<- предыдущая страница следующая ->

Публицистика

Борис ХАНДРОС
СМЕРТНЫЕ ЛИСТЫ

I. Выслушайте, товарищ Сталин

«Добрый день, уважаемый секретарь ВКП(б) товарищ Сталин.
Пишу письмо с Украины — с глухого закутка села. Возьмите военную карту и найдите село на речке Ятрань, называется Полонистое, на Уманьщине, Бабанского района (теперь Головановского района Кировоградской области.— Б. X.).
Вот такое выслушайте, товарищ Сталин.
Село насчитывает 317 дворов. Коллективизация выполнена на 100 процентов. А что тут, думаете,— Советская власть? Нет, не советская, а чисто буржуйский строй...
Вспомните крепостное право: 6 дней работа панам, а 7-й — воскресенье, в которое нельзя работать, потому что праздник. Так и на селе каждый день работают в артели. Возле дома — ничего, кроме построек, и налог за то, что работаешь в колхозе; обобществлено все, еще и хлебозаготовку дай.
Не иди в колхоз по хлеб, а сам сдай пудов 45 с трех десятин поля; ну, пай в кооперацию, 28 рублей аванса и строительство тоже на 15 рублей сдай из дома, а потом за три года ни копейки денег.
Такая вот жизнь.
Село выполнило план на 65 процентов. Колхоз вывез весь хлеб до фунта. Теперь кони ни в зуб: лишь пшеничная сечка и кропят мелясом.
Нет ни зернышка. Свиней было 500 голов. Подохли с голода 184: едят жом и сечку.
Есть только 60 голов, из них на мясо идет 46 голов, а на все село остается на 1932 год 14 голов. Вот Вам распределение скота, ибо район свекложивотноводческий, и предвидится, что на протяжении двух месяцев погибнет весь скот, и начинают умирать с голода.
Люди пухнут. Люди говорят: «Хлеба, хлеба...»
Не думайте, уважаемый руководитель, что не работали люди ударно, однако недород, который никто в счет не берет.
В прошлом году урожай был средний, и то еле выжило население, и план был 38 тысяч пудов, а сейчас — 57 тысяч пудов.
Теперь буксир над буксиром — бригада 86 человек ходит три месяца, ничего не делают, изо дня в день ходят под каждую хату.
С начала кампании раз по 60 каждую хату перелопатили.
Забрали до фунта все огородное в колхозе, у колхозников на душу два пуда картошки, а все до фунта — в заготовку.
Никаких запасов на весенний сев семян, ни фунта какой бы то ни было культуры: ни картофеля, ни гороха, ни гречки, ни проса. Ни ячменя, ни овса, ни сои. Все до фунта — и свеклу, капусту квашеную забрали и забирают кур. И сдают крестьяне, ибо нечем кормить, идет забой кролей. Такое вот, товарищ Сталин.
Трудодень обошелся 37 копеек, пара сапог — 36 рублей, пара ботинок — 26—22, костюм — 80 рублей, в прошлом году — 25.
Понимаете, еще и пачка папирос — 35 копеек раскурочных.
Вот так, тов. Сталин, сто дней на одну пару сапог. Уравниловка.
Довела власть Советов, руководят «рабочие и крестьяне» (помещики и буржуи), потому что рабочий не станет высасывать последнюю кровь из сердца, потому что он понимает голод и холод.
Фунта соломы не дают, в хатах холод, раскулачивают бедняков, колхозников выбрасывают из колхоза за то, что хлеб не сдают. Зажим, не дают крестьянину говорить на собраниях, садят в бупр. «Мы тюрьмы не строим, а рушим», а в нашем районе уже 9 кулацких хат новых. Три дома построили новых — и сажают, судят ни за что. Что захотели активисты, то и сделают, а масса ни при чем. Сельсовет избрали, а ни одного члена избранного, все новые и новые, чужие люди.
Масса населения настроена против Соввласти. Нет никакой культработы. Одна хлебозаготовка, и все.
