<- предыдущая страница следующая ->

В ТИРАНЕ НЕСПОКОЙНО

СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦА

Мы почти ничего не знаем об Албании. Еще совсем недавно информация оттуда, скудно просачивающаяся сквозь «железный занавес» самоизоляции, была доступна лишь специалистам. Среди государств, пораженных вирусом тоталитаризма, Албания искала свой собственный путь «к счастью и процветанию», но это был путь нищеты, всеобщего доносительства и полного отсутствия понятия о правах человека, кроме абсолюта прав тех «избранных», которых никто не выбирал.
На фоне политических потрясений, происходивших в последние годы в странах так называемого соцлагеря, Албания казалась уникальным заповедником. Но сообщения последнего времени свидетельствуют: и там лед тронулся.
...Михаил Пумо почти ничего не ест с тех пор, как ему отбили внутренности в полиции. Он пьет воду и, с трудом подбирая слова, рассказывает по-русски (на языке своей мамы) о том, что пережил за последние годы. Мише 23 года, он один из первых албанцев, сумевших вырваться из страны...
- Я до сих пор не могу поверить, что вырвался. Мне все время кажется, что за мной следят. Не могу привыкнуть к тому, что не надо бояться, что тебя убьют на улице за длинные волосы или джинсы, что не надо убегать от сигуримщиков (сотрудников госбезопасности). Я до последней минуты не верил, что они нас отпустят.
Моя мама — русская, она познакомилась с отцом здесь, в Союзе. Отец тогда учился в Плехановском, а мама — в университете. Когда отец окончил институт, они поженились и приехали жить в Албанию.
Тогда очень многие привозили жен из Союза. А когда отношения между нашими странами испортились, русские стали возвращаться обратно. Мама не вернулась.
Десять лет все было ничего, а в 75-м начались репрессии против «интернациональных» семей. Была организована кампания по разоблачению врагов социализма, шпионов Америки и Советского Союза. Те, кто не был расстрелян, получили по 25 лет и до сих пор — в тюрьмах.
Когда тучи начали сгущаться, мама решила уехать в Союз и подала заявление на выезд. Вначале ей даже советовали, как лучше заполнить бумаги, но когда началась возня вокруг русских шпионов, ее посадили вместе с остальными.
В Тиране отец работал в министерстве внешней торговли экспертом, считался хорошим специалистом, часто ездил за границу. Отцу неоднократно предлагали развестись с женой — он категорически отказывался. Большинство разводились и таким образом избегали репрессий. Отец оказался строптивым. Он вообще упрямый, ну а я — весь в него. Мы и получили за несговорчивость на полную катушку.
Я хорошо помню тот день, когда арестовали маму. Была пятница, 17 октября 1975 года. Мне было тогда 8 лет. Лил дождь. Обычно утром меня будила мама, а в тот день меня разбудила одна из родственниц. Кругом было полно людей, они рылись в вещах, перетряхивали книги. Мне сказали, что это мамины сослуживцы, которые ищут какую-то нужную книгу. Меня одели и увели к дяде. Я стал требовать маму, но мне сказали, что она в больнице.
Отца тогда не было в Тиране. Ему послали телеграмму о том, что заболела его мать. Он сразу почувствовал неладное, позвонил соседке — у нас телефона не было,— и та ответила, что нас нет дома, хотя было уже 9 вечера, и тут же повесила трубку. Отец перезвонил, но она больше не поднимала трубку. Тогда он нашел какую-то машину и в два часа ночи приехал в Тирану. Я помню, как он сел ко мне на кровать, обнял меня и заплакал. Он плакал, как ребенок. Он ничего мне не сказал, но я плакал вместе с ним.
Он стал ходить по инстанциям, чтобы что-то выяснить, от него снова требовали развода, грозили посадить...
Нас сослали в маленький городишко Рэшен. Отца перевели в бухгалтеры. Его зарплаты нам не хватало даже на еду.
Маму больше полугода продержали в следственном изоляторе. Ее заставляли подписывать липовые показания под угрозой того, что мужа посадят в тюрьму, а детей отдадут в приют. Однажды в соседней камере кого-то пытали, а маме сказали, что это ее муж, и пригрозили, что, если она не подпишет показания, его отсюда не выпустят. Конечно, она в конце концов все подписала.
Брату тогда было 15 лет, он раз в две недели возил ей передачи. Когда мама что-нибудь подписывала, передачу принимали, а когда упрямилась — возвращали обратно.
Никакого суда, разумеется, не было. Ей дали 14 лет лагерей как шпионке Советского Союза.
