скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

Двинулись дальше, в торговый зал. Вначале страшно было, за каждой тенью им что-то виделось, ждали, что вот-вот сигнализация взвоет, с улицы их увидят. Но все эти беды миновали их — пьяным «везет». Бывает, с верхних этажей вываливаются, друг дружку колотят смертным боем, случается под машины, под поезда попадают — и хоть бы что! Не берет их никакая напасть, и продолжают они шествовать по земле неуверенной и неуязвимой походкой.
— И-и-и! — не удержался от восторженного вопля Бузыкин.— Часов-то, часов! Носить не переносить! Не зря я с портфелем!
— Да,— одобрительно протянул Нефедов.— Дурной-дурной, а хитрый!
Отверткой свернули замочек на витринном ящике и все часы смели в портфель. Потом Бузыкин принялся шарить по другим ящикам и, увлекшись этим делом, не замечал, как Нефедов сгребал с соседней витрины золотишко, распихивая по карманам кольца, кулоны, перстни, часы. Очистив площадь под стеклом, пошарил в маленьких ящиках под витриной, кой-чего еще нашел, но приятелю не признался, для виду даже помог ему часы в портфель ссыпать — почти полторы сотни часов всех марок, расцветок, мужских, женских насыпали в портфель. Приложив ухо к холодной металлической россыпи, Бузыкин блаженно ухмыльнулся.
— Тикают,— проговорил он.
Надо заметить, что Нефедов «работал» в перчатках. Начитанный был, про отпечатки пальцев понятие имел. И посмеивался про себя, глядя на Бузыкина, который все хватал руками и оставлял, оставлял следы, расписывался на каждой планке, полке, витрине.
Невдомек было хитроумному Нефедову: что в общем-то невелика разница, оставит он следы пальцев или это сделает Бузыкин. Многие в Касимове знали об их дружбе, общих интересах. И стоило установить отпечатки пальцев Бузыкина, как тут же стало бы ясно, кто этот второй такой предусмотрительный, оставляющий оттиски кожаных перчаток.
А потом на них азарт напал. Начали в портфель игральные карты бросать, не помнят сколько и набросали. Как выразился Бузыкин, играть не переиграть. Еще чего-то бросили, не могли мимо блестящего пройти. Надо же, что ни увидишь вокруг, все твое. Был момент — даже подзабыли, где находятся и по какой надобности.
Нефедов опять обошел своего тугодумного приятеля. Пока тот с игральными картами тешился, он начал с пальто воротники меховые спарывать, но, поскольку швейных навыков не имел, дело хлопотным показалось, бросил.
Хмель к тому времени потерял остроту, навалился гнетущей тяжестью. Пора было сматываться, но не хотелось оставлять такой богатый зал. Пока они здесь, они хозяева, все принадлежит им и больше никому. А как уйдут, все превратится в место происшествия. И только. Что делать? Походил-походил Бузыкин по залу, не выпуская отяжелевшего портфеля, и направился к отделу радиотоваров. Включил телевизор. Дождались изображения, настроили, расположились напротив и стали передачу смотреть. Но когда начали засыпать, осознали — пора уходить.
Так и не выключив телевизора, двинулись к выходу. Надо же, нашли выход, на свежий воздух пошли — из вывороченного окна холодом тянуло. У двери наткнулись на ящики с обувью, с удивлением увидели свои ботинки. Подумали, подумали, решили прихватить с собой. Чтобы собака не унюхала. Выбрались через окно и не торопясь двинулись в безлюдную часть Касимова.
Часы поделили. Половину одному, половину другому. Зарыли в укромном месте. Нефедову было невтерпеж в свой городок поехать, предстать в новом качестве — на белом коне и с золотом в карманах. А Бузыкин, улучив момент, пробрался к тайнику и все часы себе забрал. Подумал, куда бы их понадежнее спрятать, и принес в кубрик баржи, где мотористом работал. Навигация еще не началась, баржа стояла на приколе, велись на ней неторопливые ремонтные работы, вот и решил Бузыкин, что лучше кубрика места не найти. Там их при обыске и обнаружили. И карты игральные. Не успел Бузыкин даже колоды распечатать. И бинокль нашли, прихваченный в универмаге. Видно, была у него мечта с баржи берега рассматривать, причалы, проплывающие мимо города и деревни. Красивая голубая мечта. Не сбылась, однако. И карты, и часы, и бинокль вернули в универмаг на предмет продажи.
