каморка папыВлада
журнал Юность 1990-12 текст-21
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 28.03.2024, 15:37

скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

20 КОМНАТА
Расследование ведет «20-я комната»

Андрей КОЛОБАЕВ
Папа, Тетчер и я.

«Уважаемая редакция!
Сначала представлюсь: меня зовут Кузнецова Маша, мне 15 лет, и я учусь в 8-м классе 525-й школы Ленинграда с углубленным знанием английского языка.
Обратиться к вам меня побудили следующие обстоятельства.
11 июля 1988 года я приняла участие в организованном Би-Би-Си прямом радиотелефонном контакте с премьер-министром Великобритании г-жой Маргарет Тэтчер. Советские слушатели могли задавать вопросы по телефону и тут же получать ответы по радио. Я задала вопрос о возможности расширения обмена школьниками между нашими странами и сказала о том, что наша семья с радостью примет мою сверстницу из Англии. Она могла бы погостить у нас и познакомиться с достопримечательностями одного из красивейших городов мира. Мой вопрос получил резонанс. И дальше события развивались так.
В сентябре 1988 и в январе 1989 года я получила два письма от Маргарет Тэтчер, в которых она предложила дать ей знать через посла в Москве, если я поеду в Англию, и пригласила посетить ее резиденцию на Даунинг-стрит, 10.
Вместе со вторым письмом от Маргарет Тэтчер посольство Великобритании в Москве переслало мне письмо 15-летней английской школьницы Харриет Бейкер, которая хотела бы посетить СССР, чтобы попрактиковаться в русском языке. В нем говорилось также, что ее семья готова принять меня летом.
У нас с Харриет завязалась переписка, и наша семья вскоре начала оформлять необходимые документы для ее приглашения в Ленинград.
В апреле прошлого года я неожиданно получила официальное приглашение посетить Англию от газеты «Санди экспресс». Газета взялась организовать встречу с г-жой Тэтчер и брала на себя все расходы по поездке.
25 июня мы с мамой вылетели в Англию и провели там ровно неделю. Это было неповторимо чудесное, но трудное и ответственное для нас время. Англичане подготовили сверхнасыщенную программу и взяли на себя все расходы.
28 июня я посетила резиденцию премьер-министра Великобритании и не забуду этот день всю оставшуюся жизнь. Репортаж об этой встрече показало телевидение, но наиболее подробно о ней написала «Санди экспресс». Фотография Маргарет Тэтчер, встречающей меня у входа в резиденцию, была помещена на первой полосе газеты.
На следующий день нас с мамой доставили на север Англии, в город Рептон, где живет семья Бейкеров. Местная печать освещала эту встречу и подчеркивала, что Харриет в ближайшее время приедет в Ленинград.
Но последующие события показали, как мы были наивны...
2 июля мы вернулись в СССР и стали готовиться к встрече моей английской подруги. Она надеялась прилететь 16 июля, чтобы к середине августа вернуться домой. Ради поездки Харриет отказалась от каникул во Франции, куда выехала ее школа.
Мы очень надеялись, что в данном случае ОВИР сработает быстро. Но не тут-то было. За один день мои родители заполнили и заверили анкеты, получили все необходимые подписи, но документы приняли только три недели спустя, когда на них появилась гербовая печать и личная подпись начальника милиции Ленинграда генерала Вощинина.
Все это казалось мне очень странным. Если начальник Главного управления внутренних дел читает такого рода рапорты и характеристики, когда он успевает руководить борьбой с растущей преступностью?..
Наши документы и анкеты Харриет скрупулезнейше изучались «где надо» ровно один месяц и шесть дней. Ответственнейшие и компетентнейшие люди, только что милостиво отпустившие нас в Англию, теперь насупив брови решали: а можно ли впустить в СССР 15-летнюю девочку? Наконец решили, что можно. Но, пригласив нас для получения официального бланка 25 июля, нам выдали документ, подписанный начальником ОВИРА... 19 июля.
В тот же день я отправила приглашение Бейкерам почтой, именуемой «экспресс». Скорость этот «экспресс» развил фантастическую и, видимо, Англию проскочил. Иначе непонятно, почему 16 августа Харриет письмо наше еще не получила. Так что ее приезд в Ленинград до начала учебного года был просто-напросто сорван. Сорван нарочно, теперь я в этом не сомневаюсь нисколько...
Наша семья невольно оказалась в большом моральном долгу перед семьей Бейкеров. Ведь мы, сами того не желая, сорвали их планы на лето.
От стыда я готова провалиться сквозь землю! Что мне теперь делать?
Маша КУЗНЕЦОВА,
г. Ленинград
22.9.89».

