скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

ВИКТОР ПРОНИН
КОЗЫРНЫЙ ДЕНЬ

ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ
* Окончание. Начало см. в № 8.

ЕГО ФАМИЛИЯ — НЕФЕДОВ
Был уже поздний вечер, когда Борисихина окончательно пришла в себя и почти уверенно заявила, что сможет узнать длинного парня.
— У меня такое впечатление,— сказала Борисихина раздумчиво,— что я уже видела его раньше, во всяком случае, он показался мне знакомым. В центре я его видела, недалеко от рынка.
— Он был один или с приятелями? — спросил Гурьев.
— Не хочу сбивать вас с толку — не помню. Возможно, я тогда была не совсем трезва, за мной это иногда водится,— доверительно улыбнулась Борисихина.— Но если вам интересны мои воспоминания...
— Для меня сейчас нет ничего интереснее!— заверил ее Виктор Харитонович.
— Ну, если так.— Борисихина забросила ногу на ногу, сощурилась, как бы силой воображения, каким-то колдовским манером вызывая в себе исчезнувшие образы.— Он был не один... С ним были такие же, как и он... Шалапуты.
— Чем они занимались?
— Шатались.
— В каком смысле?
— Во всех смыслах. Шатались от червивки, шатались по улице, вообще, знаете, есть люди, у которых образ жизни шатающийся. Или, скажем, пошатнувшийся. Себя могу привести в качестве примера.
— Значит, он местный?
Борисихина подняла брови, осмысливая вопрос, задумалась. По ее лицу как бы пронеслась тень колебания, неуверенности. Гурьев ее прекрасно понимал. Если парень окажется местным, то возникают соображения солидарности. Нехорошо, дескать, своих выдавать. Потом можно с ними поговорить с глазу на глаз, если возникнет надобность, выяснить отношения, но самим, без привлечения посторонних. Однако здравый смысл взял верх.
— Да, похоже, что местный,— сказала Борисихина негромко.— То ли они искали развлечений, то ли уже нашли их... Что-то в этом роде. Знаете, есть сопляки, уверенные в какой-то своей значительности, в каком-то превосходстве... Может, папа с мамой вбивают им в голову эту чушь, а может, им иначе жить неинтересно. Ходят, ржут на всю улицу, жрут прямо из бутылки... Причем норовят так повернуться, чтобы видно их было и с того угла и с этого. И чем больше люди возмущаются вокруг, тем им радостнее...
— Знаю,— коротко сказал Гурьев.— Когда это было?
— Не исключено, что я видела его даже не в этом году... Поэтому...
— Вы не помните его имя? Ведь вчера у Жигунова его как-то называли?
— Ха! Вы не видели меня вчера? Вам повезло, Виктор Харитонович.
— Вам тоже немного повезло,— заметил Гурьев.— Иначе мы не сидели бы с вами сейчас в этом кабинете.
— Да,— кивнула Борисихина.— Я запросто могла сейчас лежать в холодном помещении под простынкой. Это я знаю.
Заканчивалось десятое марта. В городе уже стемнело, зажглись фонари, включили свет и в милицейских кабинетах. Все валились с ног от усталости. Количество версий не уменьшалось, продолжались допросы Жигунова, Борисихина, безуспешно пытался вспомнить что-нибудь существенное южанин. Однако основная работа была направлена на установление личности «пятого».
Когда Борисихина сказала, что видела его в центре города несколько месяцев назад, были срочно составлены списки всех, кем занималась милиция, на кого заведены карточки. Галина Анатольевна Засыпкина рассказывает, что Борисихиной пришлось посмотреть не один десяток фотографий, взятых из паспортного стола. Несколько раз на ее лице мелькало нечто вроде узнавания, которое тут же сменялось неуверенностью, и, наконец, она отодвигала снимок.
— Нет, не он...
В кабинете Белоусова продолжали прикидывать варианты, пытаясь найти точки соприкосновения в протоколах допросов. Шел уже первый час ночи одиннадцатого марта...
И вдруг в Викторе Алексеевиче что-то неуловимо изменилось. Начальник райотдела продолжал говорить, вроде и тон был таким же, но все заметили, что он стал как-то неподвижнее, сосредоточеннее.
