<- предыдущая страница следующая ->

БЕДА НЕ ПРИХОДИТ ОДНА
Дома творилось что-то невероятное. Мать, вся зарёванная, сидела на кухне, уронив голову на руки. Люська была похожа на котёнка, который нос к носу столкнулся со щенком. Отец стоял посреди комнаты в расстёгнутом пальто, с бледным и растерянным лицом. На полу в прихожей стояли какие-то чемоданы и коробки. При виде Митьки лицо у отца несколько оживилось. Он поспешно протянул сыну руку.
— Как ты кстати!
— Что случилось-то? — как дятел в перерывах между гулкой работой крутил головой Митька.
— Пойдём в спальню, расскажу!
Присели на кровать. Пальцы у отца мелко подрагивали. С похмелья, что ли? Раньше никогда за ним такого не водилось. Митька осторожно потянул носом воздух. Нет, перегаром не пахло. Нервничает так.
Отец долго смотрел в пол, тяжело вздыхал, не зная, с чего начать нелёгкий разговор.
— Вот что, сын, — наконец сподобился он. — Ухожу я ... Вернее, должен... Видишь ли, ребёнок у меня от другой женщины намечается. Ты взрослый уже, поймёшь, — торопливо подытожил он и вскинул на Митьку умоляющий взгляд. — Позаботься о матери. Успокой. Тяжело ей. Деньгами помогать буду.
Митька молчал. А что тут скажешь? Вид у отца был такой жалкий и пришибленный, что Митька не выдержал, отвернулся. Доигрался, чёрт его дери! Предчувствовал, что добром эти командировки у него не кончатся. И мать хороша! Куда смотрела?! Хоть бы раз по-настоящему скандал учинила.
— Бывает это, понимаешь, — начал оправдываться отец. — Устал я на части рваться. А вы не маленькие уже...
Митька крутил в руках пятак. Щёлкал по нему пальцем до боли, будто палец был в чём-то виноват. Да что палец! Хотелось головой удариться об стену!
— Вали давай! Да поскорее! — одними губами выдавил он.
Отец как-то вздрогнул и протянул визитку с женским адресом.
— Это на всякий случай. Матери не показывай, ладно?
— Была нужда!
В дверь позвонили. Отец суетливо вскочил, неловко прижал к себе Митьку. Тот дёрнул плечом. На кухне в голос зарыдала мать. Ей вторила Люська. Началось! Час от часу не легче!
Как только за отцом захлопнулась дверь, прошёл к матери на кухню. Как маленькую, погладил её по голове.
— Не плачь, переживём! Я тебе во всём помогать буду. Что теперь сделаешь, раз случилось. — Но мать и слышать ничего не хотела, голосила, как по покойнику. И Люська туда же.
— Ты-то хоть рот закрой! — пристрожил сестрёнку Митька. Помогло. Хоть звук убрали. Скоро и мать реже носом шмыгать стала.
— Куда подался-то он? — принялась допытываться она у Митьки.
— Какая теперь разница! Его тараканы.
— Давно чувствовала, что другая у него есть, — снова сдавленно всхлипнула мать, по капле выжимая из души ядовитую боль.
— Зато всё по командировкам! — по-взрослому, по-бабьи, с какой-то очень неприятной интонацией, подхватила Люська. — Дома почти не бывал!
— Закрой ты рот! — поморщился Митька. — Твоего ли ума дело?! Нашла что мусолить! Сами разберутся. Иди уроки учи! — И, развернув сестрёнку за плечи, подтолкнул в сторону двери.
Люська, хоть и сделала гримасу, но из кухни удалилась. Митька устремил свой взгляд в окно, словно там, за спасительными рамами, мог найти такие необходимые, такие нужные исстрадавшейся душе слова.
— Ты, мам, особо не переживай на этот счёт. Будут и у тебя радости в жизни. Молодая ещё. И красивая вон какая! Я замечал: мужчины на тебя часто оглядываются. — Это было явно не то. Этот пустомеля-язык нес всякий вздор, хоть его, поганого, вилкой коли. Надо было срочно куда-то выруливать. — На отца обиды не держи. А то — себе дороже будет.
