувшегося из ее уст, я различаю одно слово «родственники». Мне стыдно. Вот у кого была жуткая ночь.
В вестибюле навстречу мне кидается высокий парень в модной замшевой куртке. За ним спешит полная моложавая дама, нелепо прижимая к груди огромную охапку сирени.
— Доктор, спасибо за Надюшу, за сына!
Вот те раз! А я-то приняла его за младшего брата.
— Скажите, она могла... С ней могло что-нибудь случиться?
Я молча киваю головой. Для парня это, по-видимому, неожиданность. Он стремительно отворачивается и закрывает лицо руками.
Его спутница протягивает мне цветы.
— Спасибо, Наталья Александровна, милая. Спасибо за все. С днем рождения вас...
Диагноз тут только один: прогрессирующий склероз — у меня сегодня, и правда, день рождения. Я утыкаюсь носом в тяжелые мокрые грозди. Сирень пахнет детством, именинными пирогами и еще чем-то забытым и приятным.
В ординаторской меня встречают тихим хором:
— С днем рож-де-ни-я!
На тарелках уже разложена закуска, и озабоченный Павел сосредоточенно разливает (видел бы главврач!) прозрачную жидкость.
Я раскланиваюсь, обцеловываюсь и скромно интересуюсь, когда же будут вручать подарки.
...Сквозь распахнутые настежь окна доносится перезвон первых трамваев, гулкий топот чьих-то шагов и ритмичное «вжик-вжик» — это дворники, позевывая, подметают асфальт.
Раздавленные усталостью, осоловевшие от рюмки спирта, мы сидим кто где и молчим. Слышно, как по коридору сестры развозят младенцев на первое кормление. Голодные младенцы пищат на разные голоса. А через несколько минут в палатах наступает благостная тишина, сотканная из сопения и причмокивания.
В девять ноль-ноль прибывает Антон Петрович. Этому событию предшествует волна легкой паники, которая проносится по всем пяти этажам вверенного ему лечебного заведения. Антон Петрович доводит до слез персонал, орет на больных, выписывает рецепты с ошибками, но рожать весь город и все окрестные села едут к нам. И это понятно. Наш главврач — акушер высочайшей квалификации, как говорится, хирург милостью божьей. Операции такие делает, что многим профессорам и не снились.
После обхода Антон Петрович требует меня в кабинет. Когда я вхожу, он кивает мне на огромное кресло с пошарпанной кожаной обивкой. Этот жест выражает у него высшую степень расположения. Обычно мне приходится довольствоваться табуреткой.
— Наслышан, наслышан. Поздравляю. И шовчик аккуратный. Только позволь спросить, зачем это ты на нем бантик завязала?
— На счастье, — отвечаю я, преданно глядя главврачу в глаза и соображая, не пора ли мне уже пересесть на табуретку. Он хмыкает, нагибается над столом и долго ворошит какие-то бумаги, так что некоторое время передо мной маячит лишь его белый колпак, прикрывающий лысину.
— Сколько стукнуло-то?
— Уже тридцать один.
— Надо же! — удивляется Антон Петрович.
Он откидывается на спинку кресла, скрещивает на толстом животе руки с короткими сильными пальцами и внимательно рассматривает меня, словно видит в первый раз.
— Ты когда к нам после института пришла, я аж испугался, думаю, как же такая пигалица работать будет. У нее же сил не хватит поворот на ножку при поперечном сделать. А вот надо же... Заведует отделением, вполне приличный хирург...
Антон Петрович переводит взгляд куда-то за мою спину.
— Да, Наталья, жизнь идет, идет и однажды, понимаешь, кончается...
Мы молчим. И мне вдруг становится до слез его жалко. Какой же он старенький, наш грозный Антон.
— Чего это ты? — Антон Петрович подозрительно вглядывается мне в лицо.
— Да так...
Пауза.
— Ты ведь у нас в коммуналке живешь?
— Да.
— Не обещаю, но постараюсь. А сейчас катись отсюда. Отоспись, в парикмахерскую сходи, а то чучело чучелом... Да, совсем забыл, это тебе, подарок...
Он неловко сует мне в руки сверток. Я заранее ужасаюсь. Вкус у нашего главврача специфический. Выходя из кабинета, разворачиваю бумагу. Ну так и есть: настенное панно «Писающий мальчик».
В коридоре меня поджидает Нинуля. Я сообщаю ей, что отпущена самодержцем на волю, и вручаю ключи от моей комнаты на случай, если кто-нибудь из гостей надумает прийти пораньше.
...Зеленели газоны, все сплошь в веснушках одуванчиков. В пушистых водяных усах поливальной машины плясала радуга.
Я плюхнулась на мягкое, нагретое солнцем сиденье троллейбуса. От легкого покачивания сами собой стали закрываться глаза.
Возвратил меня к действительности рыночной тональности голос:
— Совсем бессовестная молодежь пошла. Вишь, притворяется, что спит, — только бы пожилому человеку места не уступать.
Я открыла глаза. Передо мной стояла могучая тетка вполне детородного возраста. Я молча встала. Тетка оккупировала мое сиденье, естественно, не поблагодарив и продолжая поносить «нынешнюю молодежь».
Как правило, в нашем лечебном учреждении такие беспардонные тетки становятся прямо-таки ягнятами и со смиренной кротостью заглядывают в глаза лечащему врачу. Парадокс, да и только.
Когда я вышла из троллейбуса, ноги сами понесли меня к «Детскому миру». Там я подарила себе игрушечного тигра, которого заприметила уже давно. Он был лихого желтого цвета, в оранжевых полосках, с улыбающейся зеленоглазой мордой. Вот так, с тигром под мышкой, я пошла на мультики, потом в кафе-мороженое, потом гулять в парк. В парке было много влюбленных, и это навело меня на мысль, что пора нам достраивать родильное отделение.
Когда я вошла к себе домой, меня встретила Нинуля, облаченная в мой фартук и с кухонным ножом в руке.
— Где тебя носит? — довольно невежливо спросила она и погнала меня делать салат.
А потом мы праздновали мой день рождения. Мне дарили подарки и говорили хорошие слова.
Раздвигая локтями гостей, подошел красноликий развеселый Павел и заорал:
— Натка, я тебя люблю!
Я ответила ему, что это чувство между нами взаимно. Я ела, пила вино, смотрела, как танцуют мои гости, и чувствовала, что до слез люблю и Пашку, и Нинулю, и Антона Петровича, и Лидочку, и ту женщину, которой делала кесарево, и ребенка Нинули, которому еще предстояло родиться.


ВЫ СПРАШИВАЛИ

о Расе и ее докторе

Напомним: в очерке «Операция» («Крестьянка» № 10 за 1983г.) шла речь о единении людей, бросившихся на помощь трехлетней девочке, в результате несчастного случая потерявшей обе ножки. О врачах, чей подвиг завершил этот единый порыв.
Сложнейшие операции по реплантации проводятся хирургами Всесоюзного научного центра хирургии, в котором работают опытнейшие специалисты.
Расу оперировал, девять часов не отходя от операционного стола, хирург этого центра Р. О. Датиашвили.
Только-только вышел номер журнала с очерком, как в редакцию полетели письма.
«Дорогая Крестьянка»!
Расскажи, пожалуйста, подробней о Расе. Мне бабушка принесла журнал, и я прочитала о ней. Я очень хочу, чтобы ее ножки зажили и она снова стала ходить!»
Сенокосова Наташа, 11 лет.
г. Пермь.
«Не смогли равнодушно отнестись к судьбе крестьянской девочки. Затронула нам душу статья из десятого номера «Крестьянки». Расскажите, пожалуйста, о дальнейшей судьбе Расы. А нашей медицине, вам лично, уважаемые доктора, за ваши щедрые души, чуткие сердца, золотые руки — низкий поклон».
Петрова В. В., мать троих детей.
Село Станковатое Кировоградской области.
Написала в редакцию читательница Екатерина Зязюля из села Деткаущизна, заключив письмо такими словами: «В нашей стране человек протягивает руку, чтобы помочь другому в беде, как друг, товарищ, брат».
Авторы многих писем обращаются непосредственно к доктору Датиашвили.
Здравствуйте, уважаемый доктор Рамаз Отарович!
