скачать журнал

страница следующая ->

ISSN 0131—8047

РАБОТНИЦА
№ 3 • 1980

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
РАБОТНИЦА
Ежемесячный общественно-политический и литературно-художественный журнал
Основан 8 марта 1914 года
МАРТ 1980
МОСКВА • ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА»


В. НЕВМЕРЖИЦКИЙ. РАГУН. ВЕСНА.
Всесоюзная художественная выставка «Голубые дороги Родины».


© Издательство «Правда», «Работница», 1980 г.

Товарищ бригада

ВЛАСТЬ МАСТЕРСТВА

У Александры Тимофеевны короткая стрижка, волосы черные до синевы, и глаза — два уголька, широко расставленные на смуглом лице. Время как-то не прибавило степенности ее походке. Посмотришь снизу, как мелькает по лестнице, марш за маршем, ее пестрая косынка — девчонка девчонкой. Такой пришла она на стройку полтора десятка лет назад, такой осталась в бригадирах. Такой увидела ее однажды вся страна на портрете в газете: депутат Верховного Совета СССР А. Т. Петренко.
«Теперь ты, Шура,— власть»,— заключили тогда девчата в бригаде. «А я и так для вас власть. Как-никак бригадир!» — отшутилась она.
Знали бы девчата, как было не до смеха их бригадиру первые месяцы. И власти-то всего — на тридцать две женщины. А, поди ты, возьми их в руки. Что только не советовали ей, напутствуя в бригадиры! Выдерживать расстояние — «иначе на голову сядут». Брать строгостью тона...
Не подозревала того Шура, что давно уже «властвует» над девчатами властью дела, властью мастерства своего (потом будут об этом говорить: «Личным примером берет».) Подойдет к работающим в паре штукатурам, увидит — «не то», «не так», молча возьмет мастерок из рук... И вдруг становится ясно, что все можно делать быстрее, тоньше, что ли. Отойдет, и уже нельзя работать в прежнем, вялом ритме. Будто упругость мускулов своих сумела перелить в другого. Власть мастерства, как бы подсвеченная изнутри врожденной доброжелательностью: не обидеть бы превосходством.
В памяти не стерлись, видно, собственные первые шаги на стройке, когда сама она, ох, как нуждалась в моральной опоре, в человеческом такте. Ведь и она появилась на стройке в свое время неумехой. Ее привели в бригаду... Тридцать две пары глаз уставились на новенькую. Будущая напарница посмотрела этак сверху: «Принеси-ка алебастр». Угольки глаз растерянно заметались, отыскивая взгляд подобрее. Задержались на бригадире. Дядя Жора кивнул в оконный проем: «Вон, видишь, на муку похожий?» И легонько подтолкнул: иди, мол, не смущайся, мы тоже не родились малярами. С того дня не запомнилось даже, а запало в душу: бригадир — защитник.
Много еще ступеней было в этой школе, немало отличных учителей. Судьба свела, например, ее с Эмилем Генриховичем Лингертом, знаменитым бригадиром комплексной бригады штукатуров-маляров. Их бригады работали на соседних домах. Соревновались. Но она тогда бригадирствовала всего третий год, а он — уже четверть века. Трудно было угнаться за опытной бригадой. Но Шура старалась. Это на дядю Эмиля глядя, взяла она тогда со своей бригадой встречный план — сделать сверх задания 32-квартирный дом. Старый бригадир только руки потирал: «Молодцы!» А когда Шурина бригада победила, отобрав у лингертовцев первое место, пришел пожать Шуре руку — с сильными и состязаться интересно. Вскоре узнали в бригаде Петренко, что Лингерт взялся со своей бригадой отделать сверх плана 56-квартирный дом. Притихли женщины: как быть? Ответ подсказал соперник, предложив работать на объекте вместе — по два подъезда каждой бригаде. Только позднее узнала Шура, что дядя Эмиль просто хотел приблизить молодого бригадира к своему опыту. С расстояния не постигнешь секретов привычного для другого коллектива ритма. Шура тогда уже окончила курсы бригадиров при учебном комбинате. Но где он, тот учебник, который бы научил умело маневрировать людьми на строительной площадке с учетом не только квалификации, индивидуальных умений... Кого с кем объединить в звено — тоже, можно сказать, наука. Нынешняя расстановка людей в бригаде Петренко — по лингертовской схеме: этаж — звено.
Познала Шура куда больше, чем даже рассчитывал старый бригадир. Сколько силы и авторитета, например, в мягкой, доброжелательной манере бригадира делать замечания. Ни разу не слышала она, чтобы дядя Эмиль повысил тон, а люди слушают, повторять не приходится. Все это говорят теперь о самой Петренко.
