скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

Наша публикация

ИСТОРИЯ ФАБРИК И ЗАВОДОВ

На строительстве Магнитки. 1933 г. Фото М. ОЗЕРСКОГО.
Возвращение А. Горького из Италии. 1928 г. Фото М. АЛЬПЕРТА.
Группа учащихся единой трудовой советской школы на заводе. 1930 г. Фото В. БУЛЛЫ.

Возникшее в 30-х годах движение по созданию «Истории фабрик и заводов» — одна из славных, но несправедливо забытых страниц летописи советской литературы, явление столь же уникальное, сколь и характерное для того времени.
Инициатором, главным пропагандистом и организатором этого начинания выступил А. М. Горький. «Знание развивается сравнением,— писал он,— а нашей молодежи не с чем сравнивать то, что ей дано, чем она обладает. Именно поэтому и по силе здоровой жажды хорошей жизни среди молодежи нередко встречаются парнишки и девчонки, которые не умеют ценить то, что для них завоевано, встречаются задорные орлы, которые преждевременно мечтают об уютном курятнике. Знание прошлого вылечило бы их от слишком торопливого стремления пользоваться достижениями настоящего, не думая о будущем, не стараясь углубить и расширить не ими завоеванное и заработанное...».
А. М. Горькому удалось привлечь к работе по «Истории заводов» без преувеличения цвет советской литературы. Писательские коллективы работали над историей Беломорско-Балтийского канала, Московского метрополитена, ЭПРОНа. Среди их авторов — М. Зощенко, И. Ильф и Е. Петров, В. Катаев, С. Маршак, Б. Лавренев, М. Пришвин, И. Соколов-Микитов, А. Толстой, Вяч. Шишков, В. Шкловский. А. Караваева участвовала в написании истории Трехгорной мануфактуры, Н. Погодин — Надеждинского завода на Урале, об истории калининской фабрики «Пролетарка» писал Б. Полевой. М. Шагинян успешно трудилась над историей Бакинских нефтепромыслов, Вс. Иванов — Златоустовского завода, а Ф. Гладков — Московского электрозавода.
Работа по созданию «Истории заводов», став знаменательным явлением в литературной жизни 30-х гг., составила определенный этап в творческой биографии многих известных писателей. К сожалению, большинство материалов так и осталось лишь в рукописях, многие из которых остаются по разным причинам не опубликованными.
Читатели «Юности» имеют возможность впервые познакомиться с рассказом Б. Лавренева «Гибель субмарины L-55», написанным в связи с созданием истории ЭПРОНа, и очерком В. Шкловского «Поездка в Магнитогорск» по истории Магнитогорского металлургического комбината.
История ЭПРОНа и Магнитостроя, да и истории многих других предприятий так и остались недописанными. Но для нас важно другое. Совершенно очевидно, что в ходе работы по истории фабрик и заводов складывалась горьковская традиция — создание научно-художественной отечественной истории, доступной, интересной, правдивой, полной убедительных фактов и ярких имен, задевающей за самое сердце и будящей мысль. И еще: чтобы в ее создание внесло хоть капельку труда как можно больше людей. Тогда она будет ближе и понятнее. Разве не по такой истории мы все так истосковались?
Сергей ЖУРАВЛЕВ.

Борис ЛАВРЕНЕВ
ГИБЕЛЬ СУБМАРИНЫ «L-55»

Четвертого июня 1919 года эскадренные миноносцы Красного Балтийского флота «Азард» и «Гавриил» вышли в обычную разведку из Кронштадта.
Это были миноносцы самого молодого в мире флота. Флот едва насчитывал год своей истории. Он пришел на смену развалившемуся в вихре исторической катастрофы российскому императорскому флоту.
Октябрьская революция требовала крепкой и самоотверженной защиты на суше и на море. Горевшие революционным энтузиазмом матросские массы вместе с немногими бывшими офицерами императорского флота, нашедшими в себе мужество освободиться от «броневых поясов» кастового тупоумия и закоснелых традиций, взошли на палубы измотанных трехлетней войной и годичным митингованием кораблей, очистили их от хлама и ржавчины и подняли новые кормовые и стеньговые флаги, горевшие кровью революции.
По унылой пустыне Финского залива в это время шатались с хозяйскими повадками корабли различных великих держав, которые, завидев величайший в истории революционный костер, распылавшийся в холодной России, не ощутили в его пламени ничего, кроме запаха жареного. И на запах жареного жадно потянулись низкие серые силуэты, оснащенные щупальцами дальнобойных морских пушек, жадно раздувая широкие ноздри клювов.
Вожаками и львами стада морских хищников, колесивших в ожидании добычи у берегов новорожденной страны, были корабли британского королевского флота. Веселый мистер Черчилль, первый лорд Адмиралтейства, все еще хотел воевать. Четыре года мировой войны, кончившейся крушением Германии, не удовлетворили мистера Черчилля. Слишком мало славы добыл за эти четыре года флот владычицы морей, наследник громких побед Дрейка, Нельсона и Джона Сен-Винцента. Великий флот избегал противника. Боевые корабли, построенные для боев, боялись боев. В случайных схватках британцы не показали себя хорошими моряками. Даже имея подавляющее превосходство, они трудно и долго возились с немцами. Фольклэндское избиение немецких крейсеров вчетверо превосходящими британскими силами длилось восемь часов и вызвало во всем мире скептически брезгливое ощущение. В подобном случае, при Коронеле, немцы покончили с эскадрой адмирала Крэдока в пятьдесят две минуты.
Военный триумф британского флота сильно смахивал на замаскированную оплеуху. Нужно было в срочном порядке украсить припухшую от «славы» щеку какими-нибудь особыми лаврами.
Мистер Черчилль решил, что эти лавры растут под ледяным небом бывшей столицы Российской империи. Он бросил британские корабли в Балтийское море на завоевание этих лавров. Но британцы не слишком охотно шли навстречу заре новых побед. Во-первых, утомила изнурительная четырехлетняя возня с истощавшими Англию немецкими субмаринами, и моряки хотели заслуженного отдыха. Во-вторых, английские рабочие и английские крестьяне, одетые в форменки с галстуками и вышколенные дрессировщиками корабельной полиции, начали кое-что понимать в событиях, совершавшихся на огромном пространстве континента, иначе, нежели хотелось первому лорду Адмиралтейства и его друзьям.
Команды кораблей стали решительно отказываться срывать лавры для Великобритании и душить русскую революцию.
Мистер Черчилль был принужден искать добровольцев. Их в Англии еще не хватало. Растленные колониальной службой, выученные травить собаками и сжигать живьем для забавы негров и китайцев, офицеры, унтер-офицеры и рядовые кондотьеры в достаточном количестве отозвались на призыв первого пирата Британии.
Балтийское море наполнилось британскими кораблями. Их снаряды ложились в мирные деревушки по берегам Лужской губы и Копорского залива. Но ни особенной славы, ни особенных трофеев не было.
