<- предыдущая страница следующая ->

ЛЮДИ НИОТКУДА?
Фото Сергея Бондаренко

Земля слухами полнится. Слух же о двух одиноких стариках, живущих в лесу в избе-развалюхе с земляным полом, не имеющих ни паспортов, ни прописки, ни пенсий, принесли знакомые грибники. И адрес назвали довольно неопределенный — где-то под Пачелмой, то ли перед станцией Толковкой, то ли у Выглядовки... Точней сказать не могли: сами по лесу плутали.
Вопреки здравому смыслу ухватилась даже за эти нечеткие координаты. Сработал, видимо, обычный журналистский азарт — а вдруг новые Лыковы объявятся, да не в глухом таежном тупике, а прямо тут, в центре России.
...Пригородный поезд до Пачелмы тянулся медленно и тоскливо, выматывая душу. Четыре с лишним часа сплошных остановок: почти на каждой станции выгружались продукты, какие-то мешки, коробки.
Вот и в Выглядовке продавец маленького пристанционного магазинчика принимала товар.
У магазина рядом с колодцем собрались старушки с авоськами и судачили про то, что пригородный нынче не опоздал, что неизвестно, свежий ли привезли хлеб и сколько мармелада в руки станет отпускать продавец Надежда...
Этого времени как раз хватило на то, чтобы расспросить проходившую мимо женщину о двух стариках-отшельниках.
— А-а! — сообразила женщина.— Это которые милостыню собирают?.. К ним нужно прямо по путям идти, километра четыре будет...

Обитатели желтой будки
И не изба-развалюха вовсе, как рассказывали грибники, а сбитая из досок железнодорожная будка желтого цвета, как жилеты путейных рабочих.
И пола земляного нет. Обычный пол, деревянный, правда, некрашеный, но чисто выметенный. В углу веник из полыни.
Комната небольшая, но просторная, мебелью не заставленная. Лавка, какой-то самодельный — из ящиков — стол. Ободранная железная кровать с набросанным сверху тряпьем. Печь.
У окна, как в той сказке, сидит дряхлая старуха, на вид лет за восемьдесят. Худая, небольшого росточка, лицо в глубоких морщинах. Один глаз, судя по всему, не видит вовсе, на него приспущен платок, другой чуть-чуть зрячий.
— А вот вижу, что человек зашел, а уж не разберу никак, какой он там,— сказала мне ласково.— А говори-то погромче, иначе не пойму.
Второй жилец будки — Анатолий. Так зовет его Евдокия Ивановна.
— Он моего мужа Женьку знал. Приходил к нам в будку в прежние времена, жил иногда здесь. Муж как-то подрядился деревья на делянке валить, да какая там работа, если в одиночку? Вот и ударило его дерево в бок, так и сгинул. Лет уж десять тому аль более... Без Анатолия мне бы какое житье — не вижу, не слышу, сижу, словно пень. Разве что только до скамейки на солнышко и выберусь... А Женька-то, когда жив был, сильно пил, постоянной работы не имел. И все его куда-то тянуло, все бежал куда-то. И в тюрьме сидел, как же... То ли дело я — всю жизнь жилы тянула, работала, потому, знать, такая и есть — старая да немощная.
Анатолий родом пензенский, а жизнь прожил то там, то сям, помотался по земле. Нанимался пасти деревенское стадо, подрабатывал на сезонных нарядах в лесничестве. Тем и перебивался. Внешность его сразу выдает зэковское прошлое.
— Да, сидел, ну и что?! Поди, знаете, как при Сталине за колоски отправляли куда подальше. Я тоже раз как-то старый ремень с лентопротяжного механизма срезал — обещали мне из этого куска сапоги сшить какие-никакие. Ну и получил пятнадцать годков. Так все и пошло. Потом еще год отсидел за то, что нигде не работал. Потом еще пять лет давали... В общем, очко отмотал тютелька в тютельку. Ну, так ведь не без дела там сидел, на лесоповале горбатился. Все в ту же государственную казну мои труды шли. Что же, я теперь даже на кусок хлеба прав не имею?.. А документов у меня и вправду нет. Из тюрьмы последний раз вышел — выдали справку, да я ее потерял, а в милицию больше не пошел, нечего мне там делать.
Анатолий Афанасьевич общителен, разговорчив. А уж про перестройку да сталинские времена часами рассуждать может. Но лишь только речь заходит о нем самом, старается свернуть в сторону. Зато о бабке Евдокии рассказывает весьма охотно и много, порой даже перебивая ее.