Сейчас бригада Александры Тимофеевны Петренко готовит к сдаче в год тысячи полторы квартир. Дядя Эмиль учит малярному делу ребят в учкомбинате. А на практику водит их в лучшую бригаду домостроительного комбината — бригаду Петренко. Александра Тимофеевна же нередко отделывает свои дома пополам с бригадой Аллы Кунщиковой—они соревнуются. Не иссякнуть, видно, школе товарищеской щедрости, пока есть они, верные стройке люди. А верность стройке, стремление построить очаг для каждого — это у Шуры еще из детства.
...Их было у матери девять, мал мала меньше, когда однажды распахнулась дверь хатенки, что стояла в небольшой деревне под Харьковом, и... ужас застыл в глазах ребят: живой фашист! А через пять минут эта дверь закрылась за спинами хозяев дома в последний раз. Не стерлось из памяти детства то, как увидели сквозь щели сарая дотлевавшую в дыму их хату, застывшее отчаяние в глазах матери, похоронившей уже в первую зиму войны четырех ребят. Только годы спустя Шура узнала, что в те страшные дни мать прятала от детей конверт с вестью о гибели отца.
Если честно, не очень баловала Александру Тимофеевну жизнь хоромами и в более поздние годы, когда встретилась она с Николаем. Хватило на их долю и частных квартир и «углов без дров», когда уже появился их Коля-маленький и они «голосовали» не раз на перекрестке дорог, чтобы поймать машину хвороста.
И подалась молодая семья с малышом на руках... Куда? Теперь Шура и Николай и сами дивятся своей решительности. Разложили на столе карту, что называется, ткнули пальцем — и вот попали в Душанбе. Заработать надо было, и отогреться хотелось, и свой дом, наконец, обрести. А начали с того, что стали строить дома для других. Николай пошел в монтажники, Шура стала маляром.
Сейчас уже сбилась со счета и сама Александра Тимофеевна, сколько новоселов на счету их комплексной бригады, выполняющей штукатурно-малярные работы. Тридцать тысяч? Пятьдесят? Тот первый в ее жизни дом, что «благословила» она со своей бригадой еще в 1963 году, сейчас, пожалуй, не углядишь даже с самой высокой точки города. Тонкие хворостинки чинар, что высажены были у дома, вымахали выше крыш.
Улицы таджикской столицы щедро засажены чинарами вперемежку с плакучими ивами, бог весть каким добрым человеком завезенными сюда с Украины. Прижились. Разветвились кудрявой зеленью распущенных кос. Прижилась здесь и семья Петренко.
Не одна государственная награда вручена Александре Тимофеевне за успехи в строительстве, за хорошее руководство бригадой. И все же Шура всегда испытывала чувство неловкости, когда ее хвалили — «хороший бригадир». В такие моменты вспоминались больше неудачи. И когда называли цифры — на столько-то процентов, на столько-то дней раньше срока... всегда думалось: разве цифры могут рассказать о бригаде все? Пожалуй, для бригады нужна другая мера. Что есть конечный результат их труда? Только ли дом? Нет, и сама бригада — сама эта их удивительная общность. Ставшая нормой взаимовыручка. Готовность каждого прийти к другому на помощь.
А ее личный показатель руководителя? Сейчас он определился довольно четко: никто не хочет уходить из бригады вот уже много лет. Мало того, в отделе кадров Душанбинского домостроительного комбината есть даже очередь — просятся из других бригад в бригаду Петренко. А если случится, уведет судьба, возвращаются, как в родной дом.
...Семейные нелады заставили несколько лет назад Надежду Т., маляра из бригады Петренко, бросить все и уехать «хоть куда». Подалась в Находку. А вышло, что и перемена места не помогла. С тем и вернулась, можно сказать, никуда — пропала прописка, потеряно жилье, нет родных. Никуда? Нет, в бригаду вернулась, к Петренко, пришла прямо с аэропорта. Ох, как трудно говорить, когда болит!.. Это было летом прошлого года. И вот Надежда снова в бригаде, сдала на очередной разряд, получила комнату в общежитии... Мне она только сказала: «Если бы не бригада...» И порывисто отвернулась.
Новая девятиэтажка в одном из микрорайонов города — очередной объект бригады. Привычная расстановка сил: этаж — звено, этаж — звено. В большой многокомнатной секции — двое, это и есть звено. Условия для бригадира не из легких. Обойти все звенья — значит протопать вверх-вниз девять этажей, да не один раз за смену. Для длинных разговоров нет времени — прочно закрепился краткий, четкий стиль общения.
Когда назначили Александру Тимофеевну бригадиром, все пугали ее дисциплиной, она, мол, на стройке из рук вон. Притом прибавляли: «Стройка не завод...» Будто авансом снимая с нее вину за то, что может на первых порах и не получиться.
