<- предыдущая страница следующая ->

публицистика

Время зрелости

БЕСЕДА С ПЕРВЫМ СЕКРЕТАРЕМ ПРАВЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ КИРГИЗИИ ТЕНДИКОМ АСКАРОВЫМ

— Хочу, Тендик Аскарович начать с вопроса, который в нынешнем, юбилейном для нашей страны году, как вы понимаете, нельзя не задать. С чем, скажите, киргизская литература приходит к 50-летию Советского Союза?
— Для того чтобы ответить, мне придется хотя бы бегло оглянуть пройденное. И даже углубиться в прошлое. Факт остается фактом: киргизы, один из древнейших народов Азии, не имели до Великой Октябрьской революции литературы. Мы, как ни горько, были бесписьменным народом. И это накладывало отпечаток на духовный склад наших предков, на их культуру. Свои представления о мире, о человеческих отношениях они выявляли в устном поэтическом творчестве. И, как мне кажется, достигли в этом высочайших вершин. Киргизский фольклор редкостно богат. Он уникален и по своему объему и по количеству сохранившихся произведений, и по их жанровому разнообразию. Величайший наш героический эпос «Манас» — в нем почти миллион стихотворных строк — складывался на протяжении многих столетий. Он пронизан идеями борьбы с иноземными захватчиками, он вобрал в себя мудрость и опыт народа, запечатлел картины быта, обычаи, обряды.
— Если не ошибаюсь, первые записи «Манаса» были сделаны замечательным казахским ученым-просветителем Чоканом Валихановым и русским востоковедом Радловым более ста лет назад?
— Совершенно верно. Но это лишь эпизод. Систематическая запись «Манаса» и других эпических поэм началась лишь в конце двадцатых годов нашего века. Мощь фольклора свидетельствовала, что киргизский народ обладает незаурядным творческим потенциалом, но сам народ до победы советской власти не имел возможности раскрыть его полностью.
— В чем причины этого?
— Так сложилось исторически. В социализм киргизы шагнули прямо из феодально-родового строя. Большинство из них кочевали со своими отарами в горах Алатау. Орудием тех немногих, кто начал заниматься земледелием, были деревянные соха и омача. Природные богатства лежали, по существу, нетронутыми. В 1913 году на нынешней территории республики действовала одна-единственная слабосильная гидроэлектростанция — каких-то 15 киловатт — да десятка четыре мастерских и заводиков полукустарного типа. Волнами накатывались эпидемии. Больных лечили варварски. Из каждых двухсот человек могли читать и писать по-арабски или по-русски лишь трое, да и те были дети баев и манапов. Так что, как вы сами понимаете, чтобы утвердить в Киргизии принципы социализма, требовалось перевернуть сознание людей, произвести культурную революцию. Процесс этот сложный, порою мучительный и протекал у нас бурно. Киргизы веками кочевали, жили в кибитках и юртах, теперь надо было привыкать к домам, столам, кроватям. Еще труднее было сломать вековечные представления о мире. Такая внутренняя перестройка требовала колоссальных душевных затрат.
— Стало быть, параллельно с борьбой, которую новое общество вело за свое самоутверждение, острая борьба шла в душах людей?
— Еще какая! Возникали драматические ситуации, подвергавшие нелегким испытаниям характер человека, его чувства, интеллект, волю. Эти конфликты таили в себе многое для раскрытия внутреннего мира человека. Поэтому наши писатели не раз к ним обращались, но далеко их еще не исчерпали. Жизнь разрушала старые наивные мечты, но она одновременно порождала мечты, новые, более зрелые, но не менее дерзкие.
Стремительность перемен в Киргизии просто поразительна. Взять хотя бы мой родной аил Чеч-Тюбе. Расположен он в Токтогульском районе Ошской области. В конце тридцатых годов, когда я родился, это было небольшое селение из отдельных в беспорядке разбросанных глинобитных домишек с плоскими камышовыми крышами, с маленькими подслеповатыми окнами. Часто они отапливались по-черному. Не было не то что электричества, не у всех были керосиновые лампы, кое-кто пользовался плошками. Когда после окончания семилетки я захотел учиться дальше, то сделать это было непросто Чтобы попасть во Фрунзе, мы по тропам через горные перевалы добирались в Джалалабад, оттуда поездом в Ташкент и оттуда уже во Фрунзе.