Мать молча, с каким-то удивлением, смотрела на него. И слёзы больше не текли, застыли на щеках смоляными каплями.
— Господи! Митя! Как ты на деда сейчас похож! И говоришь, как он! Будто не ты мой сын, а я твоя дочь! Когда повзрослеть-то успел, сын?!
— Да ладно тебе! — отмахнулся Митька и удалился в свою комнату. Но занятия себе найти не мог. Достал с полки альбом с фотографиями, нашёл портрет деда и долго смотрел на него, пока у самого не затуманились глаза. Эх, дед! За что столько бед?! Сыплются, как из рваного мешка. Как всё пережить? Хотя о себе ли думать надо? Больнее всего матери. Как её из шока вывести?
Успокаивать — бесполезно. Каждый в такие минуты в своих мыслях, как бомж в помойке, роется. Мать тоже вон сидит, в столе взглядом дырку сверлит. Что тут делать? Анекдоты начать травить? Белыми нитками шито! Музыку весёлую включить — только раздражение вызовет. Тут нужен какой-то очень неожиданный приём. Долго ломал голову. Неприятная ситуация должна быть представлена в каком-то лёгком, юмористическом свете. Тогда душевная боль отступает. Проверено уже. И тут пришла идея. Пока мать копошилась в кухне, тихонько пробрался в спальню, порылся в шкафу и достал пару забытых ею платьев. Потом отыскал парик, косметичку и прошмыгнул в свою комнату. Вертелся перед зеркалом долго. А когда мать крикнула их с Люськой к обеду, выкатился на кухню во всей бабской красе. Мать с сестрёнкой так и обомлели. А он давай «Ваньку ломать»!
— Ой, девочки! Ой, милые! Нам ли жить в печали?! Ну их, этих мужиков! Чтоб им пусто было! Лишь бы деньги давали! — И стал перед зеркалом губы мазать. — Фигли нам, красивым!
Люська хохотала до коликов в боку. А у матери на глазах — слёзы. Но отступать было поздно. И Митька шёл ва-банк!
— Ой, красавицы мои! Век бы воли не видать! А теперь!.. К чёрту кастрюли! Вечером в ресторан двинем. Имеем право! Сто лет уж мороженого с орехами не ели.
Музыку врубил. Люську под ручку схватил и в пляс. Такие «па» выдавал, что мать наконец улыбнулась. Митьке только этого и надо было. Только бы удержать ситуацию, только бы, хоть на время, забыть про плохое. Шутки — шутками, а в кафешку собрались. Парик и платье, конечно, Митька снял. Но весёлое настроение старался поддерживать. Юмор из Митьки сыпался, как снег с февральского неба. Каких только анекдотов не вспомнил. Особенно хохотала мать над последним. Приходит, значит, мужчина в парикмахерскую перед самым закрытием. Впопыхах обращается к девушке: «Вы, что ль, мастер будете?». Та от усталости никакая, с ног валится. И ему резко так: «Нет! Я — лишай стригущий!».
Весь вечер из своей забавной роли не выходил. Мать смеялась. Скорее всего, подыгрывала ему. А ночью снова будет кусать подушку... Короче: поживём, увидим! Что гадать? Всё лучше, чем сидеть да тоску на себя нагонять. И, как ни странно, самому легче стало. Будто второе дыхание открылось. Не зря дед любил повторять: «Хочешь поднять себе настроение — развесели другого».
