<- предыдущая страница следующая ->

В ПЕТЕРБУРГЕ
В Петербург поезд прибывал ровно в девять часов утра. Раньше на перроне Митьку всегда встречала Рита. Ищущий взгляд выхватывал её фигурку из толпы встречающих мгновенно и безошибочно, как выхватывает взгляд заядлого грибника копеечный по размерам подосиновик, только-только выглянувший из-под плотного слоя прелых листьев. Рита выделялась какой-то почти призрачной воздушностью. Казалось, дунь на неё — лёгким пёрышком взлетит над суматошной людской массой. И сердце у Митьки начинало подпрыгивать в груди, как шарик на теннисной ракетке. Некоторое время, смущенно улыбаясь, молча смотрели друг на друга, глаза в глаза. Потом он первым произносил: «Здравствуй! Вот и я!» И осторожно брал её руки в свои, прижимал к губам её тонкие пальцы. В метро, на эскалаторе, он всегда становился на ступеньку ниже. И их глаза оказывались на одном уровне. Рита долго не выдерживала его взгляда. И со счастливой улыбкой начинала разглядывать рекламы на стенах туннеля. Её никогда не интересовала реклама. Просто смущенному взгляду некуда было деться от Митькиных любящих глаз. А он открыто любовался ею. Девушка чувствовала это. Смеясь, дотрагивалась до его лица руками и отворачивала его голову в сторону. Тогда он закрывал глаза и снова касался губами её пальцев. И плевать-то ему было на всех любопытствующих. В этой незнакомой толпе они были одни.
Удивительно, но, чувствуя рядом с собой Риту, он будто не замечал окружающий мир. Не реагировал на чужие локти, не видел грязных вокзальных бомжей, не слышал резких голосов киосковых зазывал. Взгляд его летал где-то на уровне высоких крыш и серого питерского неба. Его руки, как ветви больших деревьев, защищали её пространство от чужого вторжения. А слух ловил музыку ветра. Сегодня защищать было некого, и мир сузился так сильно, что Митька остро ощущал на себе его незримое давление. Так же, как внимание пожилых женщин, торгующих мороженым и старающихся зацепить его любопытными взглядами.
— Эй, парень, купи мороженое!
Он, не оборачиваясь, качал головой.
— Холодно? Куда путь держишь?
И что они к нему все цепляются? Будто на лбу у него что написано или лампочка в голове светится.
Когда Митька добрался до Ритиного дома, было уже около десяти часов утра. Но свет в окне «девичьей» не горел. Значит, спят ещё. По субботам Рита со Светой вставали поздно. Митька долго разглядывал обрамлённые кружевами шторы. Раньше Рита очень чувствовала его взгляд. Сегодня телепатия была явно чем-то заблокирована. Чем? А может быть, кем?! Но думать об этом не хотелось. Где-то в голове сразу появлялась сверлящая боль, острая и неприятная, словно зубной бур попадал в нерв. К чёрту гнать эти тёмные мысли! Как там дед говорил: «Крест ко мне, дурные мысли от меня!». Помогало моментально. Ведь в голову чего только не втемяшится. И если всякому мысленному сброду давать в голове приют, до такой помойки докатиться можно. Сколько раз, например, представлял собственные похороны. И даже то, кто и что говорил у гроба. Умирать Митька не собирался, но подобная ересь в голову лезла. Или, к примеру, идёшь по улице и представляешь, как на тебя падает старый тополь. И даже отчётливо слышишь треск ломающегося дерева. Откуда приплывают такие ситуации? А через пару дней узнаёшь, что в этот день старым тополем придавило насмерть какую-то девушку. Оторопь берёт! Совпадение или что другое? Про энергию мысли много чего интересного рассказывал ему дед. На одной стороне земного шара человек ещё только подумает о самоубийстве, а на другой — эта зародившаяся в тёмном мозгу мыслишка возьмёт да и подтолкнёт кого-то на тяжкий грех. Чёрными мыслями, страхами, тревогами, говорил дед, человек притягивает к себе все неприятности. Зная это, Митька гнал от себя сейчас всякие подозрения, И всё же в воображении вырисовывался образ какого-то мужика с узкими, татарского типа, глазами. И откуда только эти образы берутся?! Навязчивые и цепкие, как пиявки в грязном пруду.
