<- предыдущая страница следующая ->

РАЗГОВОР ДЛЯ ДВОИХ

ЛЮБВИ ВСЕ ВОЗРАСТЫ ПОКОРНЫ

Кто из нас, дорогие друзья, не знает этого выражения? Уверен, что всем оно прекрасно известно. Но... многие относятся к нему скептически. Я говорю, конечно, о людях зрелого, пожилого возраста. Именно в эти годы им кажется, что их прекрасная птица любви стареет вместе с ними.
Мне по-человечески очень жаль тех, кто так думает, потому что я прекрасно понимаю, как обедняет, обесцвечивает нашу жизнь мысль о том, что любимый человек уже не любит тебя так пылко, как прежде. И потому, уже в качестве врача, я хотел бы дать некоторые разъяснения, дать ответы на те вопросы, с которыми обращаются ко мне мои немолодые читатели. Скажу сразу, что это не консультация в полном смысле слова, так как мое знакомство с пациентами заочно. И тем не менее уверен, что наша сегодняшняя беседа принесет пользу и поможет вам, друзья, правильно понять и друг друга, и то, что с вами происходит.
Итак, первое письмо: «Дорогой доктор! Обращаюсь к вам, потому что маленький городок, в котором мы живем, не имеет консультации «Семья и брак», хотя я все равно не обратилась бы туда: сразу бы все узнали. А беда моя в том, что мой муж, наверное, перестал меня любить. Вот написала и подумала, что неправильно выразилась. Дело в том, что днем он и ласковый, и внимательный. А вот ночью я перестала для него существовать. Если у нас и бывает близость, то не чаще, чем раз в месяц. А мы ведь еще не такие уж старые: мне сорок, а ему сорок пять. Мне стыдно признаться ему, что я хочу и жду близости. Тем более что он однажды сказал мне, что сильно устает на работе. Пыталась подсовывать ему кое-какую литературу на эту тему, но он отмахнулся: я и так все про это знаю. Вот так и живем: полежим, почитаем, пожелаем спокойной ночи — и все. Может быть, вы сможете что-нибудь посоветовать? А может, у него есть другая женщина? Нет, в это я поверить не могу! — И. К.»
Писем, подобных этому, в почте так много, что я подумал, что их авторы не читали, очевидно, предыдущих моих материалов в «Работнице». Ведь в них мы вели уже разговор об особенностях мужской и женской сексуальности. Возможно, что этого было мало. Во всяком случае, если есть вопросы, то надо на них ответить. Так вот, уважаемая И. К., прежде всего хочу вам сказать, что пылкость, страстность вашего мужа к сорока пяти годам уже, конечно, изменилась. Ее нельзя сравнивать с той, которой он обладал в тридцать—тридцать пять лет, то есть в те годы, когда мужчина находится на пике своей сексуальности. Кроме того, нужно учитывать и характер мужской сексуальной конституции: чем раньше мужчина начал половую жизнь, тем позже он ее заканчивает. И наоборот, позднее сексуальное развитие ведет к раннему угасанию половой активности. Но во всех случаях ваш муж находится еще не в том возрасте, чтобы интимные контакты совершались столь редко. Прошу на меня не обижаться, но упрек я должен сделать именно в ваш адрес.
Вас огорчает ситуация, сложившаяся в вашей интимной жизни, но при этом вы не сделали ничего, чтобы ее изменить. Думаю, это потому, что просто и не знаете, что следует предпринять. Прислушайтесь к нескольким моим советам. Прежде всего запомните, уважаемая И. К., что сексуальные контакты в том возрасте, в котором находится ваш муж, обязательно должны быть регулярными. Чем дольше разрыв между минутами близости, тем ниже сексуальный уровень мужчины. Простите мне такое сравнение, но прибегну к нему, как к наиболее наглядному: мужчина зрелого возраста непременно должен заниматься сексом, как спортсмен тренировкой, чтобы сохранить хорошую форму. Желание полового контакта у вашего мужа снижено. Но вы можете сделать так, чтобы любимый человек вновь стал желать вас. Что для этого нужно? Очень немного и бесконечно много — нужна ваша нежность, ваша ласка. Ласка гораздо более продолжительная, чем в молодости, гораздо более возбуждающая, разжигающая в муже страсть. Если вы любите мужа, вы сможете сделать так, что годы перестанут властвовать над ним. Как это сделать, я не буду учить. Вы поймете это и сами, если со всей чуткостью и деликатностью, на которую способна любящая женщина, «исследуете» каждый миллиметр, каждую частицу любимого существа. Только, пожалуйста, не будьте излишне настойчивы — тогда рискуете вызвать обратную реакцию. Лишь нежность, деликатность, внимательность смогут пробудить в вашем любимом ответное желание.