«Знать, судьба такая...»
Свой дом Евдокия только тогда имела, пока с отцом-матерью в родной Дмитровке жила. Потом дальний родственник приютил ее с мужем, да вскоре умер. Опять без угла остались.
По словам Евдокии Ивановны, лет двадцать уж в этой будке перебивается. Прежде здесь путейные рабочие жили, а когда их на станцию переселили, будку, на счастье Евдокии, не разобрали на дрова, оставили для зимы, чтобы путейцам было где обогреваться.
В прошлые времена тут и свет был, да потом провода пообрезали. Мы сидим в полутемной комнате, за окном опускаются сумерки.
Где только не работала Евдокия! Совсем девчонкой была — угнали в Сибирь, считалось, что добровольно едет, по вербовке, завод строить. На самом деле собрали по деревне тех, кто победней, голь перекатную да сирот без родителей. А чтоб не рвалась, Евдокию привязали к телеге и — в райцентр. Но из Сибири все равно сбежала.
— До дома тыщи верст, и все пешком, где кусок хлеба попрошу, где кофтенку старенькую. Дошла-таки... А людей всяких на пути хватало — и злых, и добрых. Злых, пожалуй, поболе будет...
Потом снова вербовалась на работу Евдокия, но это уж по собственной охоте, в Крым. Там двадцать с лишним лет отработала. А когда домой возвращалась, дорогой у нее сумку выкрали, как говорит Евдокия, — ридикюль. И деньги-то в нем не ахти какие лежали, главное, все документы пропали.
Устроилась на ферму дояркой, бумаги вроде не понадобились. Так бы и работала, не случись несчастья. Стояли на ферме тесовые ворота, все недосуг было посадить их на петли. Работницы жаловались начальству не раз, дескать, упадут ворота, скотину погубят.
За коров боялись, а они, треклятые, на Евдокию упали, всю покалечили, руки переломали. Целый год в больнице пролежала, с тех пор работать не могла.
Не так давно Анатолий уговорил ее съездить в райцентр, в милицию, чтоб паспорт получить, а там, сказал, глядишь, и насчет пенсии начать хлопотать.
Приехала в Пачелму, пришла к райотделу. Стоявший на крыльце милиционер и разбираться не стал: «Куда ты, бабка, лезешь?! Одной ногой в могиле стоишь, какой тебе паспорт? Доживай как есть».
— Да я и не больно горюю,— заключает Евдокия.— Уж что на роду написано, тому и быть. Вот ты к нам, забытым, думаешь, случайно приехала? Нет, вся человеческая судьба по полочкам разложена. Что имею, значит, это Господь мне в жизни и определил. Вот детей у меня никогда не было... Смолоду и ко врачам обращалась... Это ведь за какие-то грехи мне послано... Какой сегодня день-то? Четверг? Значит, скоро на работу. У меня суббота — рабочий день. Анатолий в Выглядовку отведет, на пачелмский поезд посадит, а я по вагонам хожу, милостыню прошу. По-разному набираю, когда шесть-семь рублей, редко — десять. Когда совсем хвораю, не езжу. А в прошлый раз милиционер не дал по поезду пройти. «Сядь,— говорит,— бабка на лавку. Нет у нас в государстве нищих, значит, и не положено милостыню просить...»

Последняя встреча
Прошел год. Я знала, что прошел он для стариков не без перемен. Похлопотали добрые люди. Начальник паспортного стола помогла документы выправить. Домик для них сельсовет купил... И вот снова встреча.
...Утренний почтово-багажный на пару минут тормознул на Выглядовке. Дежурный по станции, дав отмашку желтым флажком, отправился с нами показать новый домик Евдокии и Анатолия.
Во дворе еще нетронуто белел снег. Около дома зевала большая собака, возле которой кувыркался пушистый щенок.
— К этим, что ль? — услышали мы вдруг грубый мужской голос за спиной. Судя по всему, это был путеец.— Вот ведь про кого хороших и не напишут. А эти... тюремщики, голь перекатная, всю жизнь промотались. И им же привилегии... Дом вон за тысячу двести для них купили. А тут вкалываешь всю жизнь, детей тянешь из последних сил. Что мой дом покосился да стены мокнут — никому и дела нет. Начальнику дороги пожаловался, а он в ответ матом...
Мужик в досаде махнул рукой и, ругаясь, пошел на станцию.
Собаки особо на нас не прореагировали, и мы постучали в дверь. Открыл Анатолий. Сразу не узнал.
— Проходите в избу!
Когда объяснились, кто мы да что, бабка Евдокия склонилась по пояс.
— Как поживаете, Евдокия Ивановна? Довольны, что сюда перебрались? Люди-то теперь рядом.
— Злые люди. Злые и недобрые,— вскинулась бабка Евдокия. Даже стукнула клюкой о пол.— Старух на станции много, да никто не заглянул ни разу. В божьем писании как сказано: «Не судите, да не судимы будете». Вот и не стану осуждать. Бог с ними... А могли бы и зайти...
Год новой жизни оказался для стариков не таким уж безоблачным. Собрал Анатолий урожай смородины, зато помидоры побил град. Картошка сгнила вся дочиста прямо на корню. Начал было Анатолий ее копать да бросил: пустое дело, дом-то в низине стоит, на бывшем болоте. «Может, потому дом и продали»,— рассудил он.
И еще странный случай произошел за этот год.
Ушел как-то Анатолий за хлебом, да задержался. А Евдокия, с трудом выходящая даже к калитке, вдруг отправилась на станцию.
В тот самый момент, когда через Выглядовку должен был проследовать поезд, Евдокия остановилась на путях и, как показалось очевидцам, не собиралась уходить с дороги.
Кто был в эту минуту на станции, перепугались не на шутку, принялись кричать ей и махать руками, но все тщетно. Евдокия словно ждала приближающийся на большой скорости товарняк.
Машинист тепловоза увидел ее. Страшно скрипя всеми своими механизмами, тепловоз остановился в двух метрах от Евдокии.
— Вы не о здоровье моем молитесь,— сказала она нам на прощанье.— Попросите у Бога мне смерти. Устала. Ничего хорошего в жизни не видала. Знать, большая я грешница...
В новом домике на станции старикам, конечно, перебиваться легче. Но хоть и живут они теперь совсем рядом с людьми, теплее от этого Евдокии и Анатолию не стало. А может, и нелепо его ждать, этого тепла, от мужика, что мается в собственных сырых стенах, от замотанных жизнью, немолодых уже женщин, словно манны небесной ждущих завоза хоть чего-нибудь в бедное сельпо? Не знаю. Может, милосердие — это привилегия сытых, а мы не доросли? Или так прочно вбито в наши головы это стремление всех по разным сторонам баррикад разводить: наши — не наши, правые — виноватые, достойные — недостойные. Судим, рядим: богатых за то, что богаты, бедных за то, что сами виноваты. И остаемся со своим единственным капиталом - презрением ко всему, что выбивается из общих списков.
Вот только беда: и самим от этого ни теплее, ни легче не становится.
Будку же нам сфотографировать не удалось: ее разобрали на дрова...
Галина ТИТОВА, Выглядовка — Пенза