В окне Ритиной комнаты зажёгся свет. Интересно, кто отодвинет в сторону штору: Светлана или Рита? В оконном проёме появился Ритин профиль. И снова радостно запрыгал шарик на теннисной ракетке. Слава Богу, дома! Хотел махнуть рукой, но интуиция подсказала: не увидит. Откидывая в сторону штору, во двор Рита не взглянула. Плохой знак! Митька вздохнул и направился к подъезду. Из дверей подъезда выскочила чёрная кошка. Её только не хватало! Плюнул через левое плечо. Угомонись, нечистая сила! Но ничего хорошего от встречи уже не ждал. Так и вышло. На звонок ему открыла Светлана. Растерянно отпрянула назад.
— Дима?! Вот не ожидали!
— Здравствуй! — буркнул Митька. — Рита дома? — Светлана кивнула, но как-то неуверенно. Вот те раз! Что, она не знает, дома ли сестра, с которой живут в одной комнате?
— Проходи. Раздевайся. Сейчас я её позову.
А у Митьки кроссовки к резиновому коврику словно присосало. Не переступить порога. С трудом заставил себя это сделать. Зима, не лето, не будешь дверь настежь открытой держать. Из кухни выглянула Галина Ивановна, их мать. Увидев Митьку, сделала обрадованное лицо. Именно «сделала», потому что рот хоть и расплылся в улыбке, в глазах застыла какая-то тревога. А он, как исследователь тонких материй, все взгляды, жесты, интонации фиксировал в душе, как на сверхчувствительном пульте управления. А Галина Ивановна, между тем, всё обласкивала приторным этикетом:
— Ах, вот это кто! Дима! Заходи, заходи! Давненько ты у нас не был! Рита! Что ты там так долго копаешься?! К тебе гости!
Из девичьей выскочил Юнг, здоровенный и добродушный чёрный пёс, Ритин телохранитель. Поставив Митьке лапы на грудь, лизнул в подбородок. Потом развалился на полу, доверительно подняв вверх лапы. Вот уж кто истинно ему рад! Митька почесал ему брюшко и мысленно поблагодарил. «Спасибо, дружище, выручил! Помог выйти из неловкого положения. Тебе зачтётся!». И сунул псу в открытую пасть заранее припасённый в кармане для момента встречи пряник.
Рита вышла из комнаты с каким-то растерянно-виноватым лицом. Протянула ему руку.
— Здравствуй, Дима. С приездом. Рада тебя видеть. Раздевайся. Проходи в комнату.
Митька протянул Галине Ивановне её любимое печенье, «Растягайки», и коробку шоколадных конфет.
— Это к чаю.
Светлана деликатно удалилась вслед за матерью на кухню. Они с Ритой остались в комнате одни.
— Извини, что без предупреждения. Как на голову свалился. Ты получала мои письма? — всё старался заглянуть он Рите в глаза. Но девушка прятала взгляд и уходила от прямого ответа:
— Чаю хочешь?
Он покачал головой. Какой там, к чёрту, чай! Слюну, и ту не проглотить. Понял, что его приезд её тяготит. Незваный гость хуже татарина! Зачем, спрашивается, припёрся?! Только чего уж теперь! И всё равно, лучше знать горькую правду, чем истязать себя догадками.
Чаю всё-таки попить пришлось, потому что играть в молчанку было больше невмоготу. После завтрака вышли на улицу. Здесь, конечно, дышалось легче. Хотя проклятая неопределённость доставала сильнее зубной боли. Зачем людям так истязать друг друга? Что, не могла прямо ответить письмом? Мол, прости, у меня появился другой, которого люблю. А ты, дескать, уже вчерашний день, спасибо за то, что был. И все дела! И тут же осадил себя: кто ты такой, чтобы за неё всё раскладывать по полочкам?
И снова, как тогда в сентябре, они молча брели по набережной Фонтанки. Только пейзаж изменился, словно в мультике смена времён года. Соответственно и в настроении отразились природные катаклизмы. С низкого неба сыпалась снежная крупа. Рита подставила перчатку. И разглядывала каждую крупинку так внимательно, словно это было для неё сейчас важнее всего на свете. И не было ей дела до того, как он жил эти две недели без её писем и звонков!
Только вспомнил про звонки, как в Ритиной сумочке сразу зазвонил мобильник. Значит, всё-таки сменила номер телефона. А он-то, глупый, голову ломал!..