И всё бы было хорошо, но после мороженого у Люськи разболелись зубы. Мать ей и сало свежее прикладывала, и настойку прополиса во рту держать заставляла. Ничего не помогало. Сестра не переставала ныть. И тут Митька вспомнил про книжку, которую ему подарили в Питере, в книжном киоске на вокзале. Стал торопливо читать. Изучил всю от корки до корки за час. В голове всё укладывалось так легко, будто он всё это давным-давно знал, да просто забыл. А когда дошёл до главы «Лечебная последовательность цифрового ряда», даже руки от возбуждения потёр. Если верить этой брошюрке, то для настройки работы каждого органа нашего тела существует определённая цифровая последовательность. Сконцентрируй мысли на семи цифрах — и твоей болячки как ни бывало! Стало быть, цифры выполняют функцию камертона, по которому наш организм может настраиваться подобно музыкальному инструменту. Далее приводились примеры цифровых рядов и болезней, от которых они лечат.
Люська уже голосила на всю квартиру. Митька поспешно листал страницы чудотворной брошюры, искал среди болезней что-нибудь про зубы. Мать уже готова была вызвать такси и везти сестрёнку к дежурному врачу. Но тут Митька заорал:
— Ага! Вот оно! «Болезни зубов и полости рта». Люська! Быстро сюда! Лечить буду!
— Иди ты к чёрту! — взвизгнула Люська. — Знаешь, как болит! А ты издеваешься!
Но Митька решительно схватил её за руку и потащил в свою комнату. Действовал так решительно, убеждал так уверенно, что Люська даже ныть перестала. Усадив сестрёнку на кровать, заботливо подложил ей под спину подушку. Сам сел на стул, напротив.
— Слушай меня внимательно. Число семь играет в нашей жизни очень большую роль. Семь дней в неделе. Семь нот. Семь цветов радуги.
Люська хлюпала носом.
— Ну и что?
— Сейчас я покажу тебе семь цифр. Ты их должна выучить наизусть. Запомни: называя цифры в этой последовательности, ты лечишь свой зуб. Держи своё внимание на каждой цифре по десять секунд.
Митька нашёл фломастеры и нарисовал на карточках семь разноцветных цифр. Поднимая карточку, строго командовал:
— Назови цифру!
Люська что-то мямлила в ответ.
— А ну-ка чётко, без каши во рту!
— Отстань от меня! — снова скривила в рёве свой большой рот Люська.
— Люсь! Будь умницей. Я тебе помочь хочу! — как мог, уговаривал Митька. — Умные люди пишут. Только к этому очень серьёзно относиться надо. И верить, как веришь в лекарство от боли. Представь, что каждая цифра объята пламенем. Пламя с одной цифры переходит на другую. 1488514. Представила?
Люська кивнула.
— А теперь подай мне нужную карточку.
Митька быстро разбросал их по покрывалу. Люська послушно искала глазами нужную цифру и протягивала ему.
— Молодец! Умница! — со страстью заклинал её он. — Теперь я буду махать флажком, а ты после каждого моего взмаха переводи взгляд на цифру, которую я назову. Поняла?
Люська кивнула. Реветь перестала. Во взгляде — полное внимание. Реакция, как у разведчика. Далеко пойдёт! И даже руку с больной щеки убрала. Значит, помогает! Каких только упражнений не напридумывал Митька с этими цифрами, и всё в одной и той же последовательности. Потом сел на ковёр возле кровати, опустил руки и тихо спросил:
— Люсь, скажи честно, зуб болит?
Сестрёнка, как та скрепка, пилькала глазами, прислушиваясь к себе. И удивлённо замотала головой:
— Не-а!
— А теперь иди спать! — подмигнул ей Митька. — И про то, что я тебя вылечил, никому больше не говори.
— А почему, Мить? — шёпотом спросила Люська.
— А! — скривился он. — Задолбают просьбами по мелочам. А у меня более серьёзные задачи.
— А мамке? Тоже не говорить? — на всякий случай уточнила Люська.
— И мамке, — кивнул он. — Кстати, ты хоть знаешь, от чего у тебя зуб болел?
— От чего? — огурцом вытянулось Люськино лицо.
— Зубы болят от негатива. (Откуда в голову пришло?!) Ты на отца сегодня сердилась?
Не зная, что и ответить, сестрёнка отвернула курносый нос к шкафу.
— Знаешь, как мамку жалко!
