страница следующая ->

ISSN 0131-7377

СЕМЬЯ и ШКОЛА
9 • 1990

ЖУРНАЛ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ
СЕМЬЯ И ШКОЛА
№ 9 • сентябрь • 1990
Ежемесячный журнал для родителей
Издаётся с мая 1946 года
АКАДЕМИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ НАУК СССР
Главный редактор В. Ф. СМИРНОВ
Редакционная коллегия: М. В. АНТРОПОВА, Т. М. АФАНАСЬЕВА, И. В. ДУБРОВИНА, Ю. И. ЕРМОЛАЕВ, И. Д. ЗВЕРЕВ, В. А. КАРАКОВСКИЙ, Г. А. КОВАЛЕВ, Р. А. КУРБАТОВА, В. Л. ЛЕВИ, О. Н. МАМОНТОВА (зам. главного редактора), Ф. М. МОРОЗОВ, В. А. ПОЛЯКОВ, В. А. РЫБАКОВ (редактор отдела психологии), Г. Н. СЕРДЮКОВСКАЯ, Л. Н. ТИМОФЕЕВА, В. И. ЧЕРЕДНИЧЕНКО, Б. Т. ШУМИЛИН
Редакторы отделов: Н. АВТАМОНОВА (семейного воспитания), С. ВОЛЬШОНОК (писем), Л.ОСИПОВА (эстетического воспитания), С. ПАРСАДАНЯН (семейного быта и досуга), С. СИВОКОНЬ (литературы и критики), Е. СМОЛКО (школ)
Редакторы: Г. БЕЛИКОВА, Т. БУКАШКИНА, Ж. БЫКОВА
Зав. редакцией Т. ПЕТРОВСКАЯ
Художественный редактор Л. ШУВАЛОВА
Технический редактор Л. РОЗАНОВА
Макет и оформление художника Р. Табачникова
На первой странице обложки и накидке фото И. Тимошенко (см. статью «Игра со смертью»)
Адрес редакции: 129278, Москва, улица Павла Корчагина, 7
Телефоны редакции: 283-86-14, 283-80-09.
© «Педагогика» «Семья и школа», 1990


В НОМЕРЕ

1 Г. Беликова. Игра со смертью
4 ПОДРОСТОК И ОБЩЕСТВО Е. Жбанов. «Мы» и «они»
8 СТОП-СИГНАЛ Яблони и яблоки
12 ПОЧТА «СЕМЬИ И ШКОЛЫ»
18 РАБОТА УЧИТЕЛЯ Р. Скрыган. Государство восьмого «А»
22 ШКОЛА И ЗДОРОВЬЕ Н. Куинджи. Сколько дней в школьной неделе?
24 НОВАЯ РУБРИКА: «ВОСКРЕСНАЯ ШКОЛА» З. Светова. «Ничего нет нужнее веры»
26 МУЖЧИНА И РЕБЁНОК Б. Кочубей. Ответственная должность
29 СОБЕСЕДНИК С. Долецкий. Отец — кто он такой?
31 МИР СПОСОБНОСТЕЙ И. Лейтес. Возрастная одарённость
34 ИЗ ПРОШЛОГО Р. Медведев. О судьбе семьи Свердловых
37 КИНО Т. Хлоплянкина. В ожидании Угрюм-Бурчеева
39 МУЗЫКАЛЬНЫЙ КЛУБ
46 ВЗРОСЛЫМ И ДЕТЯМ — ОБ ЭТИКЕТЕ И. Сафронова. Семейные будни и праздники
48 БРАТЬЯ НАШИ МЕНЬШИЕ И. Романова. Дайте кошке слово
51 РАССКАЗ С. Полетаев. Атунка
54 КНИГИ
56 А ЧТО У ВАС? М. Ревнова. Потенциал здоровья
59 РАССКАЗЫ О КУЛИНАРИИ Л. Исарова. Блюда-скороспелки
61 СЕМЕЙНЫЙ ДОСУГ
64 ДОМАШНИЙ МУЗЕЙ В. Алексеев. О картине Камилла Коро «Воз сена»


Сдано в набор 06.07.90. Подписано в печать 31.07.90 А 06409. Формат 84Х108 1/16. Бумага «Котлас». Печать глубокая.
Усл. печ. л. 7,14. Усл. кр.-отт. 12,6. Уч.-изд. л. 12,46. Тнраж 3060510 экз. Заказ 1408. Цена 30 коп.
Издательство «Педагогика» Академии педагогических наук СССР и Государственного комитета СССР по печати
107847, Москва, Лефортовский пер., 8.
Ордена Трудового Красного Знамени Чеховский полиграфический комбинат Государственного комитета СССР по печати
142300, г. Чехов Московской области


Авторский почерк

СЕРГЕЙ ПАРСАДАНЯН
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

«Правду говорить легко и приятно»,— замечает в беседе с Пилатом герой ныне широко известного романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Действительно, легко и приятно, согласиться с этим мог бы, наверное, каждый из нас. Но — не будем лукавить — лучше получается все-таки, когда говоришь правду не о себе, а о других. Вот совсем недавно писал я такие же вступления к публикациям рубрики «Авторский почерк» о творчестве своих коллег-фотожурналистов и подтверждаю: писать было и легко, и приятно. Так почему же вот сейчас, в этой попытке мини-мемуаров всё наоборот?..
В своем стремительном движении вперед, «к высотам коммунизма», мы часто забывали о своих корнях, о прошлом — вековом и совсем недавнем. Всё время нас грела мысль, что хоть сейчас и не очень, зато в будущем мы построим город-сад. У каждого поколения была своя мечта, по исполнении которой ожидалось наступление золотого века. Мечты многие исполнились, даже самая знаменитая — об электрификации всей страны, золотые же века так и не наступили. Бежим и спешим — к совсем уже размытым целям и больше, видимо, по инерции — мы и сегодня, однако всё чаще останавливаемся в самых неподходящих местах, кто для того, чтобы лучше разглядеть дорогу впереди, кто для того, чтобы оценить уже пройденную дистанцию. Думается, что эти остановки нужны; лично я, оборачиваясь к прошлому, всегда нахожу там для себя поддержку, черпаю вместе с воспоминаниями и новые силы. Пусть прошлое многие считают «пустыми сантиментами», я за сентиментальные путешествия, воспоминания о детстве, об отце и матери, о школьных годах еще никого не делали злым и жестоким, наоборот, они смягчают душу.
Ну вот, после такого «выступления не по делу» я и попробую рассказать (но не взрослым, им это уже совсем не нужно, а нашим более молодым читателям), как становятся фоторепортерами. Все началось, когда в году 1959-м моему школьному товарищу Генке Константинову родители купили фотоаппарат «Зоркий-6». Причем мы были друзья закоренелые, учились вместе с четвертого класса (а дело было уже в девятом), секретов друг от друга не держали, свои профессии давно определили: он — «дед», судовой механик, я — геолог; всё шло по графику. И тут вдруг фотоаппарат! Потом, правда, выяснилось, что фотографией когда-то занимался еще Генкин отец, значит, в семье их это была не «злонамеренная инфекция», а просто проснувшаяся «бацилла», которая дремала до поры.
Но это обнаружилось потом; в первый же момент я был почти обижен; какая фотография, мы так не договаривались!
А надо сказать, что фотоаппарат «Зоркий-6» по тем временам был просто игрушечка: масса блестящего металла, нежные линзы и стекла дальномера и такой весь ладненький. Вдобавок, что вообще убивало всех наповал, у него был курковый взвод затвора — первый в стране. Прельщало, во-первых, само слово «курковый», что наводило на мысль об оружии, а во-вторых, легкое пощелкивание, с которым курок возвращался под действием пружины в исходное положение. Оно, пощелкивание, напоминало несколько звук холостого хода спортивного велосипеда; ни у кого из наших, конечно, таких велосипедов не было, но видеть приходилось — под их страшно фикстулившими седоками, которые, хотя и не часто, но заезжали на нашу тихую площадь Журавлева.
Так вот, аппарат купили Генке, а пропал я. Не мог я выдержать этого завораживающего действия блестящего металла, хрупких линз, желтой кожи футляра. Я влюбился.
Влюбленности, как известно, сопутствует разная степень сумасшествия — по степени влюбленности. У меня была большая степень. Всю осень девятого класса я думал только о «Зорком-6», но поскольку покупать его мне никто не собирался (он стоил бешеных, по-тогдашнему, денег — 650 рублей «старыми»), я стал с неким уже даже остервенением читать всю какую ни на есть фотографическую литературу. Чтение это помогало мне поддерживать мои раны в незаживающем состоянии. Среди многих фотокниг мне попалась одна, которая собственно и довершила дело обращения меня в лоно светописи. Это была «Фотография, её техника и искусство» Л. Дыко и Е. Иофиса, известных преподавателей кинооператорского факультета ВГИКа. Книга совершенно замечательная, не потерявшая своей ценности и сегодня. Не так давно было её переиздание, горячо рекомендую фотолюбителям читать десять страниц из нее на ночь и пять по утрам.
В конечном итоге мне надо только благодарить родителей, медливших с покупкой фотоаппарата; вынужденная пауза заставила меня читать специальную литературу, и я нечаянно получил знания, которыми обычно начинающие любители не обременены.
«Зоркий-6» мне а конце концов купили — в то время как раз начала действовать система продажи товаров в кредит; это было так прекрасно: купить кучу вещей и почти ничего за них не заплатить! Пользуясь этой мнимой дешевизной, я выторговал у родителей заодно и фотоэкспонометр, и увеличитель, и все остальные причиндалы, чем сразу оставил далеко за флагом остальных фотографов класса.
Ну вот и все, остальное уже дело техники. Я не буду рассказывать о первых и последующих снимках, о первых опытах фотопечати, о первом признании меня как фотографа девочками класса (и непризнании в таковом качестве дома — вплоть до сегодняшнего дня), о попытках получить специальное образование по фотографии и о том, как из этого ничего не вышло, и обо всем другом, что без ложной скромности можно назвать книгой жизни, моей жизни.
Главное для меня как фотожурналиста то, что рано или поздно, но я напечатался в «Семье и школе». Это не было моей специальной целью, но, раз попробовав сладкого яда, далеко от приманки отойти я уже не мог. Да и то сказать, сама атмосфере журнала не позволяла покинуть его. «Семья и школа» 70-х — это отдельный мир среди разливе застоя. Её не очень знали в горних высях и высших сферах, точнее, не то чтобы не знали — не придавали большого значения, что журнал в общем-то и спасало, было только два крупных разноса. Но почти все ныне известные и знаменитые печатались в ней, кроме разве что Солженицына (с ним дело дошло только до гранок).
Двенадцатый год работая в штате «Семьи и школы», я и сейчас люблю её, как любил тогда, в семьдесят пятом, робко принося на строгий суд свои в общем-то любительские работы. Только теперь к этой влюбленности юноши все больше и больше примешивается любовь отцовская — журнал ведь и моё дитя тоже.
Если же вернуться к разговору о том, как становятся фоторепортерами, то хочу сказать, теперь уже родителям: фотография — прекрасное творческое увлечение ваших детей. Подчеркиваю — творческое! Дайте ему развиться, не забывайте, что оно легко (даже без техникумов и вузов) трансформируется в профессию. Но даже если мыслей о профессии и нет, занятие фотографией благотворно. Судите сами: досуг ребенка занят и интересно, и с пользой, художественный вкус его развивается, общественная польза (стенгазеты, альбомы и выставки) очевидна, авторитет у одноклассников (и одноклассниц) неуклонно растет. Что еще надо? Вы посмотрите, в ГДР каждый второй житель занимается фотографией, вроде бы стране это не очень вредит, а! Только нельзя оставлять ребенка наедине с его увлечением. Занятие фотографией требует денежных инвестиций — значит, надо ему покупать кроме фотоаппарата и все остальные принадлежности. А главное — пленку и бумагу, фотография ценна своим практическим воплощением, надо постоянно снимать и постоянно печатать фотографии, снимать и печатать, опять снимать и опять печатать. Снимать только летом на каникулах, а печатать снимки зимой — никуда не годится, лучше тогда не тратить денег на аппаратуру, а записать ребенка в секцию фигурного катания.
Мой дорогой друг из девятого класса! Если ты серьезно увлекся фотографией, то тебе придется, как гангстеру с пистолетом, расставаться с фотоаппаратом только на ночь. Я понимаю: школа, уроки, домашние дела, кино, танцы... Все так, но аппарат или, как чаще говорят профессионалы, камера должна быть под рукой — события происходят не по планам, а ты же репортер. Особенно сложно снимать на уроке: учителя нервничают и даже ругаются. Но если ты подаришь учителю его портрет, сделанный в спокойную для него минутку, то, думаю, тебе разрешат снимать на уроке. Конечно, если сам ты учишься безупречно. Снимай и на переменах: и жанр, и портрет, и репортаж. Обязательно снимай на школьных вечерах — там все раскрепощенные, с другими лицами, не правда ли!
Снимать надо все, что может быть интересно не только тебе, но и другим. Особенно ценны для юного любителя семейные праздники, снимая на них, он останавливает время. Годы летят быстро, а люди на фотографиях не стареют; иных уж нет, вовремя же нажатый спуск фотокамеры навечно запечатлел образ любимой бабушки. Эстафета! Как знать, дорогой юный друг, снимая старую бабушку, приехавшую из далекой деревни на свадьбу твоей старшей сестры, не готовишь ли ты почву для того, чтобы твой собственный внук запечатлел тебя в цвете и объеме какой-нибудь сверхумной фотокамерой, скажем «Зорким-506»?
Снимайте, больше снимайте, друзья! Мы в журнале, например, всю жизнь мечтаем получать отличные снимки своих читателей и, естественно, публиковать их. Но... Снимки присылаются, что же касается качества — как творческого, так и технического,— то с этим хуже. А мы между тем хотели бы во многих номерах печатать исключительно читательские снимки. У вас есть серьезный шанс! Ждем интересных писем и фотографий.


ЧТО В ШКОЛЬНОМ ПОРТФЕЛЕ?

Не праздничной фотографией школьницы с бантиками и букетом открыли мы нынешний сентябрьский номер — дозиметр в руках у мальчика словно взывает к нам: «Тревога, тревога!..» Да, Чернобыль — непреходящая наша беда, боль и тревога. Но разве единственная?
«Мирный атом», разметанный из-за тупоголовой нашей безответственности на многие тысячи квадратных километров, оставил — и никуда не денешься — оставит еще горестный след в судьбах тысяч людей. Но есть и иная «радиация», которая — не побоимся сказать! — опаснее первой, ибо — повсеместнее. Это наша агрессивность. Наша нетерпимость. Наша готовность по любому поводу «подниматься на борьбу» — и неготовность слышать, слушать, понимать других.
Все это — не минует детей. Любые домашние разговоры, любая брань, адресованная «им» (а «они» нынче — все на свете: власти, неформалы, кооператоры, бюрократы, инородцы, иностранцы...) — оставляют след в детской душе — пусть не осмысленный, но эмоционально значимый.
И хуже того. Та агрессивность, та готовность винить кого угодно, кроме нас самих, неизбежно обрушивается на тех, кто слабее, беззащитнее, безответнее. А дети — разве не таковы? Прислушаемся к тому, как мы разговариваем с ними, даже с самыми маленькими. Сколько крика, сколько злобы по пустякам, сколько мелкого, пустого раздражения! И асе это потом «распределяется» между самими детьми; от сильного к слабому, от бойкого к тихому, от группы, толпы, стаи — к одному-иному, непохожему, «не такому».
А между тем нет естественнее условий, чем в семье, чтобы дать уроки внимания, понимания, заботливости, готовности прощать. Ведь в доме так или иначе каждый нуждается в заботе, всем приходится согласовывать и соразмерять потребности и самолюбия, Если к этому есть стремление — день за днем нарастает нравственный опыт у младших, оттаивают душой от житейских забот старшие...
Вот и постараемся: чтоб дети наши, в нравственном своем «портфеле» принесли в класс не злобу, не нетерпимость, не стремление выместить домашние обиды на ком придется — а наклонность к добру и миру.
В еще большей степени то же относится и к учителю. Один озорник и драчун может растравить душу у двух-трех сверстников. Возможности учителя, увы, шире — в его силах оскорбить, «завести», принизить целый класс, а то и — не один.
Почта наша здесь — не радует: жалобы на учительскую нетерпимость, агрессивность, пренебрежение к детям, грубость, увы, растут.
А ведь и меры нет, какая на нас — взрослых воспитателях — лежит ответственность. Потому что именно мы — и, пожалуй, только мы — в силах погасить неосознаваемую, стихийную диффузную детскую агрессивность — и даже преобразить ее в энергию добра.
Так заглянем и мы в наш духовный «портфель» — что несем в школу? Неизжитый груз бытовых неурядиц? Склонность на кого-то переложить вину за тот облик нашего мира, который и создавался всеми — миром? Страх перед нашими питомцами, готовый чуть что обернуться злобой? Или же самым главным, самым весомым будет нравственная ответственность и стремление к добру?


Игра со смертью
Галина БЕЛИКОВА

«Человек не скотина, ко всему привыкает» — такая, может быть, грубоватая фраза (оправдывает ее разве что происхождение: констатировал сей факт сам Лев Толстой) постоянно приходила мне на ум при наблюдении за обитателями города Наровли Гомельской области, что в Белоруссии. За жителями, проще говоря, зоны, заложниками Чернобыля.
Жители Наровли праздновали 9 Мая — День Победы. Праздничной колонной прошлись ветераны, отплясали свое нарядные школьники; с площади празднество переместилось в парк культуры и отдыха. Конечно, праздник этот святой — особенно для Белоруссии, где погиб в войну каждый четвертый. Беспечность же празднества в этом городе показалось мне святотатством. Ведь Наровля — одно из самых опасных мест республики, а парк, куда перешли празднующие старики и дети,— одно из самых опасных мест в городе. Радиация в парке, в 50 метрах от танцплощадки — 150—380 микрорентген в час (в Москве, для сравнения, в среднем 14), Цезия-137 — 71 кюри на квадратный километр; стронция-90 — 2,3. (Данные приводятся по материалам Института радиобиологии АН БССР.)
Люди, шедшие в праздничных колоннах, казалось мне, идут на заклание. И не кажутся преувеличением такие слова: «Чернобыльская катастрофа» грозит гибелью белорусской нации,— считает один из лидеров Народного Фронта Белоруссии «Возрождение» Геннадий Грушевой.— Политика правительства в отношении «грязных» районов Белоруссии называется очень просто: геноцид.
Дозиметром, который раздобыл местный неформал Василь Сивак, мы измерили радиацию возле двух смеющихся молодых мамаш. Точнее: в колясочке одного из малышей — четырехмесячного Тарасика, который изо всех силенок беззубо улыбался и призывно тряс погремушкой. Цифры быстро доскакали до 270 микрорентген в час. (А на улицах, там, где постоянно моют асфальт, счет идет все-таки на десятки, в закрытых помещениях — и того меньше.) «Ну что ж вы здесь стоите,— стали мы прогонять беззаботных мам,— разве не понимаете, что здесь опасно?!» — «Ну, было б опасно, разве нам бы не сказали!» — отозвалась одна из них. Но отошли они все-таки со своими крохами на полметра...
Что ждет этих крох в будущем?
Давайте смотреть правде в лицо. Что их ждет, мы знаем: отчасти — на примере Японии. Хиросима привела к стремительному росту раковых заболеваний, к появлению врожденных уродств и аномалий. Помните, как мы сострадали умирающей от лейкемии японской девочке, что клеила бумажных белых журавликов? Так вот, у нас есть все шансы выражать свое сострадание теперь уже соотечественникам. Хотя сводных данных по республике, как это у нас принято, то ли нет, то ли они засекречены, все же кое-какие цифры раздобыть удалось: в 4—6 раз увеличилась заболеваемость щитовидной железы (например, а Славгородском районе до 1986 года не было ни одного случая рака щитовидки, а за четыре послечернобыльских года (по данным народного депутата СССР, врача Зои Николаевны Грачевой, Славгород Могилевской области) их стало шесть. Наблюдается иррациональный рост переломов — так, в Гомельской области за это же время их число увеличилось в два с половиной раза. (А единственное логическое объяснение, если все-таки попытаться его найти, будет таким: стронций. Накапливаясь в костях, он делает их ломкими, хрупкими. Цезий же разрушает печень.) Распространенное в Белоруссии понятие — радиационный СПИД: самые обычные, распространенные болезни здесь сейчас протекают долго, сопротивляемость организма больных, по рассказам многих врачей-практиков, понижена. Привычные лекарства не помогают, приходится выписывать самые сильнодействующие средства. Да что там говорить! Как пожаловались мне на улицах Наровли мамы ребятишек, банальная царапина, на которую раньше и внимания-то не обращали, сейчас становится проблемой: неделями гноится, месяцами не заживает... «Как по минному полю идешь,— определила одна из них,— не знаешь, куда ступать ребенку, чтобы выжил...»
Но, может быть, все не так уж и страшно? Ведь японцы, раз уж мы себя с ними сравниваем, пережившие Хиросиму, непосредственно подвергшиеся радиационному воздействию, живут в среднем на 3—4 года дольше, чем все прочие их сограждане! Однако давайте не будем верить заявляющим это в центральной прессе новоявленным — по аналогии с «афганскими» — «чернобыльским соловьям», В том-то и дело, что сравнивать себя с Японией мы можем весьма условно; ту часть онкологических и генетических последствий, которую принесла нашим восточным соседям внешняя радиация, нужно дополнить непредсказуемыми, неизвестными еще мировой науке (мир будет изучать их на нашем примере) последствиями внутренней радиации. И помножить на развал в медицине!
Источник внутренней радиации — это тот цезий, стронций и плутоний, которые мы поглотаем с продуктами питания. Внутренняя радиация, которую мы постоянно носим в себе, тысячекратно опасней внешнего облучения: с «миной с часовым механизмом, которая взорвется в наших потомках», сравнил ее физик с мировым именем Михаил Малько. Экологически чистые продукты нужны, понятно, всем, однако они жизненно необходимы людям, подвергшимся внешнему облучению; только таким образом можно хоть как-то компенсировать урон, который наносится их здоровью.
А нам говорят, что урона, в общем-то, нет или он небольшой, и этот способ обходиться с жителями республики когда-нибудь назовут преступлением против человечности. Оказывается, все мы, с точки зрения тех, кто распоряжается нашими судьбами, после Чернобыля стали невосприимчивее к радиации: на территории страны с 1986 года действуют так называемые «временно допустимые уровни загрязнения продуктов питания». Чем загрязненные? Об этом из какой-то странной стыдливости умалчивается, но давайте расшифруем недоговоренное. Нормы предполагают загрязненность радионуклидами — радиоактивными частицами. Радиоактивность измеряется в распадах ядер радиоактивных элементов за секунду, называется эта единица беккерель. Например, если, скажем, радиоактивность воды составляет 370 беккерелей на литр — это значит, что за единицу времени в воде распалось 370 ядер цезия, стронция, плутония (из них цезия может быть 200, стронция 169 и плутония 1 и т. п.). Есть еще и такие «добавочки», как тритий и радиоуглерод, но, поскольку приборов для их измерения нет, они вообще выпали из-под контроля, и тритий и радиоуглерод мы поглощаем неизмеренными. Так вот, временно допустимые уровни (ВДУ) для Москвы, например, составляют 600 беккерелей на килограмм для твердых продуктов и 1000 беккерелей — для молока (в Японии, для сравнения, эти цифры соответственно: 100 и 300).
В Белоруссии же ВДУ таковы: молоко сгущенное и масло сливочное — 1110 беккерелей на килограмм, свинина — 1850, говядина — 2960, картофель, овощи, фрукты и ягоды — 740. «Проблема столь длительного внутреннего облучения такой большой популяции, какой является покамест белорусский народ,— прокомментировал эти цифры М. Малько,— не изучена, но я думаю как специалист, что от народа через поколение мало что останется».
На зараженных землях Белоруссии до сих пор ведется интенсивное сельскохозяйственное производство. Более того, год от года оно становится все интенсивнее. Например, совхоз Сутково, который находится на территории Хойникского района — его земли вплотную примыкают к зоне отчуждения, отгороженной колючей проволокой. Тракторист в респираторе работает там в трех метрах от «колючки». В 1985 году план по мясу в совхозе был 350 тонн, в 1989 — 525 тонн, в полтора же раза увеличили план и по молоку. «Вы уверены, что производите «чистую» продукцию?» — передал свой разговор с директором совхоза Геннадий Грушевой. «Я знаю, что мы производим «грязную» продукцию,— ответил тот,— но два года мы пытались списать хотя бы пятьсот гектаров самой загрязненной земли, продукцию с которой увозят куда-то и там сжигают ли, захоранивают ли, не знаю, что делают... Обращались в самые разные органы Белоруссии, но эти земли не только не списали, а еще в 1989 году добавили 124 гектара, которые раньше не использовались из-за радиоактивности».
- А в целом по Хойникскому району,— резюмировал Грушевой,— где шесть хозяйств были все-таки отселены, где 26 процентов земли выпало из обращения, план по сельхозпродукции по сравнению с 1985 годом вырос на 15 процентов. Что это значит? Это значит, что всё сдавали сверхрадиоактивное! А что делают дальше? Дальше мясо, например, к которому подходят в респираторе, смешивают, что ли, с чистым — и, пожалуйста, получают допустимый уровень радиации!
Интенсификация производства зараженной сельхозпродукции типична для Гомельской области: в совхозе Калинина план по молоку с 3280 тонн в 1986 вырос до 4550 тонн в 1989 году, в колхозе «Припять» соответственно — с 960 до 1980. Оказалось даже — мощностей перерабатывающей промышленности недостаточно, и сейчас в Калинковичах — прямо на Припяти — строят вторую очередь мясокомбината.
Вся эта «грязная» продукция съедается детьми, будущими матерями, пенсионерами. Но еще и — настоящими матерями, и будущими отцами, и теми, кому еще десять лет до пенсии,— всеми, росчерком пера обреченными на вымирание. А все они — хотят жить...
А «условно чистые» продукты, как год назад кто-то на митинге в Чудянах бросил фразу, облетевшую всю Белоруссию, делают всех нас «условно здоровыми» людьми. А завтра мы будем считаться «условно живыми» людьми!
В любой другой стране мира лица, допустившие выпуск подобной «условно чистой» продукции на прилавок, оказались бы под судом: превращение граждан в «условно живых» людей чревато там уголовным наказанием. У нас же, думается, стоило хотя бы обнародовать имена тех «благодетелей»: документ № 7/375 ДСП от 12 мая 1986 года, адресованный облисполкомам, Минскому городскому исполкому, министерствам, ведомствам, штабам ГО БССР, введший человеконенавистнические «допустимые уровни»,— подписали председатель Белагропрома Хусаинов, бывший министр здравоохранения республики Савченко. Корма, которые этим же приказом разрешается скармливать животным, настолько радиоактивны, что, по мнению компетентных специалистов, представляют собой вещество, работать с которым можно только в лабораторных условиях, в респираторе и в перчатках... Корова, которая в течение двух дней поест рекомендованные корма, становится радиоактивной коровой.
По иронии судьбы, ушедший на пенсию Савченко является в данный момент — кем бы вы думали? — председателем Фонда милосердия Белоруссии. И он сейчас призывает народ вносить деньги на помощь жертвам Чернобыля...
Молока, особенно сгущенного, в Белоруссии опасаются более других продуктов. И как изощренно местные власти преодолевают этот страх!
Вот какая история произошла непосредственно со мной. «Берите молоко! — радушно предложила мне буфетчица автостанции.— Импортное! Люди коробками у меня брали, для детей!» — подогрела она мой покупательский интерес. Банка, действительно, была необычная: не примелькавшаяся блекло-голубая этикетка — красивый малыш, уплетающий молоко, И написано не по-нашему... «Производство СССР,— разобрала я английский текст,— внешнеторговое объединение «Продинторг». Москва. И попросила у любезной буфетчицы накладную. «Импортный» продукт оказался даже и не московским. Изготовлена сгущенка в городе Глубокое Витебской области, на Глубокском молочноконсервном комбинате, 24 июня 1989 года, сменой № 2, номер варки 41. Попытка обмануть простодушных?
К сожалению, нищее наше здравоохранение оказалось полностью безоружным и в борьбе с радиацией. Огромные, в том числе и в валюте, суммы, пожертвованные в Фонд Чернобыля, за исключением даже той львиной доли, что пошла Минатомэнерго СССР, за исключением тех миллионов, которые выбросили просто на ветер — на строительство в районах, подлежащих отселению (той же Наровли, Чудян), жилья, школ, бань, стадионов, санаториев, все равно не попали в сферу практического здравоохранения. По приказу Минздрава СССР, всем, что связано с действием радиации на организм человека, занимается НИИ радиационной медицины, созданный в Киеве после катастрофы и имеющий отделения в Москве и в Минске, Туда же, естественно, попали и все медикаменты, все оборудование, все редкие и дорогостоящие препараты. Районные же больницы, по наблюдениям Г. Грушевого, объездившего зону вдоль и поперек, остались с тем, с чем были: там отсутствуют медикаменты, оборудование, простейшие вспомогательные средства, то есть перевязочные материалы, шприцы. Неукомплектован на 50 процентов штат врачей: если медсестры и санитарки еще остаются на своих служебных местах, то врачи лучше других понимающие, с чем ее эту радиацию, едят, выезжали из зараженных местностей одними из первых... В итоге получилось: районные, городские, областные больницы лишены права диагностировать и лечить поражения лучевого происхождения, а в научно-исследовательские учреждения (НИИ) массовому больному не пробиться; туда попадают или очень больные, или сверхнастойчивые. «Обыкновенный же, средний человек из глубинки,— говорит Грушевой,— в массе получал в районках диагноз, не связанный с радиацией: анемии, различные расстройства. Возвращался к себе, безропотно болел — и умирал!
Впрочем, умирал чаще не там. Смертность меж тем — странным образом — в Гомельской области падает. Объясняется это чудо простейшим образом: безнадежные больные, чей летальный исход близок, транспортируются в Минск, Киев, Москву — помаленьку расписываются по другим регионам и не «висят» уже за областью.
Два равносильных взгляда на действительность, две равновесных оценки своего положения — такое сложилось у меня впечатление — сосуществуют в душе чуть ли не каждого живущего здесь человека. Первый — вера в то, что все не так плохо: было б плохо, нам бы сказали (эвакуировали, вывезли, спасли...). Поддерживается он сложным комплексом: и, несмотря на все происходящее, сохранившейся верою — «наверху думают о нас», и психологическими особенностями человеческой натуры, невозможностью для нормального нравственного чувства осознать и принять всю безнравственность создавшегося положения и с этим знанием жить... Л второй — глубинное понимание истинного положения вещей. Не допускаемое, может быть, до сознания, оно проявляется в неконтролируемых словах, поступках. Отчаяние — и становящаяся с каждым днем все призрачней надежда на спасение; ощущение полной безысходности — и слепая, необходимая вера, что все не так, что ошибаются вдруг заговорившие об опасности ученые, делают себе имя на народной беде демагоги-политики, выдвигающие требования скорейшего выселения из зоны... Эта вера не умирает. А как иначе родителям жить с ежедневным, ежечасным страхом за ребенка, за каждый его вдох отравленного воздуха, за каждый проглоченный им кусок с радионуклидами, за сорванную им с куста зараженную ягодку; ведь весь окружающий мир здесь враждебен человеку...
Психологическая, моральная, физиологическая нагрузка на живое существо в зоне превышает все мыслимые пределы.
Расплывчатая, рассчитанная на годы программа под названием «О ликвидации последствий чернобыльской аварии» (хотя о какой «ликвидации» последствий можно говорить? Речь скорее должна идти о сколько-нибудь посильном уменьшении их) вряд ли способна решить назревшие здесь, скрученные в тугой узел проблемы. Ведь помощь нужна людям не когда-нибудь, а сейчас, немедленно. «Через два года нас отселят,— так с горечью прокомментировала правительственные обещания мать-белорусска.— Через два года моему сыну домовина будет нужна, а не квартира».
Один из самых стойких, терпеливых в нашей стране народов сейчас обращается к общественному состраданию.
Нужны чистые продукты для детей самого малого возраста.
Нужны адреса, по которым можно приехать семейным туда, где их встретят без испуга и отвращения. Прежние попытки выезда белорусов за предел республики породили у них стойкое мнение о неприятии их окружающим миром: детей на новых местах обитания сажали за отдельные парты, в детсадах кормили за отдельными столами, отгораживали кроватки, дразнили. Почти все, кто выезжал, вернулись.
Нужна добрая воля, которая поможет разомкнуть дьявольский круг, в котором очутились чернобыльцы. Если мы не сможем сделать этого, Чернобыль прорастет черной былью в наших душах, ибо только так отзовутся безропотные, молчаливые страдания народа, тихое вымирание целой нации. И тот бумеранг неизбежно вернется к каждому из нас.
Кто хочет, кто может помочь? Адрес такой: 247800, Гомельская область, г. Наровля, ул. Корзуна, 54/35, Сивак Василий Васильевич — председатель комитета «Самоспасение». Еще один адрес: 220082, Минск, проспект Пушкина, д. 47, кв. 89, Грушевой Геннадий Владимирович, председатель комитета «Дети Чернобыля» Народного Фронта Белоруссии.

Фото И. Тимошенко

страница следующая ->