Рабочим, которые работали когда-то в колхозе, а теперь ушли в промышленность, их детям и женам нет покоя. Паек, который привозят, забирают. Голод...
Вечером нельзя выйти на улицу, бьют камнями, сдирают сапоги, у кого есть. Население босое, голое, голодное.
Дети не посещают школу, тоже босые, голые, голодные. Горячие завтраки были только раз в месяц и разве что чай без сахара.
В селе ни керосина светить, ни мыла, а о жирах и вспоминать нечего. Нет подсолнуха, ни фунта из 40 га не осталось: все — в заготовку. Так о том, чего нет, и не говори. Не ищи нигде купить хлеба — назовут оппортунистами. Вот такое-то на селе, хоть и суди,— говори, что оппортунист. Нет, я советский.
Сам каждый день по хлеб хожу.
Ответ персонально по адресу: Бабанский р(айо)н, УССР, Полонистое. Комсомолец, секретарь ячейки. Член бюро РКМ Пастушенко».

Это письмо из 1932 года хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов Государственного управления (ЦГАОР) УССР (ф. 1, он. 8, сохр. 117) — Фонд приемной председателя ВУЦИКа. Подпись заверена печаткой — «С оригиналом верно: Председатель Бабанского РК (рабочего контроля) и КРКИ (комиссии рабоче-крестьянской инспекции), Г. Максименко».
Написанное в январе 1932 г. и отправленное в Москву, письмо Пастушенко попадает в... секретный отдел ЦК ВКП(б).
Судьбу его решает «референт-докладчик» В. Селицкий.
С его «сопроводиловкой» «полученное на имя товарища Сталина» заявление Пастушенко пересылается «для рассмотрения» в ВУЦИК.
27.II.1932 года с грифом «Срочно» письмо из приемной председателя ВУЦИКа отсылается в Бабанский райисполком.
И... попадает на стол уже знакомого нам Максименко с резолюцией районного начальства: «Прошу срочно провести проверку и дать ответ с выводами. 6.III.32 г.».
«В ВУЦИК
Сообщаем:
Автор письма тов. Сталину за подписью «Член бюро РКМ Пастушенко» не обнаружен. Таким образом, письмо анонимное» (?!).
И Максименко — тот самый («Председатель Бабанского РК и КРКИ») сам заверял («с оригиналом верно») и Пастушенко проживают в Полонистом, а письмо — ...анонимное.
«По сути стану Полонистого.
План хлебозаготовки в селе выполнено на 59,7 процента (на 1.III.32 года). Сдача с засеянного гектара — 3,06 центнера. Колхозами (в селе три колхоза) план выполнен на 63 процента, что составляет сдачу с гектара — 3,44 центнера... Из обуви за это время было завезено более 100 пар. Есть в лавке и сейчас сапоги и ботинки, в том числе и детские.
Таким образом, утверждение автора письма, что дети разуты и раздеты, потому и в школу не ходят, неверно. (Воистину: в огороде бузина, а в Киеве — дядька. Что с того, что в лавке лежат сапоги и ботинки, если денег кот наплакал?
У Пастушенко дети — «босые, голые», потому что тяжкий труд колхозника обесценен, оплата — чисто символическая: и трудодень обошелся 37 копеек, пара сапог — 36 рублей... сто дней — вот она, колхозная арифметика! — за одну пару сапог». Максименко, однако, вдаваясь в бюрократическую казуистику, по-своему «опровергает» то, что, следуя здравому смыслу, опровержению, казалось бы, не подлежит.— Б. X.). Есть случаи, когда дети посещают школу нерегулярно, но мы это относим за счет оргтруда персонала.
...Труддисциплина в колхозах и особенно бывшего им. Сталина (нынче за постыдную работу колхоза имя снято и дано название «Черепаха») — чрезвычайно плохая. Отношение к коню вредительское. В колхозе им. Яковлева дела немногим лучше, но и там не все в порядке.
