<- предыдущая страница следующая ->

Критика

Б. РЮРИКОВ
КАКОЕ ЗНАМЯ ОНИ ХОТЯТ ВОДРУЗИТЬ?
Полемические заметки

Недавно в журнале «Вэньибао» (№ 4 за 1964 г.) была напечатана статья Лю Шоу-суна «Водрузим знамя марксистско-ленинской критики». Автор напористо заявляет: «Мы непременно хотим в сфере истории литературы водрузить знамя марксистско-ленинской критики». Статья посвящена проблеме литературного наследия; она написана в том сверхреволюционном духе, который присущ многим китайским статьям в последнее время. Сейчас, когда пекинские теоретики развернули фронтальное наступление против творческого марксизма, направляя свои стрелы и против политики КПСС в области культуры и искусства, небесполезно отдать себе отчет: какое знамя они хотят водрузить.
Линия Коммунистической партии Советского Союза в области культуры проверена в идейных боях против ревизионистов, смыкающихся с буржуазной культурой, против носителей левацко-догматических тенденций. Последовательное осуществление этой линии позволило достигнуть успехов, которые признает сегодня весь мир.
Но вот уже несколько лет из Китая раздаются крикливые голоса, осуждающие советскую культуру. Кричат о перерождении социалистической культуры, о «сползании» ее на рельсы буржуазной идеологии, о том, что деятели советского искусства «стали на колени перед американским империализмом», и т. д. и т. п.
Нам не пристало оправдываться перед крикунами. И если мы говорим об этих обвинениях, то лишь потому, что в условиях острого идейного столкновения между творческим марксизмом и догматизмом необходимо отчетливо и спокойно выяснить характер и значение этого конфликта по разным его направлениям.
Китайские руководители часто клянутся именем Ленина, не останавливаясь перед противопоставлением ленинизма принципиальным взглядам и практической деятельности КПСС, ее Центрального Комитета. В газете «Жэньминь жибао» была еще в 1960 г. напечатана статья Линь Мо-ханя «Выше знамя идей Мао Цзе-дуна в области литературы и искусства». Статья была затем издана отдельной брошюрой — видимо, ей придается определенное значение. Автор клянется именем Ленина, но о Ленине пишет в таком духе: «В. И. Ленин выдвинул положение о том, что литература и искусство должны быть частью партийного дела, должны служить широким массам рабочих и крестьян. Однако каким образом можно добиться того, чтобы литература и искусство действительно стали партийным делом, и каким образом можно добиться того, чтобы они действительно служили широким массам рабочих и крестьян, этого Ленин подробно осветить не успел. Исчерпывающее разрешение этих вопросов является великим вкладом товарища Мао Цзэ-дуна».
Ленин и культура социализма — это огромная тема, раскрытие которой показывает всемогущество творческого марксизма в решении самых сложных и тонких идейных проблем, в практическом претворении в жизнь идей партии. Ленин показал, как надо относиться к враждебной идеологии, непримиримо борясь с чуждыми социализму силами. Ленин учил, как надо привлекать на сторону социализма все силы культуры, поддерживая социалистическую культуру, сплачивая и укрепляя все новое и передовое в духовной жизни.
Для нас идеи Ленина — не что-то застывшее и окаменевшее, они развиваются и обогащаются в ходе исторического процесса. Претворять в жизнь идеи Ленина — значит идти вперед, творить новое, революционное. Но утверждение, будто китайские теоретики пошли дальше Ленина, в лучшем случае вызывает улыбку. Спроста ли догматики бросают мысль о «незавершенности» взглядов Ленина?
В статье Линь Мо-ханя, в имевшем явно директивный характер докладе Чжоу Яна о задачах общественных наук идет речь о том, что Ленин учил рассматривать литературу и искусство как часть борьбы за социализм. Если бы они говорили только это, нам не о чем было бы спорить. Но бросается в глаза, как узко толкуют китайские авторы взгляды Ленина.