ФОНД "МАРИЯ" - 700577

ВМЕСТЕ С ВАМИ

Итак, дорогие читатели, перед вами четвертый, а в этом году первый выпуск «Марии». Добровольный фонд помощи женщинам, невинно пострадавшим в годы сталинских репрессий, продолжает жить и работать.
У нас появилось много новых друзей и помощников, надеемся, что и «Мария» стала кому-то помощником и другом. Медленно, но все-таки растет наш банковский счет № 700577 в Жилсоцбанке СССР. Весь сбор от заключительного вечера советско-французского конкурса «Три плюс три» также перечислен в фонд «Мария». Мы были рады, что получили возможность накануне Нового года послать поздравления и денежные переводы по семидесяти адресам. Кроме того, включившись в программу международной помощи, «Мария» будет направлять посылки по адресам, хранящимся в нашей картотеке.
По всей вероятности, в новом году у нас появились новые подписчики, а может быть, и в прошлом году кто-то не заметил или не решился заполнить нашу «Анкету». Поэтому мы повторяем ее и просим откликнуться тех, кто не сделал этого раньше.

Анкета «Марии»
1. Ваше имя, отчество и фамилия?
2. Сколько вам лет (день, месяц, год рождения)?
3. Сколько лет вы провели в тюрьме, лагере, в ссылке?
4. С кем вы сейчас проживаете (состав семьи)?
5. Пишете ли вы воспоминания о пережитом, рассказываете ли об этом другим людям или, наоборот, стараетесь все позабыть?
6. Ваше желание? Я хотела бы... (допишите, пожалуйста, это предложение).
7. Ваш адрес и телефон.

Адрес помощи

Три сестры
Дорогая «Мария», передо мной лежит газета «Кировская искра», где на целой странице названы фамилии людей, невинно осужденных в разное время и теперь посмертно реабилитированных. Среди них фамилия нашего отца — Уланов Селиверст Григорьевич. Боже мой, как трудно читать такие строки нам, его детям, как трудно вспоминать тяжелую, голодную жизнь!
Нас выселили из дома в 1930 году. Оставшись без крова, мы в буквальном смысле слова стали бесприютными скитальцами. Кормильцем нашим был лес, собирали ягоды — тем и жили. Выжили. Но как? Я, младшая дочь Надежда (мне уже 65 лет), заболела костным туберкулезом, долгое время была прикована к постели. Средняя дочь, Анна, не дотянув до пенсии, лишилась рассудка. Старшая, Ирина, — ей уже под восемьдесят, — живет по сей день там, где мы родились, — в деревне Уланово Уржумского района Кировской области в развалившемся от времени доме. А деревню эту прадед наш основал, его именем она и названа. Славная была деревенька, жили там люди честные и трудолюбивые. А дом наш и сейчас стоит, вернее, стены стоят кирпичные...
И хотелось бы, чтобы вернули нам эти родные стены и собрались бы мы все вместе и ухаживали друг за другом по мере сил своих до кончины.
С уважением три сестры Ирина, Анна, Надежда.
Из официального ответа: Исполком Уржумского районного Совета не возражает удовлетворить ходатайство сестер Улановых о возврате им жилого дома. Однако дом этот, находящийся на балансе сельского Совета, требует серьезного капитального ремонта, так как построен семьдесят лет назад.
Зам. председателя исполкома А. Н. Потапов.
Дорогие читатели! Давайте поможем сестрам восстановить старый родительский дом. Средства на капитальный ремонт, свои предложения и пожелания направляйте по авлосу: 613562, Кировская обл., Уржумский район, деревня Уланово, Урванцевой Ирине Селиверстовне.
Первые 300 рублей по решению Правления фонда уже отправлены по этому адресу. Начало положено.
«Дом Улановых» фонд «Мария» и Савиновский сельский Совет (председатель Шумихин Михаил Геннадьевич) берут под свою опеку.

Приму как близкого человека...