И еще об одном. Мне не раз приходится слышать от супругов, чей семейный стаж исчисляется долгими годами, что они привыкли друг к другу, что хотя и любят друг друга, но желание просыпается редко. Что ж, это совершенно справедливо: привычка в интимной жизни — обстоятельство часто встречающееся и, к сожалению, действительно пагубно отражающееся на супружеской жизни. Кстати, хочу сказать еще вот о чем. Супружеские измены вызываются именно тем, что близкий человек перестает представлять собой желанный сексуальный объект. Желание бывает направлено туда, где оно сопряжено с трудностями в его реализации, то есть присутствует элемент риска. Это особенно свойственно мужчинам. И хотя сейчас мы так много и подробно говорим о том, как опасен СПИД, внебрачные связи, увы, не становятся реже. Это факт, который я лишь констатирую. Вы, уважаемая И. К., тоже пишете о том, что «перестали существовать» для своего мужа.
Но задумывались ли вы когда-нибудь над тем, насколько сохранили свою привлекательность, какой видит вас супруг? К сожалению, многолетнее супружество нередко вызывает в женщине уверенность, что перед своим мужем можно показаться в самом неприглядном виде. Увы, вашу неприглядность муж отлично замечает. И тогда очень трудно ждать от него пылкой страсти. Поймите, чем старше ваш муж, чем дольше вы живете вместе, тем тщательнее следует вам относиться к своей внешности. В любом возрасте, дорогие женщины, вы можете и должны быть красивы и привлекательны. Понимаю, как нелегко этого добиться в наше такое трудное, а для женщин особенно трудное время. Но я прошу вас помнить об этом для вашего же счастья. И снова: как же все-таки избегать привыкания, как сохранить на всю жизнь желание взаимной близости? И тут все зависит от женщин. Ничего не поделаешь, но от женщин в нашей жизни зависит действительно все! Только вы, дорогие женщины, можете вносить в жизнь мужа разнообразие, начиная от прически, платья и кончая разнообразием ласк. Предвижу, что найдутся читательницы, которые упрекнут меня, что взваливаю на бедных женщин, которым и так приходится очень нелегко, еще и ответственность за гармонию в интимной жизни. Что ж, кто не хочет следовать моим советам, может ими пренебречь. Хотя и жаль...
А тем, кто хочет меня послушать, дам еще один, последний совет. Если есть возможность, посмотрите вечером красивый эротический фильм. Именно эротический, а не порнографию, потому что от нее эффект будет обратный. Человек с нормальной психикой реагирует на эту продукцию однозначно — кроме отвращения, он не испытывает ничего.
И еще об одной проблеме, с которой часто женщины приходят и на прием, и пишут. «Мне пятьдесят два года. Менструация прекратилась. Но неожиданно для себя я почувствовала, что желание во мне не только не угасло, но стало значительно сильнее, чем раньше. Нет ли в этом какой-то патологии? — Вера Петровна».
Могу вас успокоить, Вера Петровна, никакой патологии нет. В период климакса женщины часто становятся гораздо более возбудимыми сексуально, потому что в их организме происходят значительные сосудистые перестройки. Кроме того, сознание, что беременности можно теперь не опасаться, тоже раскрепощает женщину психологически, и она становится более естественной в выражении своих сексуальных желаний. Однако есть случаи, когда следует обратиться к врачу. Первое, если женщина понимает, что под властью острого желания близости она утрачивает контроль над собой. Следствием этого состояния могут быть многочисленные половые контакты, о которых она потом сожалеет. Врач поможет скорректировать поведение. Второе, если в период климакса при половой близости женщина испытывает боль или появляются кровяные выделения, к врачу нужно обратиться немедленно, чтобы избежать осложнений со здоровьем.
Вот, пожалуй, и все, о чем мне хотелось поговорить с вами в этот раз. Как всегда, надеюсь и желаю вам, чтобы птица любви не покидала ваш дом ни днем, ни ночью.
А. ГРИШИН, врач-сексопатолог
Фото С. Банаха


НАШЕ ИНТЕРВЬЮ

ЧУМА и К° ПРЕДУПРЕЖДАЮТ...

Ну вот, скажет наш уже ко всему привыкший читатель, приехали. Только этого и не хватало! Там, читаешь, чума, здесь холера. Уже, казалось, забытые дифтерия и полиомиелит замелькали на страницах печати тревожными новостями рядом с суровой хроникой нашей общей жизни. И редакционная почта, вполне естественно, приносит все новые вопросы. Слухи? Преувеличения? Или опять от нас что-то скрывают?
Прояснить ситуацию мы попросили заместителя министра здравоохранения СССР А. И. КОНДРУСЕВА.

— Так что, Александр Иванович, чума действительно из мрачноватой метафоры вновь грозит перейти в реальность?
— Она и не уходила. Разве что из открытой статистики начиная с тридцатых годов была наглухо вычеркнута. А в закрытых сводках и в жизни, увы, была. Не случайно же все эти годы в стране существовала и функционировала противочумная служба — 6 НИИ и 29 противочумных станций. Вообще за годы советской власти зарегистрировано 3400 случаев. В последнее время по нескольку, два-три случая, в год. В прошлом году мы зарегистрировали 5 случаев: в Узбекистане, Казахстане.
Во всяком случае, у нас уже 20 лет не было заражения от человека к человеку, только от животных. Удается пресечь цепь заражения. Это уже в какой-то мере говорит о качестве медицинской службы. Групповых заболеваний нет.
— То есть вы считаете, что впадать в панику хотя бы по этому поводу у нас пока причин нет?
— Паника вообще ни к чему. Здесь ситуация пока стабильна и контролируется. Кстати, в последние годы в США ежегодно регистрируется 13—14 случаев. Но и успокаиваться особо нельзя. У нас, к сожалению, самое слабое звено — диагностика. Целые поколения врачей чумы в глаза не видели, а теоретических знаний порой недостаточно. Лечение чумы в общем-то сложности не представляет. Главное — вовремя распознать.
— Ну что ж, если чума — это все-таки единичные случаи, то, скажем, дифтерия в Москве — это что, уже эпидемия?
— В прошлом году в Москве действительно зарегистрировано около 300 случаев дифтерии, 600 по стране. Для такой территории, как наша, может показаться и немного. Но только в Москве 22 смертельных исхода. Так что ситуация вызывает большую тревогу. Тем более что почти забытая медиками дифтерия и формы теперь приобретает другие. Уже не та, что когда-то гуляла по миру, унося сотни тысяч жертв. Диагностика трудна, и от профессионализма врачей здесь многое зависит. Но не только от него...
— Вы считаете, что нынешняя вспышка дифтерии — следствие «прививочных бунтов»?
— Безусловно. Вы же наверняка на старых кладбищах видели многие и многие детские могилки — дифтерия, дифтерия... Но ведь годами благодаря массовой вакцинации мы почти не вспоминали об этой страшной болезни. Теперь она относится к управляемым инфекциям. И что же? Массовый отказ от прививок, вызванный дискуссиями об их некоем вреде и даже опасности, не мог не привести к нынешним результатам. Опасным результатам.
— Но так ли беспочвенны эти дискуссии?
— Что я могу сказать? Во-первых, все наши средства иммунизации отвечают мировым стандартам. Во-вторых, мы осуществляем очень жесткий контроль за производимыми вакцинами. Проверяется каждая партия. В случае необходимости идем на крайние меры. В прошлом году пришлось запретить выпуск противокоревой вакцины на московском предприятии из-за нарушений технологии, а так как оно — единственный в стране производитель, были вынуждены впервые за многие годы покупать вакцину за рубежом.
Мы попали в очень трудное положение с вакциной против туберкулеза так как из-за ее плохого качества было закрыто одно из предприятий. Но качество, контроль за ним — превыше всего.
Поймите, я не пытаюсь вас убедить, что прививка — это манна небесная и абсолютно безразлична для ребенка. Это серьезная иммуногенная операция, но нет пока в мире другого способа защитить жизнь наших детей от инфекций, которые были и остаются губительными. Именно с помощью самой тяжелой из прививок человечество распрощалось с оспой, и вирус хранится теперь лишь в двух лабораториях мира — у нас и в США.
— Но ведь начались отказы от прививок со страха перед СПИДом в образе симпатичной медсестры, колющей одним шприцем всех подряд?
— Согласен. Но сейчас приняты самые жесткие меры, и прививки на территории всей страны делаются только одноразовыми шприцами. Есть приказ министерства, есть вполне достаточное количество шприцев для этих целей, и родители должны требовать соблюдения этого порядка, если его вдруг где-то нарушат.
Конечно, я не снимаю ответственности с медработников. Много нарушений в хранении вакцин, в соблюдении графиков прививок. И это тоже причина вспышек заболеваний. Если в детском коллективе прививки сделаны лишь 10—15—20 процентам детей, нет коллективного иммунитета. Он достигается лишь при 80 процентах.
Вот, скажем, ситуация с полиомиелитом. Вы помните, что в борьбе с этой болезнью мы были пионерами? Сегодня Европа уже поставила цель: к 2000 году ликвидировать полиомиелит полностью. А что у нас? А у нас после очень хороших результатов 1989 года рост заболеваемости в 1990 году, заболело 285 детей, из них в Азербайджане — 174. Создавшуюся ситуацию отношу к другой беде: недобросовестность наших медработников.
— Насколько я знаю, в своем недоверии к прививкам советские родители не одиноки. Нечто подобное происходило и на Западе?
— Да, только лет восемь — десять назад, Мы, как всегда, идем с опозданием и на этот раз по ложному пути. Сегодня многие цивилизованные страны занимают в этом вопросе весьма жесткую позицию. В отличие от наших уговоров там буквально вынуждают родителей делать детям прививки путем всякого рода ограничений. В США большинство штатов приняло специальные законы — не принимают в школу детей без прививки против кори. Так что благоразумие все-таки победило. Надеюсь, и у нас оно скажет свое слово.
— Как справедливо, очевидно, замечают наши читатели, времена смуты и социальных потрясений не обходятся без вечных попутчиков, известные по книгам тиф и холера всегда где-то рядом. Похоже, самое время для нас спросить и о них...
— Ну что ж, вы правы. Связь здесь безусловна. И сами заболевания носят некий социальный характер. Холера у нас, правда, в последнее время в основном заносная — из Сирии, Индии, Ирака. В прошлом году была вспышка на турбазе в Ставрополе — от иностранных граждан. Хорошо, что удалось выявить из числа разъехавшихся отдыхающих более десятка больных и носителей и локализовать вспышку. Наши туристы тоже холеру завезли из Индии. Но снова вспышку предотвратили. Прививки от холеры малоэффективны. Так что единственное, что могу предложить: мойте руки, не пейте сырую воду. Холера остается очень серьезным заболеванием.
Не миновал нас и брюшной тиф. В 1989 году — 5714 случаев, в 1990 году — 5406. Маленькое снижение есть. Надо помнить, что причинами тифозных вспышек может быть как вода в районах Средней Азии, так и пища, если в ее приготовлении участвуют носители инфекции. Так было, например, в Азербайджане, на одной из многолюдных свадеб.
— Но, как я понимаю, сейчас появилась еще одна проблема. Можно ли проконтролировать качество продуктов при нынешней свободе их производства?
— На рынках контроль есть, кооперативы, зарегистрированные и получившие разрешение санэпидстанций, тоже проверяются. Но за жвачки, колбасу и т. д., что темные личности продают на улицах и в переходах, мы отвечать не можем, увы. Тут уж вам надо самим проявлять осмотрительность. Хотя, конечно, в условиях перехода к рынку нам надо предельно увеличить количество санитарных контрольных служб. Жаль, что пока это не находит понимания!
— В прошлом году мы, пожалуй, впервые услышали в своих пределах о сальмонеллезе. Потом, правда, исчезли яйца, а вместе с ними и инфекции?
— Вот уж в дефиците яиц мы никак не виноваты. Насколько я знаю, причина в сокращении закупки кормов. Что касается сальмонеллеза, то нам удалось избежать резкого подъема, как в Европе. В 1989 году у нас было 148 662 случая, в 90-м — 152 363. Сейчас на всех предприятиях-производителях очень жесткий контроль и ситуация пока стабильна.
— Александр Иванович, а как быть с эпидемией, не столь опасной для жизни, но крайне неприятной,— педикулез, или попросту, простите, вши?
— Пожалуй, термин «эпидемия» не стоит употреблять по отношению к педикулезу, но цифры достаточно высокие — до полумиллиона человек. В основном, конечно, дети. И, по-видимому, не все попали в статистику.
— А что делать, если исчезла не только чемеричная вода, но и керосин да просто мыло?
— Не надо стесняться — обратитесь на станцию дезинфекции, в дезотдел. Там средства есть, помогут. Надо бы и самим родителям, и школьным работникам следить за этим попристальней. Платяного педикулеза у нас, конечно, значительно меньше, но если так пойдет дело, наберет силу и он. А это уже не шутка — это сыпной тиф. Старшему поколению можно не рассказывать, что это такое.
— И самый последний вопрос, заслуживающий отдельного разговора, но и здесь без него не обойтись. О чуме XX века, о вирусе, заставившем нас чуть ли не пустяком считать дифтерию, холеру и прочее. Прогнозы по СПИДу на прошлый год были весьма печальны. Насколько они подтвердились?
— Пока, слава Богу, они не оправдались. Вместо 1600 инфицированных вирусом, как прогнозировалось на конец 1990 года, зарегистрировано около 600. Но если вы считаете, что настроение у меня от этого поднялось, ошибаетесь. Посмотрите последнюю сводку — СПИД зарегистрирован во всех республиках, кроме Азербайджана и Киргизии. Борьба только начинается.
Что касается эпидемий вообще, могу сказать только одно: у нас уже есть повод для серьезных тревог. И очень надеюсь, ваши читательницы меня поймут: за будущее нам отвечать всем вместе. В пылу любых дискуссий, в момент любых общественных потрясений (или, наоборот, именно тогда) мы не имеем права забывать, что где-то очень близко притаилась опасность массовых эпидемий, что наша слабость, наше легкомыслие, наше извечное «авось» способны привести на край гибели. Так неужели никогда мы не научимся хоть на полшага опережать беду?
Интервью взяла И. АЛЕКСАНДРОВА.
Фото Сергея Бондаренко


УСЛЫШАТЬ ДРУГ ДРУГА

Грозовой фронт перемещался с неотвратимой последовательностью. Отгремев раскатистым громом, отполыхав молниями в одном месте, стихия жадно набрасывалась на соседнюю территорию. Я и мои десятилетние подружки, возвращавшиеся домой из леса, оказались застигнутыми грозой в чистом поле и молили об одном: «Только бы пронесло мимо».
Но вот раскаты грома начали стихать, опасность, казалось бы, миновала, как вдруг в считанные минуты небо почернело, ослепительный всполох озарил все вокруг, и тут же прямо над нашей головой раздался оглушительный взрыв. Девчонки все до одной вжались в землю. А когда шумное, но недолгое буйство природы закончилось и мы поднялись на ноги, то увидели неподалеку одинокое дерево, расколотое молнией.
Много-много лет прошло, но то детское впечатление не стерлось в памяти. Вернулось оно ко мне и сейчас, после поездки в Наманган, где, как известно читателям, в декабре прошлого года молния страстей погубила восемь человеческих жизней — пятерых солдат, русских и украинцев, и трех узбеков.
Для жителей города это был шок, потрясение. Многие и по сей день никак не возьмут в толк: откуда гром и молния, если небо было чистым, безоблачным? Правительственная комиссия, ведущая расследование, надо полагать, во всем разберется, сделает глубокие выводы. Мне же подумалось, что законы природы во многом схожи с законами человеческой жизни. Если гроза бушевала совсем рядом с Наманганом — в Фергане, Андижане, Оше, стоит ли удивляться, что она докатилась и сюда?
Увы, нет пока таможенных барьеров, которые могли бы преградить путь страстям и эмоциям. Но нужны ли эти страсти и порожденные ими братоубийственные конфликты народам? И до каких пор кровью простых людей будут оплачиваться чьи-то безмерные амбиции, притязания на власть? Эти вопросы тревожат, не дают покоя, заставляют вновь и вновь возвращаться к дням минувшим.
Не раз в прежние годы журналистские пути-дороги приводили меня в Узбекистан. Ташкент, Самарканд, Бухара, Андижан — всюду встречала искреннее радушие, гостеприимство, внимание. И вот новая поездка — после бури! Куда клонится сейчас стрелка барометра — к ясной или ненастной погоде?
Самолет приземлился вечером. Из аэропорта в центр я отправилась маршрутным троллейбусом. Город показался сумрачным и молчаливым. Тускло светили уличные фонари, пассажиры выглядели усталыми, озабоченными. Я спросила соседа — молодого узбека, на какой остановке сойти, чтобы попасть в гостиницу.
«Вы приезжая? — оживился он.— Откуда?» Узнав, что из Москвы, оживился еще больше. «Говорят, у вас плохо с хлебом? Очереди?» Я ответила, и завязался разговор — о продуктах, ценах, рынке и многих-многих других житейских вещах, одинаково волнующих всех. Выходя из троллейбуса раньше меня, новый знакомый пригласил: «Пожалуйте в гости» — и назвал свой номер телефона. Жаль, что не записала его сразу, потом не могла вспомнить последние цифры.
Другой сосед, внимательно слушавший наш разговор, предложил проводить меня до гостиницы: «А то поздно, темно...»
И знаете, город сразу как бы посветлел, стал наряднее, веселее. Исчезли сковывавшие меня напряженность, тревога. Вернулось спокойствие и прежнее ощущение, что я ступила на гостеприимную землю.
Второй микрорайон в Советском районе Намангана до сих пор называют «Ивановским городком». Здесь живут те, кто двадцать три года назад приехал из ситцевого края в шелковый, чтобы помочь узбекским братьям (так говорили тогда) строить текстильный комбинат, а затем и налаживать выпуск на нем продукции. Производственное шелковое объединение — ныне крупнейшее предприятие в области. Здесь трудятся около десяти тысяч человек, представители 32 национальностей. Идешь по цехам, просторным, чистым, оснащенным новейшим оборудованием,— и всюду встречаешь светловолосых девушек и женщин. Как им живется, как работается в эти дни?
В маленькую конторку мастера участка набилось десятка полтора человек. Ася Ачильдиева — еврейка, Валентина Андреевна Астафьева — русская, Зарифа Муритдинова — узбечка, Фатима Якубова — татарка. Первой вступила в разговор темпераментная Ася.
— Как хорошо мы жили еще недавно, землю свою мирную целовали. Да и сейчас на работе все ладно. Живем как одна семья. И в махаллях с соседями дружим. А вот на улице, на базаре порой сталкиваемся с грубостью, хамством. Особенно агрессивны подростки. Тринадцатилетнего сына на днях избили только за то, что он не узбек.
Двадцать лет работает пряжекрутильщицей В. А. Астафьева. «Раньше все было спокойно и мирно,— поддерживает она Асю.— А сейчас после семи-восьми вечера сами боимся выйти на улицу и детей не пускаем: страшно».
Надежда Сергеевна Гречкосей — заслуженный экономист республики. Отец ее, энергетик, еще в тридцатые годы приехал с Украины в Среднюю Азию на строительство Вахшского гидроузла. Потом перебрались в Наманган и стали здесь старожилами. Коллектив информационно-диспетчерского пункта, где трудится Надежда Сергеевна, интернациональный. И никаких разногласий.
Но в последнее время и Надежду Сергеевну одолевают тревоги. Дочь ее, учительница, жаловалась: мальчишки бросают вслед камни. Они, конечно, дети, несмышленыши, но у кого учатся, кому подражают? Конечно, взрослым.
«Мне кажется,— заметила в нашей беседе А. Ачильдиева,- жесткого закона нет. Если б одного, второго наказали за националистические выходки, третий не посмел бы высовываться».
Закон-то такой есть: Указом Президиума Верховного Совета Узбекской ССР от 10 февраля 1990 г. «Об усилении ответственности за действия, направленные против общественного порядка и безопасности граждан» предусмотрены строгие меры наказания за попытки разжигания национальной розни. Но, видимо, работает закон слабо, далеко не все, как выяснилось, о нем знают.
Впрочем, разве одни законы, даже самые суровые, способны остановить вражду? Нужна такая общественная атмосфера, которая исключала бы возможность вспышек. На это направлены сейчас усилия местных партийных, советских органов. Сразу после декабрьских событий во Дворце текстильщиков горком партии собрал представителей русскоязычного населения. Их заверили, что власти гарантируют безопасность и защиту прав каждого. На шелковом объединении к честному, откровенному разговору пригласили женщин-матерей всех национальностей. Спорили, шумели, но если вначале в речах звучало «вы» и «мы», то к концу встречи все перешли на «мы» и согласились, что делить коренным и некоренным жителям нечего, что у всех общая судьба и общая беда.
Хотя русскоязычное население в области составляет меньше двух процентов, областная газета «Наманганская правда» с тиражом в 6 тысяч экземпляров выходит, как и узбекская, пять раз в неделю, таким же форматом, на такой же бумаге. Действуют несколько школ с преподаванием на русском языке, есть русскоязычные группы в вузах, техникумах и училищах. Почти всюду надписи на двух языках.
Такова официальная политика. Но, конечно, любые «установки сверху» бессильны, если нет доброй воли людей.
В пролете ткацкого цеха НПШО я увидела огромный лозунг на узбекском языке, и мне его перевели: «Рабочие! Давайте отпор тем, кто сеет национальную рознь!» Один из тех, кто в разгар событий 2 декабря, рискуя жизнью, не побоялся дать такой отпор,— директор областного молодежного центра Абдулажон Джураев. Когда я увидела его, поразилась: невысокий, худощавый, отнюдь не юных лет, и не побоялся ринуться в толпу озверевших молодчиков! Абдулажон отдыхал дома с семьей, смотрел телевизор, как вдруг услышал гул толпы и выстрелы. Тревога и предчувствие беды заставили его поспешить на улицу. Он прибежал в тот момент, когда погромщики добивали солдат. Одного из них, Костю Федорова, раздев, погнали по улице. Абдулажон, не раздумывая, кинулся на помощь. «Братья, узбеки, что вы делаете?» — взывал он. Его не слышали. Тогда попытался вырвать Костю из рук бандита. Тот не отпускал. Подскочил другой, с автоматом в руках, нацелил на Абдулажрна дуло. Тот схватил ствол (откуда только сила взялась?) и отвел его в сторону. «Видимо, на моем лице были такая решимость и ярость,— вспоминает Джураев,— что бандиты отступили».
К счастью, подоспели товарищи Абдулажона и помогли ему увести солдата, а потом поймали машину и отправили обоих в больницу.
Как добрался домой, Абдулажон не помнит. Но едва оправился от потрясения, позвонил в приемный покой, чтобы узнать о состоянии раненого. Предложил: «Может, кровь нужна?» Оказалось, нужна. И Джураев, не медля, снова отправился в больницу. Кровь взяли, но спасти Костю, увы, не удалось. И эту боль, эту тяжесть потери Абдулажон будет носить в сердце всю жизнь.
Жена его, Дильбара, директор фабрики художественных изделий, председатель городского женсовета, в эти дни тоже повела себя как настоящий герой. В день побоища милиция арестовала наиболее активных участников погрома, а назавтра десятки людей собрались у здания УВД, требуя освободить арестованных. Начали бить окна, громить милицейские машины. Дильбара проходила мимо (опять случай, но мужественные люди почему-то всегда оказываются рядом с опасностью или бедой). И, конечно, остановилась, стала страстно убеждать людей, что надо успокоиться, разойтись, что милиция разберется и отпустит невиновных. Конечно, укротить толпу Дильбаре не удалось (хотя кое-кого ее слова убедили). Но только подумать: безоружная женщина — в гуще охваченных злобой людей. Согласитесь, это поступок!
Национальная вражда имеет, к сожалению, печальное свойство снежного кома: когда он катится с вершины горы, в пути обрастает огромной массой и становится опасной силой. Есть ли надежда, что подобное не повторится? Большинство тех, с кем я встречалась — русские, узбеки, татары, украинцы, люди других национальностей,— считают: да, есть и надежда, и даже уверенность. Убеждены в этом и все члены большой, дружной семьи Давлятовых. Полвека назад родители Валентины Степановны приехали в Наманган.
— Отец только-только успел построить дом,— вспоминает она,— и тут война: ушел на фронт, мама осталась одна с четырьмя детьми. Каково ей было, нетрудно представить. Не знаю, смогли бы мы выжить, если б не помощь соседей-узбеков. Женщины несли молоко, кукурузные лепешки, урюк, виноград. Соседские подростки копали огород. Когда я подросла, стала, как и все, ходить с подружками на танцы. Идем, а сзади на расстоянии — «охрана» из узбекских парней. Честное слово, тогда мы не обращали внимания, кто какой национальности. Знали, пришел «мехмолла» — гость, а кто он, русский, татарин или узбек, не имело значения, каждого встречали чаем, лепешкой и доброй улыбкой.
Однажды красавицу Валентину увидел у родственников молодой Халил и с первого взгляда влюбился. Та ответила взаимностью. Вот уже 43 года они вместе. И смотрят друг на друга такими же влюбленными глазами, как в юности. А уже все три дочери взрослые и внуки растут не по дням, а по часам.
Образовался интернациональный семейный коллектив. Один зять наполовину узбек, наполовину украинец, второй — русский, третий по отцу узбек, по матери татарин. Вот и попробуй разберись, какой национальности внуки Валентины Степановны и Халила Давлятовича.
Таких семей в Намангане сотни. Только в прошлом году, рассказала заведующая городским загсом Чолпон Каримова, зарегистрировано 84 смешанных брака. Связали свою судьбу Константин Рогожиков и Ирма Камалова — русский и узбечка, Евгений Абих и Эллара Гарбарец — немец и украинка, Хуснитдин Джамалов и Замира Гарраджева — узбек и туркменка. Воистину перед силой любви рушатся любые преграды. Есть и еще одна сила, способная одолеть вражду,— дружба. В течение многих десятилетий она была сцементирована в Узбекистане общими трудностями, испытаниями и победами. На эти могучие силы уповают, в них верят наманганцы.
И все же неспокойно на душе у сотен русских, украинцев, татар. Они звонили мне в гостиницу, встречалась я с ними в домах. У многих настроение «чемоданное». Готовы ехать куда угодно, только бы подальше от взрывоопасных мест. «Мы боимся»,— признавались они. Нет, на работе и в махаллях (то есть по соседству) почти у всех обстановка нормальная. А вот на улице — то, о чем рассказывали мне работницы НПШО: камень вслед, презрительное «урус», к девушкам могут пристать, ребенка обидеть, Да, неуютно быть в национальной республике нацменьшинством. К тому же кое-где уж очень ретиво взялись за исполнение республиканского закона о языке. Хотя Верховный Совет постановил осуществить переход на родной язык с 1998 года, некоторые администраторы уже сейчас требуют всю документацию вести только на узбекском, демонстративно не говорят по-русски, хотя прекрасно его знают.
Многие русские и хотели бы поскорее овладеть языком, да негде: курсов мало, в основном на крупных предприятиях, учебников не хватает.
Но что греха таить, порой и сами русскоязычные жители области виноваты. Есть у иных этакое высокомерное «а зачем нам чужой язык, если русский почти все узбеки знают». Я возражала им словами Надежды Ефимовны Аркуши, работницы шелкового объединения: «Уважать обычаи народа, с которым живешь, знать его язык — значит уважать себя».
Стена нетерпимости. Ожесточение душ и сердец. Неистовство толпы. Насилие. Насилие в ответ на насилие. Все это — проявления националистического экстремизма, ведущего к крови и жертвам. Около тысячи человек погибли в межнациональных конфликтах за последний год. И нет слов, чтобы утешить матерей тех пяти солдат, чья жизнь оборвалась в декабрьские дни в Намангане, и тех 90 узбекских матерей, что в прошлом году получили цинковые гробы с телами своих сыновей из других республик. Море горьких женских слез. До каких пор оно будет пополняться новыми каплями? Лучше пусть полнятся водами иссохшие берега Арала, поднимаются фундаменты новых домов в разрушенном Степанакерте, возрождаются покинутые русские деревни в Нечерноземье. На хлебном поле, а не на поле межнациональной брани нужны молодые сильные руки.
Нам всем сейчас трудно. Но нужно поднять головы, взяться за руки, сжать кулак согласия. Он, верится, одолеет вражду и нетерпимость.
Нина ФЕДОРОВА
г. Наманган.

Зекия и Абдураим Аблязовы прожили в Намангане почти полвека. И вот сейчас собрались уезжать. Татарская семья покидает насиженное гнездо.
«Счастье—это мир, согласие и в семье, и в нашем общем доме»,— считает Валентина Степановна Давлятова.
Фото А. КОВТУНА

<- предыдущая страница следующая ->