Сегодняшний Чеч-Тюбе (он переименован в Кызыл Озгоруш — «Красные перемены») современный поселок. Просторные дома. Всюду электричество, радио, телевизоры. Школа-десятилетка, больница, клуб, магазины. Если захотите, вы можете попасть в Чеч-Тюбе и самолетом и автомашиной по большому киргизскому тракту — асфальтовой магистрали, которая связывает Фрунзе и Ош. А возьмите Фрунзе...
— Из справочника я знаю, что до революции Пишпек, из которого вырос город Фрунзе, походил на большое грязное село, где не было ни одной библиотеки, ни одного кино, ни одного театра, где единственными «центрами культуры» были церкви, мечети и монастырь.
— О тех временах и говорить нечего. Я приехал во Фрунзе в 1951 году — по сравнению с сегодняшним это был совсем иной город: одноэтажные и двухэтажные дома, не всюду имелся водопровод. Конечно, уже были институты, кино, театр, библиотеки, клубы, но многие из них помещались в зданиях, которые, как правило, нынешним стандартам никак не отвечают. А сейчас... Вы сами видите. Великолепная планировка, улицы утопают в зелени. Архитектурные ансамбли центральных площадей и проспектов, бульвары должны, по-моему, радовать даже взыскательный глаз.
— Красивый город. Но ваши архитекторы как мне кажется, недостаточно широко используют возможности, которые открывает перед ними соседство гор. Не всегда их решения оригинальны.
— Я согласен, что наш Фрунзе может и должен быть еще красивее, У нас самих длинный счет к архитекторам. Но это уже другой вопрос... Так или иначе, нынешний Фрунзе — крупный культурный центр. Университет, научно-исследовательские и учебные институты, республиканская Академия наук, музеи, театры, кино, дворцы культуры, библиотеки, клубы, студия художественных и документальных фильмов, филармония. В городе десятки заводов, фабрик, комбинатов. Они выпускают физические приборы, электронно-вычислительные машины, медицинскую аппаратуру, электродвигатели и электромашины, автоматические линии, автозаправочные агрегаты, самосвалы, сельскохозяйственные машины, велосипеды, ткани, шерсть, одежду, обувь, консервы, вино...
Сегодня промышленность республики насчитывает более сорока отраслей. Киргизскую сурьму, признанную на Международной выставке в Брюсселе эталоном высокого качества, покупают 44 страны мира, а машины с маркой «Сделано в Киргизии» экспортируются в десятки государств Европы, Азии и Америки. Меньше, чем за каждые три дня наша промышленность дает столько продукции, сколько давала дореволюционная Киргизия за целый год. Сейчас в низовьях Нарына сооружается Токтогульский гидроузел — один из крупнейших в Средней Азии. Он даст не только огромное количество тока, но и сыграет важную роль в ирригации республики. Плотина высотой 230 метров, перегородив клокочущий Нарын, образует гигантское горное водохранилище объемом почти 20 миллиардов кубометров воды.
— Тендик Аскарович, конечно, то, что вы рассказываете, безусловно, важно. Это характеристика материальной базы, которая создана в республике в результате социалистических преобразований и которая ныне во многом определяет ее духовную жизнь. Но нельзя ли вернуться несколько назад, к истокам культурной революции. Как быстро удалось создать киргизскую письменность. Не возникло ли при этом каких-либо трудностей?
— Создание письменности шло далеко не гладко. К объективным сложностям добавились затруднения, как мне представляется, необязательного порядка. Вначале киргизская письменность базировалась на арабском шрифте, затем на латинском, который в свою очередь уступил место русскому алфавиту.
— Если не ошибаюсь, это произошло лишь в сороковом году?
— Да. Сегодня кажется странным, что такое решение сразу же не пришло в голову, настолько очевидны вытекающие из него преимущества. Ведь алфавит это не только условные знаки для обозначения звуков речи, не только внешняя оболочка языка, но и нечто организующее в самом языке. Русский алфавит не только способствовал обогащению киргизского языка, но и содействовал быстрому овладению русской речью, ставшей в естественном ходе событий второй родной речью всех национальностей Советского Союза. Именно русская речь, русский язык открыли нам, киргизам, доступ к научным и культурным ценностям человечества, именно русский язык позволил эффективно общаться с народами страны, сделал сотрудничество с ними более тесным и прочным. Неграмотность в Киргизии практически была ликвидирована уже во второй половине тридцатых годов, что, кстати говоря, совпало с завершением коллективизации, которая одновременно означала окончательный переход киргизов к оседлости.
