<- предыдущая страница следующая ->

•
На III съезде советских писателей председатель Союза писателей Китая Мао Дунь говорил об успехах советской литературы после II съезда: «...за это время славная советская литература глубоко отобразила творческий труд и героическую борьбу советского народа, созидающего коммунистическое общество. Она играет все более и более активную роль в деле воспитания нового человека, она способствует росту нового, укрепляет морально-политическое единство советского общества. Она внесла огромный вклад в дело борьбы против колониализма, против «холодной войны», в дело защиты мира во всем мире и укрепления дружбы между народами всех стран».
Советская литература, говорил далее Мао Дунь, «никогда не рассчитывала на какие-либо похвалы буржуазных реакционеров и их подголосков. К чему же привели злобные нападки врагов? На этот вопрос можно ответить китайской пословицей: «Муравьи тщатся раскачать большое дерево — только людей смешат». Попытки врагов рассыпались в прах, а советская литература стояла и стоит непоколебимо, как горная вершина!»
Теперь Мао Дунь и другие китайские авторы изощряются в обличении советской литературы, а те слова и те пословицы, которые обращались против врагов социализма, обращают против нас. Суровые ревнители «революционного духа» свободно обращаются с фактами и не стесняются в выражениях.
В журнале «Вэньибао» была напечатана статья Ли Чжи, в которой молодые советские поэты объявлены битниками, разложившимися людьми, проповедниками капиталистического образа жизни. Критик утверждает, будто этим настроениям советская общественность и даже партия оказывают поддержку.
Но кто же не знает, что когда отдельные советские поэты проявили субъективистские настроения, коммунистическая партия, наша общественность по-товарищески указали на идейные срывы и ошибки, помогая освободиться от недостатков? Все помнят прошлогоднюю встречу руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией, выступления Н. С. Хрущева и доклады Л. Ф. Ильичева. Все знают также, что для нашей общественности, именно потому, что она заинтересована в высокой идейности, духовном здоровье искусства, неприемлемы грубость, метод проработки, огульные обвинения, стремление сделать из ошибки или оговорки — преступление. Китайский автор скрывает, что ошибочные настроения отдельных писателей получили у нас вполне определенную оценку. Он раздувает ошибочные тенденции точно так же, как это делает реакционная буржуазная печать, искажающая факты в своих антисоветских целях. Свои портреты он малюет шваброй, применяя одну черную краску. Какой характер носит эта критика, показывает хотя бы такой образчик. Процитировав строки из лирического стихотворения молодой поэтессы, в котором есть слова: «Я счастья хочу, я замуж иду!» — китайский критик сурово замечает: «Счастье — это брак, это продолжение своего рода в потомстве. Вот и все, что понимает поэтесса под счастьем».
Критик, видимо, полагает, что счастье любви противостоит общему счастью, общественным интересам. Только хмурые ханжи, догматики в каждом проявлении человеческих стремлений видят нечто противостоящее интересам общества.
Суровый разнос критика из «Вэньибао» заставляет вспомнить такой случай из истории русской цензуры. Лет 140 назад царская цензура запретила лирические стихотворения поэта в переводе В. Н. Олина. Заключение цензуры об этих стихах было по-своему поучительно.
Поэт писал:
Один твой нежный взгляд
Дороже для меня вниманья всей Вселенной!
Цензор замечает: «Сильно сказано. К тому же во Вселенной есть и цари, и законные власти, вниманьем которых дорожить должно».
Поэт, расчувствовавшись, восклицал:
О, как бы я желал пустынных стран в тиши,
Безвестный, близ тебя к блаженству приучаться!
Цензор поучал: «Таких мыслей никогда рассевать не должно; это значит, что автор не хочет продолжать своей службы государю для того только, чтобы быть всегда с своею любовницей; сверх сего, к блаженству можно только приучаться близ Евангелия, а не близ женщины».
Сей ценитель был отделен от светлого мира искусства стенами своего темного невежества и административного рвения. И нельзя не пожалеть, что какие-то черты мрачного охранительства обнаруживаются в ортодоксальных фразах иных критиков.