— Высокий, говорите,— Виктор Алексеевич без выражения провел пальцем по пышным подкрученным усам.— В центре города, говорите, видели... Молоденький, говорите, с усиками... Не то что слишком жидковатыми, но просто ни разу не бритыми... И не знает, что Дергачев уже два месяца живет в другом месте...
Белоусов вскочил, что было удивительно для его несколько тяжеловатой фигуры, и быстро вышел из кабинета. В коридоре прогрохотали и стихли его шаги. Борисихина, сидевшая тут же, нервно передернула плечами, попросила закурить. Затянулась глубоко, до предела втянув дым в легкие. Все молчали, понимая, что рядом в эти секунды решается нечто важное. Снова послышались быстрые шаги Белоусова. Хлопнула дверь приемной, распахнулась дверь в кабинет. Ни на кого не глядя, Белоусов подошел к Борисихиной, с маху положил перед ней снимок.
— Он?!
Борисихина опасливо взглянула на фотографию, осторожно, ноготком чуть повернула ее, придвинула к себе и словно бы встретилась взглядом с чернявым парнем, который смотрел на нее с фотографии из-под густых, сдвинутых к переносице бровей. Ожидание становилось все напряженнее. Наконец, Борисихина подняла глаза, посмотрела на Белоусова, нависшего над ней тяжелой глыбой, и молча кивнула.
— Точно он?— переспросил Гурьев,
— Похоже, он.
— Проверим!
Белоусов приказал вызвать в кабинет сержанта, у которого накануне неизвестный спрашивал адрес Дергачева. На столе разложили несколько снимков и среди них — портрет парня с тяжелым взглядом.
— Сержант! Подойдите к столу! Взгляните на эти снимки! Нет ли среди них знакомого вам человека?
Сержант медленно приблизился к столу, окинул взглядом снимки, и лицо его расплылось в улыбке.
— Вот этот парень. Его фотография вторая справа. Он приходил ко мне позавчера утром и спрашивал, как найти Дергачева.
— Отлично! Пусть войдет Борисихин. Так... Товарищ Борисихин, посмотрите внимательно на эти снимки. Не знаете ли вы кого-нибудь?
— Этого человека я видел в доме Жигунова, когда приходил за женой...
— Вы не ошибаетесь?
— Нет, я хорошо его запомнил.
— Прекрасно! Давайте сюда Жигунова-младшего.
— Я видел его в доме отца накануне пожара! — твердо сказал Жигунов.
— Благодарю вас! — Белоусов сиял от счастья.— Начинаем розыск. Теперь знаем, кого искать. Ищем Нефедова Юрия Сергеевича. Образование среднее. Родители живут в нашем городе, в центре, между прочим, недалеко от рынка. Потапов! — крикнул Белоусов, увидев в дверях инспектора уголовного розыска.— Входи. К сожалению, сбылись твои предсказания. Нефедова ищем.
— Неужели он?!
— Четыре человека в один голос утверждают, что именно он был пятым в доме Жигунова. То-то след у забора сорок четвертого размера! А?
— Да, у него примерно такая нога... Я ему многое предсказывал,— озадаченно проговорил Потапов,— но такое... Если это сделал Нефедов, то он превзошел самого себя.
— Ты знаешь его лучше всех в городе. Он мог пойти на такое?
— Он может пойти на многое... если ему наступить на мозоль самолюбия.
— Как же ты его упустил, а, Потапов? — укоризненно спросил Белоусов.
— Так ведь он уехал от нас, Виктор Алексеевич! В Архангельск! Он здесь уже не прописан.
— Где же вы все-таки взяли фотографию? — спросил Гурьев.
— В паспортном столе, где же еще? — засмеялся Белоусов.— Первый час ночи, а вы посмотрите с улицы — все окна светятся. Работаем, Виктор Харитонович! А если между нами, Нефедов — фигура довольно известная в городе, из ряда вон, как говорится. Так что вспомнить его у меня были все основания.