С полным душевным пониманием предлагаю отдых пожилой женщине в моем доме, обещаю создать покой и частичное лечение в нашей станице. Живу рядом с морем, имею свой домик, огород и садик. Через фонд «Мария» хочу списаться со своей будущей гостьей.
А. Насибова, г. Тамань Краснодарского края.

Мы живем в Ялте и приглашаем в гости женщину, пережившую годы страданий в сталинских тюрьмах и лагерях. Семья у нас большая, из пяти человек, два взрослых сына и дочь четырнадцати лет. Квартира тоже большая, в новом доме, так что места всем хватит.
Людвига Болеславовна и вся семья Юрко.

Буду рада видеть у себя Евгению Павловну Дударову, о которой рассказал ваш журнал в прошлом году («Работница» № 5). Пусть поживет у меня, сколько ей захочется. Пусть сделает себе тот отпуск, что не могла позволить себе раньше. Все заботы я возьму на себя, и ей у меня понравится. Море смотрит мне в окна, до него пять минут спуска, а наверх ходит автобус. У нас чудный, в деревьях, берег, чистый песок.
Вера Ивановна Головченко, г. Мариуполь.

Живу я на самом краешке моря и могу принять гостью от фонда «Мария» как близкого человека. Может быть, нет денег на дорогу, так я вышлю.
Зоя Кирилловна Фоменко, г. Ейск.

Вспомним!

И сейчас еще снится...
Началось это в марте 1930 года. Меня и мою бабушку Марию Евдокимовну 1877 года рождения начальник в кожаной куртке Акаюмов и два его помощника, поигрывая наганами, выдворили из дома и погнали на школьный двор. Там уже шумела, гудела толпа. А жили мы тогда в селе Ново-Ивановка Ганджинского уезда Азербайджана. Здесь родился мой отец и жили мои предки, сосланные Екатериной II после Пугачевского восстания.
Прочитали приговор: всех сослать, имущество отобрать, а некоторых пустить в расход. Расстреливали здесь же, во дворе, на наших глазах...
На станции Дальяр нас погрузили в товарный вагон — старики и дети, женщины и мужчины в одной куче. У стены, где я примостилась, было холодно, но я не отходила, так как сквозь щели проникал свежий весенний воздух. Так добрались мы до Баку.
Шумело, бурлило Каспийское море, когда конвоиры, как скот, загоняли нас на палубу парохода и в кромешный ад трюма, где царили темнота, сырость, шныряли крысы. Пароход отошел от берега и бросил якорь в открытом штормящем море. Семь суток болтались мы в трюме. Холодные, голодные, ни живые, ни мертвые. Рвота, кал, моча поливали нас с ног до головы. Перед прибытием в Красноводск нас выволокли на палубу и обмыли из шланга водой. Уже тогда многих недосчитались. Но никто не плакал: ни мать об умершем ребенке, ни дети об умерших и выброшенных за борт родителях. Все пребывали в каком-то забытьи и отупении, У меня была коса, она стала седой. И с тех пор я все не могу вспомнить, какого же цвета были у меня волосы.
Город Аральск — место нашей ссылки. И сейчас еще мне снится эта проклятая колючая проволока и часовые с собаками. Днем несусветная жара, ночью страшный холод. Трудоспособных гоняли на работу: ловили рыбу, косили камыш, плели маты, вязали сети. «Непослушных» отправляли на остров Николаевский посреди Аральского моря. Оттуда никто не возвращался.
Мне исполнилось восемнадцать, когда грянула война. Я добровольно пошла в армию, служила в 3-м прожекторном полку шофером. Имею медали «За победу над Германией...», «За победу над Японией», «За оборону Кавказа». В шестьдесят лет вышла на пенсию, ветеран труда, но так и не... реабилитирована! Куда только не обращалась — нет ответа. Почему?
Сосина Мария Ивановна, г. Симферополь.
И вдруг однажды вечером телефонный звонок из Симферополя. Мария Ивановна — а мы с ней уже добрые знакомые — делится новостью: в соответствии с Указом Президента страны она реабилитирована.
Наконец-то!
Доброго здоровья, Мария Ивановна, и простите всех нас...

Телеграф «Мария»
... Москва, редакция журнала «Работница», фонд «Мария». Женсовет плавбазы «Антарктика» поддерживает фонд «Мария». Просим сообщить адреса женщин, которым мы могли бы оказать помощь. Первый помощник капитана Ковтун, председатель женсовета Баткаева.
... По адресам, полученным из фонда «Мария», наш коллектив отправил по 75 рублей. С приветом, Асия Баткаева.
...Дорогая «Мария», получила я 75 рублей денег аж... с Сахалина. Большое спасибо этим добрым людям, спасибо за то, что почувствовали боль таких, как я, без вины виноватых, хотя и совестно как-то мне было получать незаработанное...
Анна Прокофиевна Хоця (78 лет), пос. Калиновка Киевской области.

Наш поиск

Мой отец Григорий Васильевич
Передо мной лежит свидетельство о смерти моего отца I-ЯР № 505303. В строке «место смерти» стоит прочерк. Отца я не видела никогда: его забрали в марте 1938 года, а я родилась в мае. Не буду писать, сколько слез пролила моя мама, сколько горя и страданий перенесла, оставшись одна с двумя детьми. Я пишу в надежде, что, может быть, откликнется кто-либо, знавший моего отца. Мы жили тогда в Харькове. Отец — Цой Григорий Васильевич — по национальности кореец, мама — Дорошенко Мария Сидоровна — украинка. Лишь в 1957 году нам сообщили, что отец умер от туберкулеза легких в 1943 году. Где? При каких обстоятельствах? Где его могила?
Елена Григорьевна Еркина, г. Дзержинск Донецкой обл.

Спасибо!
В № 5 журнала за прошлый год в публикации «Дописанная строка» вы рассказали читателям о том, что я, больная и одинокая, нуждаюсь в помощи добрых и честных людей. Очень скоро я стала получать письма со всех концов страны — люди предлагали мне свою поддержку и помощь. Сегодня у меня уже 157 писем, и я прошу редакцию от моего имени выразить всем, кто от доброго сердца, бескорыстно откликнулся на просьбу, мою глубокую благодарность.
Н. Юскевич, Москва.

Подготовила выпуск С. ЛАПТЕВА


НАШЕ ИТЕРВЬЮ

«БЫТЬ ЖЕНЩИНОЙ – БОЛЬШОЕ ПРЕИМУЩЕСТВО»,- говорит президент Исландии ВИГДИС ФИННБОГАДОТТИР

Не так уж много на свете государств, во главе которых стоит женщина. Исландия — одно из них. Третий раз его население избрало в 1988 году Вигдис Финнбогадоттир президентом страны на очередной четырехлетний срок.
Видимо, ость в этом постоянстве своя оправданность. Она не только в личности президента, но и в давних традициях, именно в Исландии раньше, чем в других европейских странах, женщины получили равные с мужчинами права, У них есть своя политическая партия, а в альтинге — древнейшем в мире парламенте — женский избирательный блок.
Когда Вигдис Финнбогадоттир узнала, что читательницы популярного женского журнала «Работница» хотят познакомиться с нею поближе, она охотно согласилась ответить на вопросы и подарила для журнала свою фотографию.