•
Мы с законной тревогой наблюдаем за ростом откровенно националистических тенденций в китайской литературе. И здесь искусство поставлено на службу самой дурной политике. Тезис «ветер с Востока побеждает ветер с Запада» развивается и в историко-философских трудах, и в легковесных стишках, исполняемых с эстрады. Пекинские идеологи трубят о «классовом подходе», но вся система их националистических рассуждений — прямая измена революционным классовым принципам марксизма-ленинизма.
Недаром китайские руководители даже партийный гимн «Интернационал» приспособили к своим идеологическим установкам. В тексте гимна, который мы поем, говорится:
Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и ни герой.
Во французском тексте написано: «Нет спасителя свыше — ни бог, ни цезарь, ни трибун» («Il n'y a pas de sauveurs supremes: ni Dieu, ni Cesar, ni tribun»).
Во французском тексте «Интернационала» звучала идея массового демократического движения, отрицающего раздувание роли личности. В русском тексте опыт борьбы с народническим индивидуализмом помог еще отчетливее выделить эту идею (вместо «ни трибун» — «ни герой»).
Это двустишие в Китае теперь «усовершенствовали» так:
Никогда не было спасителя Мира,
нечего надеяться ни на богов, ни на императоров.
Упоминание о герое или трибуне, который не может дать избавления, как видим, исчезло после «редактирования» в новопекинском духе.
В инструктивном докладе Чжоу Яна содержатся странные рассуждения о том, что нужно взять, а что отбросить из достижений зарубежной науки и культуры:
«Все то, что мы перенимаем из-за границы, необходимо усвоить и переработать так, чтобы оно обрело наш национальный стиль и колорит, стало нашим достоянием».
Но что значит придать национальный китайский стиль и колорит Шекспиру, Бальзаку, Горькому? Не значит ли это, что оправдан любой произвол, любое извращение понимания произведений искусства и литературы в стремлении «китаизировать» мировую культуру?
И вот мы видим, как «приспосабливаются» произведения классиков. В китайских газетах появляются одна за другой статьи о Горьком. Все они однолинейны, примитивны, поверхностны, во всех повторяется примерно одно: Горький — разоблачитель капитализма, он призывал ненавидеть старый мир.
Горький, стоявший у колыбели социалистического реализма, создал энциклопедию современной жизни, показал в движении, в действии все классы русского общества, идеологию этих классов, общественные отношения, старые и новые силы. Он создал образы русских людей, в которых воплощено все богатство русской жизни, выразил духовные силы народа, творящего революцию. Горьковский герой провозгласил в мрачной духоте старой России: «Человек — это звучит гордо...» Идеи социализма и резолюции, утверждения и борьбы были для Горького не сверху наклеенным ярлыком, а выводом из широкого и всестороннего познания мира. И вот идеи и образы гениального художника обедняют и используют для пустозвонства и политической трескотни...
Примерно так же изображается и Маяковский. Он обличал американский капитализм — значит, его можно представить чуть ли не сторонником тезиса о капитализме — «бумажном тигре». «Китаизированные» писатели приобрели «стиль и колорит» сегодняшних пекинских крикунов.
Китайские литературоведы работают над «Историей европейской литературы», первый том которой вышел из печати. Сомнений в направлении этой работы нет: авторы ее проникнуты дружным стремлением к вульгарной проработке Боккаччо, Филдинга, Радищева и т. д. В «Гуанмин жибао» написано, что это «первый радостный успех в области критического усвоения иностранного литературного наследия с применением марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэ-дуна» (21 июня 1964 года). Но автор статьи Люй Юань-мин все же недоволен сделанным. Недопроработан Филдинг, не объяснена «ограниченность» «Слова о полку Игореве», мало сказано о сентиментальности и идеях бездумного наслаждения у Бернса, да и раскрытие отрицательных черт Лафонтена, Ломоносова, Гольдони и других не устраивает критика... Критик взывает: навались, братцы, атакуй генералов-классиков... Что ж, подождем второго тома. Сколько «радостных успехов» еще ждет нас.