Чувство хозяина — привычное словосочетание, не правда ли? Оно настолько прочно вошло в жизнь, что в него трудно вложить новый смысл. Мы стараемся привить малышам чувство хозяина в детском саду, потом — в школе, на заводе, чувство, подразумевающее больше ответственность и заботу, нежели владение. Однако встречаются люди, которые куда охотнее воспринимают именно этот смысл — обладание.
Вот собираются этакие сверхлюди и хриплыми голосами орут нечто нечленораздельное, утверждаясь в качестве хозяев на улице, танцевальной площадке, во дворе, подъезде — часто хватает даже подъезда, чтобы ублажить себя. Размер владения не имеет слишком большого значения, главное проявить себя — беспощадно, озлобленно, знай, мол, наших.
Подобные соображения невольно возникают, когда знакомишься с делом Нефедова. Он учился в нескольких школах — не уживался. Ни с учениками, ни с учителями. И родители переводили его в следующую, надеясь там найти более чутких педагогов, более воспитанных товарищей. Но и в очередной школе учителя оказывались грубыми людьми, неспособными понять возвышенную душу юноши. Именно так относились к сыну родители и не скрывали этого, даже когда стали известны подробности событий в доме Жигунова. Отец выразился так:
— Юрий понимал хорошее, мечтал о хорошем, стремился к хорошему. Но почему-то все делал наоборот.
Нефедов рано познакомился с работниками милиции городка. Как-то угнал мотоцикл. Вообще-то надо было заводить уголовное дело, но, учитывая нежный возраст, просьбу родителей, положительное мнение педагогов, ограничились полумерами: поставили на учет в инспекции по делам несовершеннолетних, погрозили пальцем и даже, было дело, голос повысили.
Потом похищение лошадей в колхозе. Нет-нет, не корысти ради. Шутка. Шалость и озорство. Правда, колхозники тоже оказались людьми грубыми, юмор не понимали, подняли шум, вызвали милицию. Опять неприятности. Особенно огорчительно было папе с мамой, поскольку о сыне складывалось мнение, никак не соответствующее, как они считали, его истинному характеру и наклонностям.
А вскоре еще эти разнесчастные «Жигули» — какой-то ротозей оставил без присмотра машину. Ребята ходили-ходили вокруг, никто им ничего. Вот и решили проучить — сняли с машины все, что можно было снять с помощью отвертки и кусачек. Что тут началось! Милиция, опросы, допросы...
Да, опять попался Нефедов. Не везло парню. Ничего в жизни дельного не украл, ничем не поживился, а в карточке уже десять эпизодов значится. И каждый провал, каждая неудачная попытка вызвать восхищение приятелей и приятельниц требовали возмездия, толкали на новые попытки снять с себя унизительное клеймо неудачника. Да и душа рисковать привыкла, хотелось внимания к собственной персоне, хотелось быть на виду, даже в людских проклятиях виделось нечто желанное.
А история с вытрезвителем?!
Надобно ж так случиться, что перед самым Новым годом в вытрезвитель попал дружок Нефедова, без которого и праздник — не праздник. Другие бы смирились, тем более что компания подобралась развеселая, можно было бы выпить за скорейшее освобождение приятеля или в знак солидарности самому набраться червивки и, приведя себя в соответствующее состояние, явиться в вытрезвитель собственным ходом. Во всяком случае, цель будет достигнута — Новый год встретишь с лучшим другом.
Но не из тех Нефедов. Предыдущие деяния исподволь убедили его в том, что личность он явно способная на преодоление препятствий, перед которыми никнут другие. Собрал Нефедов несколько девиц, ахнули по стакану для поддержания ратного духа и, подхлестывая себя воинственными криками, двинулись к городскому вытрезвителю.
И вот долговязый Нефедов и повизгивающие девицы, принимая угрожающие позы, в слабом свете уличных фонарей, под мирно падающим снегом приближаются к заветной двери. Но с каждым шагом уверенности у них все меньше, и те дикие пляски, которыми они вначале пытались смутить местную милицию, тоже поутихли. А кончилось до того пошло, что даже рассказывать совестно. Вытрезвитель располагался в маленьком деревянном домике с крылечком, верандой — почти без перестроек изба была приспособлена к новым надобностям. Так вот, отчаянные освободители в полнейшем восторге от собственной отваги разбили окно, подперли входную дверь подвернувшейся палкой и растворились в ночной темноте, растревоженные пережитым...

