<- предыдущая страница следующая ->

НАШИ ГОСТИ.

ИДТИ В НОГУ СО ВРЕМЕНЕМ

Еще вчера мы держали в руках газету «Юманите» с очередной статьей Андре Стиля — и вот он перед нами, известный французский писатель и публицист, художник, глубоко озабоченный путями, по которым идет и развивается литература. Он делится с нами раздумьями о литературных процессах, высказывает свои соображения по поводу последних новинок и нашумевших книг, говорит о сложной, трудной и вместе с тем благородной миссии художника-коммуниста, живущего в условиях капиталистической действительности.
— Я много пишу,— рассказывает Андре Стиль.— Потому что не писать сейчас — это значит выключить себя из борьбы, которую ведут в наши дни не только коммунисты, но и все люди доброй воли. Вам, наверное, покажется само собой разумеющимся то, что я сейчас скажу, но на моей родине,— где книжные прилавки буквально завалены всякого рода псевдолитературой, отражающей самозабвенные блуждания писателя в своем собственном, сугубо индивидуальном или попросту выдуманном мирке,— это отнюдь не является общепринятой истиной. Я считаю, что писатель должен делиться с читателем тем, что он видит и наблюдает, а также теми чувствами, которые вызывает у него происходящее вокруг. Конечно, одного такого желания еще мало, чтобы иметь право написать книгу. Нужно, чтобы проблемы, занимающие писателя, глубоко волновали миллионы людей, чтобы автор с первых же строк своей новой книги непрерывно ощущал контакт с будущим читателем, ибо этот контакт — единственно верный путь к сердцам широких масс.
Вспоминается хотя бы история с присуждением, крупнейшей во Франции Гонкуровской премии за 1963 год. Два произведения реально претендовали на эту премию, и немало копий было сломано в литературной полемике, азартных прогнозах и закулисной возне, так или иначе влиявших на решение жюри. По общественной своей значимости книги эти находились на разных полюсах, и завязавшаяся борьба вокруг присуждения премии носила принципиальный характер. Прогрессивные силы на этот раз добились успеха — под их воздействием жюри отдало предпочтение реалистическому, антифашистскому роману Армана Лану «Когда море отступает», но буржуазная пресса реагировала на это решение почти полным молчанием, если не сказать бойкотом. На страницах газет и журналов всячески превозносились весьма сомнительные достоинства другого претендента — романа Ле Клезио «Протокол», произведения, о котором даже его сторонники пишут, что в подавляющей своей части смысл романа остается недоступным читателю.
Наш гость попутно высказывает свое отрицательное отношение к подобным порождениям зашедшего в тупик «нового романа».
— Очень важно,— продолжал Андре Стиль,— идти в ногу со временем. Но мне кажется, секрет полноценного, я бы сказал, полновесного успеха у думающего и отзывчивого читателя состоит в том, насколько писатель способен из всего многообразия тем современности выбрать и осмыслить именно ту, которая находит наиболее живой отклик как в его собственной душе, так и в душе читателя. Из этого созвучия личных особенностей писателя с насущной темой дня и рождается вдохновенна, сообщающее горячую заинтересованность и эмоциональность произведению, и тогда все, что выходит из-под его пера, становится близким читателю, волнует и воодушевляет его.
Я всегда стремился разговаривать с читателем о том, что составляет его повседневную жизнь. И поскольку для всех французов долгое время самой острой проблемой была война в Алжире, я писал об этой войне. Она стала главной темой моего цикла «Вопрос о счастье поставлен», в котором я стремлюсь раскрыть и показать воздействие этой бесславной войны на человеческие судьбы и становление характеров людей.
Поиски и выявление основных человеческих ценностей — главная задача писателя! — утверждает Андре Стиль.— Новые ценности могут возникать всюду, в любой среде, и в рабочей, и в буржуазной. Весь вопрос в пропорции и в качественных признаках этого нового. Однако прогрессивные начала рождаются преимущественно в рабочей среде, и писателю очень важно своевременно их рассмотреть, осветить и, предав гласности с помощью художественных образов, поддержать новое. Таким образом, я считаю, что писателя, который посвящает свое творчество злободневным проблемам современности, должно прежде всего увлекать все новое и прогрессивное. Конечно, новое может быть не только прогрессивным, но и реакционным, к последнему можно отнести, например, реальную и опасную возможность усиления фашистских настроений во Франции.