Ленинград встретил колючей осенней сыростью, дождем, пестрыми фотографиями Хулио Иглесиаса и плакатами «Творческий вечер: А. Солженицын. Жизнь. Творчество».
Мы прогуливались с Машей по мокрому парку. Возбужденно сверкая глазами, она взахлеб рассказывала о чудесах, сказочно выпавших на ее долю.
— Где мы с мамой только не были! Вестминстерское аббатство, Трафальгарская площадь... Тауэр... Выставки, вернисажи... Мы катались и бродили по вечернему Лондону в сопровождении переводчика. Столько новых друзей нам помогали... Но Харриет... Меня до сих пор просто трясет от бессилия...
— Но в таком случае почему так легко отпустили в Англию тебя?
— ?! А кто вам сказал,— Маша удивленно вскинула глаза,— что это было легко?..
В январе Маша получила письмо от Маргарет Тэтчер. «Дорогая Маша! — писала премьер-министр.— Мое приглашение по-прежнему в силе. Если поедешь в Англию, добро пожаловать в мою резиденцию на Даунинг-стрит, 10. С уважением Ваша...»
Следом приходит письмо от репортера «Санди экспресс» Криса Логана с предложением помощи в организации поездки. Крис экстренно высылает Маше и ее отцу официальное приглашение, которое... «теряется» в пути. 8 марта — второе, но только третье, отправленное спецпочтой — с нарочным,— попадает к адресатам.
Между тем почтовые «странности» продолжались: сперва Кузнецовы стали вдруг нечаянными обладателями и тех двух, «канувших было в Ла-Манш» приглашений, затем загадочная круговерть с анкетами. Для получения въездных виз анкеты путешествовали «из Петербурга в Москву» — день в день — двадцать и двое суток, зато уведомление об их доставке «молнировало» за три дня...
Но, как показали дальнейшие события, и это не все. Перед оформлением въездных документов Александру Кузнецову, сторожу вневедомственной охраны домостроительного комбината, потребовалось написать рапорт на имя... начальника ГУВД Леноблисполкома.
«Не понимаю, что творится! Неужели до перестройки могло быть хуже?» — только и восклицал Крис Логан в телефонную трубку. Он звонил из Лондона каждые три дня то Кузнецовым, то в британское посольство в Москве, проявляя недюжинную настойчивость и энергию. Вчистую запутавшись в происходящем, не в состоянии понять эти «awful troubles» (ужасные препятствия), продолжал убеждать, договаривался, переносил «железные» сроки вылета, сдавал и покупал заново авиабилеты...
Но тщетно...
В конце концов Машиному отцу было безапелляционно отказано в поездке... по соображениям строжайшей «государственной секретности». Понимая, однако, что окончательный срыв поездки тоже крайне нежелателен, «органы» приняли соломоново решение: выдать загранпаспорт маме Маши — Ольге Кузнецовой. После этого британский посол в Москве лично принял Ольгу и без всяких анкет и проволочек (!) тиснул в ее заграндокументе въездную визу.