ЖЕНЩИНА С ПРОШЛЫМ
Утром на допрос к следователю прокуратуры Засыпкиной была доставлена мать Нефедова — Лидия Геннадиевна. Женщина с прошлым — так ее определила для себя Галина Анатольевна. За годы работы Засыпкиной немало пришлось повидать людей, и постепенно выработалась привычка, даже необходимость стремиться до конца понять сидящего перед ней человека, в какой бы роли он ни выступал — свидетеля, обвиняемого, подозреваемого.
Взглянув на Нефедову, на ее широкий, какой-то хозяйский шаг, отметила про себя манеру смотреть на собеседника как бы чуть со стороны, сверху, вскинув брови. Из пяти пальцев руки Нефедова, кажется, пользовалась только тремя, изысканно отбросив мизинец и безымянный в сторону, словно боясь обо что-то запачкаться. И золото. На пальцах, в ушах, на шее. Хотя знала, куда ехала, знала, что не вечерний спектакль ее ожидает. Может быть, она сама рассчитывала дать спектакль? И еще заметила Галина Анатольевна нагловатую уверенность в каком-то своем превосходстве.
— Где ваш сын, Лидия Геннадиевна?
— Сын? Остался дома. Спит.
— Нет, я говорю о вашем старшем сыне, Юрии.
— Могу ли я знать, чем вызван интерес к нему?
— Вы, очевидно, слышали о пожаре...
— Да! Это кошмарная история! Какой ужас! Знаете, в городе такие страшные слухи, что я не решаюсь им верить. Вы наверняка знаете больше. Скажите же мне, что там произошло на самом деле? Говорят, погиб человек.
— Есть основания полагать, что ваш сын Юрий имеет к происшедшему какое-то отношение. Девятого марта его видели в этом доме.
Нефедова снисходительно посмотрела на следователя, щелчком алого ногтя сбила с рукава невидимую пылинку, вздохнула, как бы жалея себя за то, что приходится маяться в таком вот обществе.
— Этого не может быть,— с легкой усталостью проговорила Лидия Геннадиевна.— Его больше двух месяцев нет в городе. Скажу по секрету — я сама его выписала.
Нефедова говорила правду. Она работала в домоуправлении и приложила максимум усилий, чтобы выписать сына, узнав об истории с вытрезвителем. Пока суд да дело, глядишь, все и заглохнет.
В кабинет как раз вошел прокурор района Павел Михайлович Кокухин. Присел к столу.
— Дело в том, Лидия Геннадиевна,— сказал он,— что Юрия видели в городе и восьмого марта. Видели в доме Жигунова накануне происшествия. Среди пострадавших его не обнаружили. Судя по вашим словам, нет сына и дома. Ведь его нет дома?
— Н... нет,— с заминкой произнесла Нефедова, несколько сбитая с толку уверенным тоном прокурора.
— И он не заходил? — спросил Павел Михайлович.
— Нет.
— И вы не знали, что он в городе?
— Нет, хотя...— Нефедова пошевелила ухоженными пальцами, давая понять, что не стоит так уж прямо воспринимать ее «нет».— Знаете, вот сейчас я припоминаю... Какой-то парень бросил мне на улице в том роде... Понимаете, я сделала ему замечание. Он дружил когда-то с Юрием, бывал в нашем доме... Я полагаю, что имею право сделать ему замечание,— Нефедова обращалась к Кокухину, видимо, разговор с прокурором не так уязвлял ее самолюбие.— А он мне в ответ, смотрите, дескать, за своим сыном. Тогда я подумала, что он сказал это вообще, а теперь... Возможно, он видел Юрия в городе.
— Фамилия этого парня? — спросила Засыпкина.
— Не помню... Не то Савельев, не то Завьялов...
— Постарайтесь вспомнить. Это важно.
— Он живет в доме напротив нашего. Его там все знают... А фамилия... Может быть, Соколов? — почему-то спросила Нефедова у прокурора.
