скачать журнал

страница следующая ->

ISSN 0131—8047
РАБОТНИЦА '84 11

ЛЮБОВЬ ГРЕЦКАЯ: ХОРОШО, КОГДА ВЕТЕР В ЛИЦО


Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
РАБОТНИЦА
Ежемесячный общественно-политический и литературно-художественный журнал
Основан 8 марта 1914 года
ноябрь 1984
МОСКВА • ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА»

НЕ ЖДАТЬ ПОГОДЫ 5
НАЙРАМДАЛ — ДРУЖБА! 8
ДАВАЙТЕ УЧИТЬСЯ БЫТЬ ХОЗЯЕВАМИ 11
ВЫШЛИ МАЛЫШИ НА ПРОГУЛКУ... 12
СЕСТРЫ
Отрывок из нового романа 14
АЛЫЙ БАНТ ПАУЛИНЫ ОНУШЕНОК 16
Дискуссионный клуб «за» и «против»
ЕСТЬ ЛИ ТАКАЯ ДОЛЖНОСТЬ - ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК? 18
ДОМАШНИЙ КАЛЕЙДОСКОП
Письмо в номер
ТОЛЬКО ВМЕСТЕ 21
Азбука экономики
ТАКАЯ НЕВИННАЯ «ЛИПА»? 22
АМЕРИКАНЕЦ РОДОМ ИЗ ЛЕНИНГРАДА 25
Экономические письма из семьи
СКОЛЬКО СТОИТ СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ? 26
ВЫИГРАННОЕ ПАРИ 28
Совет да любовь
ДОМОЙ НЕ ТЯНЕТ... 30
МОЦАРТ ФРАНЦУЗСКОЙ ЖИВОПИСИ 32
«ЧЕМ СЕМЬЯ КРЕПКА» 34
Юридическая консультация
ДЕТЯМ — НАШУ ЗАБОТУ 36

(С) Изд-во «Правда», «Работница» 1984 г


65 лет назад — в канун второй годовщины Великой Октябрьской социалистической революции — В.И. Ленин выступил в газете «Правда» со статьей «Советская власть и положение женщины».

Валентин ЧИКИН
ЗЕРНО ГЛУБОКОЙ ИСТИНЫ

К ДВУХЛЕТНЕЙ годовщине Октября, несмотря на отчаянную круговерть дел в острейшей обстановке фронтов и мятежей, голода и разрухи, несмотря на беспроглядный кризис в бюджете времени, Владимир Ильич как-то выкраивает крохи от мелькающих суток, чтобы выступить со статьями в «Правде», «Известиях», «Бедноте», «Петроградской правде». Важно перед «человеком с ружьем», готовым ценой своей жизни отстоять знамя революции, перед тружеником, что в немыслимых условиях крепит красный тыл, важно перед лицом всей республики подвести реальный итог двухлетнего героического строительства. Среди коренных вопросов — о диктатуре пролетариата, о его союзнике в борьбе — приковывает внимание женский вопрос. Именно с этой темой — «Советская власть и положение женщины» — выступает он в предпраздничном номере «Правды».
Необходимо еще раз взглянуть и еще раз вдуматься! Ибо на протяжении двух лет далеко не впервые Владимир Ильич ставит во главу угла насущные проблемы женского движения и энергичными усилиями дает ускоряющий ход этому делу огромной социальной перспективы и повседневной жизненной практики. Не упускает он возможности приурочить и к Женскому дню, и к другому подобному событию выступление с публицистической статьей, воззванием, приветствием, откликнуться на приглашение делегаток — принять участие в собрании, конференции, съезде работниц. Не далее как за шесть недель до итоговой статьи о положении женщины в условиях советской действительности он обращается с развернутой речью к трем тысячам делегаток IV Московской конференции. Тезисы этого выступления надо рассматривать слитно с тезисами статьи — именно в совокупности они дают картину совершенного переворота, позволяют «...учесть опыт двух лет и лучше приготовиться к его дальнейшему развитию».
Всякий раз теперь, выходя на трибуну в аудитории, где красно от косынок, Владимир Ильич примечает в президиуме своих соратниц — испытанных большевичек с подпольным стажем. У каждой — свое дело и место в хозяйственном или политическом аппарате, но ключевые моменты в организованной деятельности пролетарок и крестьянок собирают их вместе — они главный нерв женского движения, пронизывающий его революционным, большевистским сознанием.
Профессиональные революционерки! Особая человеческая порода эта рождается в самой тяжелой предгрозовой атмосфере. Россия вскормила их молоком некрасовских долготерпиц, высветила самым чистым светом социалистических идей, глубоко и искренно воспринятых от русских гуманистов, от учения Маркса. Они сознательно подчинили все свои жизненные интересы и радости одному — служению революции. Они с юности, как Ольга Варенцова, клятвенно произносили: «Я готова взойти на эшафот. Без жертв нет борьбы». Они поднимали револьвер к бою как мужественная Нина Подвойская, когда озверевшие казаки растаптывали мирную демонстрацию рабочих... Нравственный кодекс диктовал им суровые условия подполья. Это у Абсолюта ведь, у Стасовой, был перечень личных требований: точность, наблюдательность, воля бдительность, ответственность, непреклонная суровость к врагам, доверие и чуткость к соратникам...
Иногда их называют «монахинями от революции». Да, им свойственны и самоотреченность и вера. Но самоотреченность не христовых невест, а заступников человеческой справедливости, предводительниц восставшего трудового люда. Вера не в мифическое второе пришествие, а в неизбежность социальной революции, в материализацию коммунистического идеала. И никакие они вовсе не монахини — эти стоические женщины. Они умеют радоваться земным радостям и реализовать свои самые сокровенные таланты. Они умеют беззаветно любить и дорожить взаимным чувством и мужским восхищением. В немыслимых условиях умеют они свить семейное гнездо и взлелеять своих птенцов, хотя иному четырехлетке приходится отправляться с мамой в третью ссылку. Они умеют облагораживала и своих благородных рыцарей. Ведь это не кто-нибудь, а Яков Свердлов признается своей твердокаменной Клавдии: «Ты во многом способствовала моему «довоспитанию»... Я научился интересоваться всеми проявлениями жизни, научился любить изящное...»
Владимир Ильич мог поздравить себя — за четверть века коммунистических формирований в России именно вокруг большевистского центра сложилась сильнейшая когорта профессиональных революционерок — марксистски просвещенных, партийно преданных, организаторски энергичных, кристально честных. Ничто их не отличало от общей массы подпольщиков, и сами они отвергали какое-либо снисхождение, хотели быть такими же суровыми бойцами, как мужчины. Но работалось с ними легче и даже надежней. В общении с ними у Владимира Ильича как-то само собой добавлялось и деликатности, и внимания, и товарищеской нежности. Безусловно: большевички — идейный прообраз женщины социалистической формации. Но революции и общественное переустройство совершаются не одними большевиками. «Это начатое Советской властью дело может быть двинуто вперед только тогда, когда вместо сотен женщин по всей России в нем примут участие миллионы и миллионы женщин».
Как-то еще во времена первой революции одна молодая пропагандистка пожаловалась, что жены рабочих не всегда ласково встречают их, иногда откровенно дают понять, что эти визиты им не по душе. Владимир Ильич все стремился выпытать, а как юные пропагандистки ведут себя, когда приходят в семью рабочего. Выяснилось: мало обращают внимания на быт, на обстановку домашней жизни, высказывают нетерпение, если дети поднимают шум, мешают беседе; жены начинают ворчать, рабочие конфузятся, просят не обращать внимания на бабьи глупости...
— Да я бы на месте этих жен вытурил бы вас из квартиры! — в сердцах замечает Владимир Ильич.— Да подумали ли вы о том, как тяжела жизнь женщин, обремененных работой на заводе, домашними делами, возней с детьми и беспокойством о судьбе мужа, если он попадет в тюрьму? Ведь надо все это понять по-настоящему и найти нужные слова и поступки, чтобы расположить к себе этих женщин... Приходило ли вам в голову предложить свои услуги, если вы видите, как они мечутся между кормежкой детей, стиркой белья и другими домашними делами, не успевая сами ни поесть, ни присесть на минутку, чтобы перевести дух?..
С таких бесед начинались наглядные уроки о месте женщины в революции. И с настойчивостью продолжались до тех пор, пока не найдены были верные тропки к сердцу работниц, пока не затрепетали на демонстрациях революционные знамена, вышитые их трудолюбивыми руками. А теперь вот становится абсолютно ясно: «Только с помощью женщины, ее вдумчивости и сознательности можно укрепить строительство нового общества».
ЭТОТ «КОВАРНЫЙ» женский вопрос мог бы стать своего рода социальным индикатором для всей мировой истории, для выяснения степени несвободы в обществе. Находит оно пути решения женского вопроса? — можно говорить о какой-то демократии; нет? — все остается в области благих пожеланий и пустословия. Со времен Великой французской революции буржуазия любит пощеголять громкими лозунгами свободы и равенства, но припомним, что практически сделали за 130 лет хваленые западные демократии для освобождения женщины, для равенства ее с «сильным» полом. Отменили частную собственность? — ничуть не бывало. Похоронили привилегии по закону в пользу мужчин? — как бы не так... Значит, можно говорить только о «равенстве» угнетенных с угнетателями...
«Буржуазная демократия есть демократия пышных фраз, торжественных слов, велеречивых обещаний, громких лозунгов свободы и равенства, а на деле это прикрывает несвободу и неравенство женщины, несвободу и неравенство трудящихся и эксплуатируемых».
Вся система буржуазных институтов стремится завуалировать ложь об истинном равенстве, столкнуть с пути классовой борьбы активизирующиеся силы. Это ведь просвещенная «демократия» выдавила такую жалкую гримасу, как феминизм, внушая миру пошлую мысль, что-де у буржуазных дам и женщин-пролетарок общая забота, общие интересы. Немудреная подмена социальной борьбы — бессмысленной войной между полами.
Борющийся пролетариат решает вопросы равенства и свободы, в том числе и женский вопрос, совсем иначе. Он выясняет по существу, конкретно. «Спрашивайте,— пишет В. И. Ленин.
— Равенство какого пола с каким полом?
— Какой нации с какой нацией?
— Какого класса с каким классом?
— Свобода от какого ига или от ига какого класса? Свобода для какого класса?»
Тем самым срывает маски с лжецов, открывает глаза слепцам. Советская республика России сразу смела все без изъятия законодательные следы неравенства женщины.
Минуло всего два года, Владимир Ильич подводит итог: «Советская власть в одной из самых отсталых стран Европы сделала для освобождения женщины... столько, сколько за 130 лет не сделали все вместе передовые, просвещенные «демократические» республики всего мира». Вот демократия на практике. И так будет всякий раз, во всякой стране, где рождается рабочее государство.
«Говорят, уровень культуры всего более характеризуется юридическим положением женщины. В этом изречении есть зерно глубокой истины. И с этой точки зрения только диктатура пролетариата, только социалистическое государство могло осуществить и осуществило высший культурный уровень».
КОНЕЧНО, дело не в одном только законодательстве. Равенство по закону не есть еще равенство в жизни. Да советские коммунисты и не мыслили никогда удовлетворяться одними декретами. Перво-наперво надо глубоко перепахать ту почву, в которой цепко держатся корни ядовитых посевов частной собственности. Надо сделать так, чтобы трудящиеся строили свою жизнь без страха перед всесилием собственника, без той частной собственности, которая во всем мире ставит подневольных людей в положение нищеты и рабства, а женщину — о положение двойного рабства. И не забудем: гнетущий пресс «священной частной собственности» подвластен не только безжалостной руке банкира или заводчика, но и вездесущего мелкого собственника. Пожалуй, мелкохозяйственная корысть вкупе с деспотизмом мещанского тупоумия не менее опасна для полного человеческого раскрепощения, чем прямое иго капитала.
Исключительно важно, что женское рабочее движение главной своей задачей ставит борьбу за экономическое и социальное равенство. После же того, как провозглашены гуманнейшие законы, необходимо ставить дело так, чтобы было общественное хозяйство и чтобы женщина участвовала в общем производительном труде.
Легко сказать. Это в социалистических мечтаниях о временах развитого производства, всеобщего благоденствия и доминирующего сознания проблема «женщина и труд» идеально разрешима: от каждой — по ее способностям, каждой — по ее труду; самовыражение, самообеспечение, независимость... Но у порога революции, перед лицом смертельной опасности, в тисках непролазной нужды не до мечтаний. При чрезвычайных обстоятельствах — а в военное лихолетье они становятся ужасающей нормой — от женщины требуется гораздо больше, чем выявление своих дарований, требуются прямо-таки нечеловеческие силы и способность делать все. Не раз приходилось Владимиру Ильичу получать письма с заверениями и слышать их с трибуны: мы готовы заменить мужей, братьев, сыновей, ушедших защищать революцию; и он воочию убеждался, с какой самоотверженностью, с каким гражданским пафосом делают это простые россиянки. «Советская власть ничто не может так ценить, как помощь широкой массы беспартийных женщин-работниц».
А что уж говорить о беззаветных большевичках! Они в самом пекле борьбы, где не всегда выдерживает и мужская закалка...
Не только искрометная Лариса Рейснер способна в критической ситуации обуздать неукротимых анархистов. Но и такая сдержанная, чурающаяся театральных эффектов женщина, как Розалия Землячка, начальник армейского политотдела, может одна, без оружия, ринуться в мятежный полк, разагитированный эсерами, и пламенной речью обратить бойцов к большевистской правде, убедить подчиниться командованию...
Не только наркома, члена ЦК Александру Коллонтай можно без колебаний направить на митинговую схватку с саботажниками в центральном столичном почтамте. Но и рядовому комиссару, инструктору женотдела Конкордии Самойловой можно доверить всю организацию политработы на агитационном пароходе «Красная звезда» — дважды проведет она красный корабль надежды вдоль затопленных людским горем берегов Волги и сама сложит голову под безжалостной косой холеры где-то в Астрахани...
Беззаветные большевички! Они сражаются и умирают как героические советские командиры.
Никакая, однако, «чрезвычайность» не должна отодвигать организации труда на новых началах. Сейчас как никогда важно именно при участии женщин строить новую дисциплину труда, новые отношения в труде. Добиваться, чтобы предметней усваивалась истина: каждый работает для всех и все — для каждого. Серьезный шаг в сторону освобождения и мужчин и женщин делает всеобщая трудовая повинность.
«Неработающий да не ест!» — этот требовательный клич пролетарских революционеров кажется излишне жестоким тем вечным нахлебникам, которых непрерывно плодит эксплуататорское общество. Но не ждать же, когда каждый сочтет за благо отработать свой хлеб. Тем более что право на труд, дарованное Советской Конституцией, еще мало кто сознает — и когда еще все осознают! — как действительно великое право, подобное возможности наслаждаться жизнью.
Как бы повеселился от души Владимир Ильич, услышь он сакраментальный разговор, имевший место быть под сводами горкинского дома летом 1931 года. Мировая знаменитость Бернард Шоу в сопровождении экстравагантной «политикессы», члена английского парламента леди Астор, приезжает в Горки, чтобы встретиться с Надеждой Константиновной. Начавшаяся было беседа о просвещении и культуре прерывается неожиданным вопросом писателя: «Скажите, как обеспечил вас ваш муж?» Недоумевая, Надежда Константиновна поясняет: «Мой муж никак меня не обеспечил, я сама работаю и достаточно зарабатываю». Теперь недоумение на лице Шоу, ему кажется, его не поняли, он повторяет вопрос по-английски, затем по-французски и, выслушав тот же ответ, уточняет: «Произведения вашего мужа издаются в миллионах экземпляров. Вы, наверное, получаете гонорар?» «Произведения моего мужа принадлежат народу, а не мне». «Но тогда вы, вероятно, получаете за него пенсию?» — вмешивается леди Астор. Уяснив, что и пенсии у Надежды Константиновны нет, великий острослов и тонкий психолог Шоу в растерянности вздымает руки, будто призывая в свидетели самого бога: «Нет, в Англии я никогда не смогу об этом рассказать. Никто не поверит, что жена Ленина должна сама зарабатывать себе на хлеб».