Но если поездка Маши удачным стечением обстоятельств с грехом пополам удается, то перед 15-летней английской школьницей, как перед резидентом ЦРУ, вырастает невидимая стена, пробить которую невозможно.
Непонятно, кому все это нужно? Ради чего?
С трудом прорвавшись сквозь толпы отъезжающих в Израиль — с сумасшедшими от недосыпания глазами, плачущих, топающих ногами и истерично проклинающих существующие порядки,— оказываюсь в кабинете и. о. заведующей ОВИРа Московского района Ленинграда.
— Так... Говорить отказываюсь! — глянув на редакционное удостоверение, резко отмахнулась она.— Фамилия? Узнайте у руководства... Следующий!
— Хотя бы выслушайте...
— Даже слушать не имею права! — отрезала и. о. и, пропустив мимо ушей мои уговоры, написала записку: «ул. Салтакова-Щедрина, 4, Ларионов Борис Александрович, зам. начальника Ленинградского ОВИРа» (сохраняю орфографию автора.— А. К.).
Отыскав на Салтыкова-Щедрина нужный дом, натыкаюсь на милиционера.
— Кузнецова Маша... Кузнецова Маша...— призадумался Борис Александрович, приняв меня с рук на руки у стража закона.— Представьте, что-то знакомое... А-а! Ну и что в отношении Харриет Бейкер? Документы рассмотрены в установленном порядке, принято решение.
— Но поздно принято. Когда каникулы у девочки кончились...
— Ну и что? Мы же не под девочку подстраиваемся, а под законодательство! Документы мы рассмотрели, принято решение,— твердил он одно и то же, нетерпеливо выстукивая пальцами какой-то военный марш.— Ну и что, что на шесть дней позже? Такого понятия «задержка» не существует. Больше нас ничего не волнует.
Это я и сам видел.
— А почему в районном ОВИРе отвечать на вопросы запрещено?
— Ну,— сказал Ларионов,— там специалисты грамотные! Мы пока еще организация... это негражданская.
Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, я тут же записался на прием прямо к генералу Вощинину, параллельно заказал переговоры с городом Рептоном, английским посольством в Москве и советским в Лондоне и опустил в почтовый ящик обыкновенный пустой конверт с собственным домашним адресом (ради эксперимента — сколько времени уйдет на дорогу).
Маша в тот же день написала обстоятельное письмо в обком партии самому Б. Гидаспову, первому секретарю. Рассуждала так: впереди рождественские каникулы, а приглашение действительно в течение года; если Харриет сможет приехать, значит, еще не все потеряно.
Но вечером Машин отец сказал мне:
— Пробиваться к Вощинину бесполезно. И ОВИР, и другие «компетентные органы» сами в растерянности...
— ?!
— По их представлениям, пустить меня в Англию никак нельзя, да и разрешить приезд Харриет тоже. Но ведь и отказать-то нельзя...
— И в чем же загвоздка?
— Во мне...
— Ночной сторож заподозрен в передаче Маргарет Тэтчер суперсекретов домостроительного комбината?
— Читайте и все поймете...— Он протянул мне рукопись.

«ПЕРЕСТРОЙКА И ЗАКРЫТОЕ ВЕДОМСТВО». ИЗ РАЗМЫШЛЕНИЙ НОЧНОГО СТОРОЖА.
«Писать об этом ведомстве даже сегодня очень нелегко. Рискуешь быть обвиненным в разглашении государственной (или служебной) тайны. Именно исходя из этого, приходится заведомо сужать круг поднимаемых вопросов...
Так уж получилось, что я хорошо знаю сотрудника КГБ, который вел «дело» Андрея Алексеева, известного ленинградского социолога, в 1983 году, как раз в то самое время, когда милиция произвела на его квартире повальный обыск. Искали якобы валюту, но изъяли... архивы ученого. Такие грамотные попались милиционеры, что мигом оценили «вредность» целой горы бумаг! Потом я слышал, что этот контрразведчик за всю свою деятельность отделался выволочкой. Возможно. Но точно другое: сегодня он стал начальником. Зная его, утверждаю: верный рядовой застоя стал младшим командиром периода перестройки!
Размышляя над этим (благо работа ночная!), я по новой перечитывал «Избранные речи и статьи» Ю. Андропова. Правильно, контрразведка «должна бороться с зарубежными инспираторами идеологической диверсии, с антиобщественной и тем более экстремистской деятельностью отдельных граждан СССР внутри страны». Но как много зависит от акцентов, нюансов, трактовки понятий! Стоит в угоду властям расширительно истолковать такое понятие, как «экстремистски настроенное лицо», как «врагом народа» и «экстремистом» мог стать любой напористый правдоискатель, ученый, общественник.
И истолковывались! Более того, стереотипы мышления, впитанное в кровь стремление искать классового врага дают рецидивы. И сегодня — я это понял из последних бесед со знакомыми контрразведчиками — это выливается в явное непонимание происходящего в стране, открытое неодобрение демократизации. Причем многие там считают перестройку «периодом разгула» и надеются на возвращение старых порядков.
Более двух лет я откладывал написание этих «размышлений», надеясь, что кто-то другой — человек с незапятнанной репутацией — поднимет мучающие меня вопросы. Но так и не дождался...»
— Вы?..— отрываюсь от чтения.
— Вот именно. Без пяти минут подполковник КГБ СССР — майор на полковничьей должности, старший преподаватель курсов повышения квалификации контрразведчиков, автор ряда критических статей и выступлений по теории контрразведки, автор учебника, готовящегося к публикации, аспирант последнего года обучения с готовой диссертацией, победитель всех соцсоревнований последних лет, я был в 1984 году изгнан из Комитета государственной безопасности, исключен из партии по... «служебному несоответствию». До начала перестройки оставалось меньше года...
«...Будучи одним из самых молодых начальников отделения в Ленинградском Управлении, я рос как на дрожжах... И вдруг — ушел в преподаватели! Как, почему?— никто не мог понять! Это сейчас можно сказать: «Я просто не хотел больше «сажать» людей по статье 70-й и не мог быть винтиком коррумпированного механизма...» Помню двух студентов, которым «за антисоветскую агитацию» мы влепили «на полную катушку». А они виноваты были только в том, что белое называли белым, а черное — черным!..
...Коррупция... Она проявляется и вне, и внутри контрразведывательных органов. Ее внешние элементы — использование служебного положения в личных целях коллективно, организованно и даже с санкции руководства.
...Меня систематически заставляли пристраивать в ЛГУ родственников контрразведчиков.
Естественно, я был против... Уходя в другое подразделение, мой начальник (тогда всей оперативной работой фактически руководил я) объяснил, почему откладывается мое очередное повышение: «Руководство знает твое отношение к «личным просьбам» и опасается, что ты провалишь «экзаменационную кампанию». Пообещай, что займешься...»
Пережив серьезную борьбу мотивов, я все-таки дал требуемое согласие, но обговорив его некоторыми условиями. В результате под моим «прикрытием» в ЛГУ поступило около 20 человек. При мне число «абитуриентов от контрразведки» сократилось в несколько раз, в список попадали только прямые родственники и обязательно с хорошими аттестатами, он визировался зам. начальника УКГБ ЛО генерал-майором Корсаковым А. П. ...Я ненавидел эту работу, но точно знаю, что есть определенная категория сотрудников, которые всю свою карьеру строят на такого рода «заданиях».
...Невозможно вести перестройку, пока не покончим с диктатом идеологии. В нас слишком крепко засело «первенство политики над экономикой» (ленинский термин), где под политикой подразумевается вопрос о власти. Для партии всегда было главным — удержать власть. А кто обеспечивал? Армия и КГБ...
...Из-за меня пострадали еще два человека. Когда на голосование поставили вопрос об исключении меня из партии, они... воздержались. Воздержались, только и всего! Но это было для них равносильно смерти. Специфика любого закрытого ведомства — не проголосовал «за», должен уйти! Уж не говоря о критике, та вообще недопустима... Гак вот: один из них вылетел «на пенсию», а второй поехал на защиту диссертации. По дороге он случайно разбил голову и до места назначения не доехал. К этому и придрались: уволили подчистую за «неявку... без уважительной причины». Не было бы этой причины — нашли бы другую».