Ленин, развивая идеи партийности искусства, последовательно вскрывал связь произведений искусства с глубокими пластами народной жизни, борьбой социальных сил. Он показал все значение сознательной мысли для художественного творчества. Он отстаивал превосходство научного, материалистического мировоззрения над идеализмом и субъективизмом всех родов. Вспомним знаменитые слова о том, что для материалиста мир богаче, живее, чем он кажется, ибо научное познание открывает широчайшие перспективы познания и воплощения бесконечного и неисчерпаемого богатства действительности.
Рабочие и крестьяне — подчеркивал Ленин — заслуживают чего-то большего, чем зрелищ. Они получили право на великое искусство.
Борясь за партийность литературы, Ленин настойчиво подчеркивал своеобразие литературного творчества. Он выдвинул задачу организовать обширное, разностороннее и разнообразное литературное дело, которое «всего менее поддается механическому равнению, нивелированию, господству большинства над меньшинством. Спору нет, в этом деле безусловно необходимо обеспечение большего простора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простора мысли и фантазии, форме и содержанию» *.
* В. И. Ленин. Соч., изд. 4, т. 10, стр. 28.
Китайские теоретики используют ленинские цитаты как колотушку прошв тех, на кого им угодно приклеить ярлык «ревизионистов», и обходят живую диалектику ленинской мысли.
Диалектическую и творческую концепцию искусства пекинские теоретики подменяют своей, примитивно-утилитаристской, откровенно служебной и глубоко равнодушной к искусству, пренебрегающей его спецификой. В их статьях разрывается единство идейного и художественного начал. Политический критерий мыслится отдельно от художественного. Гремят трескучие фразы о политике, о революции, и под эту стукотню протаскиваются положения, принижающие искусство.
Чжоу Ян, Линь Мо-хань говорят о ленинских взглядах на литературу так, как будто бы они сводились к примитивному требованию связи писателя с текущими кампаниями, а вопрос о руководстве — это вопрос об искоренении неугодного и административном воздействии на инакомыслящих. Литература низводится на служебную роль иллюстратора и комментатора тезисов об очередных задачах.
Художественное творчество дает широчайшую картину развития общества, оно помогает постигнуть общество в движении, в развитии и борьбе социальных сил, в многообразии характеров. Освещая светом прогрессивных идеалов всю жизнь человечества, оно воспитывает, духовно обогащает, поднимает и ведет вперед.
Взгляды китайских вульгаризаторов могут повести только к крайнему обеднению духовной культуры.
Советская эстетическая мысль стремится раскрыть во всей полноте и глубине огромные возможности, открываемые коммунизмом перед искусством. Догматики тянут назад — даже в решении тех вопросов, которые давно ясны для марксистской мысли.
Несколько лет назад марксистская мысль в нашей стране выступила против догматической трактовки типического. Догматики говорили о типическом, как о прямом выражении социальной силы, упрощая до примитивной схемы сложнейшие вопросы художественного творчества.
Еще в 30-е годы стала ясной бесплодность вульгарного социологизма. Но влияние его осталось, и оно нашло свое выражение и в 50-е годы, в частности, в положении о типическом одного из докладов Маленкова. Духу догматизма периода культа личности с его сухой и холодной схоластикой и равнодушием к человеку, с его методологией нивелировки вульгарный социологизм отвечал прямо и непосредственно.
Спору нет, через типическое, через образы художественного творчества выражаются, в конечном счете, социальные отношения, но типическое возникает не из желания проиллюстрировать общеизвестные истины. Типизация есть результат исследования и идейно-художественного осмысления писателем жизни, изучения людей, характеров, жизненных отношений и конфликтов, творческого воплощения их средствами искусства. И когда партийная печать подвергла критике примитивные, схематические формулы, она выступила в защиту живой души искусства, в защиту своеобразия художественного творчества от мертвящего социологического схематизма.
Ныне эти убогие схемы пытаются оживить некоторые теоретики из Пекина и их подголоски.
Так, в корейской газете «Мунхак синмун» сторонники догматических взглядов сочли необходимым вернуться к этому вопросу.
«Марксистская эстетика утверждает, что образ соответствует сущности социальных сил... Современные ревизионисты, преследуя свои подлые политические цели, прежде всего выступают с теорией об образе в качестве какого-то нового открытия... Ревизионисты утверждают, что образы соответствуют не сущности социальной силы и что индивидуализация является решающим условием типичности образов»,— писала газета.