...Приходят утром продавцы на работу, а в зале непривычно холодно, обесчещенные замочки болтаются на сорванных петлях, кассовый аппарат стоит косо, а на телевизионном экране уж программа «Время» мелькает. Тут и ахнули, тут и забегали.
Да, конечно, все выглядит несерьезно. И ограбление универмага, и вскрытие запоров с помощью самодельной отвертки с наборной ручкой, и полторы сотни часов в промокшем портфеле под койкой в кубрике, и работающий телевизор в торговом зале ранним утром...
Все это так. Сейчас, оглядываясь на эти события, можно и посмеяться над незадачливыми грабителями, пытающимися перехитрить друг друга. Но сами они относились к себе очень серьезно. И нужна признать, забавами в универмаге, пьяным хохотом при дележе часов и карточных колод подготовили себя для чего-то большего...
И вот наступает проверочный момент, когда достаточно было, обидевшись, хлопнуть дверью, слово резкое сказать и тем уже выпустить из себя злобу, можно было даже кулаком по столу постучать, однако Нефедов, привыкший действовать без тормозов, берет молоток и опускает его на голову обидчика. А потом пытается убрать и свидетелей. Тем более, что сваленные червивкой, они оказались неспособными к сопротивлению. Поджигает дом и уходит. Увидев, что дом не загорается, он вернулся и, перешагивая через окровавленных людей, стащил в кучу все, что нашел горючего,— сорвал шторы с окон, принес газеты, приготовленные к сдаче в макулатуру, чтобы получить увлекательные романы Дюма и Дрюона... И снова поджег. На этот раз вспыхнуло очень хорошо.
Потоптался у забора, оставляя следы для криминалистов, которые вскоре прибудут, и, убедившись, что огонь набрал силу, протиснулся сквозь доски забора, оставив на них зеленые ворсинки шарфа. От моста оглянулся, увидел красные блики в темных окнах соседних домов и быстро пошел прочь.

СМОТРИТЕ, КТО К НАМ ПРИЕХАЛ!
Существует мнение, что человек, совершивший опасное преступление, какое-то время находится в психологическом шоке. Он склонен к неразумным поступкам, его охватывает страх там, где нет опасности, ведет себя легкомысленно там, где требуется осторожность. Возможно, все так и есть, не будем спорить с людьми, изучавшими подобные проблемы. Если взглянуть на поведение Нефедова после преступления, то при желании можно обнаружить и неоправданный риск, и глупую самонадеянность, и браваду. Были в его поступках боязнь возмездия, растерянность, надежда найти поддержку там, где ее и быть не могло.
Однако все это бывало у него и раньше, и, наверное, нет особой необходимости объяснять его метания таинственным комплексом преступника. Поступки Нефедова легко укладываются в систему всех его предыдущих ценностей. В уголовном деле по часам расписаны действия Нефедова от ограбления универмага до задержания. Поэтому о состоянии, в котором он находился, можно судить вполне обоснованно, с документальной строгостью.
Нефедов прибыл в свой городок вечером седьмого марта, через двое суток после ограбления Касимовского универмага, прибыл с карманами, набитыми золотом. То есть появился в состоянии полнейшего внутреннего довольства. Предел его желаний — карманы, набитые золотом. И надо же — сбылось. Казалось бы, вот она, та самая счастливая жизнь, к которой он всегда стремился, понимая в то же время, что вряд ли она достижима. Но вот — состоялось. Свершилось. Распахиваются двери, раскрываются объятия, гремит музыка, и небо полыхает радужными бликами. И все приятели, подруги, соседи, учителя, едва увидев высокого, стройного, красивого молодого человека, тут же забывают свои заботы, хлопоты, бросают дела и радуются во весь голос: «Смотрите, кто к нам приехал!» Рдеют девичьи щечки, кусают локти те, кто когда-то обидел его, пренебрег. А приятели, о, приятели знают, что нужно делать,— они торопятся в магазин, чтобы купить пару бутылок и отметить радостное событие!
