<- предыдущая страница следующая ->

КАКУЮ ЖЕ ВЛАСТЬ СОЗДАЛ СЪЕЗД?

Попробуем разобраться в этом, ограничиваясь для большей конкретности одним, центральным, вопросом повестки дня четвертого Съезда народных депутатов СССР — реформой институтов власти.
Виктор ДАНИЛЕНКО, доктор юридических наук
Фото Юрия ФЕКЛИСТОВА.

УСПЕХИ И ПАРАДОКСЫ РЕФОРМЫ
Ее сильные стороны очевидны. К этому позитиву необходимо прежде всего отнести меры по укреплению исполнительной власти. Года два назад мы могли еще позволить себе роскошь теоретизировать по поводу того, какая государственная власть лучше — сильная или слабая? При этом альтернатива зачастую рассматривалась примитивизированно: сильная — значит, непременно авторитарная, демократическая — значит, слабая. Между тем демократическая вовсе не обязательно означает слабая. В итоге сама жизнь поставила перед нами тот же вопрос, но уже в другом ракурсе: каким образом быстро и эффективно сделать государственную власть сильной? Не случайно этой проблеме оказалась посвященной добрая половина доклада Президента на Съезде о положении в стране: без сильной власти дальше ни в политике, ни в экономике не сделать ни шагу!
Произошла серьезная структурная перестройка механизма исполнительной власти. Изменены конституционные функции Президента: отныне он будет непосредственно руководить, правительством, преобразованным в Кабинет министров. Появилась новая политическая фигура — вице-президент, который по замыслу должен являться правой рукой Президента, помогая ему в решении государственных дел. Вместо Президентского совета создан иной орган с иными функциями — Совет безопасности. Существенно реформирован Совет Федерации...
Иначе говоря, Съезд исправил основной недостаток мартовской реформы 1990 года, когда был создан пост Президента с правом принятия важных государственных решений, но без какого-либо механизма их реализации. Стоило ли удивляться бездейственности президентских указов?..
Одновременно пересмотрены и расширены некоторые функции Верховного Совета СССР. При нем, в частности, создана Контрольная палата СССР, призванная контролировать исполнение государственного бюджета, обновлен его состав. Обсуждена общая концепция нового Союзного договора, порядок его дальнейшей проработки и заключения. Принят Закон о референдуме. Внесены коррективы в конституционные нормы, регламентирующие порядок деятельности местных Советов, судов, прокуратуры и др.
Однако, как только от вопроса «Что сделано?» перейти к вопросу «Как сделано?», ситуация приобретает иную окраску: возражения возникают едва ли не автоматически. Потому что с точки зрения здравой конституционной логики содеянное трудно объяснить.
Прежде всего в итоге преобразований мы получили одновременно и вице-президента, и премьер-министра. Такого мир еще не знал! Истоки понятны: совмещаются институты американского и французского вариантов президентства. Непонятен замысел. Это тот редкий случай, когда с миру по нитке — кафтана не сошьешь. Ведь одно исключает другое. Если Президент, как нам объяснили, отныне непосредственно возглавляет исполнительную власть, берет на себя всю полноту политической ответственности за ее действия, то тогда зачем премьер-министр?
Двусмысленность сложившейся ситуации невольно подталкивает к мысли, что Президент лукавит, перестраховывается, создает фигуру, которая могла бы оттягивать на себя возможное недовольство непопулярными или неграмотными действиями Кабинета. Для этого, правда, за премьер-министром придется зарезервировать известную долю политической ответственности. Но в таком случае вся задуманная «президентская» структура сразу разваливается. Слова расходятся с делами. За официально декларируемой начинает просматриваться совсем иная схема власти (какой-то новый аналог доперестроечных вариантов «политики с двойным дном», с теневыми пружинами), о которой нам сегодня ничего не говорят.
Далее, едва ли не полная загадка — пост вице-президента. Каковы его функции? Только выполнять по поручению Президента «отдельные его полномочия» и при необходимости его замещать? Но этого крайне недостаточно для такого уровня политической (!) фигуры. Тут невольно вспоминаешь, что в США вице-президент по должности возглавляет верхнюю палату американского конгресса — сенат, то есть является в известной мере связующим звеном между законодательной и исполнительной властью. А у нас?
Был замысел сделать вице-президента ответственным за деятельность Высшей государственной инспекции, призванной обеспечивать и контролировать реализацию президентских решений. Но тогда вновь вопрос: зачем подобный орган в условиях, когда Президент получает в свое распоряжение весь мощный механизм исполнительной власти? Или он собирается предпринимать какие-то акции в обход этого механизма? Или — что уже совсем нелепо — инспекция будет контролировать деятельность непосредственно возглавляемого Президентом Кабинета министров? Концы с концами никак не сходятся!
Говоря о вице-президенте, нельзя обойти вопрос о процедуре его выборов на четвертом Съезде народных депутатов. Эта процедура оставила грустное впечатление. Прежде всего безальтернативностью выборов. С официально-юридической точки зрения Президента здесь вроде бы нельзя ни в чем упрекнуть: ни одной правовой нормы он не нарушил. Но ведь есть не только правовые нормы. Раз уж официально делается одно очень серьезное исключение (вице-президента избирают не прямым всенародным голосованием), то можно было бы сделать и другое, менее значимое,— рекомендовать депутатам хотя бы двух кандидатов. При минимальном риске морально-политический выигрыш Президента был бы огромен. Ведь сколько наговорено о новом мышлении, демократии, альтернативности выборов!..
Нельзя не сказать и о повторности голосования. Настойчивость и твердость — прекрасные качества серьезного политика. Но не менее важна и гибкость. Она у Президента есть, и отсутствие ее в данном случае невольно подталкивает к вопросу: неужели сегодня настолько сузился круг лиц, на которых Президент может положиться, которым может доверять? Если это так, то либо подспудно происходит серьезная перегруппировка сил, либо оценка возможностей и перспектив перестроечного процесса, видимо, может потребовать корректировки.
Следующий не менее серьезный вопрос: какую форму правления мы отныне имеем? На Съезде был дан ответ — президентскую. С таким ответом согласиться никак нельзя. Президентской формы правления, по существу, не получилось. Ведь при ней Президент сам формирует свой Кабинет и при необходимости меняет его состав. Входят в Кабинет только люди «его команды», то есть это орган обязательно однопартийный, что само по себе исключает возможность серьезных внутренних политических трений. Парламент может оказывать воздействие на Кабинет, но ни при каких обстоятельствах не может его досрочно сместить. В этом-то и заключается основной конституционный «секрет» силы и стабильности исполнительной власти при президентской форме правления — не в объеме ее полномочий, а в ее правовой защищенности от перипетий межпартийной политической борьбы.
У нас же, согласно новой редакции ст. 130 Конституции, Кабинет министров подотчетен как Президенту, так и парламенту и соответственно может быть парламентом досрочно смещен. А это ведущий компонент совершенно другой формы правления — парламентской. Последняя строится и функционирует на совершенно иных конституционных установках и, главное, может быть практически эффективна только при двух непременных условиях: ограниченном числе по-настоящему крупных и влиятельных политических партий и жесткой партийной дисциплине. В конкретных условиях сегодняшнего дня парламентское правление у нас неизбежно вылилось бы в хронический правительственный кризис. Потому что, стремясь избежать такой ситуации, мы повернули к президентскому правлению, но сделали лишь полшага, фактически оказавшись между двух стульев, создав (как уже стало чуть ли не традицией) гибридный, промежуточный вариант.
Такой вариант эффективно функционировать не в состоянии: он внутренне нелогичен, противоречив, чрезвычайно сложен с точки зрения конституционной техники. Можно, конечно, сослаться на пример Франции — единственной страны в мире, имеющей нечто подобное. Но ведь мы и его умудрились «усовершенствовать», введя пост вице-президента.
Однако и это еще не все. Необходимо учитывать, что отныне мы создали новый Кабинет министров, в работе которого с правом решающего голоса (!) могут участвовать главы правительств республик. Не союзных республик, как было в проекте, а всех, автономных в том числе,— так решил Съезд. Мотивы решения понятны: надо искать пути урегулирования межнациональных отношений. А если взглянуть на итог с точки зрения конституционного права? Налицо очевидное дублирование Совета Федерации, и, главное, состав Кабинета министров раздувается, он практически теряет возможность оперативных и эффективных действий — важнейшего качества исполнительной власти. Эффективно действующий Кабинет, если учитывать общечеловеческий опыт,— это немногим более двух десятков людей. У нас же только представителей республик в Кабинете намечается около четырех десятков...
Другими словами, и состав, и статус Кабинета министров еще необходимо дорабатывать. При этом особое внимание потребуется уделить разведению компетенции Кабинета министров и Совета Федерации. В связи с Советом Федерации, кстати говоря, возникает еще один немаловажный конституционный вопрос. В его работе, согласно ст. 127 10 Конституции, может участвовать Председатель Верховного Совета СССР. Но ведь Совет Федерации — звено исполнительной власти (возглавляет его сам Президент), а Председатель Верховного Совета СССР олицетворяет власть законодательную. Как же в таком случае быть с концепцией разделения властей, приверженность которой мы декларировали? Выходит, политическая целесообразность вновь оказывается важнее краеугольных конституционных принципов.
Немало вопросов возникает в связи со структурой и функционированием верховного представительного органа власти. Первое, на чем споткнулся Съезд,— ротация. На этот раз Съезду крупно повезло: принудительной ротации подлежало лишь семь человек. Но какая напряженная полемика возникла по поводу этой семерки! Тут проявилось все: и формализм в подходе к ротации, стремление «свести счеты», и закулисные махинации, и личные амбиции... А если бы пришлось, как и положено, обсуждать кандидатуры свыше ста человек, то есть 20% членов Верховного Совета СССР? Работа Съезда была бы блокирована.
Вывод один — механизм ротации как минимум требует серьезного совершенствования. Однако еще лучше ее просто упразднить, обновляя Верховный Совет СССР на Съездах по мере необходимости на основе личных пожеланий депутатов. Такой путь позволит легче и быстрее добиться требуемого профессионализма парламентской работы.
Председателем Верховного Совета СССР М. С. Горбачев пробыл чуть более 9 месяцев, Президентом СССР без своего президентского Кабинета министров — примерно столько же. Как долго он сможет оставаться Президентом без нормальной президентской формы правления, покажет время. Но одно очевидно: в самой реформе таится необходимость последующих перетрясок и перекроек.

ПРИЧИНЫ ПАРАДОКСОВ
Нарастает ощущение, что у руководства явно нет четкой связной концепции политического развития. Подобная концепция в политической сфере столь же необходима, как и в экономической. Простого провозглашения курса на демократизацию недостаточно. Необходима развернутая институционная схема реализации этой общей установки. Причем опять же не в общих чертах (альтернативность выборов, полновластие парламента, сильная президентская власть, многопартийность и т. д.), а с конкретной проработкой того, посредством каких конституционных средств это возможно обеспечить. Такую концепцию, кстати, неплохо бы обсудить в парламенте. Тогда, наверное, не было бы шараханий и импровизаций, диктуемых изменением политической конъюнктуры.
Заметно дают себя знать все еще сохраняющаяся идеологическая зашоренность, связанность априорными догматическими постулатами. Трудно, к примеру, понять, что такое «президентская республика советского типа». Как это вновь испеченное понятие отражается на механизме взаимосвязи между законодательной и исполнительной властью? Что привносит нового в веками отработанные схемы? Или что такое «социалистическая законность»? Чем она с точки зрения правовых понятий, юридической техники отличается от законности в странах Запада? Еще один пример: как понимать введенный в оборот термин «социалистическое правовое государство»? Ведь тут с чисто юридической точки зрения возможны только два варианта: либо государство, все его органы и институты связаны нормами права — и тогда мы можем говорить о правовом государстве; или не связаны — и тогда никакое прибавление очередного «изма» правовым данное государство не сделает.
Особого упоминания заслуживает отношение к закону. Формально сегодня декларируется приверженность концепции правового государства (наиболее ретивые теоретики даже ставят задачу его «совершенствования»). Между тем нынешняя ситуация в стране ничего общего с правовой не имеет, скорее даже, напротив, должна характеризоваться как антиправовая. Закон постоянно нарушается, причем на всех уровнях. Даже Верховный Совет СССР уже не раз позволял себе действовать вопреки конституционной норме. О местных органах власти, об откровенной «войне законов» между центром и республиками и говорить не приходится. Причина все та же — соображения политической целесообразности.
Конкретный пример: правительство у нас может запросто своим решением «подкорректировать» принятый парламентом закон (скажем, о кооперативах), а министр юстиции (!), выступая в печати, будет доказывать, что это вполне соответствует и принципам законности, и нормам демократии. А что у нас делается с Конституцией! Каждые полгода она перекраивается, но, и перекроенная, все равно нарушается. В цивилизованном обществе с обычным-то законом так не поступают, не говоря уже про Основной. Страна переживает настоящие конституционные конвульсии. И это, между прочим, подрывает в Конституции основное — возможность быть стабилизирующим фактором общественного развития. Подобным путем правового государства не построишь.

ПУТИ ВЫХОДА ИЗ КРИЗИСА
При всей сложности ситуации она все же не безнадежна. Выход есть.
Во-первых, необходимо принять временную Конституцию переходного периода. Такой период будет длительным — теперь это очевидно. «Переждать» его со старой Конституцией не удастся.
Во-вторых, требуется наконец четко определить, какую форму правления — парламентскую или президентскую — мы хотели бы иметь и, исходя из этой ясно сформулированной цели, реформировать институты власти.
В-третьих, необходимо создать сильную исполнительную власть — основу основ любого государства, ту власть, которая, собственно, и обеспечивает его основные функции. Кстати, о функциях. Традиционно марксистская трактовка государства как обязательно классового института, как инструмента принуждения и насилия, видимо, также нуждается в корректировке. Ведь государство, его институты во многих странах Запада доказали свою эффективность и как инструмент согласования противоречивых общественных интересов, как организующая сила, проявляющая заботу о различных категориях населения. Данный аспект деятельности государства, очевидно, приобретает особое значение для нашего общества на современном этапе.
В-четвертых, требует реформы сама законодательная власть. Кто сегодня, например, возьмется определить, что такое наш парламент? Это Съезд народных депутатов? Верховный Совет СССР? То и другое, вместе взятое? Если оба органа, вместе взятые, тогда придется признать, что в течение всего года страной управляет какой-то полу- или квазипарламент. Но ведь обидно же: сколько слов сказано о полновластии народа, о представительном правлении!.. Если же парламентом признать только Верховный Совет СССР — что является наиболее верной трактовкой,— тогда возникает вопрос: а зачем вообще нужен Съезд?
На определенном, переходном, этапе — от полного бесправия доперестроечного Верховного Совета СССР к полному восстановлению его прав — как инструмент противодействия мощному сопротивлению командно-номенклатурной системы Съезд, видимо, был необходим. Но сегодня, когда Верховный Совет СССР уже достаточно прочно встал на ноги, набрался опыта, профессионализма, завоевал немалый авторитет, в том числе и на международной арене, целесообразность сохранения Съезда становится все более проблематичной. Громоздкий, неповоротливый, совершенно не приспособленный к законодательной и контрольной деятельности, он явно служит дисбалансом конституционной структуры.
В-пятых, многое предстоит сделать для перевода общественно-политической и государственной жизни на рельсы нормальной демократической многопартийности. Конечно, этот процесс можно пустить на самотек (что фактически и делается): юридический запрет на свободу партийной деятельности снят, а дальше новые политические силы пускай сами пробиваются. Непременно пробьются. Но на это уйдут годы. Годы переходного периода к демократии. Не слишком ли большая роскошь для страны, столько десятилетий прожившей в условиях диктатуры? Не лучше ли помочь этому процессу?
Соответствующая помощь должна быть оказана прежде всего со стороны государства. Для этого, в частности, необходимо принять специальный закон о политических партиях (законами об общественных организациях партийная деятельность регламентировалась в странах Запада в XIX веке). Необходимо помочь становлению сильных партийных групп в парламенте — само по себе это сразу же дисциплинирует парламент, существенно повысит эффективность всех процедур. Необходимо изменить избирательное законодательство, интегрировав в него партии, «привязав» к партиям все стадии избирательной кампании,— это будет содействовать демократизации выборов. В целях обеспечения «равенства шансов» необходимо продумать механизм государственного финансирования партийной деятельности, на первых этапах хотя бы косвенного. И, конечно, необходимо запретить коммерциализацию деятельности партий, ведь в условиях даже развитых рыночных отношений такого нигде не допускается.
Помощь в становлении многопартийности должна быть оказана и со стороны КПСС как важной властной структуры нашего общества. По зрелому размышлению такая помощь, как и само сотрудничество с новыми партиями,— в интересах КПСС. Иначе консолидировать здоровые силы общества нельзя и, следовательно, нельзя решить ни одной из декларируемых задач перестройки.
В-шестых, следует радикально перестроить систему местных органов власти. Опять же тут не надо изобретать велосипед. Все необходимые установки в цивилизованном мире уже давно отработаны. Надо только ими грамотно воспользоваться. На местах не может быть органов государственной власти. Тут могут быть только муниципалитеты, то есть выбираемые местным населением органы, задача которых — решать местные хозяйственные проблемы. И только. Политикой они заниматься не должны (в ряде стран это даже юридически запрещается). А вот соблюдение закона для них обязательно. Что же касается такой острейшей для нас сегодня проблемы, как взаимоотношения между представительными (выборными) и исполнительными звеньями муниципалитетов, то и тут не стоит ломиться в открытую дверь. Разделения властей на местах быть не может: это конституционный инструмент демократии на общенациональном уровне. На местах демократия, напротив, требует единства власти.
В-седьмых, необходимы глубокие преобразования всей судебной системы как важнейшего инструмента защиты прав человека, в том числе от злоупотреблений со стороны государственной власти.
В сочетании с серьезным кадровым обновлением, повышением общего уровня юридической культуры в стране все сказанное могло бы вывести наши государственно-правовые институты на качественно новый уровень. Главное при этом — создать сильные институты демократии, при которых государственная власть, оставаясь твердой и эффективной, не могла бы ограничивать потенциал саморазвития гражданского общества.


Начало на 2-й стр. обложки.
РАДИО ЭХО МОСКВЫ

По просьбе многих читателей «Огонька» приводим некоторые выступления и телефонные звонки, прозвучавшие в прямом эфире «Эха Москвы».

СЕРГЕЙ АВЕРИНЦЕВ:
— Новости из Литвы говорят об одном: пришла беда. Уже пришла. Та самая беда, которой мы ждали, одновременно веря и не веря мрачным шуткам журналистов.
Теперь проверяется все. Чего стоит наша всемирная чуткость и отзывчивость, о которой говорила наша литература прошлого века. Чего стоит наше покаяние. Наше осуждение прежних дел — танков в Будапеште и Праге, войск в Афганистане. Чего стоит наше новообретенное свободолюбие и гражданское достоинство. Чего стоят вообще все слова, например, такие: «политическое решение». Не приобретают ли слова противоположный смысл?..
Чтобы испытывать скорбь при мысли о людях Вильнюса, не обязательно быть ни демократом, ни гуманистом; достаточно быть человеком. Но в моих ушах сегодня неотступно звучат евангельские слова: «Плачьте о себе и о детях ваших». Не будем обманываться: беда пришла не только туда. Беда пришла к нам. Доброму имени моего народа, нашего народа еще раз наносится ущерб. Очень боюсь, что случившееся непоправимо.

ЛЕОН БУЙКО, польский журналист:
— ...Я вижу по поведению вашего правительства, что оно совершенно буквально, шаг за шагом, повторяет ошибки польского коммунистического правительства. Я думаю, что вы пройдете тот же самый путь по-другому, конечно, так как у вас совершенно иной масштаб...
...Я был ошарашен тем, что повторяются не только ситуации, но и слова: та пропаганда, которая за последние два месяца велась против Прибалтики, напоминает коммунистическую пропаганду 1981 года, направленную против «Солидарности»... Империя, которая перешла в наступление в Литве, угрожала и Польше... Я могу посоветовать вам только одно — не падайте духом!

КАЗИЕНАС РИНГОЛДАС, по телефону из Вильнюса:
— Русские матери и отцы!.. Я, Казиенас Ринголдас, вместе со своими сыновьями Аудрюсом, двадцати двух лет, и Мартиносом, семнадцати лет, поклялся не щадя живота своего защищать Литву. Мы все находимся в здании Верховного Совета Литвы. Авантюристическое руководство вместе с местными коллаборантами, не имеющими национальности, сегодня ночью (неразборчиво)... занять оплот суверенитета Литвы — здание Верховного Совета.
Может быть, скоро нас не станет. Защищаясь, мне придется убивать ваших детей. Понимаю вашу боль. Простите. Но я их буду убивать не на Красной площади или в здании Моссовета. Я их буду убивать в здании нашего парламента. Я их буду убивать, чтобы они не убили моих детей, наших женщин, девушек, моих друзей. Поймите и простите...
Я обращаюсь ко всем офицерам Советской Армии, до полковника включительно. Среди вас у меня много друзей. И я надеюсь, что вас нет среди палачей в Литве. Напоминаю: меня зовут Казиенас Ринголдас Леонидович. Опомнитесь. Я хорошо знаю нищенское положение большинства из вас. Против кого вы воюете? И чьи интересы вы защищаете? Вы убиваете народ Литвы, а защищаете кучку номенклатурщиков и сволочей из генштаба. Не сомневаюсь, они не поделятся с вами своими богатствами и привилегиями. Все, что вы получите,— это будут сребреники Иуды, которые вам даже отоварить будет негде. Опомнитесь! Не вы ли мне рассказывали о семейственности, роскоши и чванстве в высших военных кругах? Запомните: сегодняшняя ваша победа обернется страшным позором. Запомните: наше продолжение — наши дети. И все богатство, которое мы оставляем,— наше доброе имя.

ЖЕНЩИНА (не представилась):
— Я хочу сказать: мне стыдно, что я русская! То, что происходит в Литве,— это хуже, чем Гитлер!

АНДРЕЙ МЕЛЬНИКОВ:
— Мне звонили литовцы. Просили передать: не надо стыдиться, что вы русские. Литовцы не обвиняют русский народ в агрессии. Они очень благодарны русским за поддержку...

ЖЕНЩИНА (не представилась):
— Скажите, что мы должны делать? Что мы можем сделать для Литвы прямо сейчас?..

ВЕДУЩИЙ:
— Мы постараемся связаться с Литовским постпредством...

НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА ЛАШИНА:
— Я обращаюсь к соотечественникам, сохранившим остатки гражданского достоинства и совести. Вы спрашиваете, что можно сделать в защиту Отечества. Как ни странно, самую активную поддержку могут оказать рядовые члены КПСС. Именно вашим именем, именем рядовых коммунистов, будут прикрываться все эти кровавые преступления. И поэтому я обращаюсь к вам: положите завтра ваши партбилеты. Пора действовать, а не бояться, пора преодолевать свой страх. Вы ведь ничем не рискуете, ни привилегиями, ни подачками. Тем более в наше время. Это шанс приобрести самоуважение и сделать шаг к гражданскому достоинству от рабского самосознания.

МАРИЯ ЧЕПАЙТИТЕ:
— Я литовка... мать троих детей... Я живу в Москве. Я прошу всех москвичей — верующих и неверующих — хоть как-нибудь молиться Деве Марии... чтобы с Литвой ничего не случилось. Спасибо.

Митинги солидарности с литовским народом в Москве и Риге. Январь 1991 года.
Партия, долгие годы объявлявшая себя авангардом трудового человечества, благословила убийства трудящихся в Литве.
На своем собрании парторганизация КПСС в журнале «Огонек» приняла решение о самороспуске. Считаем нужным довести это до сведения наших читателей.

Рисунок Алексея МЕРИНОВА


Я ЗНАЛ НАЗУБОК МОЕ ВРЕМЯ

Он всегда был очень неосторожным человеком.
В 60-е годы два-три восьмиклассника придумали «Клуб новой свободы», и Саша Сопровский расклеивал рукописные воззвания на фонарных столбах. В 70-е штудировал в районной библиотеке Ленина, оставляя карандашные пометки на полях, за что держал ответ перед органами госбезопасности. А спустя десять лет его очень смешная ода на взятие американскими войсками Сент-Джорджеса была прочитана кем-то на завтраке в Белом доме. Кстати, неточно процитированное фельетонистом «Советской культуры», это стихотворение было и остается одной из немногочисленных публикаций Сопровского на родине.
Можно диву даваться, как его земля носила. При всем этом он не был ни подслеповатым от одержимости борцом, ни чудаком не от мира сего. Было, правда, одно чудачество: реликтовое по нашим временам чувство собственного достоинства. Пожизненная пытка унижением в жэках, конторах, редакциях была ему невыносима. «Бесчестие страшнее смерти»,— отшучивался он, обходя их за версту. Поэт, умница, книгочей, весельчак и бессребреник, он талантливо трудился и талантливо бездельничал.
Очень трудно не обижать слабых, не уважать силу как силу, и только, сохранять бодрость духа и, более того, умудряться быть счастливым. Все это Сопровский умел.
Александр Сопровский оставил после себя стихи, философские, литературоведческие и критические статьи... 37 лет было ему, когда в ночь с 22-го на 23-е декабря 1990 года его жизнь оборвалась.
Друзья будут помнить Сопровского. Но есть и надежда на драгоценную посмертную дружбу людей незнакомых. Право на нее он заслужил талантом и трудом.
С. ГАНДЛЕВСКИЙ

Александр СОПРОВСКИЙ

* * *
На Крещенье выдан нам был
февраль
Баснословный: ветреный,
ледяной —
И мело с утра, затмевая даль
Непроглядной сумеречной пеленой.
А встряхнуться вдруг —
да накрыть на стол,
А не сыщешь повода — что за труд:
Нынче дворник Виктор так чисто
мел,
Как уже нечасто у нас метут.
Так давай не будем судить о том,
Чего сами толком не разберем,
А нальем и выпьем за этот дом
Оттого, что нам неприютно в нем.
Киркегор не прав. У него поэт
Гонит бесов силою бесовской —
И других забот у поэта нет,
Как послушно следовать
за судьбой.
Да хотя расклад такой и знаком,
Но поэту стоит раскрыть окно —
И стакана звон, и судьбы закон,
И метели мгла для него — одно.
И когда, обиженный, как Иов,
Он заводит шарманку своих речей —
Это горше меди колоколов,
Обвинительных актов погорячей.
И в метели зримо: сколь век
ни лих,
Как ни тщится бесов поднять
на щит —
Вот Господь рассеет советы их,
По земле без счета их расточит.
А кому — ни зги в ледяной пыли,
Кому речи горькие — чересчур...
Так давайте выпьем за соль земли,
За высоколобый ее прищур.
И стоит в ушах бесприютный шум,
Даже в ласковом, так сказать,
плену...
Я прибавлю: выпьем за женский ум,
За его открытость и глубину.
И, дневных забот обрывая нить,
Пошатнешься, двинешься,
поплывешь...
А за круг друзей мы не станем пить,
Потому что круг наш и так хорош.
В сновиденье лапы раскинет ель,
Воцарится месяц над головой,
И со скрипом — по снегу — сквозь
метель
Понесутся сани на волчий вой.

* * *
Е.И.
Что есть душа? Не спрашивай.
Пойдем
Замерзшими холмистыми лугами,
Где в густо-синем воздухе ночном
Между белесоватыми клоками
То тут, то там морозная звезда
Проглянет из бездонного провала,
Не освещая тропки никогда.
Верх-низ и лево-право растеряла
Захватывающая кривизна.
Снег голубеет, небо отражая.
Шаг в сторону — во мгле
растворена,
Грядой холмов петляет даль
ночная.
Не спрашивай. Но есть одни глаза,
Где пляшет темень, и круги
цветные
Расходятся, и различить нельзя
Ни зги вокруг. И есть глаза
другие.
В них отсвет ленинградского
катка,
Где свалена еще с блокады мебель.
Азарт подростка. Юного кружка
Опасное товарищество. Небыль
Угарных лет. Семейного угла
Заботливо поставленная крепость.
И зернышко бесхозного тепла
На дне зрачка нечаянно
пригрелось.
Когда одни в другие поглядят
Невидяще, темно, морозно,
снежно —
Уже дохнет Москва, и это ад.
А это — мы, и встреча неизбежна,
И недоговоренные слова
Не пропадут. Так вот: какая сила
В один пейзаж соединила два —
И две чужих судьбы к нему
прибила?
Не спрашивай. И без того хрупка
Проснувшаяся чуткость —
и напрасно
Искать ей объяснения, пока
И без того внутри светло и ясно.

* * *
Я знал назубок мое время,
Во мне его хищная кровь —
И солнце, светя, но не грея,
К закату склоняется вновь.
Пролеты обшарпанных лестниц.
Тревоги лихой наговор. Ноябрь.
Обесснеженный месяц,
Зимы просквоженный притвор.
Порывистый месяц осенний
Заладит насвистывать нам
Мелодию всех отступлений
По верескам и ковылям.
Наш век — лишь ошибка, случайность.
За что ж мне путем воровским
Подброшена в сердце причастность
Родство ненадежное с ним?
Он белые зенки таращит —
И в этой ноябрьской Москве
Пускай меня волоком тащат
По заиндевелой траве,
Пускай меня выдернут с корнем
Из почвы, в которой увяз,
И буду не злым и не гордым,
А разве что любящим вас.
И веки предательским жженьем
Затеплит морозная тьма,
И светлым головокруженьем
Сведет на прощанье с ума,
И в сумрачном воздухе алом
Сорвется душа наугад
За птичьим гортанным сигналом,
Не зная дороги назад
И, стало быть, понял я плохо
Чужой до последнего дня
Язык, на котором эпоха
Так рьяно учила меня.

* * *
На краю лефортовского провала
И вблизи таможен моей отчизны
Я ни в чем не раскаиваюсь нимало,
Повторил бы пройденное, случись
Лишь бы речка времени намывала
Золотой песок бестолковой жизни.

* * *
Я из земли, где все иначе,
Где всякий занят не собой,
Но вместе все верны задаче —
Разделаться с родной землей.
И город мой — его порядки,
Народ дома, листва, дожди —
Так отпечатан на сетчатке,
Будто наколот на груди.
Чужой по языку и с виду,
Когда-нибудь, Бог даст, я сам,
Ловя гортанью воздух, выйду
Другим навстречу площадям.
Тогда вспорхнет, как будто птица,
Как бы над жертвенником дым,
Надежда жить и объясниться
По чести с племенем чужим.
Но я боюсь за строчки эти,
За каждый выдох или стих.
Само текущее столетье
На вес оценивает их.
А мне судьба всегда грозила,
Что дом построен на песке,
Где все, что нажито и мило,
Уже висит на волоске.
И в пору сбыться тайной боли,
Сердцебиениям и снам —
Но никогда Господней воли
Размаха не измерить нам.
И только свет Его заката
Предгрозового вдалеке,
И сладко так — и страшновато
Забыться сном в Его руке.


Время заставило нас расстаться с полюбившейся читателям рубрикой «150 лет фотографии», но редакционная почта продолжает приносить нам снимки из домашних альбомов, есть предложения музеев и архивов. Все это составляет богатейшее фотографическое наследие, нашу историческую память.
Журнал начинает новую рубрику — «Семейный альбом». С вашей помощью, уважаемый читатель, мы представим фотоматериалы, накопленные в домашних архивах, коллекциях, альбомах.

СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ
Ведет рубрику Владимир ПОТРЕСОВ.

Первая публикация — из семейного архива выдающегося русского инженера, почетного академика Владимира Григорьевича Шухова. Сегодня Шухов почти забыт, знаем его лишь как автора Шаболовской радиобашни и оригинальной конструкции перекрытия платформ Киевского вокзала в Москве. Известный в свое время инженер, строитель, ученый и исследователь, Шухов был еще и страстным, удачливым фотографом. В его семье хранятся сотни стеклянных негативов и диапозитивов. Мы впервые публикуем его снимки, подобранные Асей Михайловной Шуховой и Владимиром Шуховым.

<- предыдущая страница следующая ->