— Словом, середина тридцатых годов стала важнейшим этапом во всех областях жизни республики.
— Безусловно. Это прекрасно понимали и тогда. Не случайно же, именно в тридцать шестом году Киргизская автономная республика была преобразована в республику союзную. И все-таки, думается, вряд ли в те времена кто-либо мог предсказать, что через каких-то тридцать лет в школах, институтах и техникумах Киргизии будет учиться более миллиона человек. Такое предположение вызвало бы лишь снисходительную улыбку. А между тем это действительность. Сегодня у нас в народном хозяйстве работает около двухсот тысяч инженеров, врачей, ученых, экономистов, техников, агрономов и других специалистов с высшим и средним специальным образованием.
— Ну а как скажите, складывалась судьба письменной литературы Киргизии? Насколько я понимаю, ее рождение и развитие шло одновременно с формированием читателя.
— Совершенно верно. Это был двуединый процесс. У истоков нашей письменной литературы стояли великие акыны Токтогул Сатылганов и Тоголок Молдо. Не боясь преследований, оба они обличали богатеев, баев и манапов, их алчность и жестокость, будили в душах людей чувство человеческого достоинства, В революции они видели очистительный вихрь, который сметет с лица земли рабство, унижение, ложь, несправедливость и утвердит свободу и счастье народа. Токтогул, Тоголок Молдо, Барпы и многие другие акыны не дали порваться нити времени. Они сумели связать поэзию прошлого с поэзией революции.
Ну а первым произведением письменной киргизской литературы считается стихотворение молодого тогда Аалы Токомбаева «Пришло время Октября», напечатанное в первом номере первой газеты на киргизском языке «Эркин тоо» («Свободные горы»), вышедшей в начале 1924 года. Вокруг газеты сложилась группа поэтов, сыгравших впоследствии заметную роль в литературной жизни республики. Это Аалы Токомбаев, Касымалы Баялинов, Мукай Элебаев, Молдогазы Токобаев, Кубанычбек Маликов.
— Стало быть, нынешняя письменная литература киргизов вышла целиком из фольклора?
— Это не совсем так. Конечно, поначалу большинство наших писателей полностью опиралось на опыт певцов — акынов, сказочников — джомокчу, сказителей эпоса — манасчи, исполнителей лирических и обрядовых песен — ирчи. Приемы их зачастую заимствовались автоматически, осваивались некритически. Многим казалось, что стиль героического эпоса, его условная и приподнятая образность как нельзя лучше подходят для изображения грандиозных перемен, которые принес в горы Тянь-Шаня Великий Октябрь. Но постепенно первые киргизские писатели начали сознавать, что на одном фольклоре далеко не уедешь, что новое надо изображать новыми средствами. Сегодня большинство произведений тех лет кажутся наивными. Но было бы неправильно перечеркивать их. Они и сейчас представляют для нас известную художественную ценность. Нельзя забывать и о том, что тогдашние читатели, можно сказать, переживали младенческий возраст и были способны воспринимать лишь ту литературу, которая произрастала из устного народного творчества.
Ясно одно — было бы гибельно и для нашей литературы, и для нашей культуры, как, впрочем, для литературы и культуры любого другого народа — такие примеры история знает,— если бы наши писатели замкнулись в самих себе и не овладевали идейно-эстетическим опытом других народов.
— Какой же опыт вобрала в себя киргизская литература?
— Вполне естественно, что многие наши писатели в середине тридцатых годов, когда стала очевидной невозможность с помощью фольклорной стилистики передать дух новой жизни, обратились к опыту братских литератур и прежде всего — русской. У нас появляются рассказы и повести, стихи и поэмы, в которых угадывается влияние Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Чехова, Максима Горького, Маяковского и других. Это сказалось и в подходе к отбору жизненного материала, и в стремлении избавиться от цветистости, поверхностной описательности.
— Стало быть, влияние было преимущественно внешним?