Пристальное внимание, с каким Стиль относится к жизни простых людей — героев его романов и рассказов, являет собой разительный контраст с теми идеями «конца света», описаниями ужасов атомной войны и вместе с тем смакованием ее возможных последствий, которыми изобилует буржуазная литература Запада.
Очень важно, чтобы было больше писателей, разумно и конструктивно относящихся к сложным проблемам, перед решением которых стоит мир писателей, способных с научной, марксистской точки зрения разобраться в происходящем и дать читателю правдивую картину событий.
— Нельзя позволить противнику запугать нас и дезориентировать читателя,— продолжает Андре Стиль,— задача прогрессивной литературной общественности Франции состоит и в том, чтобы в противовес таким, скажем, изданиям, как еженедельники «Ар» или «Экспресс», искажающим представление о состоянии французской литературы и замалчивающим произведения прогрессивных писателей, всеми доступными средствами пропагандировать творчество тех. кто отстаивает реалистическое направление в прозе и поэзии; правдиво восстанавливать картину объективную, показывающую реальное соотношение сил и возможностей французской литературы. Надо сказать, что французская прогрессивная литература последнего времени дает к тому все основания.
Прежде всего Андре Стиль называет философскую поэму Луи Арагона «Одержимый Эльзой». Это произведение, посвященное выдающимся поэтом Франции Эльзе Триоле, своей верной спутнице, чью жизнь и литературную деятельность невозможно отделить от его собственной жизни и творчества, представляет собой вдохновенный гимн женщине и любви. В поэме Арагона — не только лирические мотивы: поэт сумел придать ей общественное звучание, ввести читателя в круг больших раздумий, подводящих итог многих лет его борьбы и творчества.
Эльза Триоле после выхода в свет последнего романа «Душа» готовит к печати большую антологию русской поэзии; многие переводы для нее сделаны поэтами Гийевиком и Добжинским. Русским читателям, вероятно, будет интересно узнать, что большой отрывок из пушкинского «Евгения Онегина» идет в этом сборнике в переводе Арагона.
Наш гость называет также книгу Армана Лану «Когда море отступает», «Пиренейскую рапсодию Пьера Гамарра, литературное исследование о Делакруа Пьера Дэкса, книгу Анн Филип о ее муже — выдающемся актере Франции покойном Жераре Филипе.
Как это часто бывает с требовательными к себе писателями, Андре Стиль менее всего склонен подробно рассказывать о своих книгах, особенно о тех, которые еще в работе или только замышляются. В ответ на наш вопрос он называет свой последний роман «Пойдем танцевать, Виолина», в основу которого положена судьба шестнадцатилетней французской текстильщицы. Писатель стремился показать на широком общественном и политическом фоне сложный путь ее становления как человека. Чуть сощурив глаза в лукавой улыбке, Стиль предупреждает, что перевод книги чреват большими сложностями, так как написана она на северном диалекте, своеобразие которого очень трудно передать, «но во что бы то ни стало надо сохранить». А на наш вопрос о замыслах будущего романа по существу ответа не следует — «я не решаюсь заранее говорить о том, что пока является только замыслом».
Но мы убеждены, пройдет год-другой, и читатели узнают эту книгу, о которой пока молчит писатель.
...Между состоявшейся в редакции встречей и той минутой, когда наш читатель получит этот номер журнала, неизбежно пройдет какое-то время. К томикам книг Андре Стиля в библиотеке, к свежей его рукописи на редакторском столе прибавятся новые его публицистические выступления в «Юманите» и других прогрессивных периодических изданиях Франции. Писатель-коммунист Андре Стиль, как и его товарищи по литературному оружию, продолжает борьбу!
Т. Кудрявцева


ЛЮДИ МИРА, БУДЬТЕ ЗОРЧЕ ВТРОЕ!