Все помолчали. Конечно, Нефедова знала больше. Ее половинчатые показания — всего лишь попытка сохранить лицо и выиграть время.
— Куда уехал ваш сын? — спросил Кокухин.
— В документах указано. Я не верю, что вы пригласили меня сюда, не заглянув в документы.
— Заглянули,— спокойно кивнул Кокухин.— И в данный момент,— он взглянул на часы,— два оперативных работника находятся в воздухе по пути в Архангельск.
— Уже?— искренне удивилась Нефедова, и сразу что-то едва заметно изменилось в ее облике — она стала скромнее. Чуть опустила подбородок, повернула лицо к прокурору, ладошки положила на колени.— Видите ли, Павел Михайлович... Видите ли... Вполне возможно, что они его там не найдут.
— Они его там наверняка не найдут,— усмехнулся Кокухин.— Ведь его видели здесь сутки назад.
— Зачем же их послали в такую даль? — простодушно спросила Лидия Геннадиевна.
— Необходимо установить, где он жил, как жил, с кем общался, чем увлекался... И так далее. Вряд ли нужно перечислять все детали нашей работы.
— Да-да, конечно... Вы правы...
Прокурор и следователь переглянулись — Нефедова явно о чем-то недоговаривала. Стало заметно, что Лидии Геннадиевне гораздо больше лет, нежели это казалось на первый взгляд, косметика, манеры, золото словно бы в один миг потеряли свою силу и обнажили возраст хозяйки.
— Видите ли,— сказала Нефедова,— вовсе не исключено, что он там и не жил.— Она исподлобья посмотрела на Кокухина, на Засыпкину, пытаясь определить, насколько строго они отнесутся к ее сообщению.
— Это уже что-то новое,— протянул Павел Михайлович.— Но как же тогда понимать запись в карточке? Там вашей рукой записано, что Юрий отбыл на постоянное место жительства в Архангельск.
— Как бы вам объяснить.— Нефедова на секунду задумалась, ее тон опять изменился, она снова готова была говорить бездумно и бесстыдно. И в этой готовности изменить отношение к разговору, к людям, с которыми разговариваешь, проглянула всеядность.— Юрий действительно собирался в Архангельск... Да, собирался. Дело в том, что как-то в поезде он встретил мужчину, и тот обмолвился, что сам из Архангельска или направляется в Архангельск, во всяком случае, у них в разговоре что-то промелькнуло об этом городе. И мы с мужем подумали, что неплохо бы и Юрию туда поехать...
— Это после истории с вытрезвителем?
— Ох, Галина Анатольевна,— усмехнулась Нефедова.— И дался вам этот вытрезвитель! Не понимаю, зачем связывать разные события... Все мы были молоды, всем хотелось чего-то необычного. Вы согласны со мной, Павел Михайлович?
— Я не очень четко уловил вашу мысль,— Кокухин развел руками,— скажите, когда уехал ваш сын?
— Не помню точно, где-то в январе.
— Он выписан второго января. А нападение на вытрезвитель совершено тридцатого декабря. Другими словами, вы отправили его в течение трех дней. Так?
— Отправили! — воскликнула Нефедова.— Павел Михайлович, зачем же так? Произошло некоторое наложение событий...
— К тому же в документах указан один город, а поехал он совсем в другой,— заметила Галина Анатольевна.
— Юрий передумал,— холодно пояснила Лидия Геннадиевна, поняв, что люди, сидящие перед ней, не желают проникнуться тонкостью ее чувствований.— Да, он не поехал в Архангельск. Он уехал в Рязанскую область, если для вас это так важно.
— Куда именно? — спросил Кокухин.
— В Касимов. К тетке. Сестре моего мужа. Я сама отвезла его в Москву и проследила, чтобы он сел на поезд, идущий в Рязань.
— Вы ему не доверяли?
— Я мать! — значительно, с ноткой оскорбленности произнесла Нефедова.
— С какой целью вы внесли в документы о выписке заведомую ложь? — бесстрастно спросила Галина Анатольевна.— Зачем вы указали Архангельск, если сами посадили его на рязанский поезд?