Очень хотелось выразить Вам свою материнскую признательность сразу после передачи «Здоровье», но не знала, куда написать. И вот получила журнал «Крестьянка». Прочитала очерк «Операция». Сколько читала, столько плакала. Я воспитываю сынишку одна. Ему шесть лет. Мне не пришлось пережить такую трагедию с ребенком, но я мать, я все понимаю. Еще раз выражаю Вам сердечную благодарность за Расу, чужую для меня девочку, за мужество, с которым Вы, уважаемый Рамаз Отарович, и Ваши коллеги согласились на такой риск. Спасибо всем хирургам, спасавшим эту девчушку. Желаю вам всем, доктор, огромных успехов в труде нелегком, но почетном».
Ольга Озерова.
Саратовская область.
«Дорогой мой сынок, хирург Рамаз Отарович!
Какие у Вас золотые руки! Пусть они всегда будут добрыми, мягкими, умелыми, чтобы всегда служили они для спасения людей!»
Пенсионерка Капилюшова М. А.,
г. Омск.
«...Прочитала статью «Операция». Не могла читать ее без слез за столь большую беду девочки и страдания ее родителей. Меня и моих соседей очень взволновала судьба Расы. Мы всей бригадой не один раз прочитали эту статью. Рамаз Отарович — это настоящий исцелитель! Желаем ему никогда не болеть, всегда чтобы у него было хорошее настроение и чтобы он жил вечно для спасения людей!» — это строчки из письма читательницы Л. А. Гонтарь из Крымской области.
К сожалению, невозможно подарить Рамазу Отаровичу и его коллегам вечную жизнь, но нет сомнения, что добрые дела действительно вечны. Как круги по воде расходятся вести о них во все стороны, захватывая и покоряя на своем пути души людские.
Читательница Захарьящева из Рязани рассказывает о людях, что не раз приходили на помощь ей самой, когда случалась в ее жизни беда. Это и доктора Патрушева Галина Николаевна из Можайска, и Тихонов Анатолий Матвеевич из санатория «Кирицы», что в Рязанской области, лечившие сынишку Захарьящевой, когда у него обнаружился костный туберкулез. Это и девочка Лена Алькова, которая, увидев, что десятилетняя дочь Захарьящевой упала в глубокую яму и не может выбраться, побежала за взрослыми, созвала их на помощь, и ее подружка была спасена. Это, наконец, соседка Мария Ивановна, которая взяла на себя заботу о двух дочерях Захарьящевой. когда та попала в больницу...
Несомненно, у каждого из нас есть имена, которые мы произносим с особым теплом, с особой благодарностью. Есть на свете и те, кому сделали добро мы сами. Мы непременно будем рассказывать на страницах нашего журнала о добрых людях и добрых делах, «...чтобы люди читали об этом и были теплее друг к другу».
А сейчас, выполняя желание всех, кто откликнулся на нашу публикацию, скажем несколько слов о Расе и ее докторе.
Впервые я увидела Расу полгода тому назад в московской больнице № 51.
Девочка озабоченно искала шапочку своей новой куклы, то заглядывая под кроватку, то бегая по палате. Наконец шапочка нашлась. В этот момент в коридоре раздался звучный мужской голос, и Раса бросилась к двери. Еще секунда — и она была рядом со своим другом — «доктором Романом», как она на свой лад переименовала Рамаза Отаровича. Видно, что дружба у них крепкая: Раса готова ни на шаг не отходить от этого высокого, сильного молодого человека в белом халате. Рамаз Отарович старается говорить с ней строгим голосом, но глаза его полны доброты: он искренне привязан к своей крошечной пациентке. Привычным жестом он то и дело поглаживает ее светлую головку, доверчиво прислонившуюся к его колену, расспрашивает Расу о ее делах, просит принести что-то из палаты, и, когда девчушка отправляется выполнять его поручение, он поторапливает ее: «Скорее, скорее, Раса! Бегом, бегом!» Малышка, оглянувшись на доктора, бегом бежит в палату. Рамаз Отарович сосредоточенно смотрит ей вслед. На мой вопрос: «Как вы относитесь к Расе?» — смущенно улыбнулся: «Не знаю, как сказать... Это уже что-то родное, бесконечно дорогое...»