Прочитав это, я спросил Александра: «Что же случилось в мае 1984-го?»
И он рассказал...
Работа преподавателя требует знаний. Знания он черпал из книг, которыми, особенно антиквариатом, увлекался серьезно. «Еврейский вопрос», «сектанты», «протестанты», «баптисты» — по сути, это тоже часть его работы, поэтому переплачивал, не жался денег. Понимал, дилетантизм в работе контрразведчика обходится много дороже. Собирал «мемуары», но особенно ценил серию «Литературные памятники» — в книжном шкафу она занимала сразу несколько полок. Покупал эти книги у нескольких поставщиков, одним из которых был некто Борис.
...В тот день у Кузнецова лишних денег не было, а у Бориса пара «Литпамятников», в том числе Цицерон «О государстве. О законах». Надежный книжный поставщик, он доставал любой «товар», причем цены по сравнению с толкучкой были «некусачие». На этот раз, узнав о безденежье своего клиента, он предложил поменять Цицерона на «Раковый корпус»...
«Раковый корпус» — два самиздатовских машинописных тома — был изъят оперативным путем несколько лет назад у преподавателя ЛГУ. По инструкции, Кузнецов был обязан уничтожить книгу не читая. Сжечь, едва разобрав фамилию «врага и очернителя советского народа» на обложке. Но не уничтожил — любопытство взяло. Книга сперва перекочевала в сейф, оттуда — домой, где была надежно спрятана от посторонних глаз.
Александр уже жалел, что проболтался однажды за книжным спором о Солженицыне. Глупо... С тех пор Борис и загорелся: «Поменяй да поменяй!» Каждый день звонил, таскал пачками редкие книги... пока тот не сдался.
Кузнецов отдал двухтомник, но предупредил: «Учти, эти книги распространению не подлежат!» А дней через десять — в сердце будто заноза какая! — вытребовав обратно, сжег во дворе.
Предчувствие Кузнецова не обмануло...
Пролистав текст его статьи о негативных процессах в экономике, полковник Николаев покрутил пальцем у виска: ты что, мол, никаких «процессов» у нас нет и в помине; Комитет без тебя знает, как с ними бороться. Сказано это было накануне Всесоюзной научно-практической конференции чекистов и означало: не вздумай выступить, иначе...
Но майор Кузнецов выступил. «Негативные процессы,— сказал он с трибуны,— начинаются еще в умах. Изменение настроений, взглядов и убеждений людей — это уже может быть негативным процессом. Когда все мы меняемся в сторону негативной оценки того или иного явления, которое мы не в силах предотвратить, мы становимся несчастливыми, а это крайне опасно, потому что это симптом болезни режима. Такими явлениями в нашей жизни являются...»
Вернувшись из Москвы, Александр сразу понял, что он «иод колпаком». Решение об отмене его лекций на периферии, этакая могильная прохладца со всех сторон... Тертый профессионал, он прекрасно понимал: «самоуправство» в такой организации, как КГБ, не прощается. Но успокаивал себя тем, что заслуг у него больше. Влепят выговор, в худшем случае — «с занесением»!
И вдруг как гром среди ясного неба — товарищеский суд, партсобрание, слова полковника Николаева о том, что «коммунисты не могут простить Кузнецову содеянного, так как это произошло по причине присущих ему критических взглядов на нашу действительность...» Формулировка: «за хранение и передачу... «Ракового корпуса».
Дальше все было, как в дурном сне! Парторг Управления КГБ области честно признался Кузнецову: «Мы не можем тебя трудоустроить — вдруг ты опять возьмешься недостатки выявлять... позоря этим КГБ!» Оказавшись вышвырнутым на улицу в 38 лет и после 12 лет безупречной службы, без профессии, без справки о законченной аспирантуре... Выход был один — в сторожа! Машину, практически все книги, кроме «Литпамятников» да словаря Брокгауза — Ефрона, пришлось продать, чтобы семье из четырех человек сводить концы с концами. Человек деятельный, он совмещал работу сторожа с занятиями на курсах английского языка, бухгалтеров кооперативов, машинописи. На «сторожевые крохи» выписал кипу зарубежных газет и журналов. Писал по ночам экономические «обзоры будущего» и статьи о «закрытых ведомствах», которые бесследно исчезали в журнальных редакциях.
Его эрудицию и опыт оценили... на Би-Би-Си. После первой выигранной радиовикторины посыпались звонки с лондонской студии, призы и поздравления. Теперь Александр не пропускал ни одного конкурса, побеждая во всех подряд. Со временем его «хобби» передалось и детям — старшему Алеше и Маше. И вот Маша, как уже рассказано, удостоилась внимания самой Маргарет Тэтчер.
— Корреспондент Би-Би-Си,— говорит Кузнецов,— приехавший в Ленинград для передачи очередного приза, сказал вдруг, что за ним ходит «хвост»... «Английский репортер является в дом бывшего «комитетчика»... Представляю, какой был переполох! А если бы XIX партконференция не восстановила меня в КПСС...
Весь вечер я бродил по Невскому, обдумывая непредвиденную развязку. Понимал: Кузнецов прав, идти к генералу глупо. Это ничего не даст. В лучшем случае сделают «круглые глаза» и, сославшись на занятость, пошлют куда-нибудь... в ОВИР! Тут нужен всего один грамотный ход. Но какой?
А наутро Маша едва не скакала от радости. Ее сбивчивый рассказ сводился к следующему: сработало письмо, отправленное в обком. Позвонили из «Смены» — газета не только берется взять поездку Бейкеров под свое «крыло», но и найти спонсоров, организовать экскурсию в Смольный — в кабинет Ленина и так далее.
— Неужели,— счастливо улыбалась она,— наконец я увижу Харриет?!
Но радовалась она преждевременно. Целый месяц заведующий отделом «Смены» В. Стругацкий тянул время, переносил сроки звонка в Англию, ссылаясь на болезнь и занятость. Лишь 9 ноября он окончательно признался Кузнецову: «Звонить Бейкерам я пока не буду! Вопрос со спонсором не решен... А при чем тут отец Бейкер? Мы оплачиваем только поездку Харриет! Я говорил: условия диктовать будем мы. Что значит им удобно приехать в конце декабря?»