Вот, на выборку, несколько оценок, из которых, как растение из зерна, вырастают эти завтрашние успехи:
«Преклонение перед духом Шекспира, Бальзака и других в литературе и искусстве служит спасению капитализма, находящегося при последнем издыхании. Но даже Шекспир не сможет ...приостановить развитие социалистического театрального искусства». (Газета «Цзефан жибао», 21 января 1964 г.)
«Если бы старик Шекспир был жив, он бы подумал так: хотя в моих произведениях тоже содержится нечто реалистическое, но моим произведениям так же, как земле до неба, далеко до драматических произведений китайского народа современной эпохи». (Газета «Вэньхой бао», 5 января 1964 г.)
«Вовсе не случайно, что в поздний период творчества Бетховен из смелого борца превратился в проповедника, занимающегося разглагольствованиями о мире. Мечты Бетховена не могут быть нашими сегодняшними мечтами, звуки его музыки никак не могут быть звуками нашей музыки». (Журнал «Женьминьиньюэ», 21 января 1964 г.)
Право, все это было бы смешно, если б не было так грустно...
Недавно критик Ло Да-ган взялся на страницах «Жэньминь жибао» за разъяснение творчества Ромена Роллана. За ним последовали и другие. Великого писателя проработали за мелкобуржуазный гуманизм, обрушились на «жан-кристофство», увидели в его творчестве страшную угрозу для воспитания молодежи, но не увидели в произведениях писателя ни картин народной жизни, ни светлых порывов, ни революционных стремлений.
«Есть и такие,— пишет критик Фэн Чжи,— кто из произведения Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», созданного в эпоху Возрождения, вырывает одну-единственную заповедь Телемского аббатства «Делай что хочешь» и превращает ее в свой собственный девиз...»
Что ж, вероятно, есть и такие читатели в Китае. Но, может быть, им стоит посоветовать глубже разобраться в идеях и образах Рабле? Жизнерадостное свободомыслие Возрождения стремилось не к паразитизму и произволу. Рабле нарисовал сцены жизни, свободной от внешней принудительной регламентации, где все дела ведутся по указанию здравого смысла и разума, соответствуя общему удобству и надобностям. Рабле ведь писал, что свободная, благородная мысль людей отвращается от пороков и толкает к добродетели. Дух Возрождения, дух Рабле бесконечно ближе нам, чем эгоистам, ищущим красивого оправдания своей индивидуалистической узости.
Поговорив о Рабле, Гете, Стендале, Толстом, Ибсене и отметив «негативное влияние» некоторых мотивов их творчества, автор продолжает: «Хотя такое негативное воздействие проявляется среди меньшинства интеллигентной молодежи, но если мы не пресечем его и не будем защищаться, то оно сможет получить распространение в определенном кругу и стать бедствием, которое нанесет ущерб социалистической революции». Наговорив столько страшных слов, автор, вероятно, и сам испугался... Но это не свидетельствует ни о правоте, ни о силе мысли его.
Наше литературоведение, стоя на позициях историзма, видит в творчестве корифеев литературы и проявления их исторической ограниченности, но сводить все творчество художников к их слабым сторонам, не умея воспринять сильных сторон,— это значит не уважать культуру и не надеяться на собственные духовные силы.
В статье «Водрузим знамя марксистско-ленинской критики», которая упоминалась выше, так говорится о великих критических реалистах прошлого века:
«Писатели такого реализма, как бы прогрессивны они ни были в свое время, по своему мировоззрению всегда принадлежат к системе буржуазной идеологии. Самая родная их сердцу идеология не переходит границ буржуазного индивидуализма и гуманизма».
В сущности, эта «концепция» целиком отдает буржуазной идеологии критический реализм, не усматривает противоречий во взглядах и творчестве великих писателей прошлого, замечает в них элементы отжившего, но не видит зерен будущего. Так оправдывается самое бесшабашное отрицание наследия. Это вульгаризаторство может повести только к изоляции социалистической культуры от наследия прошлого!