— Жалость, Люська, расслабляет человека. По себе знаю. А мамка наша сильная. Справится! Знаешь, от чего у людей зубы болят? От обиды и злости. Усекла? Так что работай над собой. И запомни: я твои зубы лечил в первый и в последний раз!
Люська поправила волосы и пошла в свою комнату. Пошла так царственно, что Митька от удивления присвистнул и восхищённо покачал головой ей вслед. А что?! Молодец! Знай наших! Уважать и ценить себя надо. Вот кто бы мог подумать, что ещё полчаса назад её рот походил на раскисший бублик!
И всё-таки по поводу лечения болезней с помощью цифровых рядов сомнения у Митьки были, но Люське, конечно, об этом ничего не сказал. Боль действительно прошла, но цифры ли помогли? Может, просто игрой отвлек внимание от больного зуба... Не зря ведь есть поговорка: «Ты мне зубы не заговаривай!» Дед вон тоже говорил, что любой человек при большом желании может помочь другому даже в самой, казалось бы, безнадёжной ситуации. Правда, всегда добавлял при этом, что происходит это не без Божьей помощи... Дед верил в Бога, а Митька — в деда.
Цифры цифрами, а вот мысль — другое дело. И Митька снова уткнулся в книжки. Стал внимательно изучать упражнения на концентрацию, вникать в тайны человеческих возможностей, хоть настенные часы уже показывали два часа ночи.
И уже на другой день в школе стали происходить чудеса. Если он знал урок, но не хотел тянуть руку, его спрашивали. А когда вопрос выходил за грани его компетенции, рука учительницы зависала в верхней части журнала, а его фамилия пряталась внизу алфавитного списка. Стоило ему устремить взгляд в чью-то спину, сидящий впереди начинал нервничать и в конце концов оглядывался, молча вопрошая: «Ну, чего тебе?». На уроке истории он мысленно попросил учительницу открыть форточку. Та тотчас озвучила его просьбу Витьке Смирнову, который сидел ближе всех к окну. И форточка была открыта. Короче, всё происходило, как по щучьему велению. Во время контрольной по алгебре Митька не успел решить один пример и невольно стал держать внимание на звонке. Обычно автоматика сбоев не давала. Но тут в школе вырубили свет. И пока разбирались, что к чему, пример решить он успел. А после пятого урока, на перемене, Славка Цыганков, первый в школе бахвал, принялся, как обычно, вешать девчонкам лапшу на уши. Те, конечно, уши распустили, чтоб каждой, значит, побольше досталось. «Заткнулся бы, что ли! Уши вянут!» — подумал про себя Митька и бросил в сторону одноклассника тоскливый взгляд. И Славку как кислым залило. Заткнулся так, что весь посинел. Девчонки давай его по спине колотить. Мол, не в то горло попало. Славке пришлось в коридор выскочить. Так и отстоял там пол-урока, с кашлем не мог справиться. И на этом бы дело не кончилось, да тут у Митьки в голове раздался непривычно сердитый голос деда: «Ты, Митька, не балуй! И больше не шути так. Коль почувствовал в себе силу, следи за мыслями. За каждый неверный шаг будешь расплачиваться сполна. Познания даются не просто так. Велика сила — велик и спрос!»
Митька так и сжался весь. Дед зря не скажет! И раньше-то он, Митька, не особо разговорчив был, а теперь и вовсе ушёл в себя. Спросят — ответит, а сам вопросов никому не задаёт. Да и какие ему ещё нужны ответы, коль все они в голове. А ещё — в книжках, которые теперь Митька не читал, а заглатывал, как изголодавшийся охотничий пёс. Книги попадались одна интереснее другой, причём в строгой последовательности по сложности восприятия, словно кто специально подкладывал ему под руку эту литературу. И научно-популярную, и художественную. Уходя в чтение, на время забывал о Рите. А когда откладывал книгу в сторону, ее хрупкий образ снова появлялся перед мысленным взором. И почему-то в глазах у Риты всегда стоял упрек. Будто не она, а он был в чём-то виноват перед ней. Так хотелось получить от неё хоть какую-нибудь весточку! Но писем не было. Бездушная электронная почта доставляла тучами осточертевшую уже рекламу. И участливая скрепка беспомощно разводила металлическими руками. Тогда Митька стал мысленно разговаривать с Ритой. Когда Люська заглядывала в его комнату, он строго говорил: «Не мешай! Я занят». И хоть сам при этом спокойно лежал на диване, Люська послушно закрывала дверь. Знала: брат работает мыслью. А дело это не шуточное.
Когда мать с сестрёнкой, наконец, улеглись спать, Митька включил компьютер, и, замирая от какого-то радостного предчувствия, нажал мышкой кнопку «Доставить почту». И весь напрягся в ожидании. Сначала сыпалась реклама, будь она неладна! Предлагались сексуальные услуги. Девочки — одна клёвее другой. Но Митьке до них дела не было. Краем уха слышал, на какие суммы, сдуру, раскручивались одноклассники. И вдруг тело словно током прошило: письмо от Риты! И такое большое! Слава Богу, что бы в нём ни было! Стал лихорадочно читать. Взгляд нетерпеливо прыгал с одной строки на другую. Бедная стрелка металась то вниз, то вверх. Но ничего плохого на первый взгляд в письме не обнаружил. Тогда поднялся к самому первому абзацу и стал смаковать каждое слово. Если бы можно было обнять весь мир, Митька непременно сделал бы это. Но была ночь. И в окно глядели равнодушные к его эмоциям звёзды. Рита писала, что с тем парнем, Валерием, она больше не встречается. Митька верил. Каким-то седьмым чувством безошибочно мог улавливать любую фальшь. На этих Ритиных словах сигнальная лампочка не загорелась. Значит, всё чисто! В конце была приписка: «Димка! Я по тебе очень соскучилась и хотела бы приехать на зимних каникулах. Если, конечно, не возражаешь...».
С ответом Митька не торопился. Хорошо усвоил дедову поговорку: поспешишь — людей насмешишь! Всякой информации полезно отлежаться.
На следующий день на всех уроках Митька думал только о Рите. «Единиц» и «двоек» нахватал столько, что они уже не влезали в отведённое для отметок место в графе «Вторник». Кстати, учителя, похоже, и сами не знают, чем отличается «двойка» от «единицы». А Митька теперь знал: уровнем вибраций. В отметку учителя вкладывали свою неудовлетворённость по поводу Митькиного молчания. И это было так далеко от истинной оценки его знаний. Потому что молчал он везде одинаково. Но кто будет вникать в эти высокие материи? Кому что докажешь?! Особенно лютовала Маргарита Рашидовна. Выводя жирную «единицу» по литературе в дневнике, написала: «Убедительно прошу отца зайти в школу!» Раскатала губу! На перемене Митька подошёл к ней и победно констатировал:
— Извините, но отец зайти в школу не сможет.
— Это почему? — Запотели от возмущения очки Маргариты Рашидовны.
— Он живёт в другом городе. У него другая семья.
— Как?! Вот как! — опешила учительница. — То-то, смотрю, совсем ты у нас разболтался! Только вид делаешь, что на уроке, а сам неизвестно где витаешь.
— Ну, мне-то известно, — парировал Митька.
— Интересно бы знать, где? — От любопытства знаменитая бородавка над её губой запрыгала, и пучок торчащих в ней жёстких волосинок зашевелился, готовый, подобно алюминиевой рамке, тут же среагировать на поступившую информацию.
Митька усмехнулся. Учительница взвилась ещё больше. Двойной подбородок так и трясся от негодования. Принялась обкладывать его эпитетами, с ног до головы. Вот бы посостязаться с ней в этом плане. Пожалуй, у Митьки бы похлеще получилось. Но доводить до белого каления учительницу не стал. Что с ней сделаешь? Только бы рот скорее закрыла. Полкласса уж за ними наблюдает. И стал молча гипнотизировать учительницу спокойным взглядом. Она поперхнулась и замолчала. Эпитеты всё ещё держали её в своём плену, но рот не открывался. Видно было, что хочет что-то сказать — и не может. Заклинило. Наберёт в грудь воздуха и снова выпускает его через свой чувственный нос. Любопытное зрелище!
— Разрешите идти? — по-военному выправился Митька. И, расценив молчание за согласие, под любопытные взгляды одноклассников удалился восвояси.
На информатике умудрился войти в Интернет и проверить почту. От Риты пришло короткое сообщение: «Димка! Не мучай меня, отзовись, пожалуйста!» Предусмотрительно удалил письмо даже из корзины. Но строчки письма врубились в память. Как, впрочем, и прошлое послание. Его Митька тоже выучил наизусть: «...с Валерием я больше не встречаюсь. После того как ты ушёл из ресторана, мы поссорились. Теперь я понимаю, ты — не трус, а просто очень тонко чувствуешь людей и ситуацию. Да, между нами была близость. Я виновата в том, что прямо не сказала тебе об этом. Прости, если сможешь. Знаю, тебе больно, но только ты можешь меня понять и помочь! Мне очень трудно! Я совсем запуталась...» И тут его бросило в жар. Споткнулся о гниловато-скользкое словечко «близость». Вчера на радостях не обратил на это никакого внимания. А сегодня вдруг зацепило, словно кто выделил слово красным курсивом. Что она имеет в виду?.. И зажмурился от острой внутренней боли. Будто очередью прошили. Он, Митька, поцелуем обидеть боялся, а этот ухарь, значит, на близость уломал! Эх, Рита! Знаешь, что больно, но не знаешь, как!
В руках у Митьки сломалась линейка. Математичка вздрогнула. Весь класс, по цепной реакции, один за другим, стал оборачиваться на него. Вот чёрт!
— У Гуманоида запчасти из строя выходят! — прокомментировал Марков.
— Сейчас он тебя взглядом насквозь проткнёт! — с последней парты подала голос Птицына. — Не веришь?! Он уже научился мыслью предметы двигать! Смотрите, как бы доска не упала!
Все головы развернулись в сторону классной доски. Народ «жаждел чуда»! Математичка, похоже, тоже. Вот, глупые! Нашли, чем шутить. Митьке, конечно, это раз плюнуть. Только зачем людей пугать? Реклама ему ни к чему. Хорошо усвоил простую истину, что лучше быть серой мышью. Вздохнул и закрыл лоб рукой. Математичка успокоилась, снова взяла в руки. На доске запрыгали какие-то цифры. Защёлкали ручки. Урок продолжался. А у Митьки перед глазами не цифры, строчка: «Дима! Не мучай меня, отзовись, пожалуйста!» Ещё неизвестно, кто кого мучает! А что, если вообще не отвечать? Да пошла она со своим Валерой!.. Что у него, у Митьки, девчонок больше не будет?! Не урод ведь! Дай им волю — сами на шею вешаться будут. Только ему, Митьке, этого не нужно. Терпеть не мог вульгарных и навязчивых девиц! Конечно, есть и скромные девушки, если захотел бы — мог познакомиться. Тяжело вздохнул. Чем его Рита приворожила?! Казалось бы, что тут страдать? Ну, предпочла другого. Подумаешь! Плюнуть да забыть! Однако черта с два! Куда ни кидал взглядом — всюду в толпе чудился её хрупкий образ. И сердце предательски ёкало. Чтобы как-то себя разозлить, попытался представить их «близость». И даже в глазах помутилось. Все тело налилось свинцом. Нет, нельзя думать о таком, чокнуться можно! Ревность — плохой советчик. А может, он вообще однолюб... Бывает такое. В книжках вон сколько об этом пишут... Обвёл осторожным взглядом класс. Цыганков гипнотизировал новенькую, Настю Трепетову. Настя приехала к ним с Камчатки. Ничего девчонка. Глаза большие, какого-то изумрудного цвета. Талию одной рукой обхватить можно. Волосы по пояс. И, главное, не болтуша, как некоторые девчонки. Слова свои ценит. Такой достоинства не занимать. По внешнему виду Рите до нее далеко. Хотя при чём здесь внешний вид?! Это Цыганкову важно, чтобы ноги у девчонки, как у Синицыной, от самой шеи росли. А Настя, между прочим, всё на него, на Митьку, косится. Что, если взять да и пригласить ее погулять по набережной? И от одной мысли этой в душе что-то перевернулось. И сразу сделалось неуютно, тоскливо, тяжело, словно он, Митька, предал кого-то слабого, беззащитного, остро нуждающегося в его помощи. Нет, не дело это. И на Настины взгляды реагировать нечего. Зачем зря повод давать? Всё-таки странная это штука — человеческие чувства. И самое главное, никак из души их не вытравить! Спроси кто у Митьки, чем таким Рита ему запала — вряд ли бы ответить смог. Что тут делать? Хоть бы совета спросить у кого! Только кому такое доверишь? С детства чувствовал себя среди сверстников белой вороной. С годами трещина, что разделяла его и одноклассников, переросла в солидное ущелье. Сначала Митька этого стеснялся и, как мог, старался скрывать свои мысли, а потом надоело. Стал высказываться, невзирая на косые взгляды окружающих. Понравилось. И даже вошёл во вкус. Но то мысли. А чувства нужно уметь прятать, чем глубже — тем лучше. Чужие советы, как и чужие одежды, редко когда бывают впору. Дед говорил, что самое трудное — это научиться прощать. У него ведь в молодости почти такая же ситуация была, но ведь «отвоевал» бабулю. И сколько лет потом душа в душу жили.
Почему-то вспомнилось, как года четыре назад школьный психолог Антонина Анатольевна, которую все парни, старшеклассники, меж собой прозывали «Тонечкой» за молодость и смущенную девичью улыбку, после уроков нагрянула в класс вместе с классной, Маргаритой Рашидовной. Пожаловала неспроста, с каким-то очередным тестом. Тесты эти у нее, видать, не переводились.
— Представьте, ребята, — бойко принялась шевелить она их воображение, — что вы всем классом ездили на автобусе на водопад. По пути домой водитель был вынужден взять в салон старика-грибника, который, выходя из леса, порвал сухожилие и не мог ступить на ногу. Свободных мест в автобусе не было. Возникла необходимость срочно высадить одного из вас.
Антонина Анатольевна обвела всех внимательным взглядом, словно пыталась заглянуть в душу каждого. У парней на лицах — ухмылки. У девчонок — гримасы. А «Тонечка» гнет свое.
— Это тест анонимный. Сейчас я вам раздам чистые листы, и вы должны написать, как, на ваш взгляд, может быть разрешена эта ситуация, кого бы вы предложили высадить из автобуса и почему.
— Маргарита Рашидовна! А вас в расчет брать? — с ехидной вкрадчивостью сыграл на публику Цыганков. — Парни, кто посмелее, тут же загоготали. Девчонки прыснули в кулак. Однако классная быстро нашлась.
— Если ты, Цыганков, считаешь, что я сильнее и выносливее всех вас, предложи высадить меня. И прошу отнестись к тесту серьезно. В жизни может случиться подобное.