Вот так примерно...
Но на самом деле все получилось несколько иначе. Если уж откровенно, то совсем иначе. Приходит Нефедов к давнему приятелю и, простите, просится переночевать. А тот, о ужас, отказывает. Приятель оказался не таким близким, как это грезилось. И бредет Нефедов по родному городу, и кажется тот ему маленьким и злым, бредет, перебирая пальцами в карманах золото, которое никак не повлияло на его жизнь. Это озадачило Нефедова, но ненадолго. Он отправляется к знакомой девушке. По его расчетам, та должна броситься ему на шею.
На шею девушка не бросилась, но прогуляться согласилась. Тут уж Нефедов не упустил возможности. О, как он расписывал свое пребывание на Севере, где он ограбил крупнейший универмаг областного центра, показывал золотые перстни с янтарем, кулоны со знаками зодиака, часы. В общем, заправским коробейником предстал. Девушку все это поразило, но куда меньше, нежели рассчитывал Нефедов. Если уж говорить о ее чувствах, то в них больше было настороженности, нежели восхищения.
— Знаешь, Юра, я никогда, конечно, не думала, что у тебя будет столько денег,— сказала девушка вымученно, потому что не знала, что нужно говорить при виде такого количества золота.
— Ого! — воскликнул Нефедов.— То ли еще будет!
— Но тебя, наверно, ищут?
— Искать-то ищут! Наверняка! Но откуда им знать, что искать нужно меня? Послушай... Может, ты того... Предложишь кому-нибудь золотишко, а? Глядишь, кто и купит?
— Нет-нет, Юра, что ты! Я не могу... Спросят откуда — что мне отвечать?
— Может, подруге отдашь, а? — Нефедов даже не заметил, как в его голосе появились просящие нотки.— Пусть она попытается? Попробуй, а!
В разговоре самый интересный момент — рассказ Нефедова об ограблении универмага в Архангельске, дался ему этот Архангельск! Дело в том, что в глазах у девушки он пытался утвердиться... преступлением. В свои неполные восемнадцать лет он был убежден, что ограбить, продать, предать нисколько не постыдно.
Вернемся, однако, в те весенние сумерки. Девушка ушла, неохотно взяв кое-что из золотишка, лужи подмерзли, дело к полуночи. Нашел все-таки Нефедов дружка, который разрешил ему переночевать.
Утро. Восьмое марта. Хозяин мотанулся с двумя трешками за червивкой. Принес. Выпили. Отец дружка тоже принял посильное участие. Выпивка на столе, о чем разговор! Выпивка придала смелости — средь бела дня Нефедов отправляется к подруге. А та еле дождалась — возвращает золото, чуть ли не насильно сует в карманы Нефедову. Продавай, дескать, сам, а мне еще на воле погулять очень хочется.
И опять золота полно, а жизнь остается какой-то гнусной. На улице слякоть, податься некуда, от каждого прохожего морду отворачивай, чтоб не узнали — с вытрезвителем история еще не заглохла. А тут опять ночь близится, ночевать где-то надо.
Девятое марта. Возвращаться в Касимов? Боязно. Там уж, небось, следствие идет, а может, ищут его, поджидают... Нет. Решил поискать давнего знакомого — Дергачев был последней надеждой: если посулить ему бутылку-вторую — в доску расшибется, а дело сделает. Этого не отнимешь.
Золото Дергачев взял охотно. Уговорились встретиться на мосту, как только стемнеет.