Тот же Чжоу Ян категорически заявил: «На плечи наших историков ложится задача написать всемирную историю с марксистско-ленинских позиций. Нас не может удовлетворять пользование всемирной историей, написанной зарубежными учеными».
Бедная всемирная история, по которой хотят пройтись сапогом националистического догматизма! История, переписанная с шовинистических позиций, освобожденная от влияния «зарубежных ученых» (в том числе и марксистов), изуродованная доктринерскими представлениями,— можно представить, каким будет она надругательством над историей и культурой...
У узколобых сектантов нет идей, ведущих вперед, есть шаблоны и догмы, тянущие назад. Их «философия культуры» мрачная, косная и недобрая. Подобному пониманию идейных основ искусства соответствует и уровень руководства делом литературы и искусства. Отношение к интеллигенции у китайских руководителей отличается казарменной размашистостью и категоричностью. Фальшивый призыв «Пусть расцветают все цветы» оказался не в состоянии скрыть, что руководство творческими делами осуществлялось и осуществляется приказными солдатскими методами. Но нельзя выравнивать культуру, как выравнивают воинский строй!
Служение делу социализма помогает собрать под знаменами революции все честное, передовое, близкое народу. Опыт нашей коммунистической партии — это, в частности, опыт борьбы за творческие кадры, за сплочение интеллигенции в борьбе за дело народа.
Линь Мо-хань так пишет о месте демократических писателей в современной китайской литературе:
«Социалистическая литература должна развивать и защищать социалистический строй, пропагандировать коммунистическую идеологию, и те писатели, те работники искусства, которые не являются социалистами и коммунистами, не обладают коммунистическим мировоззрением, ни в коем случае не могут справиться с этой задачей.. Так называемые попутчики шли с нами в первой демократической революции, одобряли демократическую революцию, но при переходе к периоду социалистической революции они уже не желают идти дальше, хотят расстаться с революцией».
Линь Мо-хань приводит в качестве примера имя большого поэта Ай Цина. Логика ясна, и логика эта троцкистская: тех, кого китайские руководители называют попутчиками, они легко записывают в число правых, ставших противниками революции. Это почти дословно совпадает с троцкистской постановкой проблемы попутничества. Так оправдывается практика отсечения неугодных.
До сих пор как на средство от идеологических болезней указывается прежде всего на участие в физическом труде. Грубое вмешательство в творческий процесс, пренебрежение к инициативе художника выдастся за нечто новое и революционное.
Драматург Лань Чэн так делится в печати «опытом» создания пьесы о положительном герое — коммунисте из народной коммуны:
«В начале сентября прошлого года я доложил тезисы пьесы провинциальному комитету КПК. Провинциальный комитет одобрил и помог исправить эти тезисы... При обсуждении тезисов председательствовал лично секретарь комитета, а после обсуждения начальник отдела пропаганды собственноручно помогал править пьесу. Секретари городских комитетов несколько раз созывали собрания, чтобы критиковать пьесу и выдвигать предложения... Ради исправления пьесы товарищи провели немало бессонных ночей, а некоторые в трогательных местах не могли удержаться от слез. Эта бескорыстная помощь воплощает коммунистический дух товарищеской помощи и глубоко взволновала меня. В сравнении с ней я сам оказался отстающим: например, мне было больно, что сокращаются эпизоды, к которым я питал пристрастие. Вначале я смотрел на свое сочинение как на собственного ребенка: самому можно о нем заботиться, а если позаботятся другие, то сердце болит. Потом я отослал этого ребенка в ясли и вначале чувствовал беспокойство, а потом обнаружилось, что о нем позаботились лучше меня, и я совсем успокоился».
Нам, пережившим период культа личности Сталина, особенно ясно, насколько пагубна такая бесцеремонность, такое примитивное представление о процессе художественного творчества, такая обезличенность самого художника!
Ленин выступал против либерального капитулянтства. Вместе с тем он неизменно предостерегал от сектантской узости, от групповой замкнутости. Он говорил Луначарскому: «Если вы позволите произойти процессу рассасывания наших коммунистических начал, если вы растворитесь в беспартийной среде, это будет величайшее преступление. Но если вы замкнетесь в сектантскую группку, в какую-то касту завоевателей, возбудите к себе недоверие, антипатию среди больших масс, а потом будете ссылаться на то, что они-де мещане, что они чуждый элемент, классовые враги, то придется спросить с вас со всей строгостью революционного закона» *. Это линия, которую партия последовательно осуществляет.