Если честно, не так-то уж сразу и получалось. Увидела как-то в окно первого этажа Светлану Филатьеву. Переоделась, уже с сумочкой. А до конца смены больше часа. Убегающий с работы пораньше всегда сам себя с головой выдает: и взгляд виноватый, и походка не та — не увидел бы начальник. А эта вышагивает, будто ей только что благодарность объявили. Поравнялась с окном, небрежно бросила: «Привет, я пошла...» Что это? Вызов? Желание утвердиться в своей независимости? Хотелось Шуре до поры как бы не замечать, понаблюдать недельку-другую. А не сдержалась:
— Может, соизволишь объяснить, что все это значит?
— А я свое сделала!
Вот откуда, оказывается, эта победоносная осанка. Я раньше других справилась. Почет, стало быть, мне. Тут уж совсем лопнули по швам все бригадировы педагогические наметки:
— Вернись-ка... Сделала свое? Чужого в бригаде нет.
Шла вечером домой — каждый шаг отстукивал: «не то», «не так надо было бы». И до сих пор осталась у Шуры горечь недовольства собой. Меньше всего хотелось начинать с понуканий, с замечаний.
Это потом, несколько лет спустя, бригадный подряд поможет снять остроту проблемы дисциплины. Вот вам объект, вот вам его сметная стоимость. Главный показатель — срок сдачи объекта (не метров, не тонн, не кубов, а именно объекта), а еще качество, экономия материалов. Нарушил дисциплину — сам наказал себя. Себя? В том и дело, что не только себя — весь коллектив. Тогда, когда Шура начинала, бригадного подряда еще не было, но ответственность за итог коллективного труда, конечно же, была. И именно эту ответственность надо было понять тому, кто, поскорее выполнив свой «кусок», считал себя свободным от дела.
На другой день, когда женщины собрались в вагончике на обед, Света Филатьева сидела за столом рядом с Марией Окс, своей напарницей, которую она вчера так бездумно бросила. У Филатьевой четвертый разряд, у Окс тогда был второй. И лет ей почти вдвое меньше. «Вот ведь сидят, — думала Шура,— роднее людей не сыщешь, весело переговариваются, черпая из одной миски». Позднее, когда Шура поближе узнает людей, она вынесет на совет бригады вопрос об атмосфере в звене: подходят ли люди, объединенные в звено, по характеру, не только по разряду, опыту и т. д. И взаимные симпатии людей, и общие интересы, и даже темпераменты тут могут сыграть свою роль. Сейчас же она толковала о моральной ответственности членов бригады друг перед другом. Говорила, не спуская глаз с этой пары. Увидела, как умолкла вдруг Света, как напряглось все в ней. А увидев, не стала расшифровывать, как собиралась...
Теперь, более шести лет спустя, Светлана Филатьева сказала мне о своем бригадире: «У нее педагогический талант». И припомнила именно этот случай. И о своей напарнице (они сейчас тоже в одном звене): «Завидки на Маришку берут. Бывает, устанешь — бросил бы все, а посмотришь, как у нее все горит в руках, наберешь воздуху — и опять все пойдет...» У Марии Окс теперь тоже четвертый разряд... Годами Александра Тимофеевна подводила людей к своему пониманию дисциплины. Дисциплина — это не просто обязательное присутствие «от» и «до» на рабочем месте, а внутреннее чувство обязательности и строгости к себе, которое не позволит делать то, что может помешать другим, всему коллективу. Всю свою трудовую жизнь прожила Шура по этому строгому внутреннему распорядку. И теперь хотела того же от других.
Не сразу понимали это люди, приходя в бригаду. Знакомясь с новичком, совет бригады предупреждал: «Подумай, у нас трудно». «Да что у вас, кисти пудовые, что ли? Или раствор тяжелее, чем у других?» «Нет,— отвечали ему,— раствор у нас подъемники-«луноходы» подают на этажи. И отделывает стены тоже механизм, есть на то побелочный агрегат и пистолет-распылитель. А вот за опоздание или прогул — милости просим на совет бригады, побеседуем». Новичок улыбается: рассказывайте, мол, сказки. Стройка есть стройка. А приходит время, и убеждается: и здесь послаблений не будет.
Тагира Ганагина, опоздав из отпуска «всего на один день», бросила на ходу бригадиру: «Извините».
— Не по адресу, Тагира! Скажешь эти слова тем, кто за тебя работал. А прежде явись, будь добра, на совет бригады.
Впервые поняла новенькая, как это трудно и совестно: объяснять людям то, что не поддается объяснению. Пыталась хитрить: не достала, мол, билета на поезд... неправильно подсчитала дни... И расплакалась: «Давайте я напишу заявление «за свой счет». Члены совета поправили: «Нет в бригаде такого счета, счет общий». И показали девушке этот «счет»: кто за нее работал сверхурочно.
Счет счетом, но почувствовать на себе хоть раз неодобрение всего коллектива, оказывается, куда страшнее. Новичка могут еще извинить, да и то лишь на первый раз.
Совет бригады — орган строго рабочий. Его членами по очереди побывали все из коллектива, независимо от возраста, стажа, опыта и заслуг. Идея у Александры Тимофеевны простая: пусть каждый попробует оценить поступки другого, построже будет к самому себе.
Совет первым принимает от звеньев работу. Когда еще комиссия будет принимать объект в целом, а совет оценивает, сравнивает работу звеньев, качество работы каждого. Гладки ли стены, удачно ли подобран колер. Плохо выведенные откосы никакой краской не скроешь. Все это ляжет потом в графу трудовых и творческих затрат каждого, когда придет время получать вознаграждение по подряду.
Совет бригады решает: созрел ли рабочий для сдачи экзамена на более высокий разряд. Был такой случай. Прибежала к бригадиру Лена Верещагина: «Почему Ане Цыпиной дали третий разряд, а у меня все еще второй? Мы ведь вместе пришли в бригаду». Шура не стала объяснять, а позвала Цыпину на рабочее место Лены Верещагиной: «Покажи-ка. Аня, что у Лены плохо сделано?» Аня увидела все — и шершавость отделки стен, и бугристость на стыках панелей, и перебор розового в одной из комнат. Но, смутившись, не стала говорить. «Хорошо, тогда сделаем наоборот. Пойдем к тебе, Аня, посмотрим вместе твою работу». Лена посмотрела на идеальные Анины стены, но вроде бы разницы не увидела. «Вот когда начнешь понимать разницу, тогда и поговорим о разряде».
Каждый новый объект экзаменует бригадира. «Запустить» работу на полный ход, обеспечить сразу же четкий ритм, увы, не всегда удается. Нередко к своей новой «девятиэтажке» бригада приступает с задержкой на неделю.
Лукавый человек придумал: «фронт работ». Не война ведь? Война не война, а «бои» вести бригадиру приходится. И далеко не всегда только местного значения. И с тыла заходить приходится (это когда надо выяснять отношения с управлением малой механизации). И в атаку идти на снабженцев. И хотя все эти боевые подразделения — управление производственно-технологической комплектации, управление малой механизации и другие службы, обеспечивающие фронт работ,— находятся, как говорится, не где-нибудь за линией фронта, а тут же, в ведении того же объединения «Душанбестрой», воевать порой приходится горячо.
У Александры Тимофеевны в блокноте — весь поточный график отделки на нынешний год. «Запустив» свою «девятиэтажку», она тотчас же отправилась в разведку: в порядке ли подъездные пути к следующему дому, доставят ли в срок подъемные механизмы, бытовки для маляров? Это уже, как говорится, стратегия. Похвально, если бригадира на все хватает. Но не приходится ли бригадиру своей энергией восполнять то, что не успели сделать другие — кому положено заняться инженерным обеспечением подряда?
...Несколько дней видела я Александру Тимофеевну в самой различной обстановке.
Стояла на растворном узле, как на капитанском мостике,— сама строгость.
Ходила по этажам, учила новичков выводить откосы — воплощенное внимание.
Готовилась к выступлению с докладом в техническом училище. Строгий, спортивного покроя костюм, красивая укладка волос.
Выглядывала в окно сына... Вот-вот должен прийти. Увидела наголо обритую голову — всплеснула руками: «Какие кудри были!» Пояснила: «В армию идет». В глазах растерянность, мама мамой, ничего от руководителя.
Собиралась к портнихе. Набросила на плечо легкую пеструю ткань — улыбнулась весело, совсем по-девчоночьи: «Идет?»
Встречала гостей дома. Расстелила хрустящую белоснежную скатерть, стала расставлять чайный сервиз. Хозяйка. А завтра снова — растворный узел, рабочий комбинезон, косынка...
Бригадир — государственный, если хотите, пост.
В. МЕЛЬНИКОВА
г. Душанбе.
А. Т. Петренко (в центре) с членами совета бригады.
Фото В. КОРНЕВА.
ОТ РЕДАКЦИИ. Очерком о бригаде Александры Петренко мы открываем новую рубрику «Товарищ бригада». Приглашаем читателей — работниц, мастеров, инженеров, заводских социологов и журналистов — принять участие в нашем общем разговоре. Поделитесь своими размышлениями об этой передовой форме организации труда. Что помогает бригаде добиваться успехов, что мешает? Как складываются отношения в коллективе? Какие конфликты возникают и как они решаются? Что нового привнес бригадный метод работы? Что мешает его более широкому распространению? Расскажите о товарищах, с которыми работаете рядом.
Ждем писем с пометкой «Товарищ бригада».


О времени и о себе

Евгений ЕВТУШЕНКО

Главный воспитатель любого человека — его жизненный опыт. Но в это понятие мы должны включить не только биографию «внешнюю», а и биографию «внутреннюю», неотделимую от усвоения нами опыта человечества через книги.
Мой отец, геолог, любил поэзию, сам писал стихи, мне кажется, что талантливые, и эту свою любовь передал мне. Прекрасно читал на память не только Пушкина и Лермонтова, но и Э. Багрицкого, и П. Васильева, и Б. Корнилова, и Н. Асеева, и Н. Тихонова, и С. Кирсанова... Из иностранных — Бернса и Киплинга.
В военные годы на станции Зима я был на попечении бабушки, которая любила Шевченко и, вспоминая его стихи, читала их мне по-украински. Бывая в таежных селах, я слушал и даже записывал частушки, народные песни... Наверное, воспитание поэзией вообще неотделимо от воспитания фольклором. Человек, не чувствующий красоту народных песен, сможет ли почувствовать красоту поэзии?
Вернувшись в Москву, я жадно набросился на стихи. Страницы выходивших тогда поэтических сборников были, казалось, пересыпаны пеплом пожарищ Великой Отечественной. «Сын» Антокольского, «Зоя» Алигер, «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» Симонова, «Горе вам, матери Одера, Эльбы и Рейна» Суркова, стихи Гудзенко, Луконина, Межирова, Львова, Дудина. Все это входило в меня, наполняло болью и радостью сопереживания, хотя я еще был мальчишкой. Но во время войны и мальчишки чувствовали себя частью великого, борющегося народа.
В сорок седьмом я занимался в поэтической студии Дома пионеров Дзержинского района.
В Литературном институте студенческая жизнь также дала мне многое для понимания поэзии. На семинарах и в коридорах суждения о стихах друг друга были иногда безжалостны, но всегда искренни. Именно эта безжалостная искренность моих товарищей и помогла мне спрыгнуть с ходулей.
Когда я пишу стихи лирического плана, мне всегда хочется, чтобы они были близки многим людям, как если бы они сами написали их. Когда работаю над вещами эпического характера, то стараюсь находить себя в тех людях, о которых пишу. Флобер когда-то сказал: «Мадам Бовари — это я». Мог ли он это сказать о работнице какой-нибудь французской фабрики? Конечно, нет. А я надеюсь, что могу сказать то же самое, например, о Нюшке из моей «Братской ГЭС»: «Нюшка — это я».
Гражданственность XIX века не могла быть такой интернационалистической, как сейчас, когда судьбы всех стран так тесно связаны друг с другом. Поэтому я стараюсь находить близких мне по духу людей не только среди строителей Братска или рыбаков Севера, но и везде, где происходит борьба за будущее человечества — в США, в Латинской Америке и во многих других странах. Без любви к Родине нет поэта. Но сегодня поэта нет и без участия в борьбе, происходящей по всему земному шару.
Быть поэтом первой в мире социалистической страны — это налагает особую ответственность.
Поэт в долгу перед теми, кто научил его любить поэзию, наделил его пониманием смысла жизни, перед теми поэтами, которые были до него, ибо они дали ему силу слова.
Поэт в долгу перед сегодняшними поэтами, своими товарищами по делу и перед своими читателями, современниками, ибо они надеются его голосом сказать о времени и о себе. Поэт также в долгу перед потомками, ибо его глазами они когда-нибудь увидят нас.
Ощущение этой тяжелой и одновременно счастливой задолженности никогда не покидало меня и, надеюсь, не покинет...