Из письма А. Кузнецова в Ленинградский обком КПСС Б. Гидаспову, копия в журнал «Юность»:
«Уважаемый Борис Вениаминович!
Я прошу рассмотреть этот документ как заявление коммуниста в обком КПСС и требую ответа только в обкоме.
Затронута наша честь (мы не хотим выглядеть дважды безответственными болтунами в глазах англичан), но не только наша, но и Ваша, и газеты, и даже Ленинграда, и нашей страны.
Мы не отказываемся от сотрудничества со «Сменой», но вся наша семья категорически против «помощи» Стругацкого. Мы согласны взять все расходы за билеты на себя. Достоинство дороже денег — мы готовы заплатить.
Если же это неосуществимо, мы настаиваем, чтобы представитель газеты позвонил Бейкерам и снял с нас позор за бездеятельность Стругацкого... Понимая неотложность дела и неразворотливость наших чиновников, я вынужден действовать следующим образом. 14 ноября я лично развезу копии этого документа в обком и редакцию. Я ожидаю ответа по телефону до субботы, 18 ноября включительно, после чего приступаю к голодовке и пикетированию здания редакции. Голодовка не будет прекращена ранее, чем сотрудники редакции извинятся перед англичанами. Они обязаны извиниться за себя! Позор за их пустопорожние обещания должен быть снят с нашей семьи.
Если до конца месяца я не получу удовлетворительного ответа, то попытаюсь опубликовать письмо Маши и это заявление в центральной печати, а при неудаче — в изданиях неформалов или газете «Санди Экспресс». Тогда же передам копии этих документов в посольство Великобритании в Москве, которое познакомило нашу семью с Бейкерами.
Я хочу надеяться, что ничего из последних пунктов делать не придется.
14 ноября 1989 г.
А. Кузнецов».