— Ах, Галина Анатольевна! — горько воскликнула Нефедова.— Как бездушно вы раскладываете по полочкам святые материнские чувства! Как просто у вас все укладывается в графы протокола!
Засыпкина не стала говорить ей о том, что бездушие проявила как раз Лидия Геннадиевна. Зная о том, какой славой пользуется ее сын, она отправляет его на перевоспитание к женщине, у которой своих забот полон рот — работа, дети, дом, хозяйство. Другими словами, она попросту спихнула его с плеч.
— Ну что ж, Лидия Геннадиевна, будем считать, что положение прояснилось. Осталось проверить ваши показания.
— Как?! Вы мне не верите?! — Она повернулась, к прокурору.
— Видите ли, Лидия Геннадиевна,— сдержанно ответил Павел Михайлович,— сейчас не имеет значения — верим мы вам или нет, верите ли вы мне... Совершено преступление. В этом преступлении замешан ваш сын...
— Нет, вы что-то путаете! Юра мог запустить снежок в окно вытрезвителя. Мог. Не отрицаю. Мог без разрешения проехаться на колхозной кляче... Но преступление... Нет.
— Разберемся,— пообещал Кокухин.
— Надеюсь,— сказала Нефедова, поднимаясь.— Если бы вы знали, каким успехом он пользуется у девочек! Вы видели, как я его одеваю? Не будете же вы отрицать, что он, кроме всего прочего, просто красивый молодой человек! — Выдержка изменила Нефедовой, и она заговорила плачущим голосом:— И, имея в жизни все это, спутаться с какими-то забулдыгами, которым для счастья не нужно ничего, кроме стакана водки?! Зачем это ему?! Зачем?! Должны же вы понимать людей хоть немного! Юра рожден для хорошей, достойной, красивой жизни! А вы пытаетесь приплести его к этой кошмарной истории только потому, что за ним числится несколько шалостей? Вспомните свою юность! Неужели...
Не договорив, Нефедова покинула кабинет. Пока шла по улице, немного успокоилась. А придя домой, увидела, как младший сын выволакивает из-под дивана окровавленные джинсы, увидела на вешалке зеленый пушистый шарф. Почувствовала слабость, невольно села на стул. И рука ее, повисшая вдоль тела, коснулась чего-то мокрого, холодного — это были полусапожки сорок четвертого размера.

БУДЕТ ЗОЛОТО!
Весь ход следствия позволял сделать предположение, что золото, которое продавал Дергачев в последний день своей жизни, привез Нефедов. Где он мог взять золото? Этот вопрос тут же рождал следующий: не было ли в последнее время ограблений в Калужской, Рязанской или соседних с ними областях? Такое допущение обосновывалось тем, что слесари, работавшие с Дергачевым, видели у него в руках золотые кулоны, перстни, небольшие бляшки, изображавшие знаки зодиака — стандартный набор ювелирного магазина.
В соседние области послали запрос: не было ли в последнее время ограблений ювелирных магазинов, не похищались ли золотые изделия? Из Рязани приходит ответ: три дня назад ограблен универмаг, похищена всякая дребедень. О золоте, о часах ни слова. Не указан в сообщении и город, где было совершено ограбление. Именно потому, что о пропаже золота не было заявлено руководством универмага, а из запроса следовало, что ищут именно его.
Попробуем восстановить события ночи на двенадцатое марта. Ответ из Рязани не вызывал сомнений, но ощущалась в нем неуловимая недоговоренность, вероятность иных, более полных сведений. При одном только упоминании об этом не прикладывающемся к следствию ограблении словно какая-то заноза цеплялась в сознании за слова: Рязанская область, универмаг, несколько дней назад...
И около часа ночи, преодолевая колебания, Виктор Харитонович Гурьев звонит в Калугу, набирает номер больницы, где лежит его друг, полковник Мантров Анатолий Степанович — начальник уголовного розыска УВД города. Трубку долго не поднимают, потом гудки прекратились, идут мучительные секунды молчания, и наконец слышится сонный голос Мантрова.
— Анатолий Степанович! Простите ради бога! Опять Гурьев... Не разбудил?