* * *
Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
да, наверно, нельзя.
Чьи-то души, бесследно
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги...
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо.
Я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,—
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно —
для России я жил.
И надеждою маясь —
полный тайных тревог,—
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда...
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня.
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои и чужие
заметая следы...
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я...

* * *
Когда взошло твое лицо
над жизнью скомканной моею,
вначале понял я лишь то,
как скудно все, что я имею.
Но рощи, реки и моря
оно особо осветило
и в краски мира посвятило
непосвященного меня.
Я так боюсь, я так боюсь
конца нежданного восхода,
конца открытий, слез, восторга,
но с этим страхом не борюсь.
Я понимаю — этот страх
и есть любовь. Его лелею,
хотя лелеять не умею,
своей любви небрежный страж.
Я страхом этим взят в кольцо.
Мгновенья эти — знаю — кратки,
и для меня исчезнут краски,
когда зайдет твое лицо...

ДРУЗЬЯ
Так в звездном космосе мала,
как слон усталый, спит скала.
Жить и охотиться устав,
В скале, в пещере спит удав.
В удаве смирно кролик спит
И потихонечку храпит.
Ворочаясь неловко,
спит в кролике морковка.
Ну а в морковке на бочок
улегся тоже червячок.

КОЛОКОЛЬЧИК
Прости, мой милый, что в подъезде
под шум полночного дождя
сжимаю губы я по-детски,
лицо легонько отводя.
Себя веду с тобою странно,
но ты ко мне добрее будь.
Мне быть обманутой не страшно,
страшнее — это обмануть.
Ты не зови меня упрямой,
с тобой душою не кривлю.
Сказать «люблю» — не будет правдой,
неправдой будет «не люблю».
Нет, недотроги я не корчу,
но лишь тогда не уходи,
когда какой-то колокольчик
забьется, может быть, в груди.
Ты не казни и не помилуй,
я не железо, не гранит.
Мне хорошо с тобой, мой милый,
но колокольчик не звенит.
Ты не зови меня упрямой,
С тобой душою не кривлю.
Сказать «люблю» — не будет правдой,
неправдой будет «не люблю».


Отвечает международник

«Пишу о том, что волнует не только меня, но и всех матерей. Когда Л. И. Брежнев и Дж. Картер подписывали Договор об ОСВ-2, мы с волнением следили за ходом переговоров и радовались. Картер, помню, сказал тогда, что у него есть дети и он не хочет, чтобы они подвергались ядерной бомбардировке. А на деле получается по-другому. Администрация Картера увеличивает военный бюджет, призывает к гонке вооружений, создает новые военные базы. Не могу понять: зачем США вмешиваются в дела Афганистана? Разъясните, пожалуйста.
Э. Файнбург».
г. Барнаул.