— Да. Наши писатели в ту пору не были достаточно подготовлены, чтобы глубоко воспринять творческие принципы зрелых литератур.
Трезвая оценка положения пришла много позже. А тогда быстрота и грандиозность преобразований, происходящих вокруг, невольно вызвала у наших литераторов ощущение, что и для них нет ничего невозможного. Но их огромное желание не подкреплялось пока хорошим знанием природы художественного творчества, профессиональными навыками. Стихи и поэмы, повести и романы, с которыми в конце двадцатых, начале тридцатых годов выступили киргизские писатели, были во многом еще прямолинейны и схематичны. И все-таки, несмотря на несовершенство, эти произведения, если хотите, имеют непреходящее историко-литературное значение. Свою роль они сыграли и послужили уроком для будущего. Без них у нас не было бы сегодня той прозы и поэзии, которые мы имеем.
С годами киргизские писатели все яснее понимают важность внутренней жизни героев, все интенсивнее осваивают художественные средства зрелых литератур. И во второй половине тридцатых годов возникают такие книги, как, например, роман «Кен-Суу» Тугельбая Сыдыкбекова, которые уже свидетельствовали о возмужании нашей литературы, об укреплении в ней реализма. В этом смысле многое дала переводческая работа. Стремясь передать по-киргизски своеобразие и глубину произведений Пушкина, Гоголя, Льва Толстого, Руставели, Шевченко, Горького, Чехова, Навои, а также многих других писателей, классиков и современников, наши литераторы, обогащали свою языковую палитру, совершенствовали свое мастерство, более глубоко понимали процессы, происходящие в жизни. С годами виднее становятся прежние промахи. И ряд писателей, в частности, Токомбаев и Сыдыкбеков, по прошествии двух десятилетий обращаются к своим произведениям тридцатых годов и серьезно их перерабатывают. В этом, по-моему, проявилась диалектика роста самосознания народа, его возросшая требовательность к литературе.
Киргизы за минувшие полвека стали другими. В манере их поведения, в характере мышления все сильнее проступают черты и качества, воспитанные социалистическим укладом жизни и определяющие общность советских людей.
— Если изменился народ, то это должно было отразиться и на литературе.
— Да, в ней тоже произошли серьезные перемены Во второй половине пятидесятых годов ряды наших опытных писателей пополнились отрядом способной молодежи. Талантливейшим среди них был Чингиз Айтматов. Именно с его именем прежде всего и связан тот качественный скачок, который сделала наша литература за последнее десятилетие. У каждого писателя, говорит Айтматов, караван предшественников. Предшественники Чингиза не только среди киргизов. Их много среди русских. По его собственному признанию, он учился у Льва Толстого, Горького, Чехова, Леонова, Шолохова.
Айтматову удалось создать психологически углубленные, масштабные и обаятельные образы, которые взволновали миллионы советских и зарубежных читателей. В художественной информации, которую несут эти образы, накрепко переплелись национальное и общечеловеческое.
Своим выходом на всесоюзную и международную арену Чингиз Айтматов, естественно, прежде всего обязан силе своего таланта. Это бесспорно. Но вовсе не случайность то, что этот талант окреп и возмужал на киргизской земле. Это свидетельство того, что наша киргизская литература вступает в пору своей зрелости.
— Тендик Аскарович, по единодушному мнению критики, повести Чингиза Айтматова обогатили всю нашу советскую культуру. Как они повлияли на киргизских писателей, на их творчество?
— Айтматов всколыхнул наших литераторов, им пришлось по-новому взглянуть на то, что они пишут. Они стали более ответственно относиться к своему труду, более настойчиво искать новые приемы и средства выразительности, более основательно исследовать нравственные истоки поступков своих героев, прослеживать связь моральных критериев с социальными условиями бытия. Здесь приходится сделать упрек нашим критикам и литературоведам в том, что они еще не начали изучать проблему влияния Айтматова на творчество киргизских писателей.
— Тендик Аскарович, что сейчас наиболее характерно для киргизской поэзии и прозы?