— Издеваетесь? Слушаю вас, Виктор Харитонович.
— Вспомнил я, что есть у вас в Рязани друг и тоже вроде по уголовному розыску, а?!
— Есть,— хрипло со сна говорил Мантров.— Фомин. Начальник уголовного розыска области. Память же у вас, Виктор Харитонович... В час ночи вспомнить Фомина... Ну и память.
— Что, хорошая? — усмехнулся Гурьев.
— Не знаю, хорошая ли, но направленная. Вам нужен человек из Рязанского уголовного розыска, и вы вспомнили не только того человека, но и кто его друг и в какой больнице лежит.
— Анатолий Степанович, позвоните ему сейчас в Рязань, а? Сделайте доброе дело!
— Сейчас?!
— А что? Думаю, он поймет...
— Понять-то поймет, но, боюсь, не простит. Чего узнать?
— Спросите, не было ли у них в области ограблений, похищений ценностей, ювелирных изделий? Золотишко, может, где засветится, а? А поговорите — звякните мне, буду на телефоне.
Через полчаса в кабинете Белоусова раздался звонок. Из больницы звонил Мантров.
— Виктор Харитонович? Ну и ночку вы мне устроили... Слушайте. Из заметных — ограбление универмага в Касимове. Больше сотни наручных часов, еще кое-что, но золота нет.
— Будет золото! — радостно заверил Гурьев.— Спасибо! Выздоравливайте! А когда обокрали универмаг-то?
— Неделю назад.
— Совсем хорошо!
— Вам виднее,— озадаченно проговорил Мантров и повесил трубку.
А для Гурьева сразу все стало на свои места, замкнулись рассыпавшиеся цепи логических связей, обрели смысл самые пустячные допросы, и поступки людей получили объяснение, и детали, похоже, нашли свое место.
Оперативная сводка об ограблении универмага в Касимове не содержала сведений о хищении золотых вещей. Может быть, его и в самом деле не похищали? Потом выяснится, что все-таки пропало золото. Были найдены бирки, этикетки, ценники, которые подтверждали получение универмагом колец, кулонов, часов. Но эти дорогие безделушки не внесли в список пропавших вещей. Продавцы универмага отказались признать пропажу золота. А когда им доказали, что оно у них все-таки пропало, объяснили свое поведение довольно странно: поскольку они на ночь обязаны все золото с витрин помещать в сейф, а этого не было сделано, то чтобы избежать наказания за нарушение инструкции, решили о пропаже молчать. Избежав взыскания, они обрекли себя на наказание куда более серьезное — ведь стоимость пропавших золотых вещей необходимо было восполнить. Однако продавцы пошли на это.
Но это уже другая история, которой тоже пришлось заниматься сотрудникам уголовного розыска.

ДОЛГО ЛИ УМЕЮЧИ...
Посланный к тетке в Касимов на перевоспитание, Нефедов не торопился радовать родню прилежным поведением и послушанием. Удивляет легкость, с которой он везде, при любых обстоятельствах находил себе подобных. Знакомясь с его недолгими после пожара похождениями, то и дело наталкиваешься на случаи, когда Нефедов, придя на вокзал, через полчаса уже распивал с кем-то. Вот на улице он познакомился с воришкой, в поезде — с перекупщиком, пока ехал в автобусе, успел с кем-то обменяться адресами. Возникает подозрение, что все эти люди помечены какими-то опознавательными знаками. Сказано ведь: бог шельму метит.
Стоит ли удивляться, что уже в первые дни пребывания в Касимове у Нефедова появился закадычный дружок по фамилии Бузыкин и по имени Степа. Бузыкин был постарше Нефедова, но это дало ему только то преимущество, что он успел отсидеть несколько лет. Был Степа немногословен, но вовсе не потому, что таился, скрытничал, нет, ему просто нечего было сказать, а когда задавали вопрос, отвечал охотно, чувствуя себя польщенным вниманием. И не очень его тревожило то, что внимание к нему проявляет следователь прокуратуры.
Об ограблении оба, и Нефедов и Бузыкин, рассказывали охотно, с деталями, видимо, находя в подробностях нечто достойное, чем можно похвастать при случае.