До пожара оставалось совсем немного, несколько часов. Нефедов видел черные весенние сугробы, в лицо дул холодный сырой ветер, да и встречу, не подумав, назначили на открытом месте, на мосту. Правда, уже темнеть стало, людей почти не видно, но состояние гадкое. Не такое настроение должно быть у человека с карманами, набитыми золотом, не должен он стоять на ветру, присматриваясь к каждому прохожему, прячась от каждого. Сидеть бы ему сейчас в большом зале с хрустальными люстрами, с оркестром и шумными девушками, попивать из тонких бокалов, говорить всякие слова, а девушки чтобы звонко хохотали, и льнули к нему, и в глаза бы смотрели...
Совершить такое дело, взять, можно сказать, универмаг, рисковать головой, судьбой рисковать, преодолеть сотни километров, пронестись через Рязань, Москву, Калугу, и вот он дома, карманы провисли от золота... А он мерзнет на мосту, ждет этого подонка.
Дергачев так и не явился, причем без всякого злого умысла. Не успел собрать деньги у тетушек. Деньги все-таки серьезные, та по соседям кинулась, та заколебалась, засомневалась... Не пришел Дергачев в назначенный час...
Несмотря на то, что репутация Дергачева была никудышной, психологом он оказался неплохим, с четким пониманием, кто чего стоит. Получив золото от Нефедова, он поприкинул и безошибочно отправился именно к тем жильцам, которые у него это золото купили. Вроде и невысока должность, слесарь жэка, а вот надо же, жильцов видел насквозь, знал, кто может купить кольцо или кулон. Что интересно, «клиенты» понимали — у Дергачева не могло быть честного золота, но их это не смутило. Какое смущение, ежели можно кольцо отхватить на две-три десятки дешевле? Потом, дескать, смущаться будем.
Не дождавшись Дергачева, Нефедов не выдержал, пошел к дому Жигунова. Там его охотно приняли, поскольку с червивкой пришел. Пришел туда и Дергачев. Честно и благородно вручил ему пятьсот рублей. Отметили это радостное событие, еще раз отметили...
...Сбежав с места преступления, промаявшись ночь в автобусах и залах ожидания, под утро он подходил к своему дому как раз в то время, когда мать увозили на милицейском газике. На допрос. Подождав, пока машина скроется за поворотом, Нефедов направляется домой. Окровавленные джинсы заталкивает под диван, не очень тщательно — чтобы маманя нашла, как только вернется, полусапожки ставит у вешалки. После этого подкрепился, прихватил плоский чемоданчик, набил его червивкой в ближайшем магазине и отбыл в Калугу.
И снова охватывало беспокойство — преступление если и изменило его жизнь, то явно в худшую сторону. Он надеялся увидеть за ним иную жизнь, свободную и раскованную. Ничего этого не произошло. Сейчас он трясся на заднем сиденье автобуса, все тот же Нефедов, правда, в карманах у него было полно золота, а в чемодане полно червивки.

НЕНАВИЖУ ПОТАПОВА!
Эти слова принадлежат Нефедову. Он так часто повторял их, а обстоятельства были столь неподходящими, что слова запомнились многим. Нет-нет да и ныне кто-нибудь бросит их в милиции или в прокуратуре, разыгрывая Потапова.
— Ненавижу! Потапова! — кричал Нефедов, когда его в наручниках везли на место происшествия, к обгоревшим стенам дома, чтобы уточнить показания. Это же он выкрикивал в кабинете Галины Анатольевны Засыпкиной, требуя, чтобы во время допроса не было Потапова.
А между тем у Потапова приятное лицо, в глазах светятся ум и ирония. Разговаривать с ним интересно, потому что за каждым словом знание, серьезное отношение к своему делу и готовность выполнять его надлежащим образом.
Кто же такой Потапов и чем он вызвал столь буйные чувства в душе Нефедова? Потапов — сотрудник уголовного розыска, и в его обязанности входит работа с такими вот шумными мальчиками и девочками. Среди них попадаются иногда озорники, которые накрепко уверены в каких-то своих правах на особую жизнь, особое к себе отношение. Больше им, видите ли, положено, больше позволено. И всеми силами они эти права отстаивают.