— Бурное развитие всех жанров, больших и малых. Это, во-первых. А во-вторых, широкий охват материала. Возьмите прозу. За последние несколько лет появилась целая серия произведений, посвященных современности,— это романы и повести Тугельбая Сыдыкбекова, Насирдина Байтемирова, Шукурбека Бейшеналиева, Джуная Мавлянова, Шатмана Садыбакасова, Сагындыка Омурбаева, Асанбека Стамова и многих других. Все они написаны в разной манере и рисуют жизнь республики в разных ракурсах. Авторов объединяет одно — стремление осмыслить место человека в сегодняшней действительности, показать его ответственность перед обществом.
Не забывают писатели и прошлого. В романе «Памятник истории» Насирдин Байтемиров воскрешает обстановку первых лет советской власти и дает портрет киргизской комсомолки Уркии Салиевой, ставшей председателем сельсовета и убитой врагами революции. В своей трилогии «Братство» Касымалы Баялинов показывает, как боролись за победу и укрепление советского строя большевики Мамбет Суюмбаев, Магаза Масанчи и Рудольф Маречек, среди персонажей трилогии — киргизы, русские, чехи, дунгане, украинцы. Главный герой повести Айткула Убукеева «Аксакал» — первый президент Киргизии Амиркул Орозбеков. В центре повести «Табалды Пудовкин» Касымалы Бектенова — первый киргизский профессиональный революционер Т. Жукеев, подпольная кличка которого была Пудовкин. Роман Касыма Каимова воссоздает картину жизни известного киргизского композитора Атая. Бейшеналиев в романе «Племя униженных» в идейно-художественную основу повествования взял жизненный путь чабана Героя Социалистического Труда Сартбаева.
Многих наших прозаиков продолжает привлекать тема Великой Отечественной войны.
Среди наиболее весомых книг о дореволюционном прошлом мне хотелось бы отметить роман Толегена Касымбекова «Сломанный меч» — о борьбе киргизского народа за свою свободу с поработившим его кокандским ханством в середине XIX века; об исторической оправданности добровольного вхождения Киргизии в состав России. Были опубликованы также отрывки из романа Сыдыкбекова «Голубое знамя», о енисейских киргизах V—VII веков, и из романа «Пламя в груди» Шершенбека Уметалиева, где автор делает попытку воссоздать жизнь горного аила в конце XIX века. Эти публикации вызвали горячие споры. И литераторы, и читатели высказывали в адрес авторов серьезные критические замечания.
Конечно, обращение к далекому и близкому прошлому — явление вполне закономерное. Мне кажется, что в усилении интереса киргизских писателей к истории проявляется рост национального самосознания народа. К прошлому надо обращаться постоянно и осмыслять его вновь и вновь, исходя из современного опыта. Каждое глубинное проникновение во вчерашний день раздвигает наши представления о дне нынешнем, открывает новое в настоящем.
К сожалению, дела минувших дней наши писатели нередко изображают несколько поверхностно, облегченно. Глубина анализа подменяется дотошностью описания второстепенных деталей. В отдельных романах и повестях картины прошлой жизни народа рисуются несколько идеализированно, затушевывается социальная расчлененность общества, не показываются классовые противоречия. Прошлое должно служить более яркому выявлению преимуществ советской жизни. Именно с этой точки зрения мы подходим к оценке произведений на историческую тему. Иные авторы говорят: мы пишем так, чтоб нас мог понять любой, а психологические тонкости и философские обобщения лишь оттолкнули бы простого читателя от наших книг. Что тут можно сказать? Когда-то мышление киргиза носило предметно-образный характер. Инерция этого дает себя знать и поныне. Не всегда люди в состоянии себе представить, правильно понять отвлеченную или обобщенную мысль или образ. Но тем важнее задача — воспитывать и повышать их художественные вкусы.
— Ну а как вы оцениваете современную киргизскую поэзию?
— Наши поэты всегда чутко прислушивались к жизни народной. И в этом смысле они остались верны себе. По-прежнему широким охватом действительности отличаются стихи и поэмы Аалы Токомбаева, Темиркула Уметалиева, Кубанычбека Маликова, Абдрасула Токтомушева.
Своеобразно и в разных направлениях работает, например, Суюнбай Эралиев, стихам которого присуща и обостренная мысль, и эмоциональный накал. Уже улеглись страсти, не столь давно бушевавшие вокруг его поэтических экспериментов в свободном стихе. Сейчас уже ясно, что, хотя в исканиях Эралиева наряду с приобретениями были ощутимы издержки, мимо его опыта нельзя пройти. Что касается использования нетрадиционных для киргизского стиха форм, то, видимо, все зависит от таланта поэта, его способности подчинять художественный замысел требованиям времени.