Как и предполагал, ответы разбирались не в их классе, в параллельном. И ржачка там стояла отменная. Кто предлагал высадить самого толстого, кто — самого ленивого, кое-где срабатывали личные антипатии, кто-то не пощадил и саму учительницу. Были предложения, наверное, они исходили от девчонок, сесть друг к другу на колени. Предлагалось даже кинуть жребий. Сдавались и пустые листы. И только один ответ был расценен Антониной Анатольевной как самый правильный. Все ребята дружно заорали: «Мы знаем, кто это! Гуманоид!». И долго еще потом перекидывались многозначительными ухмылками, когда он шел по коридору. Только Митьке на это было наплевать. Конечно, случись такая ситуация, он, не задумываясь, сам бы вышел из автобуса. И что тут такого! Кого ему в лесу бояться? Сколько раз ночевали с дедом у костра на охотничьем стане, а вокруг ходил медведь. Все пугал. То зарычит, то заворчит, то ближе подойдет, то уйдет подальше. Митька, конечно, тянул ухо, прислушивался. А дед спокойно пояснил: «Нечего летом медведя в лесу бояться, тем более у костра. Страшен только шатун, и то не летом, зимой». Так что ситуация в тесте Антонины Анатольевны была ерундовая. Но не в этом суть. Прозвище Гуманоид с тех пор приклеилось к Митьке крепко-накрепко. У него даже электронный номер значился так: humanoid@mail.ru.
А мысли снова вернулись к Рите. Она тоже иногда называла его по прозвищу, но не Гуманоидом, а ласково так — Гуманоидиком. Митька не возражал, потому что случалось это в самые нежные моменты.
Писал ответ Рите Митька вот уже три дня подряд. И никого не пускал в свою комнату. Мать поняла просьбу с полунамека, а с Люськой пришлось много биться. В неё как нечистая вселилась. Говорят, у женщин это случается. Сестрёнку так и несло к компьютеру. Он сначала злился, выгонял её щелбанами, а потом нашёл выход: стал писать по ночам. Рано выключал свет и ждал, когда мать с сестрёнкой улягутся спать. Колонки отключал. Пальцы бегали по клавишам бесшумно. И только скрепка была свидетелем его с трудом сдерживающихся чувств. Выпучив глаза, она долго чесала в затылке. Потом вдруг ни с того ни с сего рассыпалась на части, да так, что глаза покатились по полу, как два бильярдных шара. Чего это она? Вот глупая! Подумаешь! И вообще это не её собачье дело! В сердцах скрыл помощницу. Убралась к себе наверх, под вопросительный знак.
«Рита! Разобраться в себе ты должна сама. Я, "как сторона заинтересованная", тебе в этом деле не советчик. Никакой обиды на тебя не держу. Ты ведь мне в любви не клялась. А уж тем более в вечной! Если приедешь, буду рад. Только сначала реши для себя: надо ли тебе это».
В общем-то получалось складно. Что касается грамматики, то компьютер старался на совесть. Стоило сделать орфографическую ошибку, подчёркивал красным, стилистическую — зелёным. Маргарите Рашидовне до такого усердия было далеко. Та больше пяти ошибок не исправляла, перечёркивала весь текст. А то ещё напишет: «Рука устала!». Надо отдать должное, с юмором у неё всегда было в порядке. А отец, между прочим, ей нравился. Так и вспыхнула вся, как узнала, что уехал. Мать в школу приглашать не стала. Набралась ума! Кстати, Рита и Маргарита — действительно одно имя. Ему бы это и в голову не пришло, если бы Люська не спросила. А мысли стали раскручиваться в этом направлении. Неужели Рита к старости может сделаться похожей на Маргариту Рашидовну?! Чушь какая-то! И даже на Люську рассердился. Вот проныра! До всего ей дело! Язык, как помело! Надо было ей эти ассоциации выстраивать!.. И всё же про значимость имён тоже читал и потому в голове засёк. Поставил рядом два образа: Ритин и учительницы — смех, да и только. Одна — воздушная, как ангел, другая — крупная, тяжеловесная, как тягловая лошадь. Что между ними общего? И тут вспомнились старые фотографии, что висели на стенде, вывешенном в актовом зале перед Днём встречи выпускников школы. Маргариту Рашидовну он признал на них не сразу. Худенькая, большеглазая, красивая. Костюм, правда, — отпад! Ну, да куда денешься, мода такая была. А мать взять... На свадебных фотографиях как принцесса какая. Вот и разберись тут!
Прежде чем отправить письмо Рите, перечитал его не один десяток раз. И наконец щелкнул мышкой. Лети!

<- предыдущая страница следующая ->