— Госпожа президент, какие, на ваш взгляд, качества помогли вам быть избранной на этот высокий пост?
— Однажды, еще до выдвижения моей кандидатуры, я была приглашена на прием к тогдашнему президенту. В то время я была значительно моложе — сейчас ведь мне уже шестьдесят лет,— на мне было красивое длинное платье и украшения. Нас присутствовало на приеме всего две женщины, и президент был с нами чрезвычайно любезен. Помню, он подошел ко мне и сказал, что рад видеть меня. Я сразу же поверила его словам — наверное, очень скучно видеть вокруг себя одних лишь мужчин в однотипных костюмах. Я поняла тогда, что быть женщиной — большое преимущество. И, я думаю, мое избрание было закономерным — мужчины устали друг от друга. Им было необходимо разбавить тот бульон, в котором они варились, и, возможно, ввести некоторые формы и методы политической деятельности, присущие чисто женщинам. Ведь женщины и думают, и ведут себя иначе, чем мужчины.
Самое интересное заключается в том, что я ведь была избрана не женщинами, а мужчинами — фермерами, рыбаками, молодыми отцами. Почему они голосовали за меня? У рыбаков высок престиж женщины — опоры семьи, хранящей верность очагу и своему мужу. От ее терпения, умения выдержать все тяготы жизни зависит удача рыбака в море. Это и традиция, и частично отражение существующих у исландцев суеверий.
За меня также голосовали фермеры, верящие, что крепость семьи и общества, понимаемого как одна большая семья, лежит на плечах женщины. Мои избиратели — это также молодые отцы, особенно имеющие дочерей. По всей видимости, этим людям я представляюсь хранительницей нравственных устоев, фактором стабильности и благополучия. А для себя я сделала вывод, что мир, к счастью, консервативен и это позволяет ему удержаться от хаоса.
— Трудно ли было вам как женщине вести предвыборную борьбу?
— Конечно. Но я всегда была предельно искренней и в отличие от своих соперников не критиковала их, а хвалила. Наверное, терпимость, стремление к консенсусу, благожелательность — типично женские черты, от которых ни в коем случае нельзя отказываться в противоборстве с мужчинами.
— Кем вы были до избрания на пост президента?
— Я была режиссером театра и очень любила свою работу. Может быть, именно она дала мне навыки и опыт работы с людьми, умение понимать их, вникать в их нужды и переживания. Благодаря своей профессиональной деятельности я смогла завоевать уважение людей, стать известной в широких кругах общественности.
— Как отнеслись ваши близкие к избранию вас на пост президента?
— Моя мама была заядлой общественницей, часто ходила на различные собрания и заседания. Отцу приходилось подчас заниматься домом и детьми: нас было двое — я и мой брат, который рано умер. Конечно, отцу не нравилась такая активность матери, но для меня он не желал бы лучшего, чем то, что я имею. Я была очень близка с отцом, он меня всегда прекрасно понимал и во всем поддерживал. И вообще я многим в жизни обязана своим родителям.
— Госпожа президент, не могли бы вы поподробнее рассказать о себе, о своей семье? Трудно ли сочетать семейные обязанности с государственными?
— Я давно развелась и живу одна, воспитывая приемную дочь. Девочке уже 18 лет, она учится в школе, и все семейные обязанности лежат на мне. Встаю рано, в 6.30 утра, чтобы приготовить завтрак и проводить дочь в школу (занятия начинаются в 8 утра). Затем занимаюсь домашними делами, читаю прессу и к 11 часам иду на работу. Так уж заведено в нашей семье, но с дочерью мы общаемся тогда, когда она этого хочет. И я никогда не могу отказать ей в этом.
В заключение беседы В. Финнбогадоттир сказала, что, по ее мнению, XXI век будет веком Женщины, и это объясняется многими факторами, среди которых можно назвать три основных: женщины гуманистичны по своей природе, отличаются от мужчин своей терпимостью, выносливостью и созидательностью, а также потому, что женщины испокон веков вынуждены трудиться в два раза больше мужчин. Сегодня это работа на производстве и дома, причем такая, которая позволяет им добиться уважения всего общества.
В завершение встречи Вигдис Финнбогадоттир выразила надежду, что число женщин на постах президентов государств будет множиться.
Татьяна ИВАНОВА, член Комитета советских женщин, сопредседатель Женского политического клуба.

<- предыдущая страница следующая ->