Подойти к «разрушенной и распроданной большевиками» крепости Кронштадт просвещенные мореплаватели все же не решались. Вдруг все сообщения «Таймса» и «Дейли мейл» о распродаже окажутся блефом и крепость шарахнет по незваным гостям ливнем стали? Перспектива такого угощения не привлекала. Тем более что «разложившиеся» большевики проявляли странную активность. Британские миноносцы и легкие крейсеры получали в упор торпеды в таких местах залива, где, по сведениям Адмиралтейства, большевики вообще не могли плавать за отсутствием «квалифицированного командного состава».
В день четвертого июня «Азард» и «Гавриил» получили задание прощупать присутствие культурных западных визитеров в районе Копорья, так как предполагалась операция флота в заливе и нужно было разведать положение.
День был ясный и прохладный. По небу шли легкие белые облачка. Горизонт крылся прозрачной дымкой. Миноносцы шли экономическим ходом.
Впереди «Азард», в кильватере на полтора кабельтова «Гавриил».
На миноносцах шла обычная походная жизнь. На мостике стояли сигнальщики, до слез в глазах напрягающие зрение, чтобы не пропустить неожиданного дыма или силуэта на горизонте.
Ветерок посвистывал в такелаже. Командир «Азарда» Борис Несвицкий, тяжелый, крупный и решительный человек, похаживал по мостику от одного обвеса к другому, и за ним вился голубоватый дымок из почерневшей трубки.
На полубаке под мостиком военморы, собравшись в кружок, слушали чтение очередного номера газеты «Красный Балтфлот». Пламенные слова резолюций и воззваний улетали, уносимые на запад ветром с Ладоги.
В камбузе кок обухом топора раколачивал воблу, которая должна была пойти на приготовление великолепного, бодрящего супа «а ля герр сивиль».
Спокойную тишь палубы внезапно прорезал острый крик сигнальщика на правом крыле мостика:
— Торпеды справа!
Слушавшие газету вскочили и по понятному закону любопытства мгновенно повисли на стойках левого борта. Но уже сверху грянул голос командира:
— Полный вперед!.. Лево на борт!.. Боевую тревогу!.. Прислуга к орудиям!
Задребезжали колокола громкого боя, заревела сирена, призывая внимание заднего мателота.
Сломя голову неслись к носовому орудию военморы. Миноносец круто повернул. Глаза всех находившихся наверху приковались к двум светлым пузырящимся полосам, стремительно бежавшим по воде. Это, рыча сжатым воздухом и захлебываясь от волчьего бешенства, неслись мимо не нашедшие цели торпеды.
Когда их след потерялся вдали, командир миноносца Борис Несвицкий выпустил изо рта задержавшийся там клуб дыма и сдвинул фуражку на нос, что было признаком хорошего самочувствия командира.
На носовом орудии наводчиком сидел комендор Федор Богов. Разворачивая пушку в сторону, откуда пришли торпеды, Богов думал о полученном недавно из родной деревни письме. В нем с грустными деревенскими причитаниями и поклонами родные извещали Богова, что белые замучили насмерть его родного брата. От этого письма Богов несколько дней ходил по миноносцу с неподвижно окаменевшим и темным лицом и под кожей лица у скул катались желваки.
В маленьком окошечке прицела перед Боговым скучно шаталась зеленовато-бурая балтийская вода. Справа, слева, спереди, сзади были те же однообразные, скучные и мутные волны. Их гребешки, запениваясь, перебегали через скрещение визирных нитей.
Внезапно Богов задержал дыхание и до боли влип бровью в козырек прицельной трубки. Середину одной волны проткнул выскочивший из пучины, блестящий от воды черный шест.