* «В. И. Ленин о литературе и искусстве». Москва, Гослитиздат, 1960 г., стр. 676, 677.
В истории советской культуры мы встречались и с «левацкими», нигилистическими, пролеткультовскими и рапповскими, и с либерально-ревизионистскими извращениями, и с ошибочными представлениями о формах и методах руководства в области культуры, но у нас коммунистическая партия внимательно следила за идеологическим фронтом и в нужный момент говорила свое твердое и мудрое слово. В Китае ныне догматическое и националистическое вульгаризаторство в области искусства стало официальной политикой, проводимой государственным и партийным аппаратом.
Но вряд ли можно собрать серьезные силы под таким знаменем!
В Пекине учитывают каждое наше выступление, каждую статью и книгу с критикой догматиков, ведут список, как там говорят, «антикитайских выступлений».
Нам близко и дорого все передовое в китайской культуре и литературе, вклад писателей и художников в сокровищницу мировой культуры. В Китае есть талантливые писатели, артисты и режиссеры, работники кино и изобразительных искусств. Среди их работ есть немало ценного и интересного, но думается о том, насколько больше могли бы они сделать, если бы не давление догматических вульгаризаторских пут.
Будет правильно сказать, что идейная агрессия пекинских националистов и догматиков направлена также против лучших традиций, лучших стремлений китайской культуры и литературы. Наша борьба за идеи интернационализма отвечает глубочайшим стремлениям и интересам самого китайского народа, его деятелей культуры!
Воинствующие враги диалектики выступают не только против теории, с которой они не в ладах; они выступают против самой жизни — многогранной, развивающейся, противоречивой, понять которую нельзя на основе догматических представлений. Они выступают против культуры нового, социалистического мира, ее гуманистического идейного содержания, против широты и новаторской смелости взглядов ее работников и творцов.
Отказавшись от точки зрения научного коммунизма, от революционного опыта социалистических стран, китайские руководители закономерно оказались под влиянием самых отсталых взглядов. Они воскрешают представления домарксистского, примитивного, уравнительного социализма, сочетающиеся у них с остервенелым национализмом.
Когда Бакунин пытался выдать за революционную истину свои убогие взгляды на будущее общество, на социальную борьбу, на роль насилия, Маркс назвал эти взгляды прекрасным образчиком казарменного коммунизма. Он подчеркнул, что ничего социалистического в них нет и что для разрушительных анархистов характерно доводить «до крайности буржуазную безнравственность» *.
* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. 18, стр. 416.
И дальше: «Все мерзости, которыми неизбежно сопровождается жизнь деклассированных выходцев из верхних общественных слоев, провозглашаются ультрареволюционными добродетелями» *.
* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. 18, стр. 426.
Подавление личности, обеднение духовного мира, нивелировка потребностей человека, отказ от идей гуманизма, националистическая узость и недоверие ко всему, даже прогрессивному, что идет из-за рубежа,— все эти начала способны оказывать только разрушительное действие на развитие культуры. Следует сказать и о том, что левацкое вульгаризаторство способствует росту ревизионизма, создает для него питательную среду, да к тому же используется буржуазно-идеалистическими и ревизионистскими эстетиками в их попытках дискредитации коммунизма.
Так же как Маркс в свое время отмежевался от казарменного коммунизма и вел борьбу с его идеологами и поборниками, научный социализм нашего времени отмежевывается от идеологов казарм и ведет с ними борьбу. Мы боремся за завтрашний день, за всесторонний прогресс культуры, развитие всех ее внутренних сил. Мы спорим с пекинскими теоретиками не по частностям — мы защищаем коренные интересы цивилизации, философию социалистической культуры, ее исторические судьбы.
И в этой борьбе творческий марксизм победит!

<- предыдущая страница следующая ->