...Хочу обратить внимание наших читателей на «географию» откликов, пришедших в редакцию. Тут и Крым, и Рязань, и Омск, и Пермь, и Хачмас — в разных концах нашей многонациональной Родины сердца людей отозвались на чужую беду. Не потому ли, что «чужой» у нас беда не бывает? Едина семья народов, едины радости наши и беды.
Словно подтверждая это единство, сидят у кроватки Расы... куклы: Дед Мороз из Молдавии, матрешка из Симферополя, Чебурашка из Смоленска, маленькая куколка из Эстонии... Куклы, игрушки со всех концов страны! Последняя посылка пришла из солнечного Узбекистана: в ней были нарядное национальное платьице для Расы и тюбетейка для ее любимого доктора.
Мать Расы, Вита, немногословна, сдержанна, выглядит усталой. Но как преображается ее лицо, когда она улыбается Расе, своей заново рожденной дочурке.
Сейчас Раса уже снова дома. Но и в Литве она находится под постоянным наблюдением врачей.
Литовский молодежный журнал «Яунимо грятос» в 1975 году учредил особую медаль — «Медаль маме», чтобы награждать ею тех матерей, чьи сыновья или дочери совершили подвиг во имя человечности.
Отбор идет строгий: за все годы существования медаль вручали всего четыре раза. Четвертый раз — матери врача Рамаза Датиашвили, Мери Даниловне Датиашвили. Так за пределами Литовской республики медаль утверждает братство народов Страны Советов.
Как сказал нам главный редактор журнала Витаутас Вараускас, сейчас журнал из номера в номер печатает «Повесть о доброте» — в ней упоминаются имена всех участников спасения маленькой девочки. Их оказалось шестьдесят четыре, шестьдесят четыре звена цепи, имя которой Доброта.
Алла КЛИМОВА
«Смотрите, я уже хожу!»
Фото С. КУЗНЕЦОВА


ТВОИ ЗАРУБЕЖНЫЕ ПОДРУГИ

ПАМЯТЬ - КОЛОКОЛ

Несколько лет назад в Праге я попала на выставку рисунков детей — узников концлагеря Терезин. Страшно было смотреть на эти рисунки. Хотя ничего страшного в них не было, наоборот: солнце, похожее на растрепанный подсолнух, убегающая тропинка, звезды на ночном небе, какие-то огромные, невиданные растения, птицы. И. наконец, самое простое, в чем этим детям было отказано: игрушки, тарелки, полные еды, мороженое...
То был мир ребячьих грез, надежд, воспоминаний. Ушедший мир. Потому что почти никого из маленьких художников не осталось в живых.
Одного из этих мучеников, чьей рукой водила отчаянная надежда выжить, вырваться из ада, изобразила Мария Ухитилова. чешский скульптор, профессор, создав статую мальчика в полосатой одежде узника. Статуя эта установлена в Терезине. Она называется «Первый день в аду». И воплощает в себе центральную тему творчества Ухитиловой — тему детства, изуродованного войной.
Сразу же после победы над фашизмом возник у Марии Ухитиловой замысел: создать памятник детям — жертвам второй мировой войны. Но прошли долгие годы — она преподавала в детской художественной школе, участвовала в выставках, — прежде чем решила, что расскажет о детях деревни Лидице, ставших жертвами чудовищной расправы гитлеровцев. Лидицких детей зовут в Чехословакии «детьми нации».
Полтора года Мария изучала материалы трагедии, стала частой гостьей в деревне. Через сухие строки документов, через взволнованные свидетельства очевидцев открывалась страшная правда.
...Деревню Лидице казнили. Это было 10 июня 1942 года. Мужчин расстреляли — сто семьдесят три человека. Расстреливали их долго, по десяти, но никто не попросил пощады. Женщин загнали в сарай. Детей сначала хотели увезти в концлагерь, а потом отравили газом в душегубке — сорок две девочки, сорок мальчиков. Старшей было шестнадцать, младшему год. Вспоминают, как отчаянно кричал чей-то ребенок: «Мама, не отдавай меня!»
(Через сорок лет, увидев эскизы памятника Марии Ухитиловой, маленький мальчик Михаил напишет: «Не хочу, чтобы была война, чтобы меня отобрали от мамы, как детей из Лидице!»)