Говорят писатели-солдаты и очевидцы двух войн

АРНОЛЬД ЦВЕЙГ
РАЗМЫШЛЕНИЯ В ДНИ ГОДОВЩИНЫ

Обращаясь мыслью к знаменательной дате, связанной одновременно с первой и второй мировыми войнами, мы не перестаем удивляться, и для этого у нас достаточно оснований. Если где-нибудь в шахте или при крушении на железной дороге погибает несколько сот человек, люди, несущие за это ответственность, в течение нескольких недель занимаются произошедшей катастрофой. Все общественные организации требуют, чтобы подобные несчастные случаи не повторялись: ведь несколько сот семей лишились кормильцев — как можно допустить, чтобы такое произошло еще раз? Если же дело идет о двух катастрофах, в которых в итоге политических интриг и пограничных споров обратились в прах двадцать или тридцать миллионов молодых мужчин, то хотя эти исторические события и вызвали изумление и негодование, но никогда в истории, до появления Владимира Ульянова-Ленина, эти общечеловеческие чувства не вызывали к жизни решения уничтожить войны во что бы то ни стало! Действуя последовательно в этом направлении, начинают с того, что прекращают вооружаться и созывают конференции. Подобные намерения, если проводить их всерьез, осуществимы, к сожалению, в настоящее время лишь на части нашей планеты; как раз в вопросе о войнах и установлении мира (когда речь идет не о благих пожеланиях, а о практических действиях) наши экономические уклады отличаются столь же резко, сколь голубое — от красного на географической карте. Да, бесспорно, на Рейне, как и на Янцзы, нужно еще многое сделать для достижения настоящего сотрудничества — того «мирного сосуществования», которое стало лозунгом сегодняшнего дня.
Разве не удивительны природа человеческая и структура человеческого общества? Прославление человеческого мужества, связанное с каждой войной, во все времена вдохновляло художников и поэтов, их произведения прочно укоренились в памяти человечества, как оливы на холмах Средиземноморья. Вспоминая наши боевые песни, перлы в нашем духовном богатстве, мы представляем себе это море и его береги. В седьмом столетии до нашей эры Тиртей восторженно славит смерть на поле брани и при этом настолько выражает общеэллинские чувства, что его приписывают сразу и Афинам и Спарте. Однако у истоков нашей средиземноморской культуры звучат также и другие голоса, иначе оценивающие смерть на поле битвы. Филологи утверждают, что «Одиссея» Гомера создана в девятом столетии; читая ее, мы узнаем о том, как Одиссей, спустившись живым в подземный мир, чтобы спросить совета у прорицателя Тиресия, встречается со своими соратниками, павшими в Троянской войне,— Аяксом, Патроклом и с божественным Ахиллом. К нему, мертвому полководцу мертвых, хитроумный Одиссей обращается со льстивою речью:
...живого тебя мы как бога бессмертного
чтили;
Здесь же, над мертвыми царствуя, столь
же велик ты, как в жизни
Некогда был; не ропщи же на смерть,
Ахиллес богоравный.
Но мертвый герой ахейцев отрешился от иллюзий, столь необходимых для поддержания воинственного духа.
О Одиссей, утешения в смерти мне дать
не надейся;
Лучше б хотел я живой, как поденщик,
работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб
добывать свой насущный.
Нежели здесь над бездушными
мертвыми царствовать, мертвый.
Мы не собираемся исследовать здесь вопрос о том, объясняется ли различие между этими, как день и ночь, противостоящими воззрениями противоположностью между лирикой и эпосом как жанрами или тем, что в течение двух столетий, разделяющих две эти поэтические концепции, Эллада изменилась и это изменение нашло свое выражение в противоположности между Тиртеем и Гомером. Но для нас, современных людей, боевой пафос Тиртея поблек, а приведенные выше строки «Одиссеи» близки к нашему жизнеощущению, на основе которого сложилось великое движение наших современников: мы требуем мира й разоружения повсюду и предоставляем объявлять смерть на поле брани высшим благом певцам феодального прошлого, в котором полководцы и государственные деятели, сражаясь во главе своих войск, гибли в бою. Впрочем, имя юного прусского принца Луи Фердинанда, который пал в 1807 году под Заальфельдом, осталось жить лишь потому, что некий Людвиг ван Бетховен, рассматривая ноты с музыкальными композициями убитого, воскликнул: «Совсем не по-принцевски, а просто хорошо, очень хорошо!»