— А какие у них силы?— пожимает плечами Потапов.— Наглость, хамство — вот и все. И Нефедов в своих выдумках был, простите, туповат. Что бы ни натворил, обязательно попадался. Очень сердился, когда мне становилось известно об угнанном мотоцикле, разбитых окнах, сорванных замках на чужих дачах... Конечно, он не был круглым дураком, но это самая большая похвала, которой я могу его оделить. Для некоторых слово «вытрезвитель» звучит несерьезно, а для меня это такое же государственное учреждение, как милиция, общественная баня и так далее,— продолжает Николай Сергеевич.— Родители упрятали сынка в Рязанскую область. Хорошо. Я добился того, что известный в городе папаша и очень заметная мамаша взяли стекло, молоточек, гвоздики и пришли стеклить окна в вытрезвителе. Было очень забавно. Не соверши Нефедов последнего тяжкого преступления, я бы сам в конце концов нашел его, и он был бы соответствующим образом наказан. Что стояло за всеми его выходками, я знаю — пренебрежение к людям. И оно было продолжением тех чувств, которые переполняли его родителей.
Галина Анатольевна пообещала Нефедову, что Потапов на допросе не будет. Для пользы дела пообещала — уж очень Нефедов был нервозным. И надобно ж такому случиться, что как раз во время допроса случайно в дверь заглянул Потапов, не зная даже, что идет допрос. Заглянул, увидел, вошел. И... ничего с Нефедовым не произошло. Никакой истерики. Присмирел, опустил глаза, зажал коленями ладони и сидел, уставясь в пол.
— Что? Доигрался? — не выдержал Потапов.— Всем доказал?
— Как я его ненавижу! — пробормотал Нефедов, когда Потапов вышел.
— За что? — спросила Галина Анатольевна.
— За то, что лезет, куда надо, куда не надо! За то, что нос свой сует во все дыры! За то, что ко мне пристал как банный лист! Больно усердия много.
— Это усердие называется ответственным отношением к делу.
— А! — махнул рукой Нефедов.— Знаем!
— Вы этого не можете знать, потому что у вас никогда не было своего дела.
— Чего это не было? Я работал.
— Но работали, а числились.
— Сейчас все числятся.
— По себе меряете,— усмехнулась Засыпкина.— Тот же Потапов — живой пример.
— Выслуживается!
— Это тоже плохо? Вы вот числились, и что же мы имеем на сегодняшний день?
Допрос матери Нефедова получился примерно таким же. Лидия. Геннадиевна все сводила к бесконечным ссылкам на других людей, которые вроде ничуть не лучше, а вот надо же — от ответственности уходят, а ее сын, мальчик и сам по себе красивый, и к хорошему постоянно стремится, тем не менее...
Когда Лидия Геннадиевна обнаружила дома окровавленную одежду, что, вы думаете, она с ней сделала? Сожгла? Выбросила на городскую свалку? Зарыла? Ничуть. Принялась чистить, застирывать, соскабливать чужую кровь с ботинок, штанов. Не выбрасывать же добро. Бабьим своим осторожным умом понимала, что нехорошо это, опасно, что улики это, но выбросить не смогла. И зеленый шарфик, на который тоже кровь брызнула, оставила, и полусапожки, и джинсы с вечными складками. Все это в целости нашли при первом же обыске. Эксперты подтвердили, что ворсинки на заборе и шарфик находятся в родственных отношениях, оттиск на влажном мартовском снегу совпадал с подошвой полусапожек, а в складках джинсов обнаружились следы крови, по группе совпадающей с кровью погибшего человека.
— Как же так? — укоризненно заметила Засыпкина.— Зачем вы все это сделали? Ведь следы-то все равно остаются, как ни стирай, как ни выпаривай.
— Ах, Галина Анатольевна,— вздохнула Нефедова,— вы же знаете, как я люблю чистоту! Ну, не могла я держать в доме эти грязные вещи. Чистоплотность подвела...
Теперь, когда события уже позади, Лидия Геннадиевна тоже ненавидит Потапова. И Засыпкину терпеть не может. В упор не замечает. И город-то небольшой, они часто встречаются на немногих его улицах. И Нефедова проходит мимо, изо всех сил стараясь не ускорить шага, проходит с каменным лицом и слезящимися от напряжения глазами — боится нечаянно выдать свою слабость, свою ненависть.