У Марии есть скульптура «Лидицкая мать»: худенькая женщина, а силуэты детей словно вырезаны у нее на теле. Это как бы негатив барельефа. Старший прижался к коленям, младший замер у груди. Это дети, превратившиеся в тень, в воспоминание, не существующие уже дети...
Лидицким матерям, кто остался в живых, уже много лет. Морщинисты их лица, выплаканы глаза. И только их дети навсегда остались детьми. Какими могли бы сейчас быть внуки и правнуки этих старых женщин?
Одна из них, Франтишка Гроникова, просила перед смертью, чтобы Мария сделала памятник. Ухитилова обещала.
...В лидицком музее среди десятков фотографий я нашла Франтишку Гроникову. Лицо старой крестьянки, повязанный платок. А рядом — мраморная стела, и выбиты на ней имена погибших детей. Против фамилии Грониковых пять имен: Зденек, Марта, Вожена, Зденка, Йозеф.
Мария Ухитилова не стремится к портретному сходству, хотя это возможно: сохранились старые фотографии. Одна из лидицких матерей призналась ей, что если на памятнике будет точный портрет ребенка, то она просто не сможет уйти от него.
Мы сидим в мастерской. Передо мной эскиз памятника. Семьдесят две уже законченные фигуры. Их будет восемьдесят две — столько, сколько погибло маленьких жителей Лидице.
Вглядываюсь в лица, отличаю такие милые, такие узнаваемые детали: растрепавшаяся косичка, полуоткрытый детский рот, неуклюже расставленные ножки самого младшего, годовалого...
Вот маленькая девчушка жмется к старшей. Хрупкая это защита, но все же защита. Другой не дано. Кто-то из подростков накинул пальтишко на плечи малыша. Почти все босы, в рубашонках, платьицах, в том, что успели накинуть в то утро...
А этот малыш совсем не боится. Что-то в траве привлекло его внимание, и вот уже с легкостью, присущей только детству, сбрасывает он с себя кошмар происходящего. У старших не так. Они понимают.
Мария — сама мать и бабушка. Она говорит о детях Лидице, как о родных, живых: «Она простужена, — и показывает на фигуру девочки в платке, прижавшей руку к горлу. — Вся в своей боли. Даже толком не понимает, что происходит».
И быстро-быстро, чтобы не сдал, не дрогнул голос, добавляет: «Когда их уводили на казнь, они уже все были больны, все температурили».
В мастерской скульптора побывали многие. И многие, войны не знавшие, впервые здесь осознали, что такое война, что такое увидеть своего ребенка в ряду смертников и быть бессильным помочь ему, спасти, заслонить.
У Марии бывают люди из всех уголков Чехословакии, из разных стран — Японии (на столике в мастерской — книга о Хиросиме), Норвегии, Швеции, Канады, Вьетнама, из нашей страны. Тысячи писем, откликов. Самые разные люди: бывший узник Освенцима, ленинградская учительница, шведский моряк, профессор-историк из Швейцарии.
Л. РОВНЯНСКАЯ


ХОЗЯЮШКА
ВО САДУ ЛИ, В ОГОРОДЕ

НАША СТАРАЯ ЗНАКОМАЯ
В середине июня самое время сеять редьку. Однако что-то не жалуем мы нынче этот корнеплод. Так себе, самую малость отводим под него на огороде. А зря. Ведь редька не просто овощ, не просто продукт, а настоящая аптека с грядки. Тут и витамины, и полезная клетчатка, и минеральные соли, и эфирные масла... Возбуждает аппетит, улучшает пищеварение, действует как мочегонное и желчегонное средство. А чего стоят «редечники» — подобие домашних горчичников, только, пожалуй, покрепче, приготовленные из тертой отжатой редьки, выложенной между двумя слоями ткани. Или, скажем, старинное народное средство от кашля: мед, настоянный в выдолбленном корнеплоде. А еще есть в редьке ценный фермент — холин, который сдерживает накопление холестерина в крови.
Ну, хорошо, даже если не за целебность — разве не за что больше ценить этот овощ? От деликатесных салатов современной кулинарии — редька с яблоками, редька с грецкими орехами, чесноком и лимонным соком — оглянемся в прошлое. Там найдем немало старинных русских кушаний: редька в меду, редька с квасом... Когда на Руси еще и про картошку не знали, редьку ели чуть не каждый день — готовили из нее тюрю. Про редьку написано — где бы вы думали? На пирамиде Хеопса в Египте! Причем древние египтяне ценили не только ее корень, но и семена: из них получали растительное масло.
Итак, решено: сеем редьку. Тем более что сейчас, в июне, время для посева самой хорошей редьки — зимней. Той самой, которая до весны сохраняется отлично. Она бывает чаще всего двух сортов: зимняя круглая белая и зимняя круглая черная. На вкус первая острее, вторая послаще. И та и другая неприхотливы, растут повсеместно, хотя больше любят легкий супесчаный чернозем и рыхлые, хорошо обработанные суглинки.
На грядках редьку можно разместить там, где уже выросло что-то раньше и может быть убрано: салат, лук на перо. Почву обработайте мотыгой, а если земля слишком сильно уплотнилась, перекопайте ее и разровняйте граблями. Удобрения вы, вероятно, уже вносили под предыдущую культуру.
Если хотите иметь крупные корнеплоды, размещайте семена редко. Между рядами оставляйте 45—50 см, а в ряду рассчитывайте так, чтобы потом, после прореживания, всходы располагались по одному, и не гуще, чем через 10—20 см. Лучше всего сразу кидать в борозду семена на этом расстоянии гнездами — по 2—3. Потом будет легче проредить — просто оставьте в каждом гнезде по одному растению. Глубина заделки на глинистых почвах — 2 см, на легких супесчаных и черноземах — 3—4 см. Сверху хорошо бы засыпать борозды перегноем.
Насчет полива при посеве — те же правила, что и для других семян: сверху лучше не поливать, чтобы не образовалась корка. Почва должна быть влажной до посева — либо от дождя, либо от полива.
Время летнее, тепло, так что всходы появятся быстро. Вот тогда и займитесь прореживанием. И лучше сделайте это за два приема, вначале оставьте между растениями 6—7 см, а потом, когда всходы оформятся и можно будет выбрать самые сильные, удалите все лишние.
Поливайте всегда только из лейки с ситечком.
Рыхлить почву начинайте сразу после появления всходов — сначала совсем мелко, потом поглубже, на 3—5 см. Когда корнеплоды начнут утолщаться, подсыпьте под растения немного перегноя.
Сразу, как только появляются всходы, на них нападают крестоцветные блошки — мелкие прыгающие жучки. Они грызут крохотные листочки и могут погубить слабые растения. Самый простой способ борьбы — отпугивание блошек просеянной золой. Из марлевого мешочка опыляйте ряды всходов каждые 5—7 дней, чтобы зола все время держалась на листьях. Полезно добавить в нее равное количество табачной пыли. Применяют еще и такой способ: намазывают лист плотной бумаги или картона чем-нибудь клейким и проводят им по рядкам растений в разных направлениях. Блошки прыгают и прилипают к листу.
Позже, когда растения окрепнут и их листья огрубеют, этот вредитель уже не так страшен. Зато нападает другой: бабочка-белянка. Она откладывает яички на листья, и появляющиеся из них гусеницы так обгрызают листья, что от них подчас остаются только палочки-черешки. С этими вредителями тоже можно бороться без ядохимикатов. Испытайте, например, отвар помидорных листьев: килограмм зеленой измельченной ботвы кипятите полчаса на малом огне в трех литрах воды. Когда отвар отстоится, процедите его и храните в закупоренной стеклянной посуде. Перед употреблением разбавьте водой (в три раза). Опрыскивайте на ночь, добавляя на 10 литров разбавленного раствора 40 г хозяйственного мыла — чтобы блошки прилипли. Такой отвар хорош и для обработки капусты, которая приходится редьке «родственницей» и потому имеет некоторых общих вредителей.