...«Неработающий да не ест!» — пусть не смущает интонация принудительности в этом кличе. Старой психологии не пересоздать ни в день, ни в год — потребуются десятилетия. Нужно так организоваться в общем труде, чтобы докопаться до каждого таланта и приставить его к своей работе. И не обольщаться порывами энтузиазма, не падать духом при отливе эмоциональных волн. Быть готовым по крупице, по клеточке перестраивать сознание. Особого терпения, тщательности и деликатности требует вовлечение женщин в общественно полезный труд.
Московским делегаткам на конференции в сентябре 1919 года Владимир Ильич поясняет: само «выравнивание» на трудовом поприще не должно пониматься так, что на хрупкие женские плечи взваливается мужская работа, «...речь идет не о том, чтобы уравнять женщину в производительности труда, размере труда, длительности его, в условиях труда и т. д., а речь идет о том, чтобы женщина не была угнетена ее хозяйственным положением...»
ИНАЧЕ как «угнетением», как «домашним рабством» Владимир Ильич и не может называть эту «прикованность к очагу». А нравственные цепи вроде циничных умствований буржуа: «Весь мир есть дом мужчины, дом является всем миром женщины», именовать не иначе как неслыханно-подлыми, отвратительно-грязными, зверски-грубыми. Даже когда разбиты цепи, свобода не может быть реальной для тех, кто отягчен домашним бременем. В статье «Великий почин» он пишет: "Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне и к детской, расхищая ее труд работою до дикости непроизводительною, мелочною, изнервливающею, отупляющею, забивающею. Настоящее освобождение женщины, настоящий коммунизм начнется только там и тогда, где и когда начнется массовая борьба... против этого мелкого домашнего хозяйства, или, вернее, массовая перестройка его в крупное социалистическое хозяйство».
Под дамокловым мечом гражданской войны такую работу не развернешь с размахом, она не произведет эффекта. Но начинать надо немедленно — пусть создаются образцовые коммунальные учреждения, столовые, детские сады, ясли. Оглядывая историческую картину великого почина, Владимир Ильич без колебаний отнесет систему образцовых учреждений такого рода к росткам коммунизма. Можно только огорчаться, что слишком медленно образцы становятся у нас будничной нормой; слишком сонливо воспринимаем мы всякое доброе новаторство в переустройстве жизни; не ухаживаем, как следует, за этими ростками нового, сокрушается Владимир Ильич.
Надо надеяться, что так или иначе дело попадет в заинтересованные руки. Именно на женщин более всего и ложится эта работа по устройству всех этих учреждений. Это диктуется и общественной необходимостью и самой их материнской предназначенностью. Им легче самим разрешать и «конфликты души», которые — надо смотреть правде в глаза — всегда были у матерей и всегда будут. Та же Александра Михайловна Коллонтай — само можно сказать, революционное племя, преданное анафеме во всех петроградских драмах, а сердечко о сыне то и дело вздрагивает. Ее милый Хохля — за семьсот верст, хочется иногда рвануться, слетать к нему, а срочные дела придавливают к рабочему месту, и по ночам над письменным листом — о6ъяснения с сыном: «Вот и снова конфликт: душа и сердце рвутся к тебе, а работа держит. И надо себя застегнуть на все пуговички, чтобы не позволив желаниям нарушить деловитую сухость...»
Своими рассуждениями Владимир Ильич подводит слушательниц на московской беспартийной конференции к простой, понятной всем формуле: «Мы говорим, что освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих, и точно так же и освобождение женщин-работниц должно быть делом самих женщин-работниц».