Потапов рассказывает, что разговоры с Нефедовой заканчивались причитаниями о том, какой красивый у нее сын, как хорошо был одет и каким успехом у девочек пользовался. А за этим ему слышалось другое: «Он, правда, хам и лодырь, он подлый, но ведь, если между нами, я в силах оградить его от неприятностей, могу позволить ему не только кожаную куртку, мы с отцом и немного хулиганства можем ему позволить. А почему бы и нет?»

КРАСИВО ЖИТЬ НЕ ЗАПРЕТИШЬ
Совершено преступление. Очень скоро Нефедов убедился, что по ту сторону преступления никаких особых радостей его не ожидает. Более того, возникают сложности — необходимость прятаться, скрываться, ночевать где придется...
Не образумился. Едет к родственникам в другой рязанский городишко, обкрадывает их квартирантку — опять золото. Сережки, колечки, то се — обычный комплект уважающей себя женщины. Тут же поладил с одиноким нарушителем местного спокойствия, вместе забрались в киоск, набрали коньяка, набрались коньяка — это тоже входит в понятие красивой жизни.
Приехал в Москву. И в первый же вечер попал в вытрезвитель. А наутро при выписке произошла небольшая заминка.
— Как, говорите, ваша фамилия? — спросил дежурный, перелистывая журнал.
— Там записано, чего лишний раз спрашивать...— осторожно ответил Нефедов. Судя по его помятой физиономии, по красным с перепоя глазам, ему вряд ли можно было дать меньше тридцати.
— Так,— протянул дежурный.— Задержан в нетрезвом состоянии... Хулиганил, нарушал общественный порядок...
— Выражался в основном,— Нефедов сделал попытку принизить свою провинность. Опять же решил прикинуться дураком. Это у него получалось.
— Что-то вы мне знакомым кажетесь,— с сомнением проговорил дежурный.— Вроде встречались, а?
— Может, встречались... Не помню,— гнул свое Нефедов, чувствуя, как заколотилось сердце, как охватило его чувство опасности, исходившей от дежурного.
— Знаете, погодите маленько, надо кое-что уточнить,— сказал дежурный, поднимаясь.— Ребята, присмотрите за клиентом, я сейчас.— Дежурный вышел в другую комнату, полистал ориентировки, навел справки и через несколько минут вернулся.
— Значит, Нефедов? Юрий Сергеевич?
— Ну...
— Должен задержать вас, Нефедов. Оказывается, вы очень нужны в Калуге. А молчите... Нехорошо.
— Путают, наверно,— попытался ускользнуть Нефедов.
— Никто ничего не путает — рост за сто девяносто, не спутаешь.
Когда в кабинете Гурьева раздался телефонный звонок из московского вытрезвителя и у него спросили, ищет ли он некоего Нефедова, у него камень с плеч свалился. Виктор Харитонович признался, что Нефедов ему уже сниться начал. Месяц все мысли были только о нем. Столько передумано, столько мер предпринято, а тут он сам, долгожданный. Машина в Москву за Нефедовым выехала через три минуты после звонка.

СПАСАЙТЕ, КТО МОЖЕТ!
Нефедов подмигивает стоящим за его спиной конвойным и только после этого входит в кабинет Засыпкиной. Нарочито хмыкает, трет ладонью нос, будучи удовлетворен тем вниманием, которое ему оказывается в последнее время. Даже сам прокурор Павел Михайлович Кокухин здесь, тоже пожаловал.
— Садитесь, Нефедов.
— Спасибо. Вы очень любезны.— Сел, осмотрелся.— Да! — вспомнил он.— А что с моими шмотками? Где они? Там же все фирменное... Не пропадут?
— К тому времени, когда вы окажетесь на свободе, они будут вам явно малы,— заметил Кокухин.— К тому же выйдут из моды. Вы, Нефедов, станете взрослым, крупным мужчиной...
— Спасибо,— нахмурившись, ответил Нефедов.— Тогда пусть отдадут шмотки матери. Продаст — все-таки деньги.
— Не будем торопиться. Сейчас ваши вещи проходят по категории вещественных доказательств.
Допросы продолжались не один день. Выяснялись самые незначительные детали жизни Нефедова на протяжении последних месяцев. Несколько раз выезжали на пепелище, где он рассказывал, как ударил, чем, что при этом произошло.
А потом появился документ следующего содержания:
«В действиях Нефедова Юрия Сергеевича содержится состав преступления, предусмотренный пунктом «б» ст. 102 УК РСФСР. Однако, принимая во внимание, что Нефедов Ю. С. является несовершеннолетним, а расследование этой категории дел производится следователями органов МВД, направить материалы уголовного дела в УВД Калужского облисполкома».
Так дело оказалось у следователя Калужского УВД Соцковой Надежды Петровны. Молодая женщина, не достающая Нефедову и до плеча, рядом с ним кажется совсем маленькой. А тот поначалу «капризничал», не нравилось снова отвечать на вопросы, которые ему казались уже исчерпанными. В конце концов Надежда Петровна сумела переломить его.
Пока шли допросы, уточнялись детали преступления и дело готовилось в суд, родители Нефедова не теряли времени даром. Обходили все места, где по разным поводам появлялся Нефедов и собирали справки о том, какой он хороший был, как всем нравился, каким очаровательным юношей запомнился жителям городка.
И вот справки...
На заводе, где он проваландался около месяца, написали: замечаний не имел. Справка из домоуправления: замечаний не имел. Характеристика из школы: «По характеру добрый, отзывчивый, вежлив со старшими. Участвовал в конкурсах песни, в смотрах художественной самодеятельности, в субботниках и воскресниках по уборке школьной территории. За хорошую работу объявлена благодарность директором школы».
А уж потом, после процесса, виновато оправдывались: «Уж очень настойчивы были родители, как им отказать, у них такое горе, такое горе...»
Когда решили провести очную ставку с Михаилом Жигуновым и устранить противоречия в показаниях, Нефедов в полном смысле слова пришел в ужас. Он обещал дать все показания, какие только требуются, лишь бы они не расходились с показаниями Жигунова, и таким образом устранить саму возможность встречи...
— В чем дело, Нефедов? — не поняла вначале Соцкова.— Чего вы разволновались? Я задам вам по нескольку вопросов, вы ответите, подпишете... В этом нет ничего страшного.
— Он меня убьет! Вы понимаете, он только увидит меня, сразу бросится и убьет за своего отца!
— Ну, Нефедов, успокойтесь... Вы же на голову выше Жигунова.
— Не убьет, так по морде даст!
— По чьей? — не удержалась Надежда Петровна.
— По моей, по чьей же еще!
— Ну, это не такое уж страшное наказание за то, что вы сделали с его отцом, а?
— Да! Вам хорошо говорить!
Вот такие неожиданные превращения. Отчаянный убийца оказывается не менее отчаянным трусом. Пришлось в кабинет ввести конвоиров, чтобы Нефедов справился с истерикой. А Жигунов, кстати, провел очную ставку достаточно спокойно. Ответил на вопросы, подписал свои показания и ушел, не взглянув на Нефедова. А тот лишь тогда и пришел в себя. Наверно, все-таки и злоба и трусость как-то взаимосвязаны, взаимообусловлены.
— Надо же,— как-то обронила Соцкова,— ведь вы, Нефедов, еще совсем молоды...
— Что вы!— воскликнул тот искренне.— Это только с виду.
И действительно, в душе-то он был уже стариком. Хотя по закону Нефедов назывался несовершеннолетним, в деле есть доказательства, что уже с шестнадцати лет у него был серьезный опыт взрослой жизни. И не сходившая с его губ шаловливая улыбка на самом деле прикрывала ухмылку, жестокую и безжалостную.