Но развития искусства нет без открытия нового, без создания живых, индивидуальных образов, без творческой разработки жизненных пластов, без открытия новых «поэтических материков», как говорил Маяковский. Образ художника тем полнее соответствует живой и развивающейся жизни, чем он глубже, смелее раскрывает явления действительности, обогащает наше представление о ней, дает идейно-эстетическую оценку. В вульгаризаторской критике искусство понимается лишь как иллюстрирование готовых лозунгов.
Догматики нападают на правдивое искусство, выражающее жизнь в движении, в ее глубине и сложности. Вульгаризаторы атакуют положения марксистско-ленинской эстетики об отношении искусства к действительности. Они даже не скрывают своего недоверия к реализму, к правде жизни. В статьях некоторых китайских журналов, в выступлениях ораторов на писательских форумах понятие правды жизни подверглось крикливому осуждению, как неверное и «немарксистское».
Оказывается, «ревизионисты» прибегают к фальшивому лозунгу «писать правду», чтобы бороться против благородной обязанности литературы и искусства воспитывать народ в духе социализма и коммунизма. («Вэньсюэ пинлунь» № 2, 1963.)
Это отнюдь не чисто эстетический спор. Ленин писал в известном письме Н. Осинскому о значении правдивости и о силах, которым невыгодна правда:
«Самое худое у нас — чрезмерное обилие общих рассуждений в прессе и политической трескотни при крайнем недостатке изучения местного опыта. И на местах и вверху могучие тенденции борются против его правдивого оглашения и правдивой оценки. Боятся выносить сор из избы, боятся голой правды, отмахиваются от нее «взглядом и нечто», попросту верхоглядством...»*
* В. И. Ленин. Соч., изд. 4, т. 36, стр. 530.
В этих словах — ключ к рассуждениям догматиков против правды искусства. В современном Китае «могучие тенденции» на местах и вверху борются против истины, против освещения истинного положения вещей. У пекинских вульгаризаторов нет уважения к идее, к истине; формирующим началом эстетики — и не только эстетики — стал откровенный и циничный прагматизм. Прислужническая «методология» деморализует научную и художественную мысль, расшатывает принципы, заменяя их догматически-бюрократическими предписаниями.
Китайские теоретики пропагандируют лозунг сочетания революционного реализма и революционного романтизма. Впрочем, в этом «сочетании» реализм оказывается явно на положении бедного родственника. Вот как, например, Го Мо-жо обосновывает необходимость романтизма: «Литература допускает воображение, преувеличение, и подлинно великий писатель должен на основе материалов действительности делать творческие обобщения, показывая типичных людей в типических обстоятельствах; такой процесс творчества, во всяком случае, можно назвать вымыслом, и потому сущностью литературной деятельности должен быть и романтизм».
Таким образом, обобщение, преувеличение, воображение — все это относится не к реализму, а к романтическому искусству. Хорошенькое представление о реализме! Конечно, такой бедный и тусклый «реализм» надо подпирать костылями романтизма.
Мы также за революционный романтизм. Великое реалистическое искусство органически сочетается с революционной романтикой. Об этом много писал Горький. Впрочем, высказывания Горького пекинские теоретики также объявили превзойденными. Ли Хуэй-фань писал в журнале «Вэньсюэ пинлунь»: «Горький... уже увидел необходимость сочетания реализма и романтизма в реалистической литературе. Но Горький не смог сделать еще один шаг вглубь в этом вопросе, научно разрешить его в теоретическом плане... Товарищ Мао Цзэ-дун впервые ясно указал, что наша литература должна быть сочетанием революционного реализма и революционного романтизма».
Трудно сказать, чтобы подобные фразы вносили ясность в вопрос, что же нового после Горького сказали китайские теоретики. Но общий смысл их высказываний становится ясен после проработки правды в искусстве, смелости раскрытия жизненных конфликтов и т. д. Когда «революционный романтизм» противопоставляют реализму и правдивости, тогда это понятие оправдывает уход от реальных противоречий современного Китая, помогает возвести в ранг шедевров искусства слащавые, бесконфликтные назидательные картины, украшательство и лакировку... Пекинским деятелям нужно такое искусство, которое показывало бы жизнь не такой, какой она есть — в революционном развитии, в живом диалектическом процессе, а такой, какой им хочется ее видеть. Им нужно, короче говоря, искусство, оправдывающее исторический субъективизм, авантюризм и произвол.