Если мы начнем перечислять поэтов и художников, погибших в первую мировую войну, которые, останься они в живых, несомненно, восстали бы против развязывания второй мировой войны, у нас на руках не хватит пальцев. И сегодня те самые люди, которые начали первую и вторую мировые войны, уже готовятся разжечь третью. Очевидно, дух реванша нельзя искоренить, не изгнав окончательно всех его носителей, представителей крупного землевладения и тяжелой индустрии. В написанном около сорока лет назад моем романе «Спор об унтере Грише», в главе «Праздник господ», бравый генерал фон Лихов благодушно болтает;
«Для воинственных народов война не представляет ничего особенного; одну войну выигрывают, другую проигрывают, а затем начинают третью; это значит, нет никакой и вражды, я имею в виду вражду подлинную, не на жизнь, а на смерть».
Ведь в то время война угрожала только нам, массам, а не господам генералам, которые теперь вновь объединились в Федеративной Республике Германии и в так называемом НАТО, невзирая на то, что они носят мундиры различных армий. Они забыли, что эти самые мундиры они носили и тогда, когда четыре союзные великие державы приговорили к смертной казни того, кто претендовал на лавры «Ахиллеса» тысячелетнего рейха,— Геринга и его приспешников.
Советский Союз зажег на нашем небе путеводную звезду социалистической политики, возвещающую разоружение, наступление мира, ликвидацию войн, переговоры вместо поединков холодным оружием или атомными бомбами. Мы смотрим вперед и приходим к согласию: безудержное стремление усиливать технические средства разрушения привело диалектически к тому, что в душах наших современников произошел переворот — силы войны сменились силами мира, жажда убийства и агрессии сменилась стремлением к строительству новой жизни. Вместо того чтобы превращать школы в военные госпитали, мы призываем наших сограждан во второй половине двадцатого века строить кроме больниц также школы, больше и больше школ, жилых домов и детских площадок. Мы создаем поле деятельности для женщины нового типа, активной гражданки социалистического государства, которая не только умеет ткать, как Пенелопа, но умеет управлять диспетчерским узлом метрополитена и планировать аэродромы — с них будут взлетать новые сверхзвуковые самолеты. А наши поэты перестанут петь боевые песни.
«Мир хижинам, война дворцам!» — требовал уже сто лет назад наш соотечественник Георг Бюхнер, и, если считать, что теперешние дворцы — конторы трестов и банков, это означает, что дух Георга Бюхнера снова побуждает к действию подрастающие поколения.

ЛЮДМИЛ СТОЯНОВ
ПОМНИТЬ УРОКИ ПРОШЛОГО!

Двадцатый век... Люди прошлого столетия мечтали, что он принесет мир и счастье народам, спрячет оружие в музеи и мечи перекует на орала, что вражеская конница не посмеет топтать плоды человеческого труда и кровь не будет поить поля.
Великие поэты той эпохи слагали оды грядущему веку и также верили, что он спасет человечество от огненного потопа войн, утвердит всемогущество разума и смоет с лица земли позор прошлого...
Выдающиеся художники века, доведенные до отчаяния вырождением «третьего сословия», династическими союзами и торжеством реакции в Европе, искали в образе двадцатого века спасение и опору для своих идеалистических мечтаний, выхода из тупика общественной жизни. Такими мы запомнили Гюго и Байрона, Гейне и Уитмена и многих других.
За старым веком неизбежно следует новый. О том, что мы — дети двадцатого века, мы узнали лишь из календаря, потому что ничего не изменилось. То же социальное неравенство, эксплуатация, насилие, та же нелепая, душная, безрадостная жизнь, бедствия народа, нищета, невежество. Мания величия политических петухов, воинственные речи...
Капитализм как общественная система порождает военных преступников, награждает их орденами, звездами, создает для них привилегии, вокруг них слагаются мистические легенды, в то время как на плечи миллионов жертв преступления ложатся самые тяжкие страдания — их ждет если не безвестная могила, то исковерканная жизнь.
Книги ли так воспитали меня, или это чувство рождено инстинктом, но я помню, что еще в юношеские годы военная музыка и марширующие под нее солдаты меня не восхищали. В ритме маршей и топоте солдатских сапог, казалось мне, слышалось что-то зловещее, потому что эти юноши готовились служить не во имя жизни — их готовили быть орудием смерти.