ЕЩЕ ОДНО условие реального раскрепощения, «...сделать политику доступной для каждой трудящейся женщины»,— подчеркивает Ленин. Лицемерная буржуазия, никогда не желавшая предметного участия в управлении демократических масс, всячески зашифровывает свою политическую игру, превращает в некую кабалистику обыкновенные государственные акты. Советская власть, наоборот, добивается, чтобы задачи политики касались непосредственно судьбы самих трудящихся. Советская власть открывает для женщины-работницы широкое поле деятельности и в сфере управления производством, и в постановке крупных опытных хозяйств, и наблюдения за ними; и в плане распределения продуктов, улучшения массового питания; и в деле повседневного контроля.
По чистой случайности вопрос о реорганизации Государственного контроля обсуждался на заседании Совнаркома в Женский день — восьмого марта девятнадцатого года. Владимир Ильич не преминул послать Сталину, занимавшемуся этим вопросом, записочку с предложениями. «По-моему, в декрет о Контроле надо добавить: ...2) Ввести по закону систематическое участие понятых из пролетарского населения с обязательным участием до 2/3 женщин».
Предложения были учтены. И год спустя при новом рассмотрении Положения о рабочей и крестьянской инспекции Владимир Ильич добавит:
«Цель: всю трудящуюся массу, и мужчин, и женщин особенно, провести через участие в Рабоче-Крестьянской инспекции.
...шире ввести надо контроль Рабоче-Крестьянской инспекции за учетом продуктов, товаров, складов, орудий, материалов, топлива и т. д. и т. п. (столовых и проч. особенно)...
К сему обязательно привлекать женщин и притом поголовно».
Ни одна еще власть на земле не проявляла такой глубочайшей заинтересованности в истинно демократическом самоуправлении народа, как Советы. Какая власть, скажите, ставила перед собой задачу сделать политику доступной для каждой трудящейся женщины? Только Советы! И не декларирует, а такие выдвигает цели, так строит государственное управление, что задачи политики становятся простыми, ясными и вполне для всех доступными. И тем обеспечивает участие в политической жизни не только партийной и сознательной, но и беспартийной и наиболее бессознательной женщины-работницы.
Сама жизнь, умудренная теперь революционным опытом, подсказывает: практика — лучший из учителей, управляя, женщины научатся быстро и догонят мужчин. Без малейших колебаний Владимир Ильич агитирует столичных избирателей со страниц «Правды»: «Выбирайте же больше женщин-работниц в Совет, как коммунисток, так и беспартийных. Лишь бы была честная работница, умеющая вести толковую добросовестную работу, пусть она беспартийная,— выбирайте ее в Московский Совет!» Он более чем уверен — завтра же сформируются новые отряды добросовестных помощников партии с организаторским умением, талантом человеколюбия, живым интересом к переустройству жизни. Пусть каждая возьмется разрешить простую конкретную задачу — это ценно. Организаторская работа нужна не только в гигантском, но и в самом небольшом масштабе. На конкретной советской работе и будут вырастать новые Стасовы и Землячки, Варенцовы и Арманд... И когда они встанут миллионами по всей России, тогда дело социалистического строительства будет упрочено.
Эта глубокая вера В.И. Ленина в талант и организаторские способности женщин стала сегодня привычным стилем нашей социалистической действительности.


И. КОШЕЛЕВА
НЕ ЖДАТЬ ПОГОДЫ!

Фото Анатолия ЖМУЛЮКИНА.
• Сварка — дело серьезное...
• ...И семейный ужин — тоже.
• В выходной: встать пораньше, и все на рыбалку.
• Старшая и младший...

Мы вошли в квартиру, и Грецкая сразу сдалась на милость потоку слов и событий. Он охватил ее, закрутил, и она виновато поглядывала на меня из своего домашнего далека: хотелось бы, мол, заняться гостем, но...