В сущности «революционный романтизм» противопоставляется творческому методу социалистического реализма. Китайские теоретики идут назад от социалистического реализма, от интернационального опыта передового искусства.
•
Узкие, обедненные концепции развития культуры и искусства возникли у китайских теоретиков не случайно. Разногласия коренятся в конце концов в том, что резко отличны наши представления о коммунизме, о путях, которые ведут к нему.
Марксизм-ленинизм разработал светлое и широкое представление об общественном строе коммунизма. Законом его развития является товарищеское сотрудничество всех людей, возможность всестороннего развития каждого на благо народа. Программа КПСС, документы XX и XXII съездов партии определяют содержание и задачи борьбы за это общество.
Китайские теоретики пропагандируют какой-то совершенно иной коммунизм. Равенство они подменяют нивелировкой, сознательность — внешним принуждением, идейность — подчинением, целеустремленность — слепой исполнительностью. Не так давно газета «Жэньминь жибао» одобрительно писала: «В народных коммунах организация труда милитаризируется, вся деятельность проходит в боевом духе, проводится коллективный образ жизни, что отвечает требованиям нынешнего положения, когда делается большой скачок». А ныне китайская печать призывает жизнь общества и самой Коммунистической партии Китая строить, опираясь на опыт армии. Все — на армейский образец! Будущее общество они представляют огромной казармой, где вся жизнь регламентирована.
Нет, не пуританское единообразие, не пепельно-серый покров унылого уравнительства, а многообразие, богатство всех форм жизни, широчайший разворот творческих возможностей общества и каждого его члена — вот что отличает подлинный коммунизм. Это высокоорганизованное общество, в котором сплоченность основана на сознательной активности всех, на динамической силе творческих отношений.
Враги говорят, что социализм — общество регламентации. Но социалистическая плановость и организованность враждебны той мелочной регламентации, идеи которой развивал донаучный, домарксистский, утопический социализм.
Формированию научного социализма предшествовали столетия утопических исканий. Эти искания двигало благородное стремление к новому, справедливому обществу, свободному от угнетения. Утописты не знали реальных путей к этому государству солнца, они создавали умозрительные конструкции потому, что не чувствовали еще твердой почвы под ногами. На их представления об обществе ложился отпечаток монастыря или казармы, в которых они формировались.
Утописты отталкивались от анархии, хаотической стихийности собственнического общества. Они понимали, что общество будущего не может быть ареной столкновения слепых сил — оно должно возвышаться над предшествующими формациями организованностью, зрелостью внутренних отношений. Но они не могли постичь подлинных сил, утверждающих новые общественные связи, не знали закономерностей, ведущих сложными путями к такой общественной гармонии, о которой человечество ранее и не могло мечтать. Вот почему силы сцепления, силы разрешения общественных противоречий и конфликтов оставались силами внешними. Только марксизм открыл законы преобразования человеческого общества и определил подлинную роль пролетариата и трудящихся масс, их сознания и воли в борьбе за переустройство общества.
Китайские теоретики пытаются на основе волюнтаризма и примитивно-уравнительного утопизма решать нравственные и эстетические задачи. Коммунистический гуманизм вызывает яростные нападки со стороны ревнителей казарменных отношений.
Чжоу Ян говорил о тех, кого он называет советскими «ревизионистами»: «Свернув пролетарское знамя революции, они подняли знамя буржуазной человечности, они отождествляют так называемый гуманизм с научным коммунизмом».
«Так называемый гуманизм» — это очень выразительно. Чжоу Ян нападает на Программу КПСС, высказывания Н. С. Хрущева, на ряд марксистских трудов, вышедших в Советском Союзе. Гуманизм объявлен буржуазной идеологией!
Не случаен, видимо, тот яростный артиллерийский налет, который обрушился на фильмы советского кинорежиссера Г. Чухрая. В высказываниях Чухрая не все точно, в них есть положения, которые могли бы стать предметом товарищеского спора. Но в журнале «Вэньибао» напечатана статья, в которой есть что угодно, кроме товарищеской полемики. Критик пользуется тем, что китайский зритель не видел таких фильмов, как «Чистое небо», «Баллада о солдате» (ведь лучшие советские фильмы не выходят на китайский экран). Чухрай обвиняется в том, что он смотрит на жизнь не так, как хотели бы этого китайские теоретики, он уделяет слишком большое внимание «личной жизни» людей. Режиссер раскрывает высокую человечность как достоинство героя «Баллады о солдате», а критик возмущается: подумать только, «все свое свободное время он (Алеша Скворцов) употребляет на то, чтобы помочь людям, их личному счастью, которому нанесла вред Отечественная война».
Китайский критик обвиняет создателей картины: «Куда бы ни ступила нога Алеши, почти на каждом шагу он сталкивается с последствиями той трагедии, которую приносит Отечественная война народу». Если художник говорит о трудностях и лишениях, значит, он «боится войны», «вымаливает мир» и... «стоит на коленях перед американским империализмом». Советскому режиссеру приписывается не более и не менее, как стремление... показать негуманность пролетарских революционных войн и осудить социализм и коммунизм. «Эти люди замахнулись мечом «гуманизма» на революционные классы».
Подобным критикам хотелось бы, чтобы советские люди показывали войну в соответствии с лозунгом «Империализм — бумажный тигр». Вероятно, их бы устроило, если режиссер изобразил победу над германским фашизмом как легкую прогулку. Но ведь именно потому, что партия говорила народу всю правду об опасности фашизма, об угрозе, нависшей над страной и над каждым человеком, советский народ поднялся, напрягая все силы, и победил врага. Да и сейчас в лагере врагов социализма — не «бумажные тигры», и мы противопоставляем им не фразы, а реальную политическую, экономическую, оборонную мощь социалистического общества.
Китайские теоретики выступают против проникновения искусства в глубину реальных общественных отношений.
•
Коммунистическая мораль выражает интересы и идеалы всего трудящегося человечества. Коммунизм возродил и восстановил во всем значении простые нормы нравственности и справедливости, попиравшиеся эксплуататорами. Народные трудовые массы — это подавляющее большинство человечества; их интересы, выражаемые научным коммунизмом,— это и есть подлинные общечеловеческие интересы. Партия требует классового подхода к вопросу о гуманизме. Марксистское боевое и революционное понимание общечеловеческих интересов не имеет ничего общего с расплывчатым и абстрактным «гуманизмом» буржуазно-либеральных болтунов. С таким лжегуманизмом марксистская научная мысль, советская художественная литература ведут борьбу десятки лет.
Мы возвращаем гуманизму все прогрессивное содержание этого понятия. Китайские теоретики, провозглашая себя «революционерами», на деле выступают против революционного гуманизма. Методологически их полное отрицание любого гуманизма не отличается от принятия любого гуманизма либерально-ревизионистскими теоретиками. Только марксистско-ленинская мысль подошла к проблеме гуманизма научно, конкретно-исторически, связала ее с развитием общества, с интересами социальных сил.
Для нас решающее значение имеет, как художник понимает современного человека.
В китайской печати прошла шумная кампания по пропаганде «духа Лэй Фэна». Молодой солдат Лэй Фэн, погибший от несчастного случая, объявлен идеальным героем. Был опубликован его дневник, проникнутый духом слепого преклонения перед китайскими руководителями. Вот выразительный пример. В роте, где служил Лэй Фэн, купили машинку для стрижки волос солдатам. Там решили и в этом вопросе обходиться «собственными силами». Лэй Фэн взялся научиться парикмахерскому делу. Он пишет в дневнике: «Изучив произведения Мао, я нашел решение. Председатель Мао говорит: «Хочешь иметь знания, участвуй в практическом преобразовании действительности». Слова председателя Мао оказали на меня большое воспитательное воздействие, и я пошел в ближайшую парикмахерскую учиться».