Состояние с лошадьми такое (за 1931—32 гг. погибло 92 головы) потому, что плохой досмотр, а затем кормление жомом и мелясой содействовали заболеванию на глисты, что теперь уже выявлено и приняты меры по сохранению животных.
Кормление жомом прекращено. Кроме того, периодически дается соль. Что же касается досмотра за лошадьми, то и по сей день большая текучесть конюхов, из-за чего нет надлежащего досмотра.
Проведена чистка колхоза от кулацкого и рваческого элемента; эта работа продолжается и по сей день.
Среди колхозных масс проводится массовая воспитательная работа.
Состояние на селе среди колхозников неудовлетворительное. Господствует потребительская тенденция. Подготовка к весенней кампании проходит неудовлетворительно.
Есть данные, что в селе кулачный и антисоветский элемент проводит усиленную подрывную работу. Село постепенно укрепляется лучшими работниками.
Председатель райКК — РКИ Максименко.
13 марта 1932 года».

Село Полонистое. Встреча в конторе совхозного отделения.
Присутствуют Кострига Давид Иванович, 1906 года рождения, колхозник; Люльченко Аркадий Семенович, 1910 года рождения, колхозник, участник финской и Великой Отечественной; Свид Василий Саввович, 1914 года рождения, учитель-пенсионер, тоже ветеран ВОВ; Годованчик Леонид Трофимович, 1926 года рождения, учитель, пенсионер.
Василий Свид:
— В письме все правда. Готов подписаться под каждым словом.
Аркадий Люльченко:
— Все так и было. Потому и голод, что забирали все под метлу. Вспоминается такой случай. У Шкиндера Семена жена где-то наменяла пять килограммов муки. Высыпала из мешочка, расстелила тоненько на печке, накрыла рядном. Еще и детишек посадила сверху, один другого меньше. И что вы думаете? Пришли, согнали детей с печи и забрали всю муку. Последнюю надежду. Вот так и создавали голод. А до коллективизации не помню, чтобы голодали в нашем селе. В каждом подворье куры, утки, по семь-восемь овечек. Ну и, как водится, кабанчик, и не один. Корова, если не у каждого хозяина, то через одного. До двухсот коров в Полонистом было.
Сколько умерло в голодовку? Мы тут прикидывали: не меньше четырехсот...
Большинство, хоть и с оговорками, склоняется к выводу: наиболее вероятный автор — Максим Маркиянович Пастушенко. В те годы секретарь сельсовета, один из первых комсомольцев. Активист. Принимал участие в коллективизации, но и тогда, насколько это было возможно, действовал по совести. За это его уважали, да и теперь добром вспоминают люди. Он умер в 1952 году.
А Максименко?.. Не такой уж он однозначный, каким может показаться. Ведь взял на себя ответственность заверить такое письмо. Но, когда оно, пройдя по бюрократическому кругу, вновь возвращается к нему, он, видно, сам вступает в хорошо знакомую ему игру, спасая таким образом и себя, и Пастушенко.

II. «Летучая эскадрилья»

Письмо Сталину из Полонистого — капля в огромном потоке писем, заявлений, жалоб, стекавшихся в самый канун голода 1932—1933 годов из сельской глубинки в приемную председателя ВУЦИКа, «всеукраинского старосты» Г. И. Петровского.
Написанные, как правило, от руки: то карандашом, то чернилами, аккуратно подшитые, они хранятся в папке со следующим заглавием:
«Дело о рассмотрении заявлений отдельных граждан с жалобами на нарушения революционной законности органами власти на местах.
Начато: 15 января 1932 г. Закончено: 16 декабря 1932 г.».

Харьков. Центральный исполнительный комитет.
14.III.1932.
Председателю нашего Украинского народного хозяйства сообщаю следующее:
Гр-н Петровский Григорий Иванович, покорнейшей нашей просьбой к Вам, как Вы наш народный хозяин и защитник нашего народного Хозяйства от капиталистических врагов».
Дальше в письме рассказывается о действиях буксирной бригады по хлебозаготовкам.
«...як бандити нападають на шляхах, так i комсомольцi в полi. Виводять по одному iз заборiв i б'ють.
Это чистая банда, это жить невозможно.
Подпись: селькор».
Жалобы на буксирные бригады, действовавшие на Украине повсеместно, встречаются, к слову, во многих письмах, прошениях.
Некоторые из них во время переписки обрастали, словно снежный ком, объяснительными записками, протоколами следствий и сами превращались в «дела».
Так появилось дело о «Летучей эскадрилье». «15/I—1932 г. Винницкая обл. Гайсинскому участковому прокурору.
К ВУЦИК обратился Литвинюк Т. С, который сообщает об искривлении директив правительства и партии в селе Пчельная Теплицкого р-на. Он говорит — для сбора хлеба по доведенным планам в селе выделены бригады, которые издеваются над крестьянами, главное — над бедняками. Собранное имущество (! — Б. X.) нигде не фиксируется. Так же отобрано имущество у его сестры.
Посылая указанное заявление, Приемная Председателя ВУЦИКа просит проверить жалобу гр. Литвинюка и результаты проверок переслать в ВУЦИК для доклада Григорию Ивановичу Петровскому до 25/I—32 г.
Завидатель приемной Председателя ВУЦИКа Баранов.
Завканц. Мамлина».
«Участковый прокурор Гайсинского р-на.
О нарушениях Директив правительства и партии в селе Пчельная (Бджильня) Теплицкого р-на.
Сообщаю, что по этому делу проводится следствие с 15/I—1932 г.
Уже допрошен целый ряд лиц, и пока что материалы предварительного следствия свидетельствуют, что в селе Пчельная Теплицкого района бригады по хлебозаготовкам допустили целый ряд грубых извращений директив Правительства и партии во время проведения этой важной политико-хозяйственной кампании, которые заключаются в следующем.
Бригада по хлебозаготовке состояла почти из 400 человек, которую тов. Алексюк (уполномоченный РПК, он же председатель райколхозсоюза) назвал «Отряд «Летюча ескадрилья».
В селе было организовано несколько штабов, из них один главный штаб, начальником которого был Алексюк, по показам (показаниям. — Б. X.) секретаря партячейки — Федоряка Ефима и председателя сельсовета — Судака Кондрата, село было переведено на военное положение, члены бригады по 2 человека были размещены по крестьянам, которые не выполнили хлебозаготовку, и положено было на этих крестьян содержать и кормить тех членов бригады до того времени, пока они не выполнят хлебозаготовку; в селе проводились поголовные обыски у всех без исключения колхозников, бедняков и середняков; для питания бригады забирались у крестьян без всякого учета овцы, куры, мед и др. продукты, по неполным данным бригадой забрано и зарезано 34 барана, 8 пудов меда, курей ловили у крестьян без всякого учета (ну чем не оккупанты образца 1941—1944 годов?! — Б. X.).
За невыполнение того или другого распоряжения начальников штаба, колхозников штрафовали на 50, а то и 100 процентов трудодней, крестьян, независимо от их социального положения (среди сотен жалоб, просьб в адрес председателя ВУЦИКа я не встретил ни одной от лица репрессированного, раскулаченного, сосланного — по той простой причине, что заявления деклассированных элементов никем и нигде не принимались, не рассматривались: попав в «кулацкий» список, человек как бы автоматически оказывался вне даже той куцей революционной законности, которая в той или иной степени еще наблюдалась. Словом, дело о «Летучей эскадрилье» и могло-то появиться лишь потому, что пострадавшие от дикого, ничем не обузданного произвола все до одного по своему социальному положению — середняки и бедняки.— Б. X.) вызывали в штабы (семь кутков — семь штабов.— Б. X.), с которыми обращались грубо, наносили разные оскорбления и физические издевательства, например, Красноперый Гилько, 67 лет, середняк, объясняет, что его вызвали в штаб и когда он явился — над ним начали издеваться, дергали его за бороду, а потом спичками ее поджигали... У штаба было много людей, а штаб был охраняем посыльными — «выконавцями» — которые никого не выпускали из хаты, а также из хаты во двор; гр. Губаль Александра, беднячка, свидетельствует, что, несмотря на то, что она выполнила все, что от нее требовалось по хлебозаготовкам, к ней явилась бригада в лице Верхмиллера, Ткачука Кирилла и забрала у нее весь хлеб, а когда она стала добиваться, чтобы ей все возвратили, ее начали крыть матом, угрожали разобрать хату, кроме этого, над нею издевались, поднимали на ней платье при тут же сидящих детях, а однажды вызвали ее в штаб и там угрожали разобрать хату, облить ее керосином, поджечь и вывезти за село, кроме этого, несмотря на то, что она была беременна, ее толкали в грудь».
К «Сообщению» участкового прокурора Горного приложены копии допросов многочисленных свидетелей.
Свидетельствует Стойко Онуфрий Моисеевич, 57 лет, неимущий, малограмотный, женат, хлебопашец-единоличник:
«Возложенный на меня план хлебозаготовки я выполнил полностью и с превышением и несмотря на это, меня вызвали в штаб 2-й сотни, поскольку я житель 2-й сотни, откуда послали в штаб 3-й сотни, где был старший бригадир штаба Семенюк и Ткачук Федот, за хлеб у меня не спрашивали совершенно ничего, мне предложили подписаться на 40 рублей позыки (заем.— Б. X.), от чего я не отказался, но сказал, что денег у меня сейчас нет, а выплачу я тогда, когда получу деньги за сданный хлеб...
Семенюк взял меня за бороду и потянул ее, сказал: «Хорошая борода, нужно ее осмалить». После чего подошел ко мне Ткачук, который и толкнул меня под бок и заставил меня лезть под кровать со словами: «Лезь, собака, под кровать, куркульская твоя морда». Все это сопровождалось отчаяннейшей матерщиной. Под кровать я не полез потому, что там было так низко, что не пролез бы и ребенок. За мной приходили старший бригадир Далекий Мефодий и Хрущ Феофил, забрали у меня следующее: прилагается список. Больше по делу показать не могу ничего. Записано верно, мне прочитано, в чем и расписываюсь».
Список реквизированного у Стойко:
«1. Часы-будильник. 2. Шлеи портянi з постронками. 3. Двi парi нашилникiв, ремiнi з цепками. 4. Один ремiнь з постронка. 5. Вiдро. 6. Долото. 7. Кружало толстой проволоки. 8. Дви кадушки з пашнею. 9. Дви посуди з керосином — стеклянка i жестянка. 10. Одна скатерка. 11. Один нiж для колив свиней. 12. Бабка для клепки кос. 13. Три фурi дров. 14. Двi фурi сiна. 15. 3-е курей.
Все вышеназванные вещи забраны у меня бригадирами Далеким Мефодием и Филатом Хрущом. Кроме того все зерно, мука, пшено, крупа выкачены до фунта. План выполнен и перевыполнен, но зато я и дети голодают».
А вот как развлекались в штабах.
Свидетельствует Белоконь Петр Иванович, 40 лет, бедняк (земли 3 десятины, хата, клуня, сарай, 2 овцы), малограмотный, женат — 7 членов семьи:
«Было созвано общее собрание всего села, как выполнивших, так и не выполнивших хлебозаготовку. Всех тех, которые выполнили свое задание, оставили в помещении, а всех тех, которые не выполнили, выгнали на двор на мороз и после вызывали в штаб по одному человеку. Нас с Юхремом Мельником двоих зазвали в штаб, поставили рядом и заставили друг друга спрашивать: «Ты выполнил хлебозаготовку или нет?», «А ты почему не выполнил?» Мы с Мельником Юхремом один на вопрос другого отвечали, почему мы не выполнили хлебозаготовку, а Комиссия смеялась. После того нас заставили сесть на стулья, потом встать. Мы встаем, отвечаем на вопрос бригадира Верхмиллера, а тем временем принимают стулья, после чего говорят нам садиться, и так, как стулья приняли, то мы падаем на землю. Я таким образом упал раза два. Заставляли нас крутиться, чтобы на нас смотрела вся публика, что мы не выполнили хлебозаготовку».