Ни голодать, ни пикетировать здание редакции «Смены» А. Кузнецову не пришлось.
18 ноября раздался звонок из обкома. А в конце декабря Бейкеры прилетели в Ленинград.
Новый, 1990 год Харриет Бейкер и ее отец Джулиан, англиканский священник, встречали в тесном кругу дружной семьи ночного сторожа Кузнецова. За новогодним весельем — с шампанским и трогательными подарками — они, не уставая, восхищались увиденными воочию переменами в нашей стране...
Так свершился этот русско-английский обмен школьниками на пятом году перестройки.


Читайте «МИКС» — журнал для думающих людей
В Свердловске вышел первый номер культурологического журнала «МИКС» — «Мы и культура сегодня». «MIX» в переводе с английского — смесь. Отсюда главный принцип журнала — смесь, изготовленная руками и головами профессионалов и рассчитанная на вкус самого взыскательного читателя.
Главное, чего ради журнал был задуман и появился на свет,— это культура. Не в конкретно-бытовом или — более того — декларативно-музейном плане, но культура как бытие, как стержень, который присутствует в жизни любого человека.
Сегодня мы ломаем копья вокруг обновления политической и экономической систем. Но возрождение души не может осуществить ни та, ни другая.
Возрождение души — это впитывание накопленных человечеством ценностей, всей культуры, духовной и материальной.
На 160 страницах многокрасочного иллюстрированного журнала читателей ждет встреча с такими феноменами культуры, как философии, религия, словесность, эзотерическое знание, живопись, кино, театральное и балетное искусство, музыка, поп-культура с ее детективами, любовными коллизиями и историями ужасов и даже изысканные кулинарные рецепты знаменитого римского гурмана Лукулла.
«МИКС» — независимый журнал, создаваемый творческой интеллигенцией Свердловска. Авторы первых пяти номеров — Н. Набоков, Ф. Ницше, К. Ясперс, Ф. Саган, Э. Стенли, Й. Флеминг, М. Миллар, К. Воннегут, К. Гамсун, Д. Апдайк, А. Мень, Е. Попов, И. Кормильцев, Р. Ливинзон, Б. Дижур, В. Кальпиди и др. Редакция возрождает популярный жанр русской журналистики прошлого — литературное письмо.
Оформление журнала также необычно. Это две восьмидесятистраничные книжки, обернутые в единую суперобложку и запакованные в полиэтиленовый пакет, в который редакция время от времени будет вкладывать маленькие сувениры.
Тираж первого номера — 25 тысяч экземпляров; распространяться он будет в Москве и Уральском регионе. В планах редакции — повышение тиража, союзное распространение и организация подписки.
Итак, в журнале «МИКС» — культура мировая и культура русская, региональная и московско-ленинградская, элитарная и массовая!
Главный редактор журнала «МИКС» Лариса ШАТОВА.
На все вопросы редакция журнала готова ответить по телефону 51-96-95 (Свердловск).


<- предыдущая страница следующая ->


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz