каморка папыВлада
журнал Костёр 1987-07 текст-3
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 25.04.2024, 13:51

скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

Приключения Ивана Звездышкина на планете Синелябр
Глеб НАДЕЖДИН
РАССКАЗ
Рисунки Г. Ясинского

Здорово учиться только в одной школе! Растешь себе и умнеешь понемножку в привычной обстановке. И твои друзья растут вместе с тобой. Учителя к тебе привыкли. Роботы-няньки на колесиках тебя знают: мигают приветливо лампочками или гоняются за тобой со шваброй по коридору, если что-нибудь натворил...
А вот я несколько месяцев провел вдали от дома. Даже не знаю, как я теперь, после возвращения, смогу учиться. А почему, вы поймете сами.
Мой папа — артист галактического цирка. Он часто улетает на гастроли. Слышали о знаменитом цирковом номере «Человек-птица»? Его придумал и исполняет мой папа. Берется обыкновенный синхрофазотрон — ускоритель элементарных частиц. Папа залезает в его камеру, и ускоритель включают. Раскрутившись почти до скорости света, папа уменьшается до размеров элементарной частицы. По сигналу ассистента камеру приоткрывают. Папа в виде совершенно неразличимой точки вылетает из ускорителя, без труда пролетает сквозь планету и благополучно выскакивает на другой ее стороне. А там бурной овацией его встречают толпы восторженных зрителей. Страховочный тросик, к которому привязан папа, не дает ему улететь в космос. Папа проделывал свой трюк уже сотни раз и всегда с огромным успехом. Приглашения выступить сыпятся со всех сторон Вселенной.
У моей мамы работа тоже очень непоседливая. Она — космолингвист. Специалист по языкам других планет. Помимо всех земных языков она знает еще несколько сотен инопланетных. Папа даже иногда говорит, что мама знает столько языков, что и сама уже не помнит сколько.
Космолингвистов в нашей части космоса не так уж и много, поэтому маме тоже часто приходится летать в командировки.
Больше всего на свете моих родителей заботит мое будущее, особенно мое образование. Раньше, пока они летали в командировки в пределах Солнечной системы, кто-нибудь из них обязательно оставался со мной дома. Но когда папа собрался на галактические гастроли и мама полетела с ним, они сначала собирались оставить меня в школе на Земле. Потом вдруг вспомнили — они-то улетят на несколько месяцев, а на Земле за это время пролетит несколько лет! Получалось, что я проведу свои лучшие годы без родителей. Мама схватила меня в охапку и прижала к себе: «Не оставлю!»
На следующий день я в последний раз пришел в школу, в которой провел семь лет и в которой знаю все щели и закоулки. Я встал перед классом и объявил, что улетаю вместе с родителями. Разразилась буря.
— Ура! Звездышкин улетает!!! — радостно закричал кто-то, но тут же извиняющимся тоном добавил: — Я хотел сказать, везет же тебе!
Ребята обступили меня и принялись забрасывать вопросами, выяснять куда, зачем, да почему. А под конец они завалили меня кучей вымпелов и значков.
— Можешь оставить себе, а можешь подарить ребятам с другой планеты.
Когда я выходил из школы, начало темнеть. Я остановился. Окна школы светились, и я отчетливо видел учителей и ребят в кабинетах. Вокруг меня тихо падал декабрьский снег. Я высунул язык, чтобы поймать снежинку, и случайно коснулся щеки. Щека была соленой и мокрой.
«Так просто, — подумал я. — Попрощался и ушел. Вот и все».
Утром наши вещи были собраны, и мы поехали на космодром.
В звездной системе Ультра-Кита, куда отправился галактический цирк, 12 планет с развитыми цивилизациями. Родители решили отдать меня в школу на планете с красивым названием Синелябр. Папа слышал, что на этой планете детей обучают каким-то особым и быстрым способом.
Прямо из синелябрского космопорта папа позвонил в ДЕДСЕД (департамент детских дел).
— Угу? — спросила диспетчер. (На Синелябре так говорят вместа «алло»).
— Я приехал в командировку и хочу оставить сына на три месяца в школе.
— Ага! — ответила диспетчер и сообщила адрес.
Мы остановили пролетавший мимо летающий блинчик и отправились по адресу. Вскоре блинчик опустился на небольшую площадку посреди красивого парка у дверей невысокого здания цилиндрической формы. Папа оставил меня в совершенно пустом коридоре, а сам скрылся за дверью с табличкой: «Директор». Минут через пять он выглянул и поманил меня пальцем.
— Эге! Вот и наследник! — радостно приветствовал меня толстенький человечек в ослепительно белом комбинезоне.
— Тоже, наверное, мечтаешь стать частицей? — спросил он и схватил мою руку. Толстяк сразу мне понравился. Согласитесь, нечасто можно встретить добродушного и веселого директора.
— У нас лучшие школы в галактике! — заявил он и принялся расхаживать по кабинету, засунув руки в карманы брюк. — Мы готовим самых знающих людей во Вселенной! Экспериментальная школа! Широчайшие познания во всех областях! И мое... — он вытащил руку из кармана и поднял палец. Прорезь мгновенно срослась, и кармана как не бывало. — ...великое достижение химии.
— А почему такой худенький? — вдруг воскликнул директор и, подскочив ко мне, принялся меня ощупывать. — Ндаа... — покачал он головой. — Наверное, учишься неважно?
— П-почему? — смутившись, спросил я и протянул ему аттестат. Директор небрежно кинул его на стол.
— Ну-ну! Ничего! — он ободряюще похлопал меня по плечу. — Просто у нас поговорка такая есть: «Ученый толст, а неуч — худ!»
Мы с папой (папа у меня высокий и худой) переглянулись и покраснели.
— Ничего! Ничего! — снова сказал директор. — Мы отдадим тебя в десятый класс, что соответствует у нас 12-летнему возрасту. А чтобы ты не очень отставал от одноклассников и быстро наверстал упущенные знания, наши учителя создадут для тебя ускоренную программу обучения. Уверяю, через три месяца вы не узнаете своего сына! — пообещал директор моему папе.
Проводив папу до блинчика и попрощавшись, я вернулся в школу. Меня ожидал учитель — дородный мужчина в таком же, как у директора, комбинезоне. Мы остановились перед белой, как и стена, дверью. Створки двери бесшумно разъехались в стороны.
— Вот твой класс, — шепотом сказал учитель.
Хорошо, что он меня предупредил! Сам бы я ни за что не догадался! Я бы подумал, что это — спальня или больничная палата. На надувных кроватях спали человек десять мальчиков.
Учитель подошел к пустому углу и нажал на стене кнопку. Как будто из ничего, надулся большой прозрачный пузырь. Спустя мгновение он принял форму кровати с подушкой и одеялом и потерял прозрачность.
— Твое рабочее место. Вещи поставишь в шкафчик. — Пожелав хорошо устроиться, учитель вышел. В классе было тихо. Никто не пошевелился, ни одна голова не поднялась от подушки. Только посапывали торчавшие из-под одеял носы.
Спать мне не хотелось, но больше делать было нечего. Никаких видеофонов, никаких телестен! Только кровати, да тумбочки!
«Тоска! Как в больнице!» — подумал я. И вдруг замер от неожиданности. Прямо на меня глядел глаз мальчика с соседней кровати. Глаз моргнул два раза и закрылся. Немного погодя, он открылся снова и уставился на меня.
— Скажите, пожалуйста, у вас тихий час? — быстро заговорил я.
Мальчик приоткрыл второй глаз.
— А... — вдруг сказал он без всякого выражения. — Новенький...
— Меня зовут Ваня Звездышкин! — представился я. — А вас?
Вместо ответа мой сосед тяжело вздохнул. Получилось что-то вроде «Оф» или «Уф».
— Как вас зовут? — повторил я громче.
Мальчик опять тяжело вздохнул.
— А!— догадался я. — Вас зовут Оф?
Позже я узнал, что у моего соседа было более сложное имя — Ортофенилен. Он для краткости зовет себя Оф. Выдохнул воздух — и все! И говорить ничего не надо! В этой школе все сократили свои имена. Например, через две кровати от меня мальчика звали Пчхи-Пчхи. Когда к нему обращаешься, нужно два раза чихнуть, и он отзовется.
Я ждал, что Оф спросит меня, откуда я взялся, но он только хлопал, как филин, глазами. Тогда я сам сказал ему, что прилетел с Земли и что мой папа работает в цирке.
За моей спиной кто-то захихикал. Я быстро повернулся. Оказывается, пока мы разговаривали, все мальчики проснулись и разглядывали меня. Они были похожи друг на друга, как близнецы, — круглые головы, щекастые физиономии.
— Ребята! Я — новенький! Землянин! А здесь что, спальный корпус?
— Во дает! — пропищал рыжий толстяк у окна.
Я схватил пакет с вымпелами и значками и начал раздавать их ребятам. Но это их нисколько не заинтересовало. Они вежливо повертели в руках мои подарки, а потом положили их на тумбочки.
— Учителя идут! — Крикнул вдруг кто-то. Все шмыгнули под одеяла.
Двери бесшумно раскрылись, и пятеро учителей вкатили столики, уставленные пластиковыми кастрюлями и тарелками. Из кастрюль валил пар. Запахло обедом.
— Это что еще такое? — нахмурился один из учителей, увидев меня одетого в центре класса. Но в этот момент пронзительно зазвенел звонок. Мальчики, как по команде, вынырнули из-под одеял и уселись на кроватях.
На тумбочках появились ложки, вилки и коробочки с пилюлями... Мальчики проглотили по две пилюли и с жадностью набросились на еду.
На мою тумбочку тоже поставили тарелку с супом. Настроение у меня совершенно испортилось. Без всякого аппетита я поболтал ложкой в супе.
В это время в класс вошел директор и направился ко мне.
— Как тебе у нас понравилось? — спросил он.
— Ничего, — соврал я.
— Сегодня учиться не будешь. Начнешь завтра, когда наши специалисты приготовят для тебя особые пилюли ускоренного обучения.
На нашей планете обучают с помощью специальных пилюль. В них заложены глубокие знания по всем предметам. Съел пилюлю — получил знания по астрономии или биологии. Съел другую — запомнил формулу по математике. Ученику остается только хорошенько переварить полученные знания.
После обеда, то есть урока, весь класс отправился в парк. Там рядом с голубым бассейном я увидел футбольное поле. Честное слово! Настоящее футбольное поле! Никогда бы не подумал, что эта прекрасная и древняя земная игра известна за пределами Солнечной системы! Схватив валявшийся на траве мяч, я побежал на поле.
Несколько минут я в одиночестве носился около ворот. Все остальные ребята разбрелись по парку. Никто ни во что не играл. Только несколько худеньких малышей тихо копошились в песочницах.
Невдалеке, у гимнастической стенки, я заметил Офа. Держась за перекладину, он надувал свой живот.
— Прогулка после еды способствует лучшему знаниеварению! — заметил он, когда я подошел.
— Послушай, Оф, — начал я и тут же осекся. Это был вовсе не Оф, а какой-то другой мальчик. У Офа волосы были темные, а у этого рыжеватые. — Извините... Простите... Как вас зовут?
— Кекс, — ответил мальчик, продолжая надувать живот.
— А вы умеете играть в футбол? — спросил я.
Кекс снисходительно взглянул на меня.
— Конечно, умею. И получше некоторых.
— А удар «сухой лист» знаете?
Я положил мяч на землю, замахнулся и ударил так, чтобы он, сделав дугу, попал в ворота. Мяч ударился в штангу и отскочил в поле.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Кекс. — И этот жалкий ударишко ты именуешь «сухим листом»?
— Может, все-таки сыграем, а? — с надеждой спросил я.
— Да ну! — Кекс безразлично махнул рукой. — Я все про футбол и так знаю... 20 пилюль...
— Но это же не игра!
— Да ну! Когда все знаешь — играть не интересно, — произнес Кекс с уверенностью.
— Ну давай хоть во что-нибудь сыграем! — взмолился я.
Кекс зевнул, поглядел по сторонам и пошел в глубину парка. Я вернулся на поле и со злостью забросил мяч в кусты. Не буду же я один носиться, когда никто не хочет играть.
После прогулки мальчики улеглись поудобнее на кровати и стали отвечать на вопросы учителей. Рыжий Кекс со скоростью вычислительной машины возводил в десятую степень шестизначные числа, веснушчатый Пчхи-Пчхи читал наизусть целую поэму, Оф рассказал об устройстве Вселенной.
«Неужели они так много знают? — думал я вечером, лежа в постели. — Завтра, когда меня начнут спрашивать, выяснится, что я не умнее доисторического дикаря!!! А ведь я еще хвастался себе, что могу быть одним из лучших учеников!»
Всю ночь я проворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. Утром следующего дня состоялся мой первый урок.
— Ну-с, наш уважаемый земной гость, — сказал директор, усевшись на краешек моей кровати и потирая руки. — Не беспокойся, урок не займет много времени. Небольшая порция знаний, и тебе только остается ее усвоить! Никакого напряжения! Посмотри, каковы, а! — Он обвел рукой моих одноклассников. — Так и пышут здоровьем! Вот оно, счастливое детство! А ведь что творилось каких-то 500 лет назад! Корпеть допоздна над учебником, часами решать пустяковые задачи. А результат? Мигрень, близорукость, больное сердце! Эх! И эта вечная боязнь, что чего-то не понял, что не хватает способностей! Нда... На планете Синелябр все усваивают знания одинаково хорошо! Все одинаково умны и способны!
Директор вынул из пластикового пакета две пилюли лимонно-желтого цвета и протянул мне. Я проглотил их.
— Ну, вот и все, — сказал директор. — Переваривай себе на здоровье, перед обедом я тебя опрошу.
В течение всего времени между завтраком и обедом я прислушивался, что происходит у меня внутри. Ничего особенного, все как и прежде. Это меня очень беспокоило: а вдруг таблетки на меня не действуют? Вдруг не сработало? Никаких умных и интересных мыслей ко мне не пришло. Хоть тресни!
Когда настало время опроса, я с волнением вытянулся на кровати. Директор попросил меня расслабиться.
— Отвечая на мои вопросы, не напрягайся и не думай, — посоветовал он. — Итак, каким методом осуществляется химическая сборка?
Я не успел задуматься и на секунду, а с языка уже сорвался ответ:
— Методом поверхностной сборки синтезируют молекулы фталоцианина кобальта в полостях кристаллического алюмосиликата — цеолита.
— Ого! — довольно пробурчал директор. — Ну, а как насчет прививок активного центра?
— Чего? Чего? — хотел спросить я, но без запинки ответил:
— Катализаторы оказываются активными в селективном гидрировании ацетиленовых углеводородов.
— Угу, угу, — проворчал директор. — Все верно. А ты чего так на меня смотришь? Тебе что-нибудь непонятно?
— Мне все непонятно, — пришлось признаться мне. — Что такое селективное гидрирование?
Директор весело рассмеялся.
— Ох, уж эта любознательность! Про селективное гидрирование ты узнаешь на следующем уроке. А сейчас — математика.
Я проглотил 2 пилюли с таблицей логарифмов и довольный собой лег спать. На прогулке после тихого часа я, как и все, сделал гимнастику животом, и... результаты оказались блестящими!
Вечером, положив руки под голову и глядя в потолок, я без запинки выпаливал таблицу, ничем не хуже, чем это сделали бы Оф, Пчхи-Пчхи и другие мальчики.
Для меня настало время упорных занятий. Я терпеливо выполнял режим дня, распоряжения учителей. Каждый день после уроков я без напоминаний ложился поспать, а на прогулках делал гимнастику животом. Постепенно мои руки пополнели, появилось брюшко. Через три месяца я больше не был похож на того маленького худенького мальчика с выступающими ключицами, который прилетел сюда с Земли.
Вот, скоро я стану таким знающим человеком, что меня сделают академиком ста космических академий, нет... лучше народным консультантом ста галактик. Ко мне будут приходить и говорить: «Уважаемый Иван Галактионович! В созвездии Тельца открывается симпозиум по вопросам...» Или: «Не возглавите ли вы делегацию на конференцию в созвездии Стрельца?..» А может быть, мне скажут: «Не желаете ли вы выступить на научных чтениях в созвездии Водолея?»
Правда, я почему-то никак не мог придумать темы моих будущих выступлений. Наверное, знаний во мне накопилось уж очень много.
Одним теплым солнечным днем мы с Кексом и Офом стояли у края бассейна и, поглаживая животы и жмурясь от солнца, беседовали о будущем.
— Кем ты хочешь стать? — спросил я Кекса.
Прошла минута или две.
— А никем, — ответил Кекс, подумав.
— А ты, Оф?
— Никем, — зевая, сказал Оф.
— И все так?
— Не знаю, — сказал Кекс. — Я не интересовался.
— А кто же будет работать? — удивился я.
— А никто. После учения надо бы и отдохнуть немного.
На небе появилась тень. Мы подняли головы. Над площадкой, медленно кружась, завис летающий блинчик.
— Кто-то прилетел, — сказал Кекс.
В этот момент за нашими спинами кто-то вскрикнул, и раздался всплеск. Мы обернулись и увидели отчаянно барахтавшегося в воде малыша.
— Надо спасать его, — строго сказал Кекс. — Они еще плаванья не проходили.
— Зато мы знаем десять стилей! — Оф задумчиво почесал живот. — Его надо спасать стилем карабас-барабас.
Но вместо того, чтобы прыгнуть, Оф почему-то отступил от воды.
— Ничего подобного! Надо стилем бултых-валяй! — заявил подскочивший к нам Пчхи-Пчхи.
Около бассейна быстро собралась толпа. Все заспорили, каким стилем спасать малыша. Одни приняли сторону Офа, другие — Пчхи-Пчхи, но никто не прыгал.
Тем временем бедный малыш все чаще погружался в воду.
И тут я не выдержал. Видя, что никто больше прыгать не собирается, я прыгнул сам. Конечно, мне не очень-то хотелось после теплого солнышка купаться в холодной воде и я не знал 10 стилей, как Оф, но парочку пилюль я в свое время проглотил и переварил.
Я вынырнул в нескольких метрах от малыша и был совершенно спокоен. Сейчас я вытяну ноги, сожму ладони, чуть согну локти. Но что происходит? Руки и ноги почему-то совсем не слушались меня и, вместо того, чтобы поплыть, я стал снова погружаться с головой в воду.
— Караул! — захрипел я из последних сил.
Чьи-то руки подхватили меня и поволокли к берегу.
Пока я сидел на лавке и приходил в себя, взрослые вылавливали из бассейна Офа, Пчхи-Пчхи, Кекса, малыша и других ребят, в суматохе свалившихся в воду.
Наконец, папа, мокрый с головы до ног, подошел ко мне. Я никак не мог понять, откуда он взялся, а оказалось, что он прилетел на том самом блинчике, который кружил над площадкой.
— Нда... — протянул папа, оглядев меня. — Что-то я не очень понимаю. Странно, ведь раньше ты неплохо плавал.
— Я сейчас умею плавать, — сказал я. — Даже еще лучше. Я две пилюли съел по плаванию.
— Чего? Пилюли? — Папа расхохотался так, что я стал с опаской оглядываться, испугавшись, что на нас будут обращать слишком много внимания. — Пилюли! Вот оно что! Пилюли по плаванию! Неужели ты думаешь, что наевшись пилюль, можно научиться плавать?
— Конечно! — воскликнул я обиженно. — Я и по остальным предметам съел почти 200 пилюль!
Папа в ужасе уставился на меня.
— 200 пилюль! — пробормотал он. — И ты за три месяца не решил ни одной задачки и ни разу не напрягал голову?
— А зачем ее напрягать? Наоборот, надо хорошенько расслабиться и ни о чем не думать!
В эту минуту к нам подбежал директор школы.
— Ну как? — вцепившись в папину руку, воскликнул он.
— Вы оказались правы! Я не могу узнать собственного сына!
— Я же говорил! — воскликнул директор, торжествующе улыбаясь.
В тот же вечер папа забрал меня из школы пилюль на планете Синелябр. Гастроли в созвездии Ультра-Кита закончились. Цирк отправлялся домой.
Честно вам признаюсь, что после космического путешествия привыкать к земным условиям очень трудно. Сами попробуйте после 3-месячного ничегонеделания снова усесться за задачи, чтение, зубрежку стихотворений, лазанье по канату и писание сочинений. То ли дело было в космосе — хлоп! — ты и пальцем еще не шевельнул, а уже самый образованный и ученый!
Завтра я продолжу занятия в нашей земной школе. Но теперь, я надеюсь, вы понимаете, почему я волнуюсь?


Стихи твоих ровесников

ЛЕТНИМ ВЕЧЕРОМ
Земля готовится ко сну:
Уж видно бледную луну,
Уходит солнце на ночлег,
И ветер замедляет бег.
Вот розовеют облака,
Синеет все: леса, луга...
Лишь комары и мошкара
Поют и пляшут до утра.
Наташа Балаханова,
Орша

СТАРИННЫЙ ДОМ
Сырые стены, потолок,
Известка белая ложится
На пол космической пыльцой.
Обои рваные свисают,
А ветер тихий подгоняет
Газетные клочки...
Старинный дом...
Разрушен он...
Оля Мацкевич,
Канск

КОРАБЛИК
Ветер листик в лужу бросил
И тихонечко подул.
Взволновалась лужа-море,
Но листок не утонул.
Он качнулся, покрутился,
Накренился он чуть-чуть
И поплыл, словно кораблик,
В свой неблизкий трудный путь.
Оля Жуйко, Красноярск

Рисунок Н. Куликовой


РЕВОЛЮЦИЯ В ФОТОГРАФИЯХ

Их осталось немного — фотографий революции. Хрупкие стеклянные пластинки негативов погибли в огне пожаров гражданской и Великой Отечественной войн. Их не щадило время. Мало было и фотографов, осмелившихся выйти на улицы Петрограда с громоздкими ящиками фотоаппаратов. Всмотритесь в лица простых солдат, которые едят немудреную похлебку в питательном пункте. Приглядитесь к своим сверстникам, несущим плакаты «Долой детский труд!» Это солдаты, солдатки, дети революционного Питера. Их будут расстреливать из пулеметов в июле 1917, гнать в окопы братоубийственной войны. И это они пойдут на штурм Зимнего в октябре. Им многое еще предстоит пережить и вынести — людям с этих фотографий.

Питательный пункт для революционных солдат в Технологическом институте. Март 1917
Манифестация подростков. Март 1917
Колонна женщин-солдаток у Гостиного Двора. Апрель 1917
Расстрел мирной демонстрации на Невском проспекте. Июль 1917
Войска Временного правительства перед отправкой на фронт. Июнь 1917


ЗЕЛЕНЫЕ СТРАНИЦЫ

Июль
Вот и июль пришел. На выгонах — пунцовые шары чертополоха. На медовый запах цветущей липы летят пчелы. Недаром в старину и мед и июль-месяц называли «липец». А еще июль называют «грозовик» — не скупится он на дожди и грозы. «Где гроза, там и вёдро», — говорит народная примета.
В лесу тишина. Приумолкли птицы — некогда петь, надо птенцов выхаживать, на крыло ставить. Откуковала кукушечка и смолкла до новой весны. Подросли и уже умеют прятаться зверята.
«Солнце на зиму поворачивает, а лето на жару». День еще длинный, да летит быстро. А какой он будет, погожий или ненастный, то птицы подскажут: воробьи попрятались, а ласточки и стрижи летают низко над землей, — быть грозе...

Пчелиная травка
— Алешка! Быстро ко мне! — звал дед Федор, высовываясь из малинника. — Ну, каков я воевода с пчелиной бородой? Хошь и тебе такую приделаю? — смеялся дед.
Глазам своим не верю — как можно такое с пчелами? Ползают они по лицу и рукам деда и не жалят.
— Ты что же их, заколдовал?
— Нет, не колдун я. Травка-кудесница на грядке у меня растет, мелисса лимонная. Это она заколдовывает пчел. Листочки у нее мягкие и душистые. Натри ею руки, лицо, и ни одна пчела тебя не тронет. А если подбородок натрешь, то и борода из пчел, как у меня, вырастет.
Не шевелясь, как завороженный стою на месте. Смотрю, как дед рукой осторожно сгребает пчел, вставляет в улей рамки с вощиной, удивляюсь дедову умению.
А. ДОРОХОВ

«ЧАСЫ ФЛОРЫ»
В ясную летнюю погоду цветки многих растений открывают и закрывают венчики в разное время дня. Еще в Древней Греции и Древнем Риме цветники подбирали так, чтобы по этим живым часам можно было определить время суток. Эту периодичность в цветении растений заметил и известный шведский ученый — ботаник Карл Линней, который жил в XVIII веке. Линней разработал «цветочные» часы. Он назвал их «часы флоры». Сначала такие часы были в городе Упсале, в Швеции. Потом появились в парках других городов. Они, правда, могут ошибаться, но только в дождливую и пасмурную погоду.
Понаблюдай за синим цикорием: просыпается он рано, в 4 часа утра. В 5 утра открывает свои лепестки мак. Бело-фиолетовые цветки картофеля раскроются в 6—7 утра, цветки белой кувшинки всплывут и откроются в 7 утра. Позднее всех просыпаются оранжевые ноготки и бархатцы на клумбах — в 9 часов. А в 10 утра уже засыпают цветки цикория, козлобородника, и весь день они остаются закрытыми. В полдень закроет корзиночки осот огородный, в 2—3 часа закроются цветки картофеля, мака. После 5 часов голубое поле льна позеленеет, уйдет под воду кувшинка. До 8 вечера красуется цветами шиповник, желто-оранжевая сарана. А душистый табак откроет белые цветы только к вечеру...
А если хочешь иметь такие часы, посади их в своем саду.

Ответ на загадку в № .4 «Чьи это гнезда?»
1 — чомги, 2 — зимородка, 3 — иволги. 4 — вальдшнепа.

ЧТО? КАК? ПОЧЕМУ?
В графстве Хэмпшир, на юге Англии, есть «ферма бабочек». Здесь создаются специальные условия, чтобы бабочки размножались. Для экзотических видов при ферме есть оранжерея с тропическими растениями. Ведь среди южных бабочек встречаются и очень привередливые — так, один вид питается только гнилыми бананами.

Очень большую работу выполняют черви: пропуская через свой организм почву, они делают ее более плодородной. В некоторых странах червей для этого переселяют. В Голландии, например, люди отвоевали у моря земли, а как сделать их плодородными? Вот и привозят туда червей. В полупустынные земли нашего Казахстана и оазисы пустыни Кызылкум червей вносят в землю вместе с компостом.

Во Франции в XII веке на крестьянские поля напали гусеницы. Крестьяне обратились за помощью к епископу. Тот отлучил от церкви и проклял ненасытных гусениц. И, о чудо! Гусеницы пропали... Епископ прославился.
А куда же делись гусеницы на самом деле? Они попросту окуклились. Невежественные крестьяне не знали этого. Зато знал епископ.

На Кавказе, в Туркмении есть бабочка — бражник «Мертвая голова». Такое название она получила за странный рисунок на грудке, напоминающий череп. Но не этим она знаменита. Эта бабочка умеет... громко кричать. Бражник «Мертвая голова» занесен в Красную книгу СССР. Если увидишь ее — не трогай, не лови!


УГОЛОК САДОВОДА
Прививка «глазком»
Нам пишут многие ребята, что у них есть сеянцы, или они вырастили из семян яблоню, грушу, лимон. А что делать с ними дальше, не знают.
Эти дички надо превратить в культурные растения.
Можно провести прививку «глазком». Она называется окулировкой. В конце июля — начале августа самое подходящее время. Черенки заготовь в день прививки или за 2—3 дня до нее. Бери их со здоровых плодоносящих деревьев, лучше — однолетние одревесневшие побеги с южной стороны кроны. У этих черенков-привоев срежь листья, оставляя маленькие черешки. Из средней части черенка острым ножом вырежь почку с черешком и частью древесины — «глазок» готов. На сеянце-подвое в его нижней части сделай Т-образный разрез (сначала поперечный, затем продольный снизу вверх). В эту щель вставь «глазок» под кору и замотай изолентой или полиэтиленовой полоской, у самого черешка с почкой сделай пропуск. Через 2—3 недели проверь: если оставленный незакрытым черешок пожелтеет и отпадет, значит, прививка удалась, а если сморщится и засохнет — не удалась. Для верности лучше привить два глазка. Когда станет ясно, что глазок прижился, срежь всю крону подвоя выше прививки.
Привитая почка проклюнется, и из нее разовьется культурное растение.

ЧТО ПЕРЕПУТАЛ ХУДОЖНИК?


ПОСЛЕДНЯЯ ПУЛЯ
Таллин, 10 октября 1944 года...
— Эй, парень, погоди! — кричали солдаты вслед Георгу.
А он, решив притвориться, что русского языка не понимает, только шагу прибавил.
— Эй, парень, постой! — кричали советские солдаты.
Георг боялся повернуться к ним спиной. Еще чего — засмеют. Сзади на штанах у него была дырка в самом неподходящем месте, и мама, чтобы скрыть ее, пришила заплатку в форме каштанового листа. Мужчине, пусть и десяти лет от роду, стыдно ходить с заплаткой на штанах. Но еще страшнее для мужчины, пусть и десяти лет от роду, выглядеть в чьих-то глазах трусом.
Георг остановился, резко обернулся.
Навстречу ему крупными шагами направлялся офицер, — смуглолицый, темноволосый, с карими глазами, вроде южанин, совсем не похожий на русского.
— Куле, пойс! — сказал он («слушай, мальчик» — по-эстонски).
Георг заметил, как трудно советскому офицеру даются эстонские слова, и захотел его выручить.
— Я знаю русский. Моя мама родилась в Петрограде.
— Теперь он называется Ленинградом, — поправил офицер и широко улыбнулся, у него была отличающая добрых людей открытая мальчишеская улыбка. — Кажется, ты нам и нужен, как тебя зовут?
— Георг. Говорят, у меня дедушка был георгиевским кавалером. Завещал мне это имя.
— Здрасьте, значит, тезки. А я — Георгий. У вас в Эстонии отчества не приняты. Так что называй меня просто по имени.
— Пойдет, — согласился мальчик, заранее представляя, как этому знакомству с советским офицером будут завидовать соседские ребята.
— Помоги нам, тезка. Улицы в Таллине узкие, не по каждой грузовики пройдут. А мы спешим в порт. Позарез нужен проводник...
— Подождите минутку, я вернусь, — попросил Георг.
Офицер кивнул: мол, давай. Пока Георг пересекал площадь, за ней переулок, а потом стучал деревянными подошвами по десяткам ступенек до чердака, — куда переселилась семья во время немецкой оккупации, он думал, что ни слова не скажет маме о советском офицере и солдатах. Из Таллина драпанули захватчики-немцы, но в городе остались свои эстонские фашисты. Они называют себя «метса веннад» — «лесные братья» и на всех наводят ужас своей звериной жестокостью. «Они хуже бешеных волков», — говорили о местных бандитах старые люди.
На чердаке было тихо. Мама, закутавшись в лоскутное одеяло, спала на кушетке. Альма возилась с куклами. Георг прижал палец к губам, показав сестренке, что нельзя нарушать тишину, — и бегом назад, на Ратушную площадь. Три грузовика урчали, приготовившись в путь. Солдаты с автоматами заполнили кузов. В первую из машин забрался офицер, усадив Георга рядом с собой в кабину!
Если бы сильная ненависть вызывала огонь, то от чувства Георга к фашистам они бы сгорели ярким пламенем. Таллин во время немецкой оккупации был городом страха. Военное положение, приказы, грозившие населению смертью за любое нарушение. Облавы на улицах. Ночные аресты.
— Я родом из Армении, — рассказывал мальчику Георгий. — В твои годы мечтал хоть одним глазом увидеть море. И знаешь, кем хотел стать? Капитаном дальнего плавания. Жили мы в горах, и эта мечта казалась несбыточной. Не думал, что война приведет меня на берег Балтики.
— Море как море, каждый день на него глядеть даже скучно. А я никогда не бывал в горах, — признался Георг. Советский офицер все больше ему нравился своим уважительным отношением. Не каждый мужчина вот так, заинтересованно, станет беседовать с мальчиком. Разве что отец. Но Георг осиротел три года тому назад. Отец был среди бойцов, оборонявших от фашистов Таллин.
— Куда теперь сворачивать? — поинтересовался пожилой солдат за рулем. — Не город, а лабиринт. Нашли кого слушать, товарищ старший лейтенант. Этот хлопец нас к черту на рога завезет. Вертимся, вертимся, бензина не хватит...
— Если не верите мне, поищите другого, — обиделся Георг на шофера. — Остановите машину, Георгий, я сойду.
Шофер нахмурился и больше до конца дороги не произнес ни слова.
— Мы тебе доверяем, тезка, — по-дружески положил руку на худое плечо мальчика офицер. Так Георга обнимал только отец, последний раз в первый день этой страшной войны. — А в городе у вас действительно трудно сориентироваться. Хорошо, что нам попался знающий человек. И в политике, видать, разбираешься. Можешь быть спокоен: мы покончим с фашистами.
— А с «метса веннад»? — торопливо спросил Георг, сам смутившись спешности реплики.
— И с «метса веннад» тоже.
Георгий заглянул на кухню, чтобы попрощаться с маленьким тезкой.
— Можно я с вами, Георгий. Я же весь Таллин знаю, пригожусь.
— Нельзя! — обрезал офицер. — Рад был бы твоей компании, но нельзя. А помочь мне ты можешь. Подскажи, как быстрее дойти до дома пастора.
Чего-чего, а этого Георг не ожидал. Зачем, спрашивается, советскому офицеру таллинский пастор?! Но на вопрос дал ответ. Объяснил, какой самый короткий путь до особняка пастора.
Георг долго смотрел вслед уходящему офицеру, и вдруг сорвался вдогонку. Подбежал к тезке, запыхавшийся.
— Я должен вам сказать... Помните... Пастор — очень плохой человек.
— Ты еще что-то знаешь? Говори, я умею хранить тайну.
— Все знают, он с фашистами дружил.
— Еще что?
— Хорошие люди его не любят. Разве этого мало? — удивился Георг.
Офицер тихо сказал: «Спасибо, товарищ Георг!»
Мальчику запомнился этот день тревожным предчувствием.
Конечно, Георгий бы за это не похвалил, ведь он запретил следовать за собой. Мальчик, пригибаясь, крался соседним переулком. Он перемахнул через дощатый забор в сад пастора. Прячась в кустах, он видел, как, услужливо кланяясь, хозяин особняка встречает советского офицера на крыльце. Мальчик не разобрал, о чем они разговаривали.
Георгий спустился с крыльца. Мальчик собрался его окликнуть. И тут ударила автоматная очередь. Коварная, неожиданная — в упор.
Офицер пошатнулся, словно споткнулся. Его рука не успела дойти до кобуры. Он рухнул на землю. На груди быстро набухла покрасневшая шинель. Георг был мальчиком военной поры, и он сразу понял, что к его другу пришла смерть.
По улице бежали советские солдаты.
— Он там, в подвале! — крикнул им Георг.
Чем еще запомнился мальчику тот день? Он впервые в жизни услышал слово «чекист» и узнал, что Георгий из Армении был не только советским офицером, но и военным контрразведчиком. У Георгия были сведения, что пастор поддерживает связи с бандой «метса веннад». Контрразведчик, выполняя задание, направился в особняк, чтобы на месте разобраться в обстановке и прощупать настроение хозяина. Главарь банды прятался в подвале. Это был убийца, на счету которого было много преступлений против родного народа. Его ждало суровое возмездие за пролитую кровь. И на этот раз он выстрелил первым. Но это была последняя пуля бандита.
А вскоре чекисты уничтожили всю банду. «Пришел конец бешеным волкам», — говорили эстонцы.
...На военном кладбище Таллина на одной из могил лежит эта плита. «Старший лейтенант Саркисян Г. Т. Погиб в бою за освобождение Советской Эстонии», — написано на ней. Иногда сюда приходит уже поседевший мужчина. Раньше он бывал здесь с детьми, теперь за руку приводит внучонка, тоже Георга — Георгия. Здесь он рассказывает о храбром чекисте, погибшем при выполнении служебного задания.
Кто знает, быть может, последняя пуля бандита пронзила бы сердце эстонского мальчика, если бы чекист Георгий Саркисян не принял смертоносный огонь на себя. Недаром на эмблеме чекистов не только карающий меч, но и щит как символ защиты нашего будущего.
Н. ДЬЯЧЕНКО
Рисунок Д. Титова

<- предыдущая страница следующая ->


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz