<- предыдущая страница следующая ->

АКТУАЛЬНОЕ ИНТЕРВЬЮ

Константин СМИРНОВ
ГОСПОДИН «ДА»

В восьмом номере «Огонька» были опубликованы результаты социологического опроса «Человек месяца». В январе им был назван Эдуард Шеварднадзе — председатель недавно созданной Ассоциации внешней политики. Почта журнала содержит множество читательских просьб подробнее рассказать о его личности, о недавних событиях, связанных с пребыванием Э. Шеварднадзе на посту министра иностранных дел СССР, о его драматической отставке. К сожалению. Эдуард Амвросиевич пока не счел для себя возможным выступить с публичным заявлением по этим вопросам, пообещав, впрочем, в ближайшем будущем встретиться с нашим корреспондентом. И тогда мы решили обратиться к помощникам Эдуарда Шеварднадзе, людям, которые на протяжении всего периода его работы в МИД СССР находились рядом с ним, имея редкую возможность наблюдать стиль и методы его работы.

16 января в одиннадцать утра в зале заседаний коллегии МИД СССР собрались все члены коллегии и руководители основных подразделений министерства. В это же время у подъезда остановился президентский автомобиль. Через несколько минут Президент Горбачев в сопровождении Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе и Александра Александровича Бессмертных появился в зале.
Хотя в известном смысле представление коллегии нового министра иностранных дел СССР было делом чисто протокольным — Александр Александрович прекрасно известен всем собравшимся,— Президент решил собственным присутствием почтить это событие, значение которого выходило далеко за рамки обычной передачи полномочий одним государственным деятелем другому. Из президентского окружения уходил не просто один из главных героев пятилетнего периода возрождения, не просто второе лицо в государстве, уходил друг...
Участием в этой процедуре Президент как бы подчеркивал преемственность внешней политики страны и выражал свое отношение к бывшему министру и его преемнику.
Процедуру затягивать не стали: о чем, в сущности, говорить, если все и так понятно, тем более что внутренняя подоплека этого события как бы выносилась за скобки, да и Президент был стеснен во времени. Он и открыл эту встречу, сказав много добрых и подходящих к моменту слов, потом выступил Эдуард Амвросиевич, а в заключение говорил Александр Александрович Бессмертных...
Когда Президент уехал, Шеварднадзе обошел несколько кабинетов, в которых располагался его секретариат, попрощался, поблагодарил. На десяток минут они уединились с Бессмертных, и где-то около часу дня Эдуард Шеварднадзе навсегда покинул высотное здание на Смоленской площади.
Так завершилась в мировой политике «эра Шеварднадзе», продлившаяся пять лет, шесть месяцев и четырнадцать дней.
А через несколько часов тот же путь, только в обратном направлении, проделал я. Впрочем, мне не было надобности заходить в зал заседаний коллегии. За его стеной, в небольшом угловом кабинетике меня ждали Теймураз Георгиевич Степанов и Сергей Петрович Тарасенко, по рангу — чрезвычайные и полномочные послы, по должности — помощники Шеварднадзе.
Не подробности дипломатической карьеры моих собеседников интересовали меня. Мы говорили, впрочем, и об этом, но в основном — о человеке, ушедшем отсюда незадолго до нашей встречи.
Прежде чем поведать о нашем разговоре, хочу сделать одно пояснение. Вопросы я задавал обоим, и поскольку ответы были, что называется, единодушными, лишь дополняли друг друга, я не стал разделять моих собеседников — видно было, что они во многом одинаково смотрят на вещи, очевидно, сработавшись за последние пять лет до полной духовной близости. Кое-где, правда, мне все же пришлось «разводить» их, персонифицируя,— люди-то разные.
Теймураз Степанов родился в 1934-м в Тбилиси. После школы учился на юридическом факультете МГУ, потом вернулся в Грузию, но юриспруденции изменил, занявшись журналистикой. Начинал репортером в «Вечернем Тбилиси», потом последовали «Заря Востока» и «Молодежь Грузии», откуда Теймураз Георгиевич ушел в «Комсомольскую правду» — собственным корреспондентом по Грузии. Через несколько лет его перевели в Москву, в центральный аппарат «Комсомолки», где он стал членом редколлегии, редактором знаменитого в ту пору на всю страну отдела литературы и искусства.
Однако газета на глазах хирела — ей все ладили и ладили намордник... И когда Шеварднадзе, с которым он был в общем-то шапочно знаком, предложил ему вернуться в Тбилиси и возглавить информационное агентство Грузии, Степанов согласился. Было это в 78-м году.
Совсем иначе складывалась жизнь Сергея Тарасенко. Родился он в 1937-м в Липецке, в семье служащих. После школы собрался было поступать в инфизкульт, поскольку был весьма спортивен, но раздумал. В конце концов оказался в Липецком техучилище, где выучился на машиниста котельных установок. Попросту говоря, на кочегара высокого разряда. Там и в партию вступил. И тут вдруг крутой поворот: горком комсомола послал его по разнарядке поступать в «правительственный», как ему сказали, институт — МГИМО. Липецкий английский в исполнении Тарасенко потряс экзаменационную комиссию и даже поверг в уныние, но, видимо, что-то было в этом парне, кроме подходящего социального происхождения. Его приняли. К концу первого курса его английскому завидовали.
Потом в МИДе Сергей Тарасенко прошел по ступеням всех дипломатических рангов, трудился в Египте и в США, затем работал практически со всеми, кто реально делал внешнюю политику, со временем возглавил Управление оценок и планирования МИД СССР. Он — то, что называется «карьерный дипломат».

— Так как же все-таки становятся помощниками министра иностранных дел? Что это такое? Я помню, у Брежнева был такой генерал, весь в орденах, который ему открывал дверь и подавал очки. Ну тогда такое время было... Потом я знаю еще одного помощника министра — отвечает на звонки, бумажки сортирует «к докладу» и тому подобное. Ну и, конечно, кивает всю дорогу.
— Ну зачем же так? У того же Брежнева были помощники — весьма достойные люди и профессионалы высокого класса. Многие крупные наши дипломаты, руководители МИД СССР, кстати, и Александр Александрович Бессмертных, были когда-то в должности помощников министра. А насчет бумажек... Если главная «продукция» ведомства — внешнеполитическая мысль, интеллект, формулирование политики, то бумажки, как вы изволили заметить,— основное средство их фиксации и распространения. И работать с такими документами должны только хорошо подготовленные, предельно собранные, ответственные люди.
Мы имеем в виду наших коллег, хотя, очевидно, есть и те, о ком вы говорите.
Наверное, каждый руководитель выбирает помощников по себе, как, впрочем, и помощники — руководителя. Во всяком случае, у нас было так. Так что правильнее было бы говорить не вообще о помощниках министра иностранных дел, а о помощниках Эдуарда Шеварднадзе.
Мы, как и многие, работали с ним над текстами официальных документов и выступлений, но было и другое... Делясь с нами своими мыслями, он постоянно требовал: «Говорите прямо, что вы об этом думаете. Говорите правду...»
— И вы говорили?! Я едва ли не впервые слышу подобное о высокопоставленном советском деятеле. Хотя, конечно, на словах «правду» требовали все, однако же с удовольствием клевали на «туфту», отправляя ее дальше по инстанции, или вообще руководствовались принципом, основополагающим в нашем отечестве: «Я начальник, ты — дурак»...
Т. Степанов: — Насчет дураков не знаю... А Шеварднадзе требовал правду — не только от нас,— потому что считал: ложь непроизводительна. Быть честным, в политике ли, в деловых отношениях, выгодно. И он всегда был готов выслушать любое мнение, сколь бы нелицеприятным оно ни было.
Давайте условимся: я не апологет Шеварднадзе, но и не слуга. А он отнюдь не ангел, но и не господин. Однажды возник конфликт, в котором, как мне казалось, я был прав. И я тогда сказал: «Если вам нужен помощник для поддакивания, то я для этой роли не гожусь». Эдуард Амвросиевич ответил: «Нет, в таком помощнике я не нуждаюсь».
Может, именно поэтому я и согласился работать с ним. И за эти годы я утвердился во мнении, что он открыт для самых разных взглядов, слушает и слышит собеседника, даже если и не разделяет его точку зрения.
С. Тарасенко: — Если не разделяет, стоит «насмерть». Охочие до прозвищ западные журналисты назвали Шеварднадзе «господином «Да», очевидно, по контрасту с псевдонимом, сочиненным для его предшественника,— «господин «Нет». Но сколько раз — и я сам тому свидетель — на весьма важных переговорах, когда дым коромыслом шел, Шеварднадзе говорил «нет» и выигрывал. А все дело в том, как он это говорил. Его «нет» никогда не означало невозможности дальнейшего поиска развязок. Естественно, это встречало у оппонентов ответную реакцию — готовность к компромиссу.
Расскажу вам один эпизод из этой серии. Дело было поздним вечером накануне подписания договора о германском урегулировании. Сами понимаете — весь мир застыл в ожидании этого события. И вот вдруг мы узнаем, что наши западные партнеры по переговорам выдвинули новое неожиданное условие: они потребовали оговорить возможность проводить на территории бывшей ГДР маневры войск НАТО. Мы ответили категорическим отказом. На той стороне продолжали настаивать, рассчитывая, очевидно, что за несколько часов до объявленного на весь мир подписания мы не решимся обострять ситуацию. В этих условиях министр проявил железную волю. Послу Квицинскому было предложено сообщить, что в таком случае договор не состоится... В результате интенсивнейших консультаций, продолжившихся всю ночь, оппоненты наши сняли свое условие, и договор был подписан в срок.
— А вообще, как вы попали сюда? Я спрашиваю Теймураза Георгиевича. Вы ведь профессиональный журналист — и вдруг такой невероятный поворот карьеры!
Т. С.: — Честно говоря, для меня это тоже в немалой степени загадка. Мои пути не пересекались с Шеварднадзе. Разве что после возвращения в Тбилиси, на работу в информационное агентство.
Но до того был один случай, который очень меня к нему расположил. Был я тогда собкором «Комсомолки». В Тбилиси проходил очередной съезд комсомола Грузии. На нем присутствовал тогдашний главный редактор «Комсомольской правды» Б. Д. Панкин. В своем выступлении, произнеся панегирик грузинскому комсомолу, он затем его покритиковал. Мало того, в кулуарах позволил себе оспорить мнение Василия Павловича Мжаванадзе о «Новом мире» Твардовского...
Сразу же вокруг него образовался вакуум. Пустота. Никто не подходит, как к зачумленному. Вдруг вижу: идет к нему седой мужчина и пожимает руку. Это был Шеварднадзе, тогда министр внутренних дел республики. Я понял, что это был не просто жест поддержки — несогласия со всеобщей готовностью подлаживаться под «верховное» мнение. Движение против течения, наперекор ему. В тогдашних условиях, когда от первого лица зависело все и вся, такой поступок требовал недюжинного мужества.
Шеварднадзе его не занимать. Он всегда действовал согласно своим представлениям о долге, в чем я не раз мог потом убедиться и в Тбилиси, и в Москве, и в других местах.
Мое уважение к нему намного возросло после того, как он сформулировал свои требования к информации, кстати, совпавшие с моими представлениями о том, какой она должна быть. Это тема для отдельного рассказа, если же коротко: информация в том виде, в каком она тиражируется, бесчеловечна. Иными словами, в ней нет человека: героя, автора и адресованности читателю. Она асоциальна, ибо не отвечает общественным ожиданиям, надеждам, установкам. Но ведь она должна отвечать им! С точки зрения общепринятой нормы — журналистика обязана выражать волю партии,— тогда этот подход был сущей ересью...
Словом, с 78-го года я работал в Грузинформ. А потом, в июле 85-го, когда мы уже знали, что Шеварднадзе уходит в Москву «на МИД», он вдруг вызвал меня. Я был в малоподходящем для «ковра» виде — в джинсах, кроссовках, какой-то майке, поэтому пришлось «стрельнуть» у кого-то из ребят пиджак и в таком виде явиться. Я считал, что вызвал он меня, чтобы попрощаться. Каково же было мое удивление, когда он вдруг сказал: а как ты отнесешься к предложению поехать в Москву и поработать со мной? Я, понятно, онемел. Тут он добавил: я, правда, пока не знаю, в каком качестве, но думаю, что ты мне будешь нужен. Не торопись с ответом, посоветуйся дома и через неделю дашь ответ. Я согласился. Если отбросить всякие «высокие материи», по одной причине: для меня, журналиста, это был уникальный шанс. А кроме того, сознаюсь, мне было просто интересно посмотреть, как деятель республиканского масштаба станет — или не станет — министром иностранных дел великой державы... Все-таки я сказал Шеварднадзе: справлюсь ли? Он заметил, что этот вопрос стоит, причем куда более остро, и перед ним. Что он говорил о том же Горбачеву. Что нам обоим придется много и напряженно трудиться, чтобы стать своими людьми в сложном мире дипломатии.
С.Т.: — Уже через несколько месяцев после назначения Шеварднадзе был признан в этом мире достойным и равным партнером своих зарубежных коллег. В МИДе, где его поначалу встретили весьма настороженно, тоже очень скоро признали в нем лидера. Он, надо сказать, не спешил стать «новой метлой», долго присматривался, наблюдая, оценивая, и только потом предложил программу действий. Между прочим, при абсолютно уважительном отношении к своему предшественнику. Сейчас его обвиняют в некомпетентности. Говорят, например, о незнании языков. Госсекретарь Бейкер владеет одним языком — английским. Генри Киссинджер вообще говорит по-английски с сильнейшим акцентом. И если это нам не указ, то давайте оглянемся вокруг себя. Конечно, языки знать хорошо, но при обязательном для дипломата условии: мыслить быстро, точно, глубоко. Брать проблему во всесторонней ее сцепке с другими проблемами, безошибочно вычленять суть. Этим «языком» Шеварднадзе владеет блестяще. При этом он умеет работать по восемнадцать — двадцать часов в сутки и всегда сохраняет свежесть ума. Так овладеть колоссальным объемом материала и знаний, причем нередко на экспертном уровне, как это сделал он, немногим дано. Добавьте к этому и врожденные свойства политика и дипломата, благодаря которым недоверие к нам сменилось доверием.
Считается, будто в дипломатии первое дело — обмануть, перехитрить, надуть партнера... Глубочайшее заблуждение, никому не снискавшее лавров. Шеварднадзе был честен с партнерами, и если это ставить ему в вину, значит тем самым признаваться в собственной нечестности. А ведь честность — это отнюдь не уступчивость, это потребность, настаивая на своем, постараться понять партнера, дать ему понять, что и он понят, и тем самым воззвать к его пониманию наших интересов. Только так в дипломатии — искусстве и науке двух- и многостороннего согласования и защиты интересов — можно прийти к их балансу.
— Однако критики Шеварднадзе утверждают, что он нарушил этот баланс не в нашу пользу. Делал неоправданные уступки. И опять-таки идут ссылки на некомпетентность: не дипломат, не то образование... Ну хорошо, ну ошибся Горбачев и не того, кого надо было, «посадил» на это место. У нас, слава Богу, по этой части опыт имеется — кто только не заправлял внешней политикой: и музыкальный критик, и юрист, и аграрий. Даже сексот и палач погрел это теплое кресло. Профессионалов, правда, не было. Но ведь ничего, справлялись? И врагов классовых, как хотели, одной левой убирали, и в министерском кресле до морковкиных заговен сидели, пока на заслуженный отдых не отправят или на вечный покой не снесут. И никто их некомпетентностью не гвоздил. Не могу понять, что это: то ли эпоха гласности, то ли зоркость ребят из «Союза» и подпевающего им хора мальчиков из консервативных изданий?
С.Т.: — Для Шеварднадзе любая критика нормальна. Но при одном условии — если это нормальная критика. Уважая чужое мнение, он был вправе требовать уважения к своему. Увы, никто из «критиков» не слышал его аргументов — игра шла не в мяч, а в игрока.
И разговоры о некомпетентности — из того же ряда. Министрами иностранных дел нашей страны действительно были и аграрий, и юрист, и профессиональный партийный работник. Виднейшие дипломаты пришли в наш «цех» из других профессий. Мало нам этих примеров? Давайте изучим зарубежную практику. Дипломатия любого государства набирает в свои ряды цвет нации, самых толковых, самых талантливых людей — со специальным образованием и без. Кстати, далеко не во всех странах существуют специальные учебные заведения, где готовят «на дипломатов». Их рождает сама жизнь, работа, высокопрофессиональная деятельность на любом поприще.
И не только о том надо нам печалиться, что иные посты замещаются у нас непрофессионалами... Куда печальнее истонченность, истощенность культурного слоя, на котором трудно прорасти таланту.
Нас десятилетиями держали в состоянии поголовного неведения об абсолютно необходимых вещах. Даже во многих странах «третьего мира» компьютерная грамотность населения — уже не проблема. Разве не обидно должно быть нам за катастрофическое отставание в этой области?
Мне всегда бывает не по себе, когда я вижу, что западный дипломат, занимающийся, скажем, Россией, знает русскую литературу, философию, искусство зачастую намного лучше своего советского коллеги. Он читал все, что у нас было запрещено, гноилось в спецхранах, десятилетиями не издавалось. Если мы что и урывали, так по-тихому, под одеялом, под строгим секретом от окружающих или за границей, опять же с оглядкой... Так что и здесь не надо обманываться и обманывать других: напротив вас сидят люди в высшей степени подготовленные и компетентные. Их на мякине не проведешь и «за так» авторитета и уважения у них не заработаешь. Нет пророка в отечестве своем? Есть. Не только наши отечественные дипломаты-профессионалы уважают Эдуарда Амвросиевича, у него масса друзей среди военных, работников оборонной промышленности, ученых... Но если и это не аргумент, то спросите зарубежных политиков, какого партнера они имели в его лице. Впрочем, в глазах иных его антагонистов восхищение зарубежной общественности — огромный изъян.
Истина, однако, состоит в том, что он достойно представлял нашу страну, ее политику, которую справедливо связывают не только с именем Горбачева, но и с именем Шеварднадзе. Как сказал сегодня на прощальной церемонии Президент, «он всегда был рядом, самым близким товарищем во всех сложнейших ситуациях и, самое главное, в выборе».
— Но почему же тогда отставка? Да еще если вспомнить обстоятельства, которые ее сопровождали! Мы все видим, что корабль лег на правый галс, чувствуем, как противный ветер гонит его назад, к водовороту, что дрогнул капитан. И что же первый помощник? Когда он впервые почувствовал падение барометра? И сообщил ли он вам — своей команде — о том, что собирается покинуть корабль?..
— Падение барометра... Давайте обойдемся без морской терминологии. Поймите нас верно: помимо служебной этики, существует еще и обычная, человеческая. По нормам и одной, и другой мы можем говорить лишь о себе. О том, что касается нас. Так вот, впервые о решении Эдуарда Амвросиевича подать в отставку нам стало известно в декабре 1989 года.
В страшные апрельские дни того года мы были с ним в Тбилиси и знаем, что положение тогда удалось нормализовать во многом благодаря его твердому обещанию провести самое строгое и беспристрастное расследование причин и обстоятельств тбилисской трагедии, чтобы виновные в ней, кем бы они ни были, понесли заслуженное наказание. Люди поверили ему.
По сути, тогда должны были сформироваться принципы оценки подобных экстремальных ситуаций, которые должны были бы действовать в будущем, и время доказало их абсолютную необходимость. Как вы помните, Верховным Советом СССР была образована комиссия во главе с Анатолием Собчаком, которой предстояло дать политическую оценку происшедшему в Тбилиси. Результаты ее работы, доклад этой комиссии единогласно, что подчеркнул Собчак, подписали все ее участники. Но тогда же возникла идея параллельного содоклада военной юстиции. Атмосфера, в которой это произошло, была, мягко говоря, нездоровой. Шеварднадзе доказывал, что ни к чему хорошему это не приведет. Вроде бы с ним согласились. И вдруг после этого — сообщение по материалам незаконченного следствия, в сущности, возложившее всю тяжесть вины на жертв трагедии. Шеварднадзе увидел в этом нечто гораздо большее, нежели простое столкновение мнений. А главное, он считал, что невольно обманул людей, которым в апреле обещал справедливость. Они не дождались ее и по сей день...
— Но насколько серьезны были эти разговоры об отставке? И ведь с тех пор прошел год?
— Более чем серьезны. Настолько серьезны, что мы весь минувший год жили с предчувствием такого исхода. Но нам очевидно, что в этой отсрочке сказалось глубоко присущее Шеварднадзе чувство долга.
Оставались дела, которые надо было довести до конца. Он не мог уйти, не выполнив целый ряд важнейших поручений высшего руководства страны. Надо было готовить общеевропейское совещание в верхах, которому предстояло заложить основы новой системы безопасности в Европе, приблизить к завершению подготовку Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений...
Работать приходилось в тяжелейших условиях. Давление возрастало. Внешняя политика сильна внутренними своими корнями. Если их перерубают, она слабеет. Так представлялось Шеварднадзе. Мы достаточно хорошо знаем его, чтобы серьезно относиться к его видению. На этот раз мы не спорили с ним, не отговаривали... Оставалось только поддержать его.
Может, кому-то это и трудно понять, но он не мог работать в разладе с установленными для себя нормами. Может, кто-то и сочтет это анахронизмом — честность в политике, но для него это не просто и не только нравственный канон — рабочий норматив. Ведь, повторим, по Шеварднадзе, быть честным выгодно.
— То есть вы хотите сказать, что в основе его решения — соображения нравственного порядка?
— Именно так. В апреле 1989 года в Тбилиси он говорил о том, что у нас не принято добровольно уходить в отставку. Это прерогатива партии — решать, быть или не быть тебе на твоем месте. Но перестройка, резко повышающая персональную ответственность, ставит перед каждым проблему личного выбора, в том числе нравственного.
Он и сделал такой выбор.
— Я, может быть, не совсем прав, но, по-моему, это первый случай в советской истории, когда человек, занимающий такой пост, находясь на гребне славы, известности, признания, сам покидает эту высоту и при этом руководствуется велениями совести. У нас ведь в ходу иной термин — «партийная совесть», как будто совесть бывает нескольких видов — для партийного пользования и прочие. Честное слово, сегодня, когда этакие «друзья народа», желающие еще посидеть на его шее, опять «достают из широких штанин» эту свою партийную совесть и пытаются всучить ее вконец одурелым людям, радостно думать, что не все разделяют эту «многообещающую» позицию и живут, продолжают, несмотря ни на что, жить по совести...
Но вот вопрос: почему же он ушел сейчас? В такой нестерпимо трудный, тяжелый момент, когда судьба всей страны, кажется, поставлена на карту? Ведь он мог, наверное, что-то изменить, помочь, остановить?
— Он и хотел изменить, остановить... Ему виднее, мог ли он сделать это по-другому, нежели так, как сделал это 20 декабря 1990 года. Наверное, не мог. Иначе бы не ушел. Не такой это человек, чтобы покидать поле боя.
— И что же дальше?
— У Эдуарда Амвросиевича есть давний проект — Ассоциация внешней политики. Создав ее, он нарушит печальную традицию, по которой человек, покидающий высокий пост, уходит в небытие. Перестает служить делу своей жизни, стране, людям. Шеварднадзе хочет по-прежнему работать на перестройку. Но в ином качестве. Ассоциация даст ему такую возможность. Это будет неправительственная, независимая общественная организация, которая займется разработкой и анализом внешнеполитических концепций, прогнозированием, будет консультировать и проводить экспертизу различных проектов. Такие структуры работают во многих странах и чрезвычайно полезно взаимодействуют с государственными институтами. У нас же существует огромное число высококлассных специалистов в самых разных областях знаний, чей интеллект может быть востребован с большей эффективностью.
— А вы? Ведь Ассоциация — неправительственная организация, а вы — государственные служащие...
— Нас никто не гонит из министерства. Здесь работают наши друзья, мы прожили с ними трудные, но прекрасные годы. Но по причинам, о которых говорили вначале, впереди отставка.
— И кем же вы будете?
— Помощниками Эдуарда Шеварднадзе...


•
26 декабря 1989 года со мной произошел несчастный случай, в результате которого я потерял руки и ноги. Но это оказалось не самым страшным, с чем в дальнейшем мне пришлось столкнуться.
И вот я инвалид I группы, требующий постоянного ухода и помощи, лишенный возможности как-то зарабатывать на жизнь, общаться с людьми. Пенсия очень маленькая, коляски нет, и не уверен, будет ли она у меня, протезы, которые сделали в городе Свердловске, вызывают больше сострадания, чем отрезанные ноги. Я один, оторван от жизни, от всего, что происходит вокруг, а мне 29 лет. Мне очень тяжело. Рядом бабушка-инвалид и мама, проработавшая всю свою жизнь учителем начальных классов и накопившая только кучу болезней. При всем их огромном желании они не могут помочь мне материально.
Может быть, найдутся люди, которые захотят мне помочь, возможно, предприятия или кооперативы, которым моя судьба не будет безразлична? Не думайте, что я забыл о чести и о совести, но положение мое безвыходно. Я надеюсь, что люди откликнутся на мое горе.
Игорь ПЕТРОВ
Мой адрес: 623400, г. Каменск-Уральский Свердловской обл., пр. Победы, д. 23, кв. 1.

•
Воровство на мясокомбинатах — благодатная тема для журналистов. Любой материал на эту тему в условиях жесточайшего дефицита мясопродуктов проглатывается обывателем без малейшего возражения, ибо падает на заранее подготовленную почву давно укоренившегося предрассудка.
Слов нет, предприятия мясной отрасли стали объектом повышенной криминогенности. Ситуация с хищениями мяса — логическое следствие чиновничьего кретинизма, приведшего отрасль на грань распада.
В отрасли до восьмидесяти процентов ручного труда в условиях повышенной влажности, опасности заражения тяжелыми заболеваниями (ящур, бруцеллез, трихинеллез и т. п.). Техническое оснащение убогое, большинство предприятий, особенно крупных, построено в тридцатые годы, а есть и «деды», возведенные в начале века, такие, как Астраханский или Ростовский-на-Дону мясокомбинат. И при этом ставки заработной платы на предприятиях мясной промышленности значительно ниже, чем на предприятиях машиностроения и металлообработки. А ведь условия труда, скажем, обвальщика и токаря далеко не сопоставимы по физической нагрузке.
В отрасли давно ходит легенда о том, как А. И. Микояну, бывшему наркому пищевой промышленности, был задан вопрос о причинах установления мизерных зарплат работникам его отрасли. Анастас Иванович ответил, как говорят, кратко и энергично: «У нас едят!»
Как всякая легенда, эта история родилась не на пустом месте и отражает точку зрения определенных кругов на этот вопрос. Ложность самой посылки в доказательствах не нуждается. Но тем не менее мы имеем то, что имеем. Отрасль в тяжелейшем, критическом состоянии.
В. БУРЧЕНКО,
заместитель начальника Управления бухгалтерского учета и отчетности Министерства сельского хозяйства и продовольствия РСФСР

<- предыдущая страница следующая ->