ОПАСНЫЙ ЗАГОВОР

Перенесемся мысленно в Вашингтон и присмотримся к политической жизни в американской столице. Что там происходит? Повсюду слышится барабанный бой. Президент Дж. Картер обращается с посланием к конгрессу, в котором открыто претендует на «лидирующую роль США в мире». Он требует астрономических ассигнований на вооружение. Объявляет Персидский залив зоной американских «жизненных интересов». И собирается послать в Западную Европу новое поколение ядерных ракет. В тон выступают многие сенаторы. Они предают анафеме «коварных русских» и размахивают большой полицейской дубинкой.
Непосвященный наблюдатель мог бы подумать, что над американским домом нависла некая таинственная опасность. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что милитаристский психоз нагнетается по ту сторону Атлантики с единственной целью — прикрыть политику угроз, которую Вашингтон нацеливает против других народов. В качестве повода усиленно раздувается «афганский вопрос». Вокруг него нагромождаются горы лжи и развертывается беззастенчивая антисоветская кампания. Спекулируя на афганских событиях. Белый дом посылает свои авианосцы в Аравийское море, устраивает там демонстрацию силы, пытается втянуть в свою рискованную игру союзников по Атлантическому блоку.
Похоже, в Вашингтоне прямо-таки ждали подходящего предлога, чтобы, например, порвать с Советским Союзом контракты о продаже американского зерна, начать кампанию против проведения в Москве очередных Олимпийских игр. превратить Пакистан в плацдарм для американских авантюр на Среднем Востоке и в Южной Азии, начать сколачивать так называемые «силы быстрого реагирования».
Недавно некий анонимный пентагоновский генерал, которого процитировала газета «Вашингтон пост», прямо заявил: «События в Афганистане помогают нам». Он имел в виду, что они «помогают» американским «ястребам» отбросить мир в окопы «холодной войны».
Что же произошло в Афганистане?
В апреле 1978 года там свершилась революция. Народ взял судьбу в свои руки, встал на путь независимости и свободы. Как всегда бывало в истории, прошлое добровольно не уходило с арены — контрреволюционные силы, поддержанные интервенцией, вот уже два года выступают против народа Афганистана.
Вдоль всей огромной афганской границы на территории Пакистана созданы специальные лагеря, в которых тренируют и вооружают до зубов бандитов, засылаемых в соседнюю страну. Представители Центрального разведывательного управления США и китайские инструкторы руководят отсюда необъявленной войной против Афганистана. На его территорию перебрасываются не отдельные банды, а целые вооруженные формирования. Недавно эти бандитские гнезда, а затем афгано-пакистанскую границу и Хайберский перевал посетил помощник президента США по национальной безопасности З. Бжезинский. То было символичное зрелище: посланец Вашингтона поднялся на командную площадку, чтобы начальственным оком обозреть театр военных действий, развязанных при непосредственном его участии.
Но вот вопрос: когда они, собственно, были задуманы, эти агрессивные операции? В Вашингтоне утверждают, что поводом для них послужила якобы «советская интервенция» в Афганистане. Но что бы ни утверждали в Вашингтоне, факты говорят о другом: вторжение в Афганистан было предпринято США при помощи Пекина и пакистанских властей. Наша страна по просьбе законного правительства в Кабуле — в соответствии со статьей 4 советско-афганского договора и статьей 51 Устава ООН — оказала военную помощь афганскому народу. Недавно в западную печать просочились любопытные данные о предыстории последних событий в зоне Персидского залива, Ирана и Пакистана. Они подтверждают, что поворот вашингтонского штурвала на колею «политики силы» запланирован не в преддверии 1980 года, а по меньшей мере три года назад. Уже в ту пору З. Бжезинский поручил одному из своих оруженосцев — профессору С. Хантингтону, политологу из Гарвардского университета, разработать ряд новых внешнеполитических схем для администрации Дж. Картера (глава ее только-только занял свое место в Белом доме). Проницательный профессор быстро разобрался в желаниях заказчика. Вскоре Белый дом получил его конфиденциальный меморандум, в коем Персидский залив назывался как «выгодное место» для конфронтации между Вашингтоном и Москвой.
Вспомним: в ту пору иранский шах был еще у власти. Он слыл не только другом, но и своего рода наместником американцев в обширном регионе Южной Азии и Индийского океана. Именно по этой причине Пентагон снабжал шахскую армию новейшим вооружением и заполонял ее казармы своими военными советниками. Уже в ту пору в окружении Дж. Картера изобрели формулу о переводе политики «мирового жандарма» на так называемую «долговременную основу». Это означало: Соединенные Штаты намереваются шаг за шагом, на десятилетия вперед поставить под свой контроль обширный регион, богатый нефтью. К югу от рубежей Советского Союза имелось в виду создать некую дугу американского влияния, которую все тот же З. Бжезинский предпочел назвать «дугой нестабильности».