А дело было так.
Выпив для храбрости, шли как-то по городу вечерком, поплевывая, посвистывая, поглядывая вокруг в полнейшем восторге от себя и окружающего мира. Шли они, шли и вдруг видят — стоит кинотеатр. Зашли. Походили по фойе, заскучали. Потом увидели лестницу. Поднялись. Какая-то мастерская. Переглянулись. Что, мол, за чудеса такие, куда мы попали? Начали шарить по полкам, по подоконникам, по ящикам столов. Нашли отвертку. На подоконнике лежала. Нефедов возьми да и положи ее в карман, не представляя даже, к каким необратимым последствиям приведет это невинное хищение. Когда отвертка оказалась в кармане, судьба словно запустила зловещий свой механизм, и все предстоящие события вырвались из какой-то коробки, как стальная пружина, и уже не было никаких сил снова затолкать ее внутрь.
Вернулись в фойе. Заметили, что люди в зал заходят, по местам рассаживаются. Тоже зашли, сели. Погас свет. Вспыхнул экран, что-то зашевелилось на нем, голоса послышались. Приятели хохотнули приличия ради, чтоб, не дай бог, не подумали, что они ничего не понимают. Потом фильм, похоже, кончился, в зале опять стало светло. Когда вышли на улицу, хмель только силу набрал. На улице темно, март опять же, дни еще короткие. Шли, слова всякие друг другу говорили, общались. Глядь — на другой стороне улицы здание, большое такое здание, а огни в нем погашены. Ба! Да это же универмаг! И как они сразу его не признали? Решили, что не зря он на пути оказался.
— Заберемся? — предложил Нефедов.
— Можно,— согласился Бузыкин.— Только он закрыт, наверно.
— А вот! — Нефедов показал отвертку.
— Ну ты даешь!— восхитился Бузыкин.— Тогда все в порядке! — Поговорили они вот так и двинулись к универмагу. Конечно, видели их, но, учитывая состояние, в котором находились приятели, люди, естественно, подумали, что у тех нужда возникла укромный уголок найти. Невдомек было редким прохожим, какая нужда обуяла Нефедова и Бузыкина.
Обойдя универмаг с тыла, высмотрели дверь. На ней, разумеется, замок висит. Но вверху оказалось окошко, затянутое решеткой. Узкое такое окошко, полметра в высоту. Приставили приятели какие-то ящики, коробки — сообразили.
Представляя эту их работу в темный весенний вечер, неуверенные движения, их терпеливую настойчивость, невольно почему-то вспоминаешь популярные книги о необыкновенных способностях человекообразных обезьян, фотографии, запечатлевшие, как эти обезьяны ставят один ящик на другой, вооружаются палками, удлиняя лапы, чтобы дотянуться до банана. А пирамида из ящиков рассыпается, палки вываливаются, обезьяны начинают сначала и в конце концов дотягиваются до банана, подтверждая самые безудержные предположения ученых о наличии интеллекта у человекообразных.
У наших героев тоже не сразу получилось, ящики падали, их подпирали палками и досками, но настойчивость была вознаграждена. С помощью отвертки Нефедову удалось сковырнуть решетку. Бузыкин тоже силу молодую приложил.
В общем, вывернули решетку и внутрь пролезли: темнота и запахи какие-то незнакомые, тревожные. Новым товаром пахло. Нащупали выключатель, вспыхнула лампочка. Оказалось, приятели стоят среди ящиков с обувью. Обрадовались, гоготнули для порядка — если вдруг какой случайный свидетель окажется при этом, то чтоб не подумал, будто у них юмора нет.
— Переобуемся? — предложил Бузыкин.
— А на кой? — удивился Нефедов.— Это все же ширпотреб.
— Наденем, чтоб не нашли нас... Придут завтра с собакой, а она, собака-то, и не унюхает... Во смеху будет, а? Давай, Юра!
— А что.— Нефедову понравилась изобретательность Бузыкина, и они принялись ковыряться в ящиках, подбирая обувку по размеру.

<- предыдущая страница следующая ->