Митька деликатно отошёл в сторону. Не привык подслушивать и подглядывать. И хоть Рита тоже отвернулась, и голоса её слышно не было, Митька нутром чувствовал, что говорит она не с подругой. Это был ОН! Поднял глаза вверх. Серая и плотная, будто войлочная, завеса глухо окутывала всё небо. Никакого просвета! Перевёл взгляд на окрестные дома. Они сейчас смотрели на Митьку с какой-то болезненной и безысходной тоской. Поёжился. В этом муравейнике он явно был чужаком. И никак было не освободиться от какого-то предчувствия, что через несколько минут должно произойти что-то ещё более неприятное. Ох уж эта интуиция! На душе вдруг сделалось так омерзительно, словно лицом угодил в клейкую паутину, незримо натянутую между деревьями каким-то пауком. Так и знал! Перед ними затормозила иномарка. Темноволосый мужчина лет тридцати опустил тонированное стекло:
— Карета подана! Прошу садиться, господа!
— Дима, познакомься, это Валера. Я ему про тебя рассказывала, — каким-то замогильным голосом произнесла Рита и вся вспыхнула. Митьке даже жалко её стало.
— Счастлив познакомиться! — ёрничал парень. — Думаю, мы не нищие, чтобы решать свои проблемы на улице. Предлагаю поехать в ресторан. Разумеется, за мой счёт! — узкие, восточного типа глаза его смотрели самодовольно. В гробу бы видал Митька этот «мерседес», но Рита уже открыла заднюю дверку машины и ловко («Привычно»! — отметил про себя Митька) устроилась на сиденье. А он всё стоял, раскачивая свои сомнения на силиконовых подошвах новеньких кроссовок.
— Не бойся, парень, жив будешь, я даме слово чести дал. А честью я не бросаюсь.
Митька не удостоил его ответом. Вздохнул и нехотя сел в машину. Хотелось вмиг исчезнуть, испариться, лишь бы не заставлять Риту так страдать. Попробовал улыбнуться и даже подмигнуть девушке. Она смутилась и уткнулась взглядом в подол бархатного платья. Хм! Посмотреть бы со стороны, какая у него вышла гримаса!
В ресторане парень проворно помог Рите снять пальто, заботливо стряхнул прилипшие к пушистым манжетам снежные крупинки. Митька искоса разглядывал парня. Крепышок, однако. Мышцы накачаны. И уверен в себе на все двести. Он, Митька, ему, конечно, не конкурент.
— Что пить будешь? — небрежно перекинул ему прайс-лист Валерий.
— Сок, — не взглянув на предлагаемый выбор, спокойно ответил Митька. — Апельсиновый.
— А ты, Ритуля?— наклонился к ней Валерий, и рукой бесцеремонно убрал прядь волос с её лба.
Митьке словно наждачкой резанули! «Ритуля»! Демонстрирует близкие отношения?
— Чай с пирожным, — выдохнула Рита.
— Ну-у-у! — нарочито разочарованно протянул парень. — Что за компания! Я за рулём, но шампанского приму. Такое приятное знакомство непременно обмыть надо. Ты, Дмитрий, после школы поступать куда думаешь?
Митька пожал плечами. Что он его за дурака держит? Без мыла в одно место влезть хочет! Видали таких!
— Могу по дружбе помочь с поступлением в универ. Есть приличные связи.
Митька отвернул голову к окну. Благодетель нашёлся! Кого-нибудь другого покупай!
— Да я уж как-нибудь сам. Не утруждайтесь...
Митька смотрел на парня внешне спокойно, без вызова. Хоть чего уж там говорить, внутри всё клокотало. Собой владеть научил его дед. Сколько раз повторял ему: «Не доставляй врагу удовольствия, не выходи из себя, не теряй достоинства!».
— Ишь ты, какой ершистый! — скривился в ухмылке парень. Митька проигнорировал. Не хватало ещё перебранкой сцепиться.
Официант принёс шампанское, сок, какие-то пирожные, фрукты, открыл бутылку, наполнил бокалы:
— Приятного вам торжества!
— Вот именно! — подхватил Валерий. — За встречу! Очень надеюсь, что она окажется доброй.
Рита тоже подняла бокал. Митька чокаться не стал, демонстративно потягивал через соломинку свой сок и молчал. Парень быстро потерял инициативу в разговоре. Смотрел на Риту и улыбался, рассчитывая на взаимность и поддержку. Но Рите было не до улыбок. Она разглядывала свои руки. На левой руке красовался дорогой перстень. «Подарок», — догадался Митька. После шампанского щёки у Риты порозовели. Во взгляде вместо вины теперь всё больше сквозила жалость. Только этого ещё и не хватало! Что его жалеть?! Не убогий! Всё у него впереди: и учёба, и девушки. А вот она за этим ухарем быстро себя потеряет. Это факт! Вон в нём сколько фарса. Из ушей лезет. До иномарки его Рите, конечно, дела нет. В этом почему-то Митька был уверен. Языком взял. Наглость — второе счастье. Опыт имеет. За словом в карман не лезет. Вон, каким петушком обхаживает. И рядом, под боком, не за тридевять земель. Позвонила — и через десять минут он у её ног. А он, Митька, раз в два месяца приезжал. Да и разве только в этом дело! Вон он как властно её за руку держит. И она не противится. Значит, нравится. И, словно уловив Митькины мысли, парень приобнял Риту за худенькие плечи.
— В общем, так! — перешёл он в наступление. — Что ходить вокруг да около! Дружбы между нами, сам понимаешь, не получится. Ты больше Рите не звони и письмами не домогайся. Твои девчонки ещё кашу едят и под стол пешком бегают. А мы любим друг друга! И ты на пути не стой! Так я говорю, Ритуля?
Она вспыхнула и бросила на парня такой взгляд, от которого у Митьки всё внутри опустилось. Не знал, куда девать глаза, словно подглядел что-то тайное и сокровенное. Хорошо, что есть эти спасительные окна, куда можно устремить свой растерянный и мятущийся взгляд.
На улице разыгралась метель. В такую погоду добрый хозяин собаку из дома не выгонит. А ему нужно где-то «перекантоваться» до поезда. Что называется, убить где-то часов семь. Хорошо ещё, что обратный билет не взял. Какое-то недоброе предчувствие всё-таки было!.. И сумка с собой. Слава Богу, заходить к Рите не надо. Достал кошелёк, положил на стол деньги за сок и шампанское. Решительно встал, посмотрел обоим прямо в глаза и, как можно радушнее, произнёс:
— Я понял. Счастья вам! — и первым протянул руку парню. — За откровенность спасибо!
Тот тоже встал. В жгучих татарских глазах блеснуло радостное удивление. Видно, не ожидал столь быстрой развязки. А Митька тем временем неловко, по-телячьи, ткнулся губами Рите в висок:
— Не мучайся! Я на тебя обиды не держу!
К выходу шёл, как под прицелом пистолета. А сердце гулко отсчитывало шаги. Уже у самой двери услышал её отчаянный крик:
— Димка! Постой!
Но Митька не остановился. Прибавил шагу и прыгнул в свободное такси.
— Куда? — равнодушно спросил водитель.
— Жми, давай! Потом скажу.
— Любовь?! — понял таксист, выхватив любопытным взглядом плачущую на крыльце ресторана Риту.
— Что она крикнула? Ты слышал?! — не своим голосом спросил водителя Митька.
— А-а! — махнул рукой парень.
— Мне это важно. Скажи! — Бледное Митькино лицо произвело впечатление. Парень пожал плечами.
— Трус, говорит.
Митька так и обмяк, словно сама Вселенная вдавила его в сиденье. Расстегнул воротник джинсовой рубахи. Значит, и парень подумал так! Слюнтяй, мол, не умеет постоять за своё счастье. А разве счастье можно взять силой? Всё понял он по её влюблённым глазам! И к чему теперь эти дискуссии! Не собирается он оправдываться! Ни перед кем!
— Не держи в голове, — участливо посоветовал водитель. — На все их капризы смотреть!..
— Помолчи, а?! — оборвал его Митька. — Держи к Ладожскому, ладно?
Народу у кассы было много. Занял очередь и стал глазами искать, куда бы приземлиться. Ноги категорически отказывались держать. Свободным было место возле «сладкой парочки». «Он» и «она» дышали на окружающий мир недельным перегаром. Сидели, как два голубка, нос к носу, рука в руку. У обоих — фингалы под глазом. У неё слева, у него справа. Зато на лицах сплошное блаженство. Это про таких, наверное, говорят: милые бранятся — только тешатся. Перегар смешивался с какой-то кислятиной. Митька отворачивал нос, но всё же не выдержал. «Свято место», вопреки пословице, снова осталось пусто. Остановился у книжного киоска. Облокотился на прилавок. Сделал вид, что изучает названия книг. Они были разделены на три секции: «классика», «философия» и «современное чтиво». Нет, не в его настроении сейчас книги читать. И только хотел отойти от киоска, как продавец, худощавый мужчина пенсионного возраста, в старомодном пальто и какой-то дореволюционной шляпе, встал и протянул ему тонкую брошюрку.
— Возьми, сынок, дарю.
Митька пробежал глазами по названию: «Энергия мысли». Шутит, что ли?
— Не шучу, — вслух ответил на его мысленный вопрос мужчина. — Давно за тобой наблюдаю. Я не продавец вообще-то. Временно внука замещаю, чтобы тот работу не потерял. Внук мой — ровесник тебе. В больницу попал. Какие-то звери ни за что, ни про что избили. А книжка эта тебе пригодится, не сомневайся.
— Сколько стоит? — полез в кошелёк Митька.
— Не обижай. Сказал же: дарю!
Митька протянул мужчине руку. Крепко, по-мужски, обменялись пожатиями. И молча отошёл от киоска, поднялся на второй этаж, в зал ожидания.
Народу здесь было чуть меньше, но все места забиты сумками. Поймал себя на мысли, что всё-таки, с одной стороны, хорошо, что люди кругом. Не дают расслабиться. Мелькают по сторонам чужие заботы. А если бы оказался один, да в чистом поле? Наверное, волком бы выл! А толпа, она и мёртвого двигаться заставит.
— Молодой человек! — зазывно улыбнулась ему девушка в синей форменной пилотке. Ресницы чёрные, длинные, как у куклы. Костюм синий с погонами. Рубашка голубая. Стюардесса, да и только! — Помогите нам разыграть приз!
— Вы мне?
— Да, именно вам.
— Что, что вы сказали?
— У вас что, со слухом плохо?
— Почему?
— Подойдите! Нажмите вот сюда. — Она осторожно взяла его руку и нажала какую-то кнопку. И вдруг захлопала в ладоши:
— Вы выиграли пятьсот рублей! Если за пять минут вокруг не найдётся человека, который бы поставил на кон деньги, приз — Ваш!
— Какой приз? За что?
— За красивые глаза! — очаровательной улыбкой смутила его девушка.
Он растерянно обвёл взглядом сказочное пространство вокруг этой волшебницы. Она сидела в каком-то маленьком, словно игрушечном, теремке. На больших картонных часах мигали огоньки. Часы отсчитывали минуты, как на старте.
— Пять минут! Четыре минуты! Три минуты! — громко комментировала девушка. — Две минуты! Ба! Вас перебили! — весело и азартно воскликнула она.
Митька закрутил головой. Сбоку воткнулась в него чугунным взглядом какая-то пожилая женщина, очень похожая на южанку. Она нерешительно положила на жестяное блюдо сто рублей.
— Прекрасно! Разыгрывается шестьсот рублей! — тоном Якубовича азартно объявила девушка в пилотке. — Всего пять минут решат судьбу приличной суммы. Молодой человек! Найдите хоть сто рублей — и приз ваш!
Девушка смотрела на него такими глазами, что Митька невольно стал шарить в карманах. Не ради этого странного приза, ради этих умоляющих его глаз.
— Пять минут! Четыре минуты! Три минуты! Ну?! — вскрикнула девушка, ловко вытащила из его рук сторублёвую купюру и небрежно бросила на блюдо. — Ещё пять минут — и приз в семьсот рублей будет ваш!
Но, не успела она начать отсчёт, как южанка справа быстро положила на блюдо триста рублей.
— Эх! Не повезло! — сценично схватилась за голову девушка в пилотке. — Если бы вы нашли триста рублей — приз ваш! Но уже не каких-то семьсот, а целая тысяча рублей! Отсчёт! — скомандовала она сама себе. — Пять минут! Четыре минуты! Да пошарьте вы в кошельке! Это сумма! Скупой платит дважды! — Девушке почему-то очень хотелось, чтобы выиграл он, Митька, а не эта молчаливая особа, что всё время гипнотизировала Митькин профиль. Толпа любопытных, невесть откуда и взявшихся вокзальных зевак дышала ему в спину. Он слышал их вожделенные выкрики: «Давай, паря! Не жмись! Покажи, что не лыком шит!», «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!», «Думай — не думай, а сто рублей не деньги!».