Тайный вашингтонский замысел претворялся в жизнь под аккомпанемент обещаний Белого дома проводить политику разрядки. А в действительности? Еще в августе 1977 года президент одобрил идею создания «сил быстрого реагирования» — экспедиционного корпуса с жандармскими функциями численностью в 100 тысяч и более штыков. Два года назад, на вашингтонской сессии совета НАТО, с партнеров по атлантическому альянсу взяли обещание увеличить свои военные бюджеты на три процента в год, и так до конца столетия. Еще год назад американский министр обороны Г. Браун совершил путешествие по Ближнему Востоку — побывал в Саудовской Аравии, Иордании, Израиле и Египте. Одних уговаривал, других уламывал, с третьими заключал полюбовные сделки. Тема его переговоров уже тогда была обозначена достаточно четко: обеспечение «жизненных интересов» Соединенных Штатов. Тогда же, в начале прошлого года, втихомолку заговорили об экспорте американских ракет нового поколения в Западную Европу.
Как видим, заговор обширен, его участники предусмотрели, казалось бы, все детали. И вдруг случается невероятный для Вашингтона конфуз: его надежного друга — шаха гонят прочь из Ирана, в стране происходят революционные перемены. В американской столице всполошились: неровен час, и лопнет вся затея с «жизненными интересами», а точнее, с контролем над стратегически важным регионом, в коем шахский Иран должен был играть роль надсмотрщика! Как же в таком случае обеспечить американское «военное присутствие» в этой части света? Как оказать нажим на новый Иран, навязать вашингтонскую опеку другим государствам?
Своеобразный ответ на это дает американский журнал «Нэйшн». «Для нынешнего кризиса в Юго-Западной Азии,— признает он,— характерно то, что несколько высокопоставленных должностных лиц как в США, так и в Пакистане, ратовавших за наращивание Пакистаном военной мощи на границе с Афганистаном и возобновление при поддержке ЦРУ тайных операций различных эмигрантских афганских группировок,— это те самые люди, которые несут ответственность за некоторые наиболее позорные внешнеполитические действия США».
Из дальнейших откровений журнала явствует, что Вашингтон решил начать необъявленную войну против Афганистана, чтобы тем самым обострить обстановку в мире и «оправдать» свою гегемонистскую стратегию. В нужный момент на афганской границе в Пакистане появился некий Герольд Сондерс, бывший «правой рукой» Г. Киссинджера (государственного секретаря США при президентах Р. Никсоне и Д. Форде) и один из руководящих деятелей ЦРУ. Что за этим последовало, мы хорошо знаем. На более чем тридцати специальных базах и пятидесяти опорных пунктах началась спешная подготовка контрреволюционных банд для засылки в Афганистан. А тем временем официальный Вашингтон стал громогласно жаловаться, что Советский Союз, мол, «нарушил спокойствие» в Южной Азии.
Остается выяснить: кого же прочат взамен шахскому Ирану? Похоже, Пакистан. Страна эта во многих отношениях устраивает американцев. Хотя бы потому, что она граничит с Афганистаном, была членом Багдадского пакта, а потом участником блока СЕНТО и поэтому приучена к американским командам. К тому же Пакистан находится в хронической финансовой зависимости от Соединенных Штатов. Его правящая хунта во главе с генералом Зия-уль-Хаком не только установила у себя дома режим концлагеря, но и готова участвовать в любой внешней авантюре.
Надо ли говорить, что нынешний курс Вашингтона наталкивается на растущее возмущение во всем мире, в том числе и в западных столицах. Там начинают понимать, что Белый дом затевает опасную игру, которая может плохо кончиться. К тому же общественность все лучше разбирается в мотивах президента, пытающегося использовать искусственное обострение международной обстановки в своих предвыборных интересах. Критические голоса звучат все громче и в самой Америке. Говоря о ее политике в Южной Азии, сенатор Эдвард Кеннеди подчеркивает: «Я решительно против односторонних действий Соединенных Штатов в этом районе мира... Разговоры о жизненно важных интересах в этом районе, на мой взгляд, очень сильно приближают нас к военному психозу».
Реально мыслящие политики на Западе прямо заявляют, что Вашингтону пора покончить с этой рискованной стратегией. Лидер западногерманских социал-демократов Вилли Брандт в последние недели неоднократно напоминал, что «сейчас необходимы благоразумие и трезвый расчет», готовность «к максимально быстрому преодолению конфликтов», забота о дальнейшей разрядке.
Неукоснительного продолжения политики разрядки требуют Советский Союз и другие социалистические государства. «Мы знаем,— заявил товарищ Л. И. Брежнев в своих ответах на вопросы корреспондента газеты «Правда»,— что воля народов сквозь все препятствия пробила дорогу тому положительному направлению в мировых делах, которое емко выражается словом «разрядка». Такая политика имеет глубокие корни. Ее поддерживают могучие силы, и эта политика имеет все шансы оставаться ведущей тенденцией в отношениях между государствами».
К. ПОЛЯНОВ

страница следующая ->