На парикмахерском поприще Лэй Фэна ожидали неудачи — он испортил прическу первому же своему клиенту. «Но я не пал духом и снова взял книгу председателя Мао». В книге Лэй Фэн находит слова о том, что новое проходит трудный извилистый путь в своем развитии. «Руководствуясь идеями председателя Мао, я воодушевился, отказался от дневного сна и снова побежал в парикмахерскую».
В сущности, такие герои, повторяющие заученные слова, воплощают собой не сознательность и активность, а пассивную жертвенность, самоограничение, самоотречение. Один из критиков пишет: «Мы воспитываем молодежь в духе самоотречения ради общественных интересов...» Но революция не требует, чтоб человек отрекался от себя. Найти себя в служении общему делу, видеть самоутверждение, а не пассивную жертву в самых самоотверженных поступках, связать личное и общественное в одно неразрывное целое, а не подавлять личное, как что-то недостойное,— вот единственно правильный путь.
В ряде рассказов и очерков китайских писателей последнего времени эталоном поведения стал человек-винтик. Героиня повести Ван Вэнь-ши «Хэй Фэн» расхваливается критикой за то, что ведет себя на заводе послушно, «у нее не бывает сложных размышлений»...
В романе Чэнь Цань-юня «Благоухающая земля» коммунист Сюй Хо-чжао разговаривает с женой. Та спрашивает его: «Что такое коммунизм? — Я и сам не понимаю»,— отвечает герой. «Но ведь у нас в партии много умных, башковитых людей, они всегда знают, что делать. Нам же, маленьким людям, нужно одно — всю жизнь следовать за ними».
Вспомним «Поднятую целину» — там ведь тоже простые крестьяне выбирают новый путь в жизни, но как многогранен их духовный мир, как по-своему осмысливает события каждый из них, как развито сознание личной ответственности, личной инициативы в героях!
Китайская пропаганда восхваляет слепую дисциплину, аскетизм и подавление человеческой личности. Догматики осуждают личный интерес, стремление к улучшению жизни, идеализируют бедность и отсталость. Но ведь смысл социализма заключается в том, чтобы дать людям счастливую жизнь, сделать их хозяевами всей жизни. Идея отказа от жизненных благ — глубоко реакционная идея, выгодная только эксплуататорским классам. Энгельс писал, что можно высказать революционные мысли, не твердя беспрестанно слова «революция». Но случается и наоборот: беспрестанно твердят слово «революция», а мысли оказываются чуждыми революции и социализму.
В газете «Гунжэнь жибао» была напечатана пьеса, в которой старый рабочий беседует с молодым. Молодой рабочий сознается старому в желании взять взаймы денег и купить себе часы, сорочку и ботинки. И вот как поучает его старый рабочий:
«О чем ты не подумал? О том, что эти ботинки, часы и нейлоновая сорочка — это сугубо личные «мечты». Наша же отдаленная мечта, мечта рабочего класса состоит в том, чтобы построить коммунизм, чтобы все человечество могло жить счастливой жизнью. А ты? Ты забыл, кто ты. Ты мечтаешь о том, как бы покрасивее одеться, ты думаешь о том, где бы занять денег, если их нет у тебя. Но ты не понимаешь, что такие разлагающие сознание стремления, как бы поесть, одеться, повеселиться, только на руку буржуазии, которая старается подорвать здоровую идеологию рабочего класса, уничтожить революционность рабочего класса!»
Коммунизму чуждо это подозрительное отношение к стремлению быть сытым и иметь чистую рубашку. Конечно, эгоизм, мещанское сытое чавканье у своего корыта, обособление «своего» благополучия от общего счастья людей чужды социалистическому сознанию. Понятно и то, что дать часы 650 миллионам, одеть каждого в новый костюм, снабдить новыми ботинками — задача не простая. Но это не дает оснований рассматривать стремление к удовлетворению элементарных потребностей как нечто антиобщественное.
В эпоху великих побед научного коммунизма китайские теоретики шарахаются назад, к взглядам грубого, уравнительного мелкобуржуазного коммунизма.
Но эти взгляды были основаны на самых примитивных представлениях как о потребностях человека, так и о средствах их удовлетворения. То был «аскетически суровый, спартанский коммунизм, осуждающий всякое наслаждение»*,— писал Маркс. Для научного коммунизма характерно «отнюдь не отречение от наслаждения, а развитие силы, развитие способностей к производству и, следовательно, развитие как способностей, так и средств для наслаждения» **.
* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIX, стр. 18.
** «Большевик» № 11—12, 1939 г., стр. 64—65.
Коммунизм — для человека! Для того и создается новый общественный строй, справедливый и светлый, чтоб все люди могли обрести достойную человека жизнь. Представлять человека только исполнителем распоряжений, только работником, пренебрегая его стремлениями, запросами его личности,— значит не понимать ни человека, ни коммунизм. В таком представлении нет основы новой личности — гармонического сочетания общественного и личного. Как бы ни «поднимали» такого героя, он лишен света больших идеалов, лишен перспективы, его личность, его воля и разум подавлены. Персонаж с цитатой вместо сердца не знает индивидуального начала, он не может жить ни в произведениях, ни в сознании читателей.
В китайской печати обсуждалось стихотворение поэта Гуань Юн-хэ «Кружным путем». Поэт рассказал, как секретарь райкома вечером после трудового дня возвращается домой и, подходя к плотине, видит на ней влюбленных, ведущих ласковую беседу. Секретарь райкома, не желая спугнуть влюбленных, сворачивает и идет домой кружным путем.
Начались споры — правильно ли поступил секретарь райкома, проявивший чуткость к влюбленной паре. Может быть, было правильнее подойти к молодым людям и напомнить им о производственных задачах? Критик Ли Чжи подвел итоги статьей, в которой все поставил на свои места.
«Человек, который изо дня в день погружен в производство, работу, учебу и только при встрече с возлюбленной не говорит об этом, а болтает о природе, цветах, снеге и луне,— вот что в самом деле удивительно... Я считаю, что мысли и чувства здесь нездоровые!»
И догматики ревностно искореняют «нездоровые чувства». Это искоренение приняло широкий размах, охватив литературу, театр, музыку, кино. Под аккомпанемент революционных криков китайские теоретики прокатываются чугунным катком по культуре.
И вот к чему это приводит.
Певец Ши Мин-синь сокрушается на страницах «Гуанмин жибао»:
«Когда народ моей страны проявлял волю и решимость, мужество и стойкость, самозабвенно боролся со стихийными бедствиями в течение трех лет подряд, мы распевали на сцене: «Меня не любишь ты, тебя люблю я, так берегись любви моей...» Разве это не распродажа среди слушателей таких товаров, как буржуазное освобождение личности, культ секса и индивидуализм! Объективно это способствовало ослаблению воли народа к борьбе». («Гуанмин жибао», 13 июля 1964 года.).
В статье Дай Ай-лянь говорится о классическом балете: «Из-за различных исторических причин балет беден идейным содержанием, в нем необычно мало тематики с активным содержанием. Некоторые произведения, признанные классическими, например, «Жизель», проповедуют буржуазную теорию человечности и примирения классов».
В статье «Танцевальное творчество и реальная жизнь» Лун Инь-пэй обрушивается на лирические танцы в балете:
«В особенности танцы, описывающие любовь, по изображенному в них чувству и идеям очень нездоровы. Посмотрите: любовное томление во дворцах феодальных вельмож, свидания разодетых буржуазных девиц и кавалеров, соблазнительность красивых женщин, коллективное заигрывание и увлечения молодежи, юношей и девушек. Что же это такое?»
Действительно, что же это такое?
Аморальная Кармен, невыдержанный Герцог, проповедница идеологии классового мира Жизель изгоняются со сцены. Певцы воспевают великого Мао и итоги работы народных коммун... Редакторы журналов, руководители театров искореняют живое и человечное из произведений, как противоречащее духу «самоотречения»... Какой же унылый, серый, безрадостный мир, без звуков и красок, без солнечных лучей, без движения ветра хотят создать эти «ортодоксы»! У них все расписано, все регламентировано, все нивелировано. Нельзя подобрать лучшего названия этому, чем казарменный коммунизм, пользуясь словами Маркса. Это действительно коммунизм казарм, основанный на принижении человека, подавлении его, отказе от творческого начала!

<- предыдущая страница следующая ->