Или вот еще отвар горькой полыни: 1 кг хорошо провяленной травы прокипятите 10—15 минут в небольшом количестве воды, охладите, процедите, добавьте воды до 10 литров и те же 40 г мыла. Гусеницы белянки (в том числе и на капусте) гибнут от такого состава через 2—3 дня. Еще проще сделать лопуховый настой: надо мелко порубить листья лопуха, заполнить этой массой ведро на треть, залить доверху водой и настаивать 3 дня. Как только начнут летать бабочки (в первую очередь они появляются над капустой), опрыскивайте растения этим настоем раз в неделю 3—4 раза в день.
От вредителей вы таким образом избавитесь. Ну, а поздний (летний) срок посева и редкое размещение растений на грядке — верный залог того, что редька не пойдет в стебель, не будет цвести, а даст крепкие крупные корнеплоды. Кстати, вот вам совет из старинных книг по овощеводству: если в сентябре некоторые корни в почве слегка расшатать, они станут еще толще. У особо удачливых огородников редька достигала фантастических размеров: бывало, один корнеплод весил целый пуд!
Убирают зимнюю редьку как можно позже, перед сильными заморозками. Храните ее в погребе, где поддерживается температура плюс 1—2 градуса, во влажном песке.
В. ЩЕРБАКОВА, агроном.

ПОЧТА АГРОНОМА

ЧТОБЫ ОГУРЦЫ НЕ БОЛЕЛИ
«Вот уже три года как пропадают у меня огурцы на грядке: вдруг покрываются белыми пятнами или начинают желтеть кончики листьев, потом засыхают совсем. Пробовала опрыскивать бордоской смесью, хлорокисью меди, но безрезультатно.
Р. ЦВЕТКОВА. Ростовская область».
Ваши огурцы повреждены мучнистой росой — очень распространенным грибковым заболеванием. Возбудитель его поражает растение с самого начала роста, особенно при частом выпадении росы и при повышенной влажности воздуха.
Грибок зимует на остатках больных растений в саду, на некоторых дикорастущих и сорных (осоте, подорожнике). Весной он заражает молодые листья и стебли культурных растений, в частности огурцов и других тыквенных.
Меры борьбы с мучнистой росой предлагаем такие:
1. После уборки урожая удалите с гряд и уничтожьте растительные остатки сорняков, которые могут быть переносчиками заболевания.
2. Осенью глубоко перекопайте почву.
3. Возвращайте огурцы на прежнее место в огороде не раньше чем через 3—4 года.
4. При появлении первых признаков мучнистой росы опрыскивайте растения коллоидной серой (30—80 г на 10 л воды) при норме расхода жидкости — 5 л на 100 кв. метров площади. При сильной зараженности обработку надо повторять через каждые 7—8 дней.
5. Используйте для опрыскивания настой коровяка (1 кг коровяка залейте тремя литрами воды и настаивайте 3 дня. затем процедите и разведите литр настоя тремя литрами воды).
6. Хорошее средство для опрыскивания растений также молотая сера.
7. Тщательно промывайте обработанные плоды теплой водой, чтобы на них не остались химические препараты.
8. В заключение — такой совет: выбирайте устойчивые к мучнистой росе сорта огурцов: «алтайский ранний 166», гибрид «старт 100», «изящный».

МОКРИЦА, БЕРЕГИСЬ!
«Моя бабушка замучилась с мокрицей в огороде. Так называют в наших краях сорняк, который как бы стелется по земле и быстро размножается. Он покрывает клубнику, грядки с помидорами и огурцами...
Светлана СКОРАЯ,
г. Васильков, Киевская область».
Бороться с сорняками, в частности с мокрицей, можно различными агротехническими средствами. Во-первых, прополка. Конечно, это довольно трудоемкая работа, но самая действенная, если проводить ее вовремя и правильно. Наибольший эффект дает ранняя прополка, когда сорняки еще не успели завязать семена... Выполотую траву надо обязательно убрать с участка, иначе семена сорняков могут доразвиться в кучах, осыпаться и вновь засорить почву.
Далее: озимая перекопка. После уборки урожая перекопайте участок и под зиму оставьте его чистым от сорняков. Весной дождитесь, когда на нем начнут появляться сорняки (а мокрица — это ранний сорняк), и вновь перекопайте. После этого можете сажать овощи. Это, конечно, хлопотно, но зато хорошие результаты обеспечены.
В. СМИРНОВА

<- предыдущая страница следующая ->