страница следующая ->

СМ № 3
СЕЛЬСКАЯ МОЛОДЕЖЬ

КОГО ТЫ ИЩЕШЬ? Анатолий Жуков
МАЛЬЧИШКИ ОСТАЮТСЯ ПОЗАДИ Роман Харитонов
ВСЕ БЕЗ ОБМАНА Юрий Визбор
БУНТ КОЛДУНОВ Тед Постон
ТАЙНА ИСЧЕЗНУВШЕГО ВОЗДУХА Юрий Полковников


ЭКСПЕДИЦИЯ „КОММУНАР"

Адресат известен
МОСКВА А-30 СУЩЕВСКАЯ, 21
«СЕЛЬСКАЯ МОЛОДЕЖЬ»

Письма Всесоюзной экспедиции «Коммунар» мыслились как рапорты комсомольских организаций по созданию мемориала боевой и трудовой славы своего края. Мы знаем, что официальность здесь неизбежна, — рапорт не лирическое стихотворение. Мы получили и получаем много писем-рапортов, язык которых — язык цифр, докладных записок, военных депеш — беден метафорами и богат фактами, добрыми делами. Во всяком правиле есть исключение, но мы не предполагали, что получим так много писем, написанных «не по форме»: писем-исповедей, писем-откровений.
Что помнится нам из прожитого! Наверное, то, что оставило след в жизни, что принесло изменения в личную судьбу или судьбу народа, потрясло, осчастливило или поразило, отпечатком легло на характер человека или облик целого поколения. Может быть, и то, что вызвало сдвиги в душе, тонкие, незримые, но важные, определяющие, приведшие человека в конце концов к какому-то решающему поступку.
След в жизни оставляют события и люди... События — острые, социально значимые. Люди — яркие, широкой души, незаурядные. Именно эти люди, вершители революционных преобразований в нашей стране, строители социалистической деревни, защитники Родины от всяческих врагов, стали героями Всесоюзной экспедиции «Коммунар», проводимой нашим журналом. Вот уже более двух лет на страницах журнала идет создание своеобразной серии «Жизнь замечательных людей».
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ШТАБ ЭКСПЕДИЦИИ «КОММУНАР»

1936
13 декабря в театре станицы Вешенской впервые в стране показали со сцены «Поднятую целину» — спектакль, поставленный режиссером Барабановым по инсценировке, которую писал весь театр под руководством знаменитого земляка. Героев шолоховского романа играли на сцене те, кто прекрасно знал прототипов в жизни. Их было шестнадцать — первых артистов театра казачьей молодежи: кузнец колхоза «Культурная революция» Кузнецов, воловник Мамонов, слесарь Кулундаевской МТС Меркулов, колхозница Василевская. При театре был создан казачий хор, и пели в нем те, кто работал в поле, на ферме, в кузнице...
Александр Точилкин, один из артистов, говорил: «Сам я — коренной житель Вешенской. Происхожу из бедняцкой семьи. Мечты о сцене были у меня с детства... Мы оказались в счастливом положении актеров, которым не надо ничего выдумывать — мы играли самих себя». Д. Моргунов, игравший в спектакле «Поднятая целина» роль Островнова, был комсомольцем с 1924 года, учился на курсах ликвидации безграмотности. Моргунов рассказывал: «До коллективизации я работал по найму. Затем вместе со всей семьей вступил в колхоз, где стал работать учетчиком труда. Вскоре перешел в МТС, учился слесарному делу. Там записался в драматический кружок...
Была одна опасность — доморощенность. Да, мы играли свою жизнь! При всем при том на сцене мы жили в мире, созданном художником, и этот мир требовал от актера крыльев...»
В инсценировке, ставшей плодом коллективного творчества, был бережно сохранен текст «Поднятой целины». Один из артистов исполнял ответственную роль Ведущего, в уста которого и вложил театр раздумья автора.
Колхозный театр заметили. Приветственные телеграммы прислали крайком партии, ЦК комсомола, ЦК союза работников искусств, Комитет по делам искусств. Народный артист СССР В. И. Качалов в своей телеграмме назвал театр казачьей молодежи «собратом по искусству».
А как же сам Михаил Шолохов отнесся к спектаклю своих земляков? Известно, что постановка вешенцев ему понравилась. Надо сказать, что не обо всех инсценировках «Поднятой целины» писатель был высокого мнения. Спектакль одного из московских театров не понравился ему, потому что там не были соблюдены многие этнографические детали: донских казачек нарядили в черниговские рубахи, говор был не донской и т. д.
К двухлетнему юбилею театра казачьей молодежи было присвоено имя Комсомола. Тогда и выступил Михаил Шолохов. Он сказал:
«Юбилей этот радостен. Театральный коллектив неплохо поработал, и мы, конечно, поздравляем, приветствуем, кланяемся. Но нужно серьезно поговорить о дальнейших путях нашего театра. Сейчас он еще находится в поре младенчества. Это еще ребенок, но этот ребенок должен расти и крепнуть. 18 лет считаются у нас годами совершеннолетия, но у нас нет никакого желания ждать шестнадцать лет, пока наш театр станет совершеннолетним». Мы уверены, что он вырастет быстро и в ближайшие годы покажет себя как зрелый театр.
Что для этого нужно?
Главное — работать над хорошими пьесами. Классическая пьеса — вот что должно лежать в основе репертуара нашего театра. Из современных пьес нужно отобрать самое лучшее, а то иногда под флагом актуальности на сцену протягиваются плохие произведения. Не всякая актуальная пьеса — хорошая пьеса.
Следует продумать, как показать спектакли нашего театра в самых далеких колхозах. Нужно везти туда не концерты, не вермишель из плохо подобранных номеров, а цельные, хорошие спектакли.
Несите подлинное, большое искусство в народные массы!»
Началась война — и театра не стало. Где вы сейчас, те шестнадцать? Вы были первыми. Как бы мне хотелось, чтобы вы рассказали о ваших трудностях и находках. О ваших судьбах — вы лицом к лицу встретили суровую годину... Мы будем знать больше о вас — мы будем больше знать о времени и о себе...
Юрий НЕМИРОВ,
Ростовская область

1944
«Сообщаем, что ваш сын Виктор погиб в воздушном бою 23 апреля 1944 года. До последнего удара сердца он был верным патриотом Родины. Перед последним боевым вылетом ему за храбрость и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, был вручен орден Красной Звезды. Из личных вещей, документов и фотографий ничего не осталось, все было с ним в полете. Похоронен близ хутора Красный Маяк, недалеко от Черного моря... В последнем бою ваш сын сбил два вражеских самолета, за что посмертно награжден орденом Красного Знамени».
...Теперь он выяснил точно: хутор Красный Маяк тут ни при чем, это было близ Гончарного. Они защищали небо Севастополя и тянули из последних сил, пока не упал, разваливаясь еще в воздухе, их самолет. Товарищи видели: не было в небе парашютов. Командир эскадрильи, прежде чем уйти на базу, снизился, пролетел над дымящимися обломками самолета, дал очередь по набегавшим немцам.
...Пассажир из автобуса медленно, наискось, взбирался на сопку, тяжело оступаясь на больную ногу. Он был уже не один. Две школьницы вызвались помочь ему и старуха. Братскую могилу нашли скоро. Потом другую. До сегодняшнего дня считают, что он похоронен здесь. Надписей с фамилиями не было.
— Не знали второпях, кого и хороним, — сказала старуха, пригорюнясь, — многие легли под Севастополем. Уж не взыщи...
Нет, он не в претензии. Просто подумал вдруг, что известна здесь, в Гончарном, фамилия его пилота и друга Алексея Терентьевича Будяка.
...Это был их четвертый вылет на штурмовку за день. После третьего они еле дотянули в изрешеченном пулями ИЛе до своего аэродрома. Повалились в траву, радуясь счастливому возвращению без единой царапины... Сегодня ничего не должно случиться. И когда они так решили между собой, их снова подняли по тревоге.
Отбомбились удачно, в воздушном бою он свалил двух «мессеров». И тут — снаряд немецкой зенитки. До последнего мгновения Алексей пытался смягчить удар о землю. Пилот Будяк погиб. Стрелка-радиста подобрала немецкая похоронная команда. — Стрелком-радистом были вы, правда?
Школьницы из Гончарного смотрели в его лицо. Оно не было отмечено никакими героическими чертами — совсем обыкновенное.
— Здесь, в овраге, должен быть самолет! — волнуясь, сказал он.
Все торопливо стали спускаться по склону. Едва заметные, торчали из земли куски ржавого металла.
— Кабина долго лежала, — сказала старуха. — Наверное, мальчишки растащили...
Девочкам хотелось сказать ему что-нибудь приятное.
— Пастух Глазов из соседнего села видел ваш бой, он рассказывал нам всю вашу историю. Только, говорил, все погибли.
«Мою историю, — подумал он, усмехнувшись. — Не знает он мою историю...»
Плен. Чудом уцелел, вернулся на Родину. Потом послевоенные неустройства, болезни. Неожиданное письмо из ГДР, присланное в Читинский обком КПСС. Оказывается, в архиве секретного авиазавода, где работали военнопленные, разыскана его карточка: «Уличен в саботаже. 25 апреля 1945 года переведен в лагерь 22—16». ...Товарищи из ГДР спрашивали наудачу, не надеясь, что военнопленный выжил: лагерь 22—16 — это лагерь смертников. Но, возможно, остались у него друзья, родственники? Пусть знают все, помянут человека добрым словом. Затем отыскались товарищи из группы Сопротивления, поддержали, помогли начать жизнь заново.
Много лет он думал о том, как непременно приедет в Севастополь. Путевка в Крым выпала ему туристская, но куда с такими ногами в походы! Однако он за путевку ухватился: Севастополь значился в маршруте.
День шел к исходу. Падало в горы солнце. Они изрядно устали: столько пройти! А старуха совсем растревожилась — плачет, отворачивая лицо, сынов, не вернувшихся с войны, поминает.
Выбрались на дорогу, он стал прощаться.
— Живи хорошо, — сказала старуха. — А случится заехать, адрес знакомый теперь. Упомнишь?
— Упомню, — сказал он.
Подходил попутный автобус. Девочки всполошились: главное-то забыли!
— Как вас зовут?
— Щербаков. Виктор Сергеевич Щербаков. Упомните?.. — засмеялся он.
Как и обещал, он догнал свою туристскую группу в Ялте.
Георг ГИРГЕНС
Крымская область

1921
В середине августа к нам в село Долгое приехал новый учитель — Владимир Афанасьевич. Ему двадцать лет, он член РКСМ. Мне шел девятнадцатый, и я еще никем не стал. И смотрел на него и запоминал, как он ходит, как улыбается. Я соображал: как бы сделать, чтобы учитель не уехал от нас — на селе нет развлечений, кроме посиделок.
— Посиделки — это лучше, чем ничего, — сказал учитель. — Приходите с хлопцами на посиделки.
Ребят я привел к нему восьмерых, самых надежных и самых бедняков. Учитель показал нам свой комсомольский билет... Затея всем понравилась, все мы были за комсомол, и билет комсомольский всем захотелось иметь. Собираться решили в пустующем доме дьячка. Володя дал мне учебник политграмоты Коваленко и наказал: «Прочитайте с ребятами!»
За два дня до собрания расклеили по селу объявление: «В субботу 3 сентября в пять часов вечера в доме дьячка состоится общее собрание молодежи села.
1. О задачах сельской молодежи — докладчик учитель Шевелев.
2. Организация комсомольской ячейки и прием в члены РКСМ.
3. Выборы бюро. После собрания танцы. Молодежь! Все на собрание!»
За час до собрания мы с гармонью двинулись по селу. Начали несколько человек, а к дому дьячка подошла уже толпа.
Доклад делал учитель, и по второму пункту он выступал тоже — коротко, толково, горячо.
Были вопросы самые разные: «Можно ли коммунистам ходить в церковь?». «Откуда коммунисты знают, что нет бога?» Володя отвечал очень хорошо.
Над домом дьячка теперь развевался красный флаг, там стало уже тесновато — так много приходило ребят, да и взрослые заглядывали. По нашей просьбе волисполком отдал нам часть поповского дома. В большом зале мы устроили сцену. Теперь там вечерами играла гармонь. На эту комсомольскую гармонь шли в ячейку молодежь. Ячейка росла.
Чем только не занимались мы тогда... Собирали деньги для подшефного Балтийского флота. Провели своих членов в комитет бедноты, в сельсовет. Выслеживали самогонщиков. Построили новый мост через нашу речку. Опять с гармошкой ходили в соседние села агитировать за комсомол. Повеселившись, открывали комсомольское собрание по всей форме — с докладом и прениями. После собрания играла гармонь...
Сегодня я хочу низко поклониться своему учителю. Делать жизнь с кого? Мы делали жизнь с Владимира Афанасьевича Шевелева, русоволосого парня, чем-то похожего на Есенина. Газеты оглушали нас сногсшибательными примерами, но мы-то знали: живет рядом сельский учитель, ничего в нем героического нет, а сумел перевернуть жизнь нашего села и научил нас: живите так! Был ли в вашей жизни такой учитель? Сможете ли вы под старость лет вспомнить рядом с лицом матери лицо своего школьного учителя? Позднее были в моей жизни страницы более яркие, а сердце сначала вспоминает не их, а моего учителя...
Н. ОФИЦЕРОВ
Донецкая область

1969
Прозрачные струйки воды, бьющей из земли, заполняют два небольших водоема и по травянистой ложбине говорливым ручейком устремляются в низину. Зеленые ивы опустили к воде длинные косы.
Родник обложен камнем. Утесом поднимается над ним гордый обелиск. По мрамору рисунок: студент Кокорозенской сельскохозяйственной школы Григорий Котовский читает товарищам революционную листовку. И дата: 1897 год. Это год рождения родника. В Кокорозенах все знают, что раскопал его Григорий Котовский, когда учился здесь на агронома. Он заметил, что на склоне холма сочится из земли влага, выкопал маленькую ямку. И увидел, как со дна стал выбиваться маленький бурунчик и резвым ручьем побежал по ложбинке. Вода ледяная, вкусная.
Люди протоптали к роднику много тропинок. Любили здесь собираться учащиеся сельскохозяйственной школы, читали то, что надо было хорошенько прятать от старосты да урядника. По вечерам сходились сюда крестьяне, истомленные зноем и тяжкой работой, присаживались отдохнуть, испить водицы, потолковать о своих делах. Непоседливого Григория, что откопал родник, долго вспоминали и после того, как окончил он школу и поехал работать агрономом в имение помещика Скоповского.
Потом по Бессарабии широко разнеслась слава о красном богатыре, легендарном комбриге, что отбирает землю у помещиков и отдает крестьянам.
— Это же наш Григорий Котовский! — гордились в Кокорозенах. — Тот самый, что откопал родник...
Много разных событий произошло на земле... Погиб Котовский. Короткой, но яркой зарницей блеснул над Молдовой сороковой год, когда пришла Советская власть.
Потом война.
Стали зарастать травой тропинки к роднику. Начал он глохнуть, затянули его грязь и ил.
В сорок пятом в Кокорозенах вместо прежней сельхозшколы организовали техникум. Тогда и пришагал из Киперчен босоногий подросток. Стоял смирно перед директором.
— Как зовут?
— Платон Винару.
— Родители где?
— Померли...
— Лет сколько?
— Пятнадцать, — приврал год.
...Набрел как-то Платон на заиленный родник, копнул палкой, потом руками стал выгребать грязь. И вот забила, запульсировала водяная жилка. Вода, сначала мутная, посветлела, потом стала совсем прозрачной...
...Иной раз Платон Анисимович Винару, главный зоотехник колхоза имени Фрунзе, вырвавшись из круговерти будней, по знакомой тропинке приходит к заветному роднику. Знакомо здесь все и вроде бы незнакомо... Вот поставили обелиск.
Стал родник памятником человеку его отрывшему, всей его яркой жизни.
Среди полей громадным зеленым островом раскинулась усадьба Кокорозенского училища механизации имени Г. И. Котовского. Учебные корпуса, общежития, хозяйственные постройки — все тонет в садах и ореховых рощах. А дальше во весь горизонт — виноградники.
Котовцы — так называют в колхозах молодых механизаторов, выпускников Кокорозенского училища. Здесь свято берегут память о Котовском. На стене общежития — мемориальная доска. В центре усадьбы, в сквере, бюст красного комбрига. Аллея акаций, что ведет к въездной арке, это аллея Котовского — акации посажены еще руками Котовского и его товарищей.
А к светлому роднику тянутся с разных сторон людские тропинки.
Ион ИОНАШКУ, Петр МИХАЙЛОВ
Оргеевский район Молдавской ССР

На обложке «СЕЛЬСКИЙ ВРАЧ».
Фото Д. ФАСТОВСКОГО


Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ И ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЙ ЖУРНАЛ ЦК ВЛКСМ
№ 3 март 1969
Издается с 1925 года.


Поэтические тетради

Поэтический дебют В. Макеева состоялся в 1966 году в Волгограде, когда поэту было 18 лет. Тоненькая книжка «Небо на плечах» не залежалась на прилавке. Да и сам автор не остановился на линии старта — его творческая походка легка и уверенна. Не случаен и образ дороги, так часто встречающийся в стихах Василия Макеева: «по полыни, по крапиве, по отаве...» Правда и то, что чувствуется подчас свойственная молодости неясность устремлений, и только память детства да родина поэта — край хоперских казаков — придают этим устремлениям определенную направленность.
Полной грудью вдыхает он ясный воздух, настоянный на цветах и травах любимой им среднерусской природы. Эта любовь к земле, кровная связь с мотивами народной поэзии — надежный залог того, что молодому дарованию путь предстоит долгий и будут на этом пути подлинные открытия.

Опять Василий Макеев

Мои прямые выцветшие брови,
Кому они пригрезятся во сне?
Своей печали тайной и любови
Я не нашел в далекой стороне.
Я не искал, я думал, так увижу,
Среди толпы пустынную найду,
И увезу под голубую крышу,
И на порог крестьянский возведу.
Она увидит в мареве зеленом,
Как облака, плывущие сады.
И нам на счастье поднесут студеной
Первейшей в крае свадебной воды!
Так думал я, ничуть не сомневаясь,
Что, наконец, любимым окажусь.
Как хорошо, что, тихим оставаясь,
Я сам недавней дурости стыжусь.
Я остаюсь безгрешным и безгрезным.
И пусть мне здесь не очень повезло,
В родимый край частушечные весны
Зовут меня под белое крыло!
И обещают чистую невесту
Из утреннего солнца и росы.
Не передать ни дождику, ни ветру
Ее простой торжественной красы.
Она увидит в мареве зеленом,
Как облака, плывущие сады.
И нам на счастье поднесут студеной
Первейшей в крае свадебной воды!

•
Запропали дни мои унылые,
За чертой остались снеговой.
Пролетают гуси пестрокрылые
Над моей бедовой головой.
А куда летят они — неведомо,
В край какой развесистой зари,
За какими плесами и вербами
Скоро спрячут крылышки свои.
Как узнать, на радость иль на
горюшко
Далеко судьба их занесла?..
Гуси, гуси, дайте мне по перышку,
Хоть бы на два трепетных крыла!
Полечу я к матушке задворенке
И к отцу родному полечу,
И над нашей горестною горенкой
Свой привет горячий прокричу.
Может быть, в последний раз
порадую,
Огорчу, быть может, не впервой
И своей сыновнею усладою
И своей бедовой головой.
Ах, мои родители любезные,
Вы меня жалели как могли...
Гуси, гуси, странники небесные,
Дайте небо страннику земли.
Но не слышат гуси пестрокрылые,
Не теряют перышки с крыла,
Снова дни готовятся унылые,
Снова туча на небо взошла.
И когда головушка опустится,
На душе как кошки заскребут —
Это плачет матушка заступница
За мою далекую судьбу.

•
За спиною два десятилетья
Мирного веселого житья.
Как зола остыла на повети,
Так остынет молодость моя.
Минет так, как будто не бывала,
В будничный людской водоворот,
Только на песке у краснотала
Белые сережки подберет.
Я бы за нее не волновался,
Я бы за себя не трепетал,
Если бы не гнулся, не ломался
Буйный петушиный краснотал;
Если бы на смолкнувших причалах
В звездную веснушчатую сыпь
Часто бы тягуче не кричала
Чем-то растревоженная выпь.
И не по себе мне до рассвета,
Грезится все, чудится все мне,
Будто бы за горькое на свете
Быть моей кручине и вине...
Потому с дощатого порога
Я иду приветствовать весну,
Кланяться зубчатому отрогу
За его благую тишину.
И в росистом травном многоцветьи,
Заглушив печальный этот зов,
За свои за два десятилетья
Разбиваю чашечки цветов...

•
Выходит осень прямо на дорогу
Одаривать, обманывать и красть.
И вот уже начальная тревога
По саду паутиной расплелась.
Пока еще не хвастая нарядом,
Не доверяясь взбалмошным ветрам,
Пустила расторопные бригады
Скворцов прошелестеть по хуторам.
Разъехались скрипучие подводы,
Свезли они садовые дары.
Но скорые сулят нам непогоды
Речные зазвеневшие талы.
Закатится дремотное светило,
И на сердце оскомина и ржа.
И слышно, как под яблоней уныло
Гуляют напоследок сторожа.
Средь них отец мой, ласковый
молчальник,
Он все, что выпил, знает за собой.
Страшась упреков матери печальной,
Последним возвращается домой.
Бредет он неустойчиво и поздно
В осеннем стекленеющем дыму.
И яблоки, падучие, как звезды,
Под ноги попадаются ему...

страница следующая ->