Сперва он показался Богову вешкой, но мгновенно Богов отверг это предположение. Никакой дурак не поставил бы вешки в этом унылом месте, и, кроме того, шест торчал подозрительно прямо. У Богова внезапно прилипла тельняшка к спине и по телу прошли мурашки. Облизнув губы, Богов поймал шест на перекрестье прицела. Море у шеста заплескалось, запузырилось, и с плеском выскочил наружу спинной плавник стальной акулы — боевая рубка подлодки. Богов увидел на ее полукруглой поверхности отчетливо выделявшиеся цифры «55». Середина второй цифры как раз пересекала нити прицела.
Сквозь непрерывный рев сирены и гул ветра на полном ходу миноносца Богов услышал какой-то крик с мостика и привычным, непроизвольным движением рванул шнур спуска.
Бледно-желтое пламя мигнуло на конце орудийного дула. Сухо и звонко, раздирая воздух, прокатился гром выстрела. Богов широко вздохнул.
Спустя секунду цифры на рубке исчезли из его глаз, закрытые малиновым огнем разрыва и столбом черного дыма. В уши Богову ударило слишком близким грохотом, и он не сразу понял, что это донесло ветром второй выстрел, автоматически последовавший с «Гавриила». Водяной фонтан взметнулся за рубкой лодки.
Богов увидел еще, как вздулись рваные листы стали за рубкой, как, кипя и клокоча, рвалась в эту дыру вода, как уходила в воду боевая рубка и на ее месте закружился бьющий воздушными пузырями и радужно окрашенный маслом водоворот. Богов выпрямился на сиденье, и впервые за несколько дней с его лица сошла каменная неподвижность и глаза заблестели остро и живо.
Разворачивая волны форштевнем, «Азард» стремительным ходом пронесся над водяной могилой, в расчете окончательно распороть брюхо врага тараном. Но это было уже поздно и ненужно.
По количеству всплывшей нефти, разлившейся по воде гладким, переливающим павлиньим пером живым зеркалом, было понятно, что акула убита наповал.
Богов с удивлением ощутил, как его стащили с сиденья, хлопали по плечам, смеялись, что-то говорили, куда-то тащили.
Он опомнился лишь тогда, когда командир «Азарда» Борис Несвицкий, не выпуская трубки изо рта, сжал в своей крупной руке такую же крупную и крепкую ладонь Богова и сказал какие-то взволнованные, теплые и простые слова, которых тоже взволнованный Богов не запомнил.
Миноносцы легли на обратный курс, направляясь в Кронштадт. На меркаторской карте, по которой остро отточенный карандаш штурмана вел уверенную линию прокладки курса, в месте встречи миноносцев с подводным хищником, пытавшимся бросить смерть в корабль революции, лег жирный крестик и рядом с ним четкая запись широты и долготы с указанием точного положения погибшего врага. В вахтенном журнале вахтенный начальник спокойно записывал, что в таком-то часу и во столько-то минут двумя выстрелами из носовых орудий обоих миноносцев потоплена английская подводная лодка «55».
А развороченная укусами снарядов лодка в это время уже лежала на дне.
В ее залитых отсеках плавали, уткнувшись неподвижными лицами в подволоки, офицеры Его Величества и «люди» Его Величества.
Они не выполнили задания мистера Черчилля, не прибавили новых лавров в вековую историю побед британского флота, и их карьера была кончена вместе с карьерой стальной акулы, которую они вели под водой против чужой революции.
Британское Адмиралтейство просто забыло об их жизнях. Вопреки обыкновению в газетах не появилось традиционного извещения, что «ввиду невозвращения из похода, гибель Его Величества «L-55» должна быть предположена». Мистер Черчилль не решился сообщить своей стране, что корабль британского флота был мгновенно уничтожен на первом же залпе большевиками, которые «не имеют квалифицированного командного состава и не могут выводить свои разрушенные корабли из Кронштадта».
Балтийские мутные волны бесконечно катились над ее могилой, обмывая облупленную вешку, поставленную на этом месте миноносцами.
На следующий год вешку срезало льдом, и уже ничто не обозначало места бесславной гибели «55».
1936 г.