Митька открыл кошелёк и достал пятьсот рублей. Девушка азартно крутанула блестящее блюдо. На нём затанцевали сгорбленные купюры.
— Одна тысяча пятьсот рублей! — ударила в игрушечный гонг красотка. И подмигнула Митьке. — Пять минут. Четыре минуты! Три минуты! Две минуты! — Митьке казалось, она так и хочет поторопить время на картонных часах, чтобы приз непременно достался ему. Обведённые яркой помадой губы девушки посылали ему воздушные поцелуи. А настырная конкурентка пожирала его насмешливым взглядом, зажимая в руке очередную порцию денег. Откуда она их берёт? Из воздуха, что ли? В руках даже сумки нет. Но было уже не до деталей. Ум лихорадило неведомым ему доселе азартом. И прыгала в голове не на шутку разгулявшаяся мысль: «У меня последние триста. Сколько зажато в кулаке у той?»
Девушка так и приплясывала за стойкой. Из сказочного теремка картонный домик на глазах превращался в избушку на курьих ножках.
Женщина бросила на блюдо три сотенных. И блюдо победно закрутилось.
— Одна тысяча восемьсот рублей! Пять минут! Четыре минуты!
У Митьки взмокла спина. В груди отдало какой-то горечью, словно надышался угарного газа. Чёрт с ним, с билетом! Либо пан, либо пропал! И кинул на кон последние деньги. Они никак не хотели кружиться на блюде. Сваливались и разлетались по сторонам, но девушка в форменной пилотке любовно окучивала упрямые купюры и, знай, выкрикивала звонкое своё:
— Две тысячи сто рублей в пользу молодого человека! Пять минут! Четыре минуты! Три минуты! Две минуты! Одна минута!
Митька замер. И вокруг поползло змеиное: «Ш-ш-ш-ш-ш!» Блюдо замедлило ход. Все взгляды устремились на южанку. Глаза её неистово вспыхнули, и она артистично стала крутить над блюдом рукой. Сотенная купюра победно короновала денежную груду.
— Эх, парень, проиграл! — насмешливо констатировала девушка в пилотке и проворно собрала деньги в бумажную шкатулку с надписью «Приз!». Под дружные аплодисменты шкатулка перешла в руки южанки. И не успел Митька сообразить, что к чему, как все люди вокруг куда-то испарились: и южанка с деньгами, и зеваки, и девушка, так похожая на стюардессу. И даже сам сказочный теремок на глазах превратился в груду каких-то бесцветных коробок, которые разлетелись по сторонам, забиваясь под скамейки зала ожидания. Может быть, это сон? Заглянул в кошелёк. Пусто! Оглянулся вокруг. На него грустно смотрел какой-то старичок со стареньким рюкзаком на острых коленях.
— Эх, милый! — покачал головой он. — Это у них называется «шоу-бизнес». Обдирают таких, как ты, простачков, как липку, на глазах у всех. И никому дела нет. Видишь их, артистов, сколько! И милиция с ними заодно. Видать, хорошо отстёгивают. Сейчас с другой стороны вокзала свои сети раскинут. И новый спектакль сочинят. Жаловаться — стыдно: сам лопухнулся. Ехать-то далеко?
— Далеко, — ушёл от ответа Митька.
— Попросись у проводницы. Может, пустит постоять в коридоре. В тамбуре-то холодно.
Митька ничего не ответил. Натянул капюшон куртки на голову. Замаскировался! И на свежий воздух.
Порывистый ветер свистел то в одно ухо, то в другое. И что странно: ржавый гвоздь, застрявший в сердце после встречи с Ритой, уже не вызывал такой боли. Видно, правду говорят, что клин клином вышибают. Чёрт с ними, с этими деньгами. Дед обычно говорил ему так: «Уходят деньги — исчезают проблемы!». Эх, дед! Знал бы ты, как аукается в душе каждая сказанная тобой когда-то фраза!
Митька бесцельно бродил по перрону, наглухо закутавшись в пустоту и безразличие. Глаза безучастно созерцали происходящее вокруг. Два милиционера оттаскивали от входа кафе «Бистро» какого-то бомжа. Тот блаженно улыбался, забавляясь привычной ситуацией. Знал: при людях бить не станут. Если что — закричит. Найдутся защитники. Какой бы ни был, в обиду не дадут, заступятся. Бомж расслабился, повис на руках у парней в форме, поджал под себя ноги. Пусть тащат! А впереди — ледяная полоска, раскатанная детьми. Бомж сложил ноги вместе, катится. Ну, выведут его за территорию вокзала, а дальше что? Пригрозят, конечно, чтоб, мол, мы тебя больше здесь не видели. Согласится, кивнёт, чтоб тайком не пнули, и проникнет на вокзал с другой стороны, где ещё не засветился.
На перроне вытанцовывала вьюга. То тут, то там столбом поднимался снежный вихрь, и казалось, хрупкая балерина в белом платье волчком крутится на одной ноге, разводя по сторонам снежные руки. Ветер пронизывал насквозь. Хотелось выпить горячего чаю. Посчитал оставшуюся в кошельке мелочь. Около пяти рублей. На чай мало. А так сидеть — неудобно. Поддел носком ботинка пивную пробку. Та звякнула, солидно возражая, мол, не пробка я, юбилейные десять рублей. Нагнулся и поднял. Покрутил в руках, хмыкнул. Видно, ангел-хранитель подкинул из жалости. Направился в кафе. Народу было немного. Из-за соседнего столика донёсся любопытный разговор. Митька невольно прислушался.
— Нет, Витёк, хочешь — обижайся, хочешь — нет, но ни в какую Америку я не поеду! Как я своё отделение брошу?! Как людям в глаза посмотрю? Я ведь у самых истоков стоял. Сколько душевных сил вложил! На меня мои больные, как на икону, молятся...
— А что с этого имеешь? — веским аргументом перебил его другой. И хоть Митька сидел к ним спиной, по интонации и голосу внешне чётко представлял каждого из говорящих. Первый — худенький, с бледным чуть вытянутым лицом, с серыми глазами и русыми прямыми волосами. Другой — полный, толстолицый, курчавый, в американском джинсовом костюме. И непременно с редкими волосинками на толстых пальцах. Глаза с жёлтыми крапинками на тёмно-зелёных зрачках.
Не удержался, мельком обернулся. Так и есть, не ошибся. Первый — в шерстяном пуловере и белой рубашке с расстёгнутым воротом. Поймав Митькин взгляд, понизил голос:
— Ничего не имею! Еле концы с концами свожу. Ведь я ещё алименты Светлане выплачиваю.
— Вот! Вот! А у тебя ведь, Серёга, руки золотые! Ты ведь хирург от Бога! Дай тебе инструмент нормальный, ты бы такие чудеса творил! Я тебе все документы сам сделаю, только подпись поставишь. И деньгами на переезд обеспечу.
Он подозвал официантку и стал заказывать водку, деликатесы. Тот, которого звали Серёга, взбунтовался:
— Ты что, с ума сошёл! Мне ещё в отделение зайти надо, у меня одна больная тяжёлая очень!
— Да забудь ты хоть сегодня обо всём! Часто ли я приезжаю?!
— Не сердись, Витёк! Разные мы. Не могу я за границей жить! Не моё это!
— Да ты не был там! Не знаешь!
— Был на одном совещании. Еле дождался, когда эта тусовка закончится!
— Ты ко мне приедь. Сколько уж зову. Поживи, присмотрись. Я тебе свою клинику покажу. Вот и будешь тогда решать. Тебя ж ничего здесь не держит. Один, как сыч. Ни семьи, ни женщины любимой. Одна работа.
Вот пристал к мужику со своей Америкой! Митька почувствовал какое-то раздражение. Вспомнил Болгарию и то, как не мог дождаться отъезда с курорта, на который, помимо его воли, затащил его тогда отец. Конечно, Болгария не Америка. И всё равно первое впечатление чего-то неестественного, искусственно созданного так и осталось в памяти до сих пор.
Чай был выпит. Митька согрелся. И снова потянуло на свежий воздух, подальше от этих затхлых суждений «Витька». Поднялся и неожиданно для самого себя направился к соседнему столу. Стал лицом к лицу с худощавым хирургом и решительно произнёс:
— Разрешите пожать вам руку!
Тот поспешно вскочил, словно только и ждал того, чтобы выйти из-под давления своего упёртого коллеги. Обменялись добрыми рукопожатиями.