Алеша убежал на мороз в валенках на босу ногу? Вот неслух! Только отболел... Кто оборвал в коридоре обои? Отец клеил, старался — ну и орава! Заметив мой взгляд, изучающий свежие царапины на новеньком холодильнике («Только купили второй, одного не хватало»), Любовь Федоровна махнула рукой: «Вот вырастут все, тогда и наведем порядок». Непротивление натиску, уже знаю, не в характере этой женщины. Пытаясь понять его истоки, считаю, сколько людей живет под этой крышей.
Любовь Федоровна и муж, пятеро детей, один внук, один взрослый племянник, его жена... Может, и впрямь «система» неуправляема?
Мне бы хотелось сказать, что и дома, как на работе, в цехе, моя героиня — «дирижер», умелый организатор. Но цельность замысла разрушалась на глазах.
Нет, Грецкая, конечно же, пыталась что-то на ходу отрегулировать в вихре обрушившихся на нее действий и желаний. Оксане она, например, запретила идти кататься на горку в новом пальто. Но девчушка-подросток, сняв с висков голубенькие бигуди и полюбовавшись на кокетливые кудряшки в зеркальце, ушла из дому в том наряде, какой облюбовала,— незаметно так ушла, не больно споря, в общей суматохе и шуме. От Алеши и Оли — они учатся в одном классе — мать потребовала отчета, как прошел школьный день. Пока кормила их на кухне, подливая из ведерной кастрюли вкусный кулеш (и первое и второе сразу), выведывала ситуацию с помощью приема, не отличающегося педагогической неуязвимостью. «Следила за вами с работы в видеофон,— сказала она детям.— Оля вела себя хорошо, а ты, Алеша, вертелся». «Только сначала, на пении,— возразил мальчик,— тебе было плохо видно». Пока он наивно полагает, что в домостроительном комбинате и впрямь установлен пункт наблюдения за их третьим классом, побаивается, балуется с оглядкой. Но сила этого метода вот-вот исчерпает себя.
Так или иначе, приходится признать, что в собственном доме Любовь Федоровна никакой не командир. Скорее подчиненный. Правда, подчиняется она собственной любви, воплощенной во всех этих многочисленных мордашках и милых ей лицах. И все это значит: просто у самого сильного человека может быть остров, где он слаб и где ему хорошо и при этом условии.
Уф! Наконец-то мы можем сесть рядом на диване. Хозяйку тут же окружают, облепливают дети. Тянется с Нининых рук малыш Руслик—Руслан. Нет-нет, побудь у мамы, бабушка занята. Но это для Руслана она бабушка (из нынешних, молодых), а для пятилетнего Мишутки — мама. И он требует внимания по праву — сосредоточенного, материнского тепла, не поделенного ни с кем. Хныкал, пока не взяла на руки, не прижала к себе.
— Наша мама много ездила! Она была в Москве! В Берлине! В Чехословакии! — Со всех сторон детские руки протягивают мне остатки былых сувениров, бусинки, открытки.
Из одного альбома на пол падают нечеткие любительские фотографии. На первой, какую я рассмотрела,— старушечки в строгих платочках, сидящие на земле, чинно вытянув ноги в больших чувяках.
— Это в Чехии,— говорит Любовь Федоровна.— Заехали мы в дальний сельский район. Воскресенье. В отеле делать нечего. Пошла в деревушку. Смотрю: недокошенный лужок. И вот эти бабули, худенькие, каждой под восемьдесят, еле-еле косами машут. Что, говорю, дети по городам разъехались? Ну, давайте я помогу. И не заметила, как весь луг-то и выкосила. Они даже заспорили, к кому из них мне в гости идти, а мне уж и в отель пора было. А косить я умею. И люблю!
Даже в рабочем комбинезоне из толстой огнезащитной ткани она кажется тоненькой и ладной. Комбинезон ей, кстати, идет. Голубая кепочка тоже — подчеркивает, что есть мальчишеского в ее лице: задорность, вызывающую ясность взгляда. Дома в кофточке-самовязке, короткой, прямой юбчонке она уж совсем мала. Как эти тонкие руки целую смену держат электроды? Не жилиста, вряд ли сильна. Значит, вынослива.