Плодотворно трудятся и другие поэты — Сооронбай Джусуев, Смар Шимеев, Рамис Рыскулов, Омор Султанов, Байдулда Сарногоев, Джалил Садыков, Муса Джангазиев, Турар Кожомбердиев, Майрамкан Абылкасымова, Субайылда Абдыкадырова. Каждый из них заслуживает подробного разговора, но жесткие рамки беседы, к сожалению, лишают меня этой возможности.
Несомненное достоинство нашей поэзии — ее тематическое и жанровое многообразие, обращенность к мыслям и чувствам современников. Но грешно было бы не упомянуть, что еще немало произведений страдает отсутствием четкого социального пафоса и декларативностью, сюжетной рыхлостью и вялостью ритма. Что же касается поисков новых выразительных средств, то я считаю их оправданными только в тех случаях, когда они не идут в ущерб содержанию, когда помогают раскрытию идеи.
— Тендик Аскарович, в нашей беседе мы обошли драматургию. Может быть, вы восполните этот пробел?
— Наша драматургия рождалась с не меньшими трудностями, чем другие жанры...
Первый киргизский спектакль был сыгран в феврале 1920 года в школе аила Чолпон. Пьесу в стихах сочинил местный учитель. «Артисты» сидели кружком на кошме и, не делая никаких жестов, произносили реплики. Первая театральная студия возникла во Фрунзе лишь шесть лет спустя. К этому времени относится создание первой киргизской драмы «Кайгылуу Какей» Молдогазы Токобаева. Национальной драматургии, естественно, тогда еще не было. Собственно никто и не представлял, какой она должна быть. Студийцы сами писали для себя пьесы. Круг персонажей был стабилен — жестокосердный отец, страдалица дочь, ее возлюбленный джигит, старый бай, который хочет жениться на дочери-страдалице. Истоки этих наивных пьес в традициях народного творчества: в искусстве рассказчиков сказок — джомокчу и комиков — скоморохов — куудула, в различных праздничных и бытовых обрядах. И хотя киргизская драматургия выросла на национальной почве, она окрепла потому, что питалась, как говорят, живительными соками других национальных драматургий страны и в первую очередь русской. Сейчас в республике значительный отряд драматургов — Токтоболот Абдумомунов, чья пьеса «Обжалованию не подлежит» идет в десятках театров страны, Бексултан Жакиев, Шукурбек Бейшеналиев, Мар Байджиев, Джалил Садыков, Мырзабек Тойбаев... Сегодняшняя наша драматургия прочно стоит на ногах, это полноправный жанр киргизской литературы. В лучших пьесах авторы не обходят острых углов бытия, не снижают драматизма борьбы за новое общество. Но случается и так. Драматурги ведут лобовую атаку на зло и ложь, прямолинейно утверждают правду. Тогда персонажи в их пьесах предстают перед зрителями отполированными до мебельного глянца и жизнь оборачивается схемой. Справедливости ради должен сказать, что подобной болезнью страдают также наши некоторые прозаики и поэты. Думается, что причины этой болезни коренятся прежде всего в поверхностном знании жизни. Фантазия писателя, его творческое воображение могут заработать и от столкновения с реальным фактом, и от знакомства с газетной заметкой. Но чтобы сюжет и характеры оделись, как говорится, плотью и кровью, писатель должен привнести нечто свое. Без этого не будет художественного открытия, писатель превратится в иллюстратора, расписывающего инструкцию о том, что хорошо и что плохо. А ведь именно к искоренению серости, штампов, безыдейности и призывают постановление ЦК КПСС «О литературно-художественной критике» и другие решения партии по вопросам развития советской культуры.
— Тендик Аскарович, если вы не возражаете, мне хотелось бы вернуться к вопросу взаимообогащения литератур. Как в этом смысле вы оцениваете современное положение?
— Сегодня нашу киргизскую культуру и, в частности, литературу, просто невозможно представить себе изолированно от культуры других народов страны. Развиваясь, набираясь сил, культуры наших братских народов одновременно столь тесно переплелись, столь прочно сомкнулись друг с другом, что по сути образовали единую советскую культуру, основанную на морально-политическом и идейном единстве взглядов, на общности исторической судьбы.