— Вы у меня оперировались, молодой человек?
— Слава Богу, нет! Но вас очень уважаю и желаю добра!
Тот удивлённо вскинул на Митьку брови. А Митька моргнул двумя глазами и быстро вышел навстречу метели. Дед говорил: «Бог троицу любит!» Видно, ещё одного доброго человека встречу на пути.
Наконец, подали состав. Появилась забота. Внимательно вглядывался в лица проводниц. К молодым подходить бесполезно: побоятся без билета взять. К сорокалетним — тоже: не глядя, отошьют. Вон какие фирменные все. За работу держатся. А что если к начальнику поезда? Идея!
Начальником поезда был мужчина лет пятидесяти, с твёрдым волевым подбородком, раздвоенным упругой ямочкой. С таким и в разведку пойти не страшно. Выслушал молча. Поверил. Наверное, наслышался об этих «шоу».
— Нынче, парень, ухо надо держать востро. Мигом обуют. Это тебе не у нас, на Севере. Моли Бога, что догола не раздели. Голодный, наверное? — Сунул ему в руку десятку. — На, купи хоть что-нибудь. Иди в девятый купейный. Скажи, Роберт Иванович отправил. Проводницу Зинаидой Петровной зовут. Чаю-то не постесняйся попросить. Не держись за гордыню. — И, больше не оглядываясь, пошёл по перрону, надёжный, как вбитый в скалу страховочный крюк.
Размеренный стук колёс, как того ожидал Митька, большого облегчения не принёс. Несущаяся навстречу темнота раскидывала сети сомнений. А может, не надо было уходить из ресторана? Может, нужно было парня этого, Валерия, на кулачный в коридор вызвать? Драки Митька не боялся. В секции ушу два года занимался! Да и вообще. Реакция у него — будь здоров. Одному отбиваться — не впервой. С детства особнячком держится. Зря, что ль, Гуманоидом зовут! Приятелей много, а вот по душам поговорить не с кем. Раньше делился с Витькой Смирновым. Но с ним вышла незадача. Так-то он парень неплохой, конечно, да язык за зубами не всегда держать умеет. Как-то Митька рассказал ему про Риту. А через неделю Цыганков, известный в школе циник и бахвал, при словесной перепалке, кривляясь перед публикой, пропел на грузинский манер: «Ри-та-Чи-та, черепок обри-тый — да-а-а!». Митька взглянул на Витьку, да так, что у того ёршик волос на голове тотчас взмок. И больше Митька ничего не выяснял. Зарубил на носу: что знают двое, знает и свинья. Закрыл душу на все замки, чтобы никто никакими судьбами проникнуть в неё не смог. Не за себя больно было, за Риту.
И от этих воспоминаний такое умопомрачение нашло, хоть на ходу из поезда выпрыгивай! Боль в душе была такая, будто кто в неё живьём клинья забивал. Ведь кричала Рита ему: «Димка! Постой!» Почему не остановился, козёл?! Выскочила и плакала на крыльце ресторана!.. Может, вместе с ним хотела уйти? А он взял да бросил девчонку с этим фраером! Может, тот её силой домогался! А он, Митька, даже не спросил толком ни о чём, ревность, видите ли, заела! Взгляд, видите ли, засёк. Как же! Два года встречались — не целовались почти, а этот тип за каких-то две недели голову вскружил! А что как не вскружил, а запугал чем?! Бывает... Да нет, что ж он, Митька, во взглядах ничего не понимает! Взгляды-то какие были...
И даже затошнило. И голова поплыла куда-то. Поезд остановился. За окном привиделся картонный теремок. Девушка в синей пилотке, пританцовывая, всё махала пачкой денег перед самым его носом. А вокруг корчились в смехе какие-то бритоголовые парни, тыча в его сторону пальцами.
— Эй, парень! Что стонешь-то? Плохо тебе, что ли? Или ты стоя спишь? — легонько похлопала его по плечу проводница. — Ложись иди в первое купе на верхнюю полку. Если пассажиры сядут — разбужу.
Митька благодарно кивнул, как всегда, одними глазами. Проводница вся так и расцвела. И веснушки на круглом лице превратились в тычинки чудного цветка. И снова всплыли в памяти дедовы слова: «Когда человек делает добро другому, он себя за это любить начинает!» Эх, дед! Откуда в тебе всё это?!!

<- предыдущая страница следующая ->