Думая о Нефедове, невольно приходишь к вопросу: не слишком ли долго мы называем взрослых уже людей несовершеннолетними? Они вполне созрели, чтобы отвечать за свои поступки. Причем не только за преступление, имеется в виду ответственность в более широком смысле слова — за порученную работу, за себя самого. Да и дело-то серьезное надо бы доверять пораньше, чтобы ответственность воспитывала человека.
При завершении дела, подготовке его к судебному процессу Надежде Петровне Соцковой предоставилась возможность основное внимание уделить внутреннему миру Нефедова, попытаться понять, что же произошло с ним между двадцатью и двадцатью тремя часами девятого марта в доме Жигунова.
В его показаниях больше всего поражала циничная откровенность, более того, он особо налегал на подробности преступления. Бывает, преступники лукавят, стараются убедить всех в собственном раскаянии. Этот же претендовал на некую исключительность. Однако на допросах легко терял самообладание всякий раз, когда Надежда Петровна давала ему понять, что ни в нем самом, ни в его поступках не видит она проявлений сильной личности.
— С моей стороны, это не было приемом, вовсе нет,— рассказывала мне впоследствии Надежда Петровна.— Он действительно нагловатый, недалекий парень, с ограниченным пониманием жизни, событий, которые происходят вокруг. Кто-то когда-то сказал ему, что он красивый. Наверно, у каждого бывают случаи, когда любящий человек говорит нам, что мы красивы. Это приятно, это воодушевляет, придает силы, но мы знаем этому цену. Нефедова же просто заклинило! У него развилась одна потребность — всегда быть в центре внимания. Согласитесь, что для этого нужно быть слегка глуповатым...
Надежда Петровна признается, что ей стало немного зябко однажды во время допроса. Когда Нефедов растопырил пальцы и так посмотрел на них, словно прикидывал, какую им еще работу дать. Потом посмотрел на Соцкову, ухмыльнулся. Теперь она знает, как могут ухмыляться убийцы — с какой-то своей мыслью, невнятной такой, еще не осознанной, почти ласковой.
— Ладно, Нефедов,— сказала тогда следователь.— Расскажите снова, как все произошло.
— Интересно?
— Ничуть. Спрашиваю только потому, что обязана. Закон требует.
— Вы думаете, что я всех пытался ухлопать? Ошибаетесь, только Дергачева. А кому нужен этот никудышный слесарь? Жена его тоже... Меня еще благодарить должны.
— Но дом-то вы подожгли?..
Снова и снова задает Надежда Петровна свои вопросы. Уточняет, перепроверяет, не торопит. Дает возможность вспомнить, подумать, сделать выводы. Хоть бы какой проблеск разумной мысли, совести уловить в холодных глазах!
— Сколько же вы тогда выпили?
— Ну как... Сначала Свирин купил шесть бутылок червивки, потом сходил и купил еще бутылку червивки и водки... Когда он пошел на третий заход, то принес четыре червивки и одну бутылку водки, а потом еще две водки. Но выпили мы не всю, потому что одну бутылку Дергачев разбил о голову Свирина. Ну и это... Жигунов и Дергачев к тому времени уже хороши были, а когда и это выпили, то, конечно, того, расслабились...
— Нефедов для меня прежде всего обыватель,— рассказывает Соцкова.— Злой, недалекий обыватель, готовый в каждом встречном видеть виновника своей никчемности. В этом я вижу причину преступления. Ну, и, конечно, напились они там до озверения. Но что показательно — не пустились в пляс, не запели, за молотки взялись, за ломики. Знаете, как бывает... И дело в суд подготовлено вроде неплохо, и все прошло гладко, и доказательства признаны убедительными, а в душе пусто. Чувствую — не удалось достучаться до живой человеческой души... Досадно. То ли дело, когда знаешь — работа завершена, день прошел не зря. И человек, который до того ни о чем всерьез не задумывался, даже о себе самом, уходит из кабинета растревоженный, озадаченный, и ты понимаешь, что в нем пробуждается совесть. Тогда, бывает, и предыдущие тяжелые дни освещаются сегодняшней радостью, сегодняшним теплом согреты...
• • •

<- предыдущая страница следующая ->