Эта взаимосвязь культур ощущается в повседневной жизни буквально на каждом шагу. В нашей республике трудятся представители семидесяти национальностей. Они вместе учатся, вместе строят дома, заводы и электростанции, вместе ведут исследования в лабораториях, вместе обрабатывают поля и производят машины... Именно в этом каждодневном общении — фундамент взаимообогащения национальных культур и литератур страны.
Само собой разумеется, что взаимосвязь культур приняла сейчас иной характер, чем это было сорок или даже десять лет назад. Давно уже перевелись простодушные чудаки, которые взаимообогащение понимали примерно так, как гоголевская Агафья Тихоновна: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича...
Сегодня все понимают, что взаимообогащение литератур не имеет ничего общего с механическим сложением по методу Агафьи Тихоновны. Стиль писателя вырабатывается колоссальным трудом, который переплавляет разные качества в нечто единое и неповторимое. Мы в Киргизии внимательно следим за тем интересным, что появляется в литературе русской и братских народов. Невозможно перечислить произведения, которые переведены на киргизский язык — их сотни и сотни. И все же хотелось бы упомянуть имена Горького, Шолохова, Леонова, Федина, Паустовского, Твардовского, Фадеева, Симонова, Ауэзова, Упита, Лациса, Гончара, Рыльского, Айни, Гамзатова, Мусы Джалиля, Кулиева, Вургуна, Янки Купалы, Межелайтиса, Мустая Карима...
Ныне в литературном обмене между народами киргизы не только берущая, но и дающая сторона, а это накладывает на нас новые моральные обязательства. Чтобы было что давать, наши литераторы должны еще интенсивнее изучать жизнь, еще настойчивее совершенствовать мастерство.
Когда оглядываешь путь, пройденный киргизской литературой и культурой за минувшие полвека, становится очевидным, что без помощи братских народов страны мы не сумели бы достигнуть того, чего достигли. Для этого у нас не хватило бы ни человеческих, ни материальных ресурсов, да и самых элементарных знаний. Немало специалистов самых различных отраслей приехало к нам из других республик, чтобы помочь в культурном строительстве. Почти все они связали свою судьбу с судьбой киргизского народа. Перечислить их невозможно. Все же некоторых из них мне хочется упомянуть. Много доброго сделал филолог и историк Константин Кузьмич Юдахин, нынешний профессор киргизского университета. Он первый составил киргизско-русский и русско-киргизский словари, ставшие в буквальном смысле слова настольными книгами школьников, студентов, интеллигенции.
Огромную работу по сбору фольклора вел многие годы известный ученый-этнограф и музыкант Александр Викторович Затаевич. Его записи народных мелодий ускорили развитие профессиональной киргизской музыки. Русские композиторы Владимир Алексеевич Власов, Георгий Владимирович Фере и Михаил Романович Раухвергер вместе с киргизскими авторами стали создателями первых наших национальных опер, балетов, симфонических и инструментальных сочинений. Великолепные живописцы Василий Васильевич Образцов и Семен Афанасьевич Чуйков стали учителями киргизской молодежи, а Чуйков одним из организаторов республиканского Союза художников.
И названные мною и сотни неназванных преподавателей, врачей, музыкантов, артистов и представителей многих других профессий щедро делились с киргизами своими знаниями, своим талантом, всем лучшим, что у них было. В их бескорыстной деятельности ярко проявляется то самое качество, которое издавна подкупало в русской интеллигенции — подлинное народолюбие.
В начале девятисотых годов Чехов в одном из писем к Горькому высказал мысль, что без широкого образования народа государство развалится, как дом, сложенный из плохо обожженного кирпича. Именно усилиями представителей братских народов и прежде всего русского, киргизы стали образованным народом. А в образовании залог наших дальнейших успехов во всех областях жизни, в том числе и в литературе. Раз корень крепок, будут хороши и побеги.
В постановлении ЦК КПСС о 50-летии образования СССР говорится, что у нас в стране «закономерными в духовной жизни стали расцвет, сближение и взаимообогащение культур социалистических наций и народностей». Мне думается, что пример Киргизии прекрасное тому подтверждение.

Беседу провел Ю. ГЕРШ

<- предыдущая страница следующая ->