скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

ЖЕНЩИНА НА ПОРТРЕТЕ
АННА КАРАВАЕВА

ДА, женщину, о которой я хочу рассказать вам, я видела только на портрете. Он висел на стене комнаты в квартире префекта одного города, в сердце Франции.
Женщине на портрете лет тридцать. Красивое, милое лицо. Задумчивый и живой взгляд тёмных глаз. Тонкие брови, изящный носик, нежно очерченные губы. Густые мягкие волосы высокой короной собраны над чистым лбом. На женщине скромная блузка под тёмным, строгим костюмом. А на другом портрете — она же, в белом медицинском халате и белой шапочке, снята за микроскопом.
Префект, седой, как лунь, хотя ему, как говорят, только сорок лет, сказал глухо и спокойно:
— Она была мне не только любящей женой, но и прекрасным товарищем.
Майя мечтала стать бактериологом, но средств у девушки никаких не было. Зато в ней кипела молодая энергия и была крепка вера в своё призвание. Ей удалось поступить продавщицей в магазин меховых вещей. Она в совершенстве владела четырьмя языками и могла обслуживать покупателей-иностранцев. Она работала в меховой фирме и в то же время училась — напряжённо, страстно. Профессор Госсе принял её в число своих учениц, и вот, наконец, она бактериолог! Сначала она служила в одном из парижских округов, а потом перевелась на работу в санаторий Шан-Розей. В переводе на русский язык в этом названии сочетаются два слова: «поле» и «розы». Наверно, санаторий находился в красивой местности.
— Попросту говоря, держаться бы да держаться ей за этот санаторий, и жить себе спокойно, и быть довольной! — прервала свой рассказ о Майе одна из женщин, знавших её. — Но наша Майя была настоящим борцом!
В 1928 году двадцатидвухлетняя девушка вступила в члены французской компартии. «Живая, хорошенькая, энергичная, она готова была отдать все свои силы и время тому, что казалось ей нужным и справедливым для жизни народа!»
Она была членом Общества народной помощи и активно работала в Союзе молодых девушек Франции, в Союзе франко-мусульманских женщин Алжира. Позже Майя вступила в члены Мирового комитета женщин по борьбе против войны и фашизма. Её начали преследовать. Ей грозили тюрьмой. Майя убежала от тюрьмы в Бельгию и там начала работать в Красной помощи, которая привлекла её сердце своей широкой заботой о политических заключённых. Результаты её работы и здесь были так весомы и заметны, что её опять стали преследовать.
Несмотря на преследования она продолжала делать то, к чему призывала её совесть человеколюбца. В 1930 году в Бельгии разразились знаменитые забастовки в Боринаже. Майя была настолько заметной даже среди этой многотысячной возмущённой человеческой волны, что смелую девушку арестовали и приговорили к четырём месяцам тюрьмы. После этого ей нельзя было оставаться в Бельгии. Кроме того, думалось ей, может быть, французская полиция и жандармерия забыли о ней.
И она вернулась во Францию. В 1932 году Майя познакомилась с Жаном Бартелем и стала его женой. Счастье их помогало работе, работа — счастью.
Летом 1936 года началась война республиканской Испании против фашизма. Бартель немедленно вступил в ряды французских борцов, спешивших на помощь свободной Испании. Муж дрался с фашистскими бандами и прославился как один из самых смелых участников борьбы, а Майя помогала испанским женщинам.
Полная ненависти и презрения к фашизму, она стала писать корреспонденции об испанских событиях во французские газеты. К точности и яркости журналистских зарисовок она добавляла гнев и боль женщины за гибель детей и матерей, за разрушение семьи. Каждая её корреспонденция о фашистских зверствах звучала как один из множества обвинительных актов против фашизма.
Едва ли муж и жена, живя тогда в этой напряжённой обстановке борьбы, могли часто встречаться. Скорей, напротив. Время и события мешали даже немногим встречам.
Когда кончилась испанская трагедия, муж и жена вернулись во Францию. Тяжко было у них на душе от сознания, что победили фашизм и предательство, но чувство честно выполненного долга, любовь и молодость оказались сильнее горечи и печали. Майя вновь начала работать в санатории Шан-Розей, но разлука уже стояла у порога: подошла предательская война 1939 года. Бартель ушёл на фронт. А тем временем Францию предали, и патриоты, возвращаясь к своим семьям, попадали в лапы петэно-лавалевских шпионов и немецкого гестапо. Тогда Бартель уехал из Парижа, чтобы в организациях сопротивления готовиться к борьбе за освобождение Франции.
В 1942 году жена узнала об аресте мужа и в середине ноября 1942 года — о смертном приговоре ему. Для неё начались чёрные дни ожидания смерти дорогого человека и безмерной тоски. Но в письмах к нему в тюрьму она крепилась, ободряла его надеждой.
Мужу удалось бежать из фашистской тюрьмы.
«И, знаете, они могли бы скрыться куда-нибудь, в тихое место... Так многие спасались. Но 15 декабря 1942 года Майю арестовали!»
«Ах, при своей скромности, Майя недооценивала того, каким смелым борцом она была... и уж о ней-то жандармерия не забыла! Её выдали немцам. Те сразу посадили её в холодный вагон. А направление — в лагерь смерти!»
Жану Бартелю удалось напасть на след жены. Они обменялись несколькими письмами. Майя по-прежнему крепилась и писала, что она полна надежды. Но после 16 января 1943 года вести о Майе прекратились, а письма мужа вернулись обратно. Родители Майи, жившие в Париже, тоже были схвачены, увезены в Германию и пропали бесследно.
Впереди была тьма, неизвестность. Но в душе Бартеля оставалась одна искорка, в которую всегда верила и Майя, — надежда, надежда!..
Чем шире развивалась партизанская борьба вокруг города, где действовал командир партизан — «маки» — Жан Франсуа, чем радостнее были вести с советско-германского фронта, тем надежда становилась сильнее. Командир «маки» Жан Франсуа, а позже префект освобождённого партизанами города, всё увереннее ждал свою жену. Его друзья поддерживали в нём эту уверенность: «Майя — энергичная, разумная, жизнерадостная. Как бы ни было ей тяжко, она не из тех, кто падает на колени! Майя не даст себя убить!»
«Советские войска в Берлине!» — эти слова для измученного человека прозвучали, как райская музыка: значит, скоро, совсем скоро он узнает от советских военных властей, где находится его жена!
Но 5 мая 1945 года приехал старый друг префекта: «Тяжёлую весть я принёс тебе!» Друг рассказал, что услышал в Париже от только что вернувшейся из немецкого лагеря женщины, что жена префекта умерла ещё в марте 1943 года. Только для мечты и надежды была она живой, когда от её тела, сгоревшего в фашистской печи, уже не осталось и праха.
«Они любили друг друга, как Ромео и Джульетта! — закончила одна из моих собеседниц. — И вот как трагично окончилась их любовь!»
А сколько ещё таких трагических развязок ждёт людей, оторванных друг от друга фашистскими убийцами! Сколько несчастных людей, любящих и любимых, страстно ожидаемых их близкими, погибло в фашистском аду! Сколько страшных воспоминаний терзает души миллионов людей, у которых фашизм отнял самое их дорогое — друзей и родных!
И мы не скажем им: «Утешьтесь, забудьте!» Нет и нет! Напротив, мы говорим им: «Не забывайте ничего! Не прощайте ни единой капли крови невинных! Пока есть ещё на земле фашистские правительства, пока живы скрывшиеся от суда народов фашисты и пока есть так называемые «нейтральные» страны, где этих фашистов укрывают, — помните обо всех ужасах фашизма, боритесь со зверем и уничтожайте его чёрное зло!»

Майя Бартель.


страница отсутствует
страница отсутствует
страница отсутствует
страница отсутствует


ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ

НАДЕЖДА ДУРОВА
ВИКТОР ШКЛОВСКИЙ

В МАРТЕ 1836 года Пушкин писал одному своему корреспонденту:
«Братец ваш пишет, что летом будет в Петербурге. Ожидаю его с нетерпением. Прощайте, будьте счастливы и дай вам бог разбогатеть с лёгкой ручки храброго Александрова, которую ручку прошу за меня поцеловать. Весь ваш Александр Пушкин.
Сейчас прочёл переписанные записки: прелесть! Живо, оригинально, слог прекрасный, успех несомнителен».
«Братец», о котором пишет Пушкин, — это дочь сарапульского городничего, Надежда Андреевна Дурова, «кавалерист-девица», которой в то время было 53 года.
Так появилась в русской литературе новая писательница.
Её приветствовал Пушкин. Он писал ей:
«Вы со славой перешли одно поприще; вы вступаете на новое».
Про Надежду Дурову, которая известна также под именем Александра Андреевича Александрова, а в войсках первоначально называлась рядовым Соколовым, писали много. И прежде всего писала она сама.
Дурова издала книги: «Кавалерист-девица», «Записки Александрова» (прибавления к «Кавалеристу-девице»), «Гудишки», «Ярчук, или собака-духовидец», повесть «Угол». Она печаталась в «Библиотеке для чтения», в «Отечественных записках», в альманахах.
Про Дурову написали много книг. В детской литературе большой успех имела книжка Чарской «Смелая жизнь». Именно Чарская создала неправильную традицию в изображении Дуровой. У неё Дурова — молодой, нарядный, хорошенький офицер-аристократ.
Существует несколько повестей и пьес о Дуровой. Все они рассказывают о том, как молодая девушка пошла в армию, сражалась и как женщины влюблялись в прекрасного корнета.
Легенда эта исходит от самой Дуровой. Дурова в своих записках писала, что она родилась в 1790, а не в 1783 году. Она рассказывала о том, как мать-красавица во время беременности ждала мальчика, родилась девочка, мать возненавидела дочь. Воспитание дочери было всецело поручено гусару Ахматову. Седло было для девочки колыбелью, лошадь, оружие и полковая музыка — первыми детскими игрушками и забавами. Гусарский ротмистр Дуров и жена его, дочь малороссийского помещика Александрова, скитались вместе с полком.
Состарился отец, стал сарапульским городничим, дочку начали приучать к рукоделию, она тосковала и, взявши подарок отца — черкесского коня Алкида,— ушла в армию, назвалась Александром Дуровым. Сперва шла за казаками, потом поступила в конно-польский уланский полк, участвовала во многих боях, спасла в бою офицера, получила солдатского Георгия и первый офицерский чин. О том, что Дуров — женщина, узнал Александр I, вызвал её к себе, принял её благосклонно и дал ей фамилию «Александров», с переводом в гвардию.
В гвардии Дуровой жилось трудно, потому что она была очень бедна. Кавалерист-девица узнала нужду. Она уехала на два года к отцу, в Отечественную войну вернулась в ряды войск, сражалась в Гамбурге; в 1816 году ушла в отставку.
Что правда и что неправда в этой необыкновенной биографии?
Правда — то, что Дурова сражалась в армии и сражалась хорошо. Шёл слух, что этот молодой офицер — женщина, но по службе этого не было видно.
История Дуровой проста и не менее замечательна, чем та, которая принята в традиции. Сама Дурова не могла её рассказать, потому что она противоречила нравам времени, и то, что было написано, с трудом пропускала цензура.
Дурова была выдана замуж, и у неё был сын. Вследствие семейных неурядиц и следуя своей давнишней мечте, она ушла в армию и начала тяжёлую солдатскую жизнь.
«Я родилась в лагере! Трубный звук был колыбельной песней для меня! Со дня рождения люблю я военное звание; с 10 лет обдумывала средства вступить в него»1.
1 Н. Дурова «Кавалерист-девица». Т. I. 1836.
Родители разыскивали Дурову, писали письма к царю, прося найти «сию несчастную». Дурову искали, узнали, что она служит со славой, и оставили в армии.
Впоследствии слава примирила её с родителями. Она заботилась о своём сыне и брате. От сына Дурова требовала, чтобы он называл её мужским именем. Она требовала, чтобы о ней все говорили в мужском роде, и подписывалась мужским именем.
Разгадка жизни этой женщины, трудно добывшей свою славу, состоит в том, что Дурова добивалась не славы, а самостоятельности, равноправия, она требовала свободы, писала в своих записках о семейном гнёте и подняла тяжесть военной амуниции потому, что это освобождало её от тяжести семейного подчинения.
«Может быть, я забыла бы наконец все свои гусарские замашки и сделалась обыкновенной девицей, как и все, если бы мать моя не представляла в самом безотрадном виде участь женщины. Она говорила при мне в самых обидных выражениях о судьбе этого пола: женщина, по её мнению, должна родиться, жить и умереть в рабстве; что вечная неволя, тягостная зависимость и всякого рода угнетение есть её доля от колыбели до могилы; что она исполнена слабости, лишена всех совершенств и не способна ни к чему, что, одним словом, женщина — самое несчастное, самое ничтожное и самое презренное творение в свете. Голова моя шла кругом от этого описания; я решилась, хотя бы это стоило мне жизни, отделиться от пола, находящегося, как я думала, под проклятьем божием»2.
2 Там же.
Дурова не только сражалась,— она описала войну и описала прекрасно. Шёл 1836-й год. Только что появилась гоголевская проза; пушкинская проза ещё не была понята. Читатели увлекались умным, талантливым, но слишком красиво писавшим Марлинским.
Про великую войну 1812 года писали очень условно. Пушкин подготовлял номер «Современника», который был связан с 25-летним юбилеем русской победы. И вот тут появилась Дурова.
Дурова — женщина. Она сражалась, как мужчина. Войну она описывает по-деловому, правдиво; она иногда признаётся в трудностях войны, как бы оправдываясь тем, что она женщина.
Военные будни, простота военного подвига впервые, насколько нам известно, показаны в простых и чудесно написанных вещах Дуровой. Тут нужно вспомнить не только её записки, но и такие вещи, как «Гудишки», с описанием тягостных блужданий молодого офицера в поисках села Гудишки, куда он должен был передать донесение.
Дурова написала правду о войне. Она видит подвиг, знает цену его, знает и цену военного труда.
Она презирает трусость.
«Правду говорил Ермолов,— пишет Дурова,— что трус-солдат не должен жить. Тогда такое заключение казалось мне жестоким, но теперь вижу, что это — истина, постигнутая великим умом необыкновенного человека. Ленивый земледелец, расточительный купец, вольнодумец-священник, все они имеют порок, противоположный их званиям и выгодам, но пример их никого не увлекает и они вредны только себе: бедность и презрение остаются им в удел. Но трус солдат... У меня нет слов изобразить всю великость зла, какое может сделать один ничтожный, робкий негодяй при целой армии... И в теперешнем случае — какие беды навлекло бы на мою голову одно только то, что трус испугался своей тени, убежал, увлёк за собою других, был бы причиною ложного донесения, напрасной тревоги всего войска. Нет, робкий солдат не должен жить: Ермолов прав!»
Самый подход к войне у Дуровой нов. Он объясняется тем, что она имеет опыт солдата и рассказывает об этом опыте как женщина. Военную форму Дурова описывает по-своему. Она говорит не только об «однообразной красивости формы», но и о тяжести её: «Мне дали мундир, саблю, пику, так тяжёлую, что мне кажется она бревном; дали шерстяные эполеты, каску с султаном, белую перевязь с подсумком, наполненную патронами; всё это очень чисто, очень красиво и очень тяжело».
Дурова написала знаменательные строки об армии Наполеона, только что вступившей тогда в пределы России:
«Французы — неприятель достойный нас, благородный и мужественный; но злой рок, в виде Наполеона, ведёт их в Россию; в ней положат они головы свои, в ней рассыплются кости их и истлеют тела»1.
1 Н. Дурова «Кавалерист-девица». Т. II. 1836.
Во время Бородина русская кавалерия ходила в атаки на пушки. И вот как описывает атаку Дурова:
«(24 августа). Ветер не унялся. На рассвете грозно загрохотала вестовая пушка. Гул её нёсся, катился и переливался по всему пространству, занятому войском нашим. Обрадовавшись дню, я тотчас оставила беспокойный ночлег свой. Ещё не совсем замолк гул пушечного выстрела, как все уже были на ногах. Через четверть часа всё пришло в движение, всё готовится к бою. Французы идут к нам густыми колоннами. Всё поле почернело, закрывшись несметным их множеством.
(26 августа). Адский день. Я едва не оглохла от дикого, неумолкного рёва обеих артиллерий. Ружейные пули, которые свистели, визжали, шикали и, как град, осыпали нас, не обращали на себя ничьего внимания, даже и тех, кого ранили, и они не слыхали их: до них ли было нам?.. Эскадрон наш ходил несколько раз в атаку, чем я была очень недовольна: у меня нет перчаток, и руки мои так окоченели от холодного ветра, что пальцы едва сгибаются; когда мы стоим на месте, я кладу саблю в ножны и прячу руки в рукава шинели, но когда велят идти в атаку, надобно вынуть саблю и держать её голою рукою на ветру и холоде».
С благоговением описывает Дурова великого русского полководца Кутузова:
«Кутузов приехал!.. солдаты, офицеры, генералы, все в восхищении; спокойствие и уверенность заступили место опасений; весь наш стан кипит и дышит мужеством!»2.
2 Н. Дурова «Кавалерист-девица». Т. II. 1836.
Военная тема почти целиком определяет творчество Дуровой. Поздние её романы любопытны по своей фантастичности, но менее самостоятельны, чем вещи военного характера.
Надежда Дурова, своеобразный и правдивый литератор, со всей суровостью её жизнеотношений, с деловитостью её подвига, принадлежала к числу интересных и значительных русских писателей своей эпохи.
Жила Дурова долго. Умерла она в 1856 году, 73 лет от роду, в Елабуге. После её смерти в доме нашли только рубль серебром. Тело её одели в старый мундир штаб-ротмистра и отнесли на кладбище в сопровождении роты гарнизона.
В 1901 году 14-й драгунский литовский полк, в котором служила Надежда Дурова, по случаю предстоявшего столетнего юбилея полка поставил на её могиле памятник, надпись на котором заканчивается словами:
«Вечная память, в назидание потомству, её доблестной душе».

Домик в Елабуге. Здесь провела последние годы своей жизни Надежда Дурова.
Надежда Дурова. Рисунок А. Брюллова.
Мариупольского гусарского полка корнет А. Александров (Н. Дурова). 1810.
Конно-польского полка унтер-офицер А. Соколов (Н. Дурова). 1807.

<- предыдущая страница следующая ->