Может быть, именно поэтому, по злой иронии судьбы, мне довелось как участнику и как жертве пережить четыре войны: две балканские и две мировые; несколько поколений, случайно избежавших пуль, переживших ужас и бедствия этих войн, провели самые лучшие годы своей жизни как бы в темном подвале, лишенные света и радости.
Балканские войны, подготовленные агентом германского империализма царем Фердинандом и его балканской свитой, стоили жизни полмиллиону здоровых людей труда, привели к двум национальным катастрофам, к потере земель, к беспримерной нищете, оставили сотни тысяч сирот.
Во время второй Балканской войны (1913), раненый и больной холерой, я лежал без сознания в кустарнике Голак-планины вместе с другими неудачниками солдатами, без какой-либо медицинской помощи и ухода. День, второй, третий. Сливались дни и ночи, шел дождь, звезды напоминали гвозди огромного погребального ковчега. Небо над нами было нежно-голубым, а смерть — всего в двух шагах. Никогда мне и в голову не приходило, что я буду лежать в этой чужой, неизвестной местности (Голак — от слова голый, пустынный) и буду ждать своей смерти. Вот что делает война с человеком. Ставит его в самое неестественное и глупое, в самое унизительное положение, чтобы в конце концов раздавить как муху или червяка.
В первую мировую войну в качестве военного корреспондента я имел возможность объехать македонский фронт и встречаться с солдатами и офицерами.
Народ вооруженный, но и скованный этим оружием, «привык» к позиционной войне, как к новым условиям жизни. С раздвоенностью в душе, оторванные от родной почвы, от близких, от воспоминаний люди ходили по этим голым скалам, как в муравейнике, выходы из которого закрыты, и в их душе вскипало возмущение...
Здесь ты узнаешь свой народ, объединенный, призванный на войну, в которую он не верит, но против которой не может бороться анархическими методами, пока слово не возьмет подлинная защитница народа — Коммунистическая партия.
Год второй, третий... Ужас растет, вулкан готов к извержению... Но кто начнет?
Над фронтами пронесся выстрел «Авроры» — призыв к свободе и миру, первый шаг новой эпохи, подлинное начало двадцатого века...
«Декрет о мире» Ленина, обращение правительства большевиков блеснули огненной искрой над бескрайними окопами вооруженной Европы, нашли отклик в каждом честном солдатском сердце.
Солдаты подняли головы, и в усталых безразличных глазах затеплилась надежда.
Нужно было победить «короткую память» народов. Победить лживую иллюзию, что «последняя» (первая мировая) война действительно последняя в истории. Империализм — постоянный источник войн. Эта истина должна была улечься в сознании миллионов обыкновенных людей. Одно только зрелище войны учило этой истине, но ее необходимо было раскрывать и эмоционально — посредством речей, воззваний и главным образом словом — художественной литературой.
Классовые противоречия проявляются в среде буржуазной военщины откровенно и цинично. С одной стороны — организаторы преступления, с другой — их жертвы. Но именно эту простую истину солдатские массы, порабощенные самыми мрачными заблуждениями и насилием, не сразу могли понять, они прозревали с трудом.
В «Военных известиях» я писал в то время с долей симпатии о французском военнопленном Ладисласе Ламоте, потому что и ему была омерзительна война. Командир дивизии нашел случай на обеде сделать мне внушение: «Наш корреспондент очень снисходительно относится к военнопленным — не хочет ли он, чтобы мы встречали их хлебом-солью?»
На одной из встреч с Гео Милевым * зашла речь о группе «Кларте» и об обращении Барбюса к интеллигенции, о ее долге объединить свои силы для общественного действия, чтобы помочь руководить массами и воспитывать их. Гео Милев сообщил, что на западном фронте немцы применили удушливые газы, а на Дойранском озере, где стояла его часть, англичане стреляли фугасными снарядами большой разрушительной силы. Об этом разговоре я вспоминаю как о зловещем пророчестве.
* Гео Милев, поэт огромной культуры и глубокой эмоциональности, был тяжело ранен в голову английской гранатой, при ранении он потерял глаз. «Голова моя — кровавый фонарь с разбитыми стеклами»,— написал он в одном из стихотворений. В 1925 году Гео Милев был убит фашистами. (Прим. автора.)