Когда я увидела ее фотографию в строительной многотиражке, подумала: красивая. Семь мужчин, одна женщина в бригаде сварщиков, и такая хрупкая, такая милая. Ей бы могло повезти в женской судьбе, ей бы должно было везти. Но... Не родись красивой, а родись счастливой. Не везло, да и только!
От Анатолия, своего нынешнего супруга, она не скрывала, что на руках дети, что легкой жизни не будет.
— Он, как и я, сибиряк, оба мы из таежной глубинки. Вместе когда-то ездили в учебный комбинат, получали рабочие профессии. Он у меня шофер высокого класса. Так вот уже тогда познакомились. В автобусе и поздороваешься и разговоришься. Симпатичен он был мне всегда, а я, наверное, ему. Но это так просто. А потом Толя овдовел...
Из двух рухнувших домов, из остатков, с усилиями, с трудом выстроили новый, большой, общий. Вместе с Толей вошла в сердце его дочь — Оленька. А вскоре родился и Мишутка.
— Детей никогда не боялась.
Не боялась, как не боялась ничего на свете. Пыталась строить гнездо, как жила,— отчаянно и рисково.
...Каждую осень, как только приходит пора и дают на это местные власти разрешение, Любовь Федоровна едет в тайгу «бить орехи». Только настоящие сибиряки знают, как достаются кедровые зернышки, которые так приятно пощелкать среди зимы, когда грустно или просто выпала пустая минута. Забраться вверх по стволу метров на сорок на раскачивающееся от ветра дерево непросто. Да еще дотянуться палкой до гнезда тяжелых, крепко сидящих шишек... Редкий мужчина сегодня решается на это. А Грецкой такое нипочем. Знает, что можно сурово поплатиться... Качается кедр, качается тайга, весь мир качается, плывет перед глазами. Но есть в этом особая острота чувств, которая что-то важное приоткрывает ей в самой себе и наполняет сердце буйным восторгом.
Такая она. Такая в отношениях с людьми. Верить так верить, надеяться на лучшее — безоглядно. Не всегда эта «философия» себя оправдывала. Особенно в таком тонком, кропотливом и ответственном деле, как строительство семьи. Наломано дров немало. С другой стороны, семья как семья. Иной раз осторожничают люди, каждый шаг вымеряют, а тоже просчитываются в чем-то. Есть и у ее большого, не очень складного дома свои неплохие традиции и законы. Все трудятся. Нина выучилась на телеграфистку, Оксана окончит ПТУ, станет поваром, дело это любит. Алеша и Оля — уже помощники и дома и на садовом участке. Садятся они с Толей в маленький «Запорожец», берут Мишутку и в любимую тайгу. Хорошо!
А уж в работе ее человеческая неповторимость — ее природа: бесстрашие, широта, удаль сказались удивительно удачно. Здесь ей себя и упрекнуть не в чем.
Совет бригадиров на Томском домостроительном комбинате — высокая власть. Как скажут бригадиры, так и будет: кому первое место в соревновании, кому премию, а кому замечание, а то и выговор. Собираются бригадиры по понедельникам. Среди экономистов и представителей управленческого аппарата, которые тоже участвуют в работе совета, немало женщин. А вот среди тех, кто пришел в зал со строительных площадок и из цехов, вижу одну — Любовь Федоровну. Прилегла как бы, оперлась руками на спинку предыдущего ряда кресел. Отдыхает? Нет, глаза внимательные — слушает. Вот и сама взяла слово.
— Я от имени сварщиков. У нас, как говорится, все в порядке, к нам претензий нет. Норму выполнили, перевыполнили. А я хочу сказать о том, что происходит после. Вот мы сделали столько форм, сколько положено,— пожалуйста, ставь на поток и гони панели. Но пока наши формы еще не нужны, идут панели с других форм. А производственных площадей мало, тесно. Что нужно сделать? Сложить наши формы аккуратно. Повторяю, аккуратно, бережно. Можно и одну на одну, коль нужно. Но


отсутствуют страницы 7, 8

страница следующая ->