Виктор ШКЛОВСКИЙ
ПОЕЗДКА В МАГНИТОГОРСК

В старой России была поговорка: «За вкус не берусь, а горячо сделаю».
Писатели часто пишут горячо. Но особенно горячатся очеркисты.
Про Магнитогорск много написано. Написано много удивительного, очевидно, писатели боятся, что читатель заскучает, и поэтому они рассказывают разные занимательные истории.
Удивительные истории начинаются с сообщений о том, что Магнитогорск стоит в пустыне, что деревья исчезают уже на далеком от него расстоянии, что стоят они где-то вдали за горами, за долами в речных разливах.
Нет, Магнитогорск не стоит в пустыне, расположен он в ковыльной степи, совсем непохожей на пустыню.
Березы в самом Магнитогорске растут на горе, у поселка, который называется «Березки».
Магнитогорск стоит в ковыльной степи, а за пустыню писатели приняли пыль. Пыль происходит оттого, что автомобили, строители, повозки и ноги людей, идущих и бегущих, вытаптывают степь, и ветер выдувает обнаженную землю.
Когда проходит время стройки, сажают деревья, устраивают газон, вокруг города сажают картофель, создают полевые участки, используя канализационную воду, поливают чистой водой дороги, и пыль кончается.
Пыль еще не кончилась в Магнитогорске, и поэтому писатели принимают степь за пустыню.
Впрочем, гостиница города описана наблюдательными писателями хорошо.
Двести тридцать тысяч жителей в Магнитогорске. Города, однако, еще нет, он так разбросан, что найти его можно только ночью, по огням.
Мы застали огни загорающимися. Город между черно-желтым дымом коксовых печей, между углами труб домен и горою лежал в долине редкой игрою электрических огней.
Серая дорога, из тех, которые зовут в Англии черными, бежала в город. А город уходил, заворачивался во впадины долины, оборачивался в бараки, поворачивался черными пятнами.
Не было города. Нет города Магнитогорска.
Не построен.
Начали город строить, пришли в поле, где была попова пасека и бревна для какой-то стройки, и коровы ходили по полю, и вдали виднелась станица Магнитная.
Вытоптали ковыль, покрыли вытоптанную землю щепками, настроили бараков, поставили тонкие минареты бетоноподъемников.
Потом стали спорить, думать, с какой стороны пруда поставить город, и вопрос решили только недавно.
На краю города, у моста, где горы уже круты, за палисадниками есть большие дома.
История палисадников и сосен, которые никак не могут приняться, такова: молодые насаждения огораживали деревянными заборами, колючей проволокой и обязательными постановлениями. Но несознательное население их все же вытаптывало дочерна.
Тогда некий садовник обвел палисадники чертою грядок и на грядки посадил цветы.
И вот оказалось, что цветы не топчут. Цветы охраняют насаждения.
Соцгород Магнитогорск ныне разжалован из этого высокого звания, что город этот состоит из зданий, таких похожих, что их друг от друга может отличить только собака по запаху, а я заблудился, потому что помнил, что около редакции «Магнитогорского рабочего» должна лежать ванна, а ванну убрали.
«Соцгород» зажат между рудником, т. е. горами магнитного железняка, с которых экскаваторы ступенями снимают руду, и заводом.
В тех городах, которые задуманы были в первые дни наших споров о характере социалистических поселений, в круглых городах урбанистов, не было ни севера, ни юга, ни направления ветров.
Но в Магнитогорске ветер есть, и он несет дым завода на город. Лучше было бы строиться на другом берегу пруда.
Не считающаяся ни с чем, пережившая себя, уже лишенная всяких элементов гениальности, утопия Фурье отразилась в работах архитектора Мая. Дома были построены без кухонь, без уборных, все было обобществлено. Школа в этом квартале огромна, в ней обучается больше тысячи детей, ее коридоры не менее ста метров длины и не более двух метров высоты. Они как будто снятся. Школа построена так, что порождает собою беспорядок. В окнах нет форточек, потому что школа задумана в южной Германии, где нет ковыльной степи, нет ветра, который дует вдоль Урала, нет суровой уральской зимы, и окна можно круглый год открывать настежь.
До двухсот тысяч человек жило в Магнитогорске уже во время строительства. Народ был пестрый. Говорят, больше чем пятьдесят тысяч человек не получило паспортов или уехало до паспортизации. Много чужаков было вычищено при очистке партии.
Магнитогорск времени стройки, Магнитогорск сейчас — город преодолеваемых противоречий, а не индустриальный балет в четырех домнах.
Из-под Тулы из-за истребления лесов выселились на Урал демидовские заводы. Они пришли сюда, в горные леса.
Сожгли уральские заводы лес. Уральская металлургия отступала. Вместо леса рос «карандашник». Рельсы, положенные на уральских железнодорожных путях,— английские.
Богатейший край!
Еще не выработанные недра, обученные рабочие остались на Урале; страна, которая на заре металлургии была родиной новой металлургии, страна, где создали нержавеющее листовое железо, страна, поддерживавшая еще не могущую победить революцию, страна, вооружившая Пугачева, погибала. Прочтите очерк «Бойцы» Мамина-Сибиряка, посмотрите, как безнадежно мерли и спивались крестьяне, как пропадал заводской рабочий.
Прочтите про дикие реки, про скалы, которые «убивают» барки. Потом прочтите Ленина «Развитие капитализма в России», главу о развитии горной промышленности, и вы будете знать, чем был Урал перед революцией.
Проблема Урало-Кузбасса перерешает историю Урала. Магнитогорск — это не только большой завод, это победоносный спор с историей, решение того, что не удавалось столетиям.
Трудности Магнитогорска малы на фоне трудностей основного его задания.
Когда близость угля разрешила работать безумно разорительной, но необходимой огневой машине, когда англичане изобрели паровую машину, или, вернее, когда насос обратился в двигатель, когда Англия дошла до глубоко залегавших коксующих углей и начала выплавку чугуна на минеральном топливе, тогда кончилась ведущая роль уральской металлургии. Дальше была агония. Долгая. Поддерживаемая кабалой. Вот тогда началось отставание, которое сейчас ликвидируется в считанное количество дней.
Но, читатель, я не могу написать тебе сейчас историю Магнитостроя, я только скажу о том, что история не пишется подряд, она не рождается из хронологии.
История фабрик и заводов должна ставить и разрешать проблемы, у нее должны быть методы отбора материала.

1934—1935 гг.

<- предыдущая страница следующая ->