Позднее — во время самой войны — я познакомился с обращением Барбюса: оно производило впечатление настоящего шедевра, и деятели культуры действительно прислушивались к нему. Обращение Барбюса к писателям и деятельность Ромена Роллана явились первым сигналом, все еще отдаленным колокольным звоном, призывавшим от имени интеллигенции к пробуждению сознания вооруженных народов, к действию. Барбюс закончил свое воззвание словами: «Могучая волна народного движения поднимается все выше и выше».
В своем рассказе «Чайлд Гарольд» я коснулся, как мне кажется, сущности проблемы. Он был написан приблизительно в то же время. Какие чувства может вызвать поэма Байрона, найденная в ранце убитого английского солдата? Командир батареи отдает приказ зарыть убитого в оставленном окопе. Тем не менее в душе этого командира возникают забытые годы юности... Он вспоминает героя байроновской поэмы, его изгнание, борьбу с тиранией, его прощание с родным краем. «Прощай, прощай, край родной...»
Кто убит? Чем он занимался? Механик? Вот фотография его жены и детей. Командир трет лоб. Сколько времени прошло с тех пор? Он поднимается, смотрит на лежащего человека. Он велит сделать для убитого механика дубовый крест, ищет в документах имя англичанина, название города, в котором тот родился, день его смерти. Эти события занимают все время с раннего утра до захода солнца. Первая искра гуманности запала в сердце человека.
Сознание мучительно пробуждается, но молодому поручику трудно изжить предрассудки, ложную романтику, дойти до мысли, что все люди на земле — братья.
Для обеих мировых войн характерно, что они становились все более кровопролитными, что вторая — в сто раз более жестокая, человеконенавистническая и разрушительная, с тысячами гекатомб, война без фронтовой линии, когда целые народы были обречены на «тотальное» истребление.
Вторая мировая война не привела к новому переделу карты колониального мира между капиталистическими империями, она положила начало Великой Отечественной войне Советского Союза и освободительной борьбе за независимость и прогресс порабощенных народов колониальных стран.
В. И. Ленин был человеком, определившим разницу между империалистическими и освободительными войнами, и это соответствовало логике исторического развития, принципам общечеловеческой морали, диалектическому закону жизни, который не терпит несправедливости и дает народу, подвергшемуся нападению, право защищаться. В. И. Ленин писал о переходе империалистической войны в революционную, в гражданскую, в войну, ведущую к разгрому капитализма и империализма.
Как видно, в этих войнах была и «положительная» сторона, подобно тому как яд в организме вызывает условия для возникновения противоядия, но это не уничтожает преступного характера войн, звериной их сущности, враждебность естественному началу жизни, миру и интересам прогресса человечества.
Суровый, хотя и запоздалый урок, полученный поколениями, и их воля не позволят ввергнуть современный мир в новый кровавый катаклизм. Потому что есть еще «доброжелатели», уверяющие нас, что третья — ядерная — мировая война спасет человечество от всех бедствий. До какой степени ослепления надо дойти, чтобы утверждать подобные вещи!
Во второй половине двадцатого века Советский Союз стал оплотом мира и дружбы между народами. Значение социалистического лагеря как противоборствующего фактора по отношению к империализму, сила международного коммунистического движения и интернациональная солидарность трудящихся, пример КПСС как могучей движущей силы — все это, вместе с распадом системы колониализма и укреплением вновь освобождаемых стран, создает огромную уверенность и глубокое убеждение, что наступила эпоха, когда война перестала быть неизбежной, хотя и возможна, пока существует империализм.
Одно событие вошло в историю, отмечая, я бы сказал, новую веху, новое рождение мира. Я имею в виду предложение Советского правительства о всеобщем и полном разоружении, внесенное Н. С. Хрущевым на сессии Генеральной Ассамблеи ООН,— чтобы разоружились армии, закрылись военные академии и генеральные штабы, были уничтожены склады с атомными бомбами! Какое величие мысли, человеческой воли и ясного предвидения во имя всего человечества!
На Всемирном конгрессе за всеобщее разоружение и мир в июле 1962 года в Москве Н. С. Хрущев сказал: «Мы со всей определенностью заявляем: если агрессоры развяжут ядерную войну, они немедленно и сами сгорят в ее пламени». Это не угроза, не «пророчество», а утверждение вполне реального факта, и в лагере империализма это хорошо понимают.

<- предыдущая страница следующая ->