Особый интерес представляют пространные показания секретаря партийной ячейки села Пчельная Федоренко Евфима Прохоровича (31 год, уроженец соседнего села Холодовка, бедняк, член колхоза, образование — низшее, украинец, женат, хлебопашец, член ВКП(б) с 1924 г. (ленинский призыв) и председателя сельсовета Судака Кондрата Семеновича (28 лет, бедняк — одна хата, член колхоза, образование — низшее, украинец, женат, член ВКП(б) с 1930 года).
Их свидетельства (не жертв, а активных исполнителей, вожаков, бригадиров «Летучей эскадрильи») бесценны для историка, исследователя.
Показания Е. Федоренко:
«Ранее я работал Уполномоченным Райисполкома по хлебозаготовке в селе Степановка, потом был переброшен в село Пчельная. 9-го Октября в село приехал Уполномоченный тов. Алексюк, который сразу же потребовал, кроме бригад из жителей села Пчельная, еще и студентов Зоотехникума с. Комаровки, из местечка Теплика, а в село приехало к нам человек 50. Первое его мероприятие было — это организация главного штаба, при котором был отряд человек 50—60, которым и руководил сам Алексюк. Отряд этот он называл «Моя летучая Эскадрилия». Отряд этот всегда ходил по селу в строю иод командой Алексюка с песней. Сам Алексюк впереди отряда верхом на лошади. Предлагал мне несколько раз принять команду, т. е. быть командиром. Сразу же на пленуме Сельсовета, а позже на парткомсомольской раде Алексюк провел предложение обезличить кулака, т. е. по его соображениям — 6%; возражений на это предложение не было никаких, и предложение его было принято и проведено в жизнь. Обезличка проходила следующим образом: у всех 6 процентов забирали весь хлеб, крупу, необмолоченные снопы, забирали также мясо, сало и шкуры, эта обезличка продолжалась дней 5—6... все организации, как Партячейку, Сельсовет, Правление колхоза и комсомол, возглавлял сам Главный штаб в лице его руководителя Алексюка. Все собрания, совещания этих организаций открывал и проводил сам Алексюк, причем вносил исключительно только свои предложения, не давая никому их обсуждать, а также и вообще выступать. Каждый штаб должен быть забрать у 40% селян, невзирая на их соц. положение, весь имеющийся у них хлеб и крупу, оставляя от 2 до 5 пудов на семью. После организации этих штабов возник вопрос — где кормить людей, работающих в этих штабах, их было человек 70—80, тогда Алексюк поместил по два человека на квартирах исключительно к селянам «Червоной Долины», которые не выполнили план хлебозаготовки, на полное иждивение. Алексюк говорил, что штабы должны сами себе находить харчи: овец, бычков, сало. Бригады забирали, кроме вышеуказанного, еще кур, мед, крупу, капусту, огурцы и так далее. Алексюк собрал собрание колхозников колхоза «Нове життя», где вынес следующее решение: забрать под метелку весь хлеб у колхозников, не подписавшихся на заем. По остальным колхозам забрали хлеб и исключили из колхоза без штрафа человек 30—35. Как-то раз во время разговора с ним я высказывал свои опасения в отношении его извращений, тогда он мне ответил: «Ерунда, бояться нечего — никаких волынок и восстаний быть не может, у нас на сегодняшний день 70% колхозников»...
Показания «свидетеля» Судака К. С:
«Председателем Сельсовета я заступил работать 14-го октября 1931 года. Уполномоченным Райисполкома по хлебозаготовке в то время был Алексюк, который заставил меня принять на себя бригаду, таким образом, я работал, как старший бригадир, не имея совершенно никакого отношения к Сельсовету... Все члены бригад питались исключительно теми продуктами, которые забирали у крестьян, а забирали овец, бычков, масло, яйца, мед и т. д.; на овец и бычков давали расписку, на остальные же продукты совершенно не давали ничего, а потому учесть, у кого сколько было забрано, совершенно не было никакой возможности... Алексюк написал мне распоряжение о том, чтобы организовать повальный обыск по селу: искать нужно было хлеб, но идти с обыском под видом поиска буряка, что нами было и проделано. Всего организовано было человек 200, обыскано было все село, хлеба взяли всего пудов 100».
Итак, ядро «Летучей эскадрильи» — человек 50—60 пришлых — студенты-комсомольцы зоотехникума и молодые рабочие, мастеровые из районного местечка Теплик — они-то осуществляют в селе Пчельная диктатуру пролетариата; но преимущественно руками самих же крестьян, как правило, бедных и наибеднейших — деревенских пролетариев.
Пчельная предстает перед нами этакой малой моделью Большой государственной диктатуры пролетариата с его классовыми подходами, идеей экспроприации экспроприаторов, с неизбежным перерастанием диктатуры класса в диктатуру личности, вождя, вожака и т. д. в Москве — Сталин; в Пчельной — уполномоченный Алексюк: не случайно он называет свой отряд «Моя летучая» эскадрилья».
Алексюк чувствует себя в Пчельной царьком-самодержцем, упраздняет советскую власть (председатель сельсовета по его приказу становится старшим бригадиром), переводит село на военное положение, устанавливает свои законы, точнее — беззаконие и произвол. Но разве не в том же духе «революционной законности» действовали уже в масштабах республик, целых регионов «чрезвычайные комиссии по хлебозаготовкам», возглавляемые Молотовым (на Украине), Кагановичем и другими «верными соратниками» великого вождя?
Ну а действия местных крестьян во главе с К. Судаком, мобилизованных или добровольно вступивших в «Летучую эскадрилью»? Что превращает их в оккупантов-карателей в родном селе?
Чем больше знакомишься с делами «Летучей эскадрильи», с показаниями жертв и их палачей, всех участников разыгравшейся в Пчельной драме, тем больше ощущаешь себя в странном и страшном мире платоновского «Чевенгура».
И разве одна была такая Пчельная...
«Всеукраинскому старосте тов. Петровскому Г. И.
25.II.1932 г.
Заявление
Уважаемый тов! Я часто вспоминаю, как Вы в 1919 г. в августе мес. при отступлении от Деникина на ст. Ромодан рассказывали красноармейцам о значении Соввласти и капитала. Среди нас были добровольцы, мобилизованные, были и кулаки. Я долго буду помнить Ваши слова. Вы стояли перед вагонами — эшелоном, что вез нас в Саратов, Вы смотрели на поля и говорили: мы бьемся за расширение наделов для бедноты, а Деникин для буржуа, он вешает рабочих. Я и мои товарищи оставили дома, старых отцов и матерей да малых братьев и сестер, а кое-кто и маленьких детей, сели в вагоны и поехали в Россию. Запомнил я Ваши слова!
Воевали, многие погибли, мы победили. Возвратились домой. Занялись хозяйством. Перестройка с/хозяйства. Мы пошли в колхоз. А теперь что? Я не могу вам, верному защитнику трудящихся, описать все те события, что у нас в селе. Я лишь прошу обратить внимание на наше село и помочь, а чем помочь — это хлебом. Мы в колхозе работали, с осени дали хлеб, а теперь не дают.
Уравняли всех, кто выработал трудодни, и кто нет. Хлеба нет в артели. Люди разбегаются кто куда. Что мы едим? Едим в основном картошку, каштаны. Кое у кого есть хлеб, но немного — еще у верхушки села. ...Я не могу, не знаю, как вас просить, чтобы обеспечили хлебом. Может, вы думаете, что это пишет кулак? Нет, это пишет колхозник.
Если вы не в состоянии послать из Харькова, ВУЦИКа человека для обследования, то это будет ошибкой с вашей стороны, колхоз может потерпеть убытки, невыход на работу во время посевной кампании.
Наш колхоз «Красный партизан», село Березовая Лука Гадяцкого района.
Простите, тов. Петровский, за беспокойство, однако искренне прошу обратить внимание.
Проситель: Г. Шиян.
Адрес: ст. Венеславовка Гадяцкого р-на, с. Березовая Лука».
И это письмо тоже осталось без ответа.

Может, страшные факты, о которых сообщали крестьяне,— редкие исключения, к тому же ограниченные лишь 1932 годом?
Увы, нет.
Как видно из архивных документов, «подвиги» буксирных бригад: массовые обыски колхозников и единоличников — не прекращались и в разгаре голода — зимой и весной 1933 года.
Во время этих обысков широко практикуется как метод «наказания» надевание на шею и грудь тех, что «провинились», позорящих подписей, плакатов. Доски со словами: здесь живет злостный контрактант — несдатчик хлеба, прибивались к воротам крестьянских дворов.
Забирать «черную доску» на ночь в дом строго запрещалось. Хозяин обязан был всю ночь стеречь ее. Как правило, от тех, кто прибивал.
Вот что пишет в своей жалобе «лично тов. Сталину» рабочий, «бывший комсостава» Бартко Корней Архипович об издевательствах над его отцом («до революции был бедняк... в настоящее время колхозник и инвалид... село Мачуха Братславского района УССР»)... «Зная о том, что хлеба нет, пришли, последнее зерно забрали, и осталось двадцать фунтов гороху, которые хотели забрать. Отец не хотел дать, так они его назвали злостным неплательщиком и арестовали, посадили на четыре дня и написали записку такую: «Я злостный контрактант Бартко Архип. Свой хлеб держал в яме и не хочу его сдать советскому государству».
Эту бумагу прицепили к голове и водили по селу, грубо обращались и называли разными бранными словами».
Нередко председатели сельсоветов самолично открывали «дома заключения», разные «темные», где держали тех, кто не сдал хлеб или оказывался недостаточно, по мнению местного царька, послушным.
В селах Брицьке и Приборовке крестьян во время хлебозаготовок, как указано в документе под названием «О нарушениях революционной законности, издевательствах над крестьянами в селах Липовецкого района», принятом 5 марта 1933 года секретариатом Винницкого обкома КП(б)У, арестовывали, раздевали и сажали раздетых, без обуви в холодный подвал, заставляли плясать с тяжелой ношей на плечах, бить друг друга, «маршировать» по селу, разбирали дома.

Какой же была реакция на поток пронзительных писем, заявлений, жалоб?
Восторжествовала вроде бы справедливость в Пчельне: под суд, правда, отделавшись легкими наказаниями, попали шестеро (из 400) «героев» «Летучей эскадрильи» (среди них почему-то не оказалось главного организатора и вдохновителя — уполномоченного РКП Алексюка).
Не остались безнаказанными действия нарушителей «революционной законности» и в Липовецком районе.
Бюро Винницкого обкома (не прокурор дает санкцию, а обком!) постановило: «Судебным следственным органам арестовывать виновных и немедленно судить. Поручить областной партийной комиссии исключить из партии, как врагов, всех виновных в издевательствах над крестьянами».
Многого ли, однако, стоили эти грозные постановления в условиях, когда из центра все время шли указания: давай хлеб, хлеб любой ценой?
Местные руководящие органы то и дело старались — это видно и из писем — «не замечать», а прокурор в ожидании указаний и до их появления тоже «не замечал» нарушений законности, если план по хлебозаготовкам выполнялся.
И, главное, ни в приемной Председателя ВУЦИКа, ни в партийных органах не делалось никаких политических выводов. А если и делались, то в рамках сталинских указаний. Так, в приведенном выше постановлении подчеркивалось: обком считает, что в селах Липовецкого района «классовый враг» (не уполномоченные, не буксирные бригады.— Б. X.) организовал эти издевательства над крестьянами для того, чтобы вызвать их возмущение против мероприятий партии и правительства».

<- предыдущая страница следующая ->