Лагерь обычный — колючая проволока, вышки, охрана. Женщины отбывали там срок и по политическим статьям, и по уголовным. Мы старались приезжать туда как можно чаще, хотя это было довольно далеко, на одну дорогу уходила пятая часть зарплаты отца, да еще передачи. На еду нам уже ничего не оставалось. Но в долг никогда не брали. Так и жили. Старались держаться вместе, поддерживать друг друга.
Брат с большим трудом окончил школу. Он очень хорошо учился, но сын советской шпионки не мог получать хорошие отметки. Когда его призвали в армию, жизнь его стала просто нестерпимой. Какие ему там сигуримщики устраивали провокации, сколько раз его били!
Со мной была та же история. Учился я хорошо, но на экзаменах 10 баллов мне решился поставить только преподаватель английского — просто смелый был человек.
В Союзе долго никто не знал, что мама в тюрьме. Своему отцу она писала, что мы переехали в другой город. Но когда умерла ее мать, она в отчаянии написала, что уже 10 лет в тюрьме. Дед поднял большой шум. В 1985-м он обращался даже к Горбачеву. Наконец нам сказали, что мать выпустят.
Освободили ее в январе 86-го. Она отсидела десять лет и три месяца. Когда нам стало ясно, что никаких надежд на нормальную жизнь у нас нет, отец сказал маме, что пора подавать заявление на выезд. Тогда что-то начало меняться в политике. Власти разрешили уехать только маме и старшему брату. Они уехали в октябре 87-го, и мама начала вызволять меня с отцом из Албании. А мы сразу почувствовали, что мама предпринимает какие-то шаги, поскольку на нас посыпались угрозы. Когда летом 88-го мама прислала нам приглашения, за нами начали следить.
Мы каждый год подавали заявления на выезд. Отца вызывали, спрашивали: «Албанец ты или не албанец? Разве ты не знаешь, какая ситуация в стране и в мире?» На это отец отвечал, что семья — дело частное.
После моего очередного заявления о выезде меня забрали в армию. Наша часть была саперной. Все, кто в ней служил, попали туда по политическим причинам, все ненавидели Энвера Ходжу и его диктатуру. Отец приезжал ко мне каждую неделю.
Вдруг через полтора месяца меня вызвали и сказали, что пришли бумаги о моем освобождении. У меня было приподнятое настроение, ждал скорого отъезда в Союз. Я сдал форму и стал ждать отправки домой. Ждал три дня. Когда я понял, что они не хотят меня отпускать, хотя не имеют на это права, я решил уйти сам. Но это было не так просто. За мной был приставлен офицер. Станция находилась рядом с нашей частью, но я решил обмануть моего опекуна и пошел в город и только оттуда — на станцию. Так и сбежал. Когда я сошел с поезда и сел в автобус, ко мне подошел человек из полиции, побеседовал со мной о том о сем, а когда мы доехали, предложил пройти в отделение. В полиции я просидел полчаса. Пришел начальник, и стало ясно, что нас вовсе не собирались выпускать из Албании. Пришло предписание сослать нас в Перлят, шахтерский поселок. «В чем причина?» — спросил я. «Объясним потом». Предложили где-то расписаться. Я отказался. «Ну, мы сами распишемся, за тебя».
Дома застал отца больным. Накануне ему сказали: «Собирай вещи, мы тебя завтра отправим». «А сын?» «Сына — в тюрьму». Отец чуть с ума не сошел. Меня поэтому и не отпускали из части — хотели отца доконать или хотя бы нервы попортить.
Обычно, когда ссылают, сигурими заказывают грузовик для перевозки интернированных. Мы ждали, но машина не пришла.
Прошла неделя. Мы ходили отмечаться в отделение три раза в день, сидели без денег, потому что у отца не было работы. Наконец нам сказали, что отправят. Мы снова собрали вещи, а машина снова не пришла. И так продолжалось около месяца. Ждать было невыносимо. Такими методами в Албании многих доводили до могилы.
В Перляте — это небольшая деревня — нам предлагали работу только на шахте. Мы с отцом отказались. В каком-нибудь дальнем забое все для нас кончилось бы взрывом или обвалом. Такие методы они тоже практиковали. Сын министра обороны, расстрелянного после того, как его заставили убить премьер-министра, тоже работал на шахте. Но недолго: подорвал себя динамитом...
Мы пытались выяснить официальную причину интернирования. Уже год прошел, а нам ничего не говорили. Кроме связи с Союзом, конечно, никаких причин не было.
Все это время мы сидели без работы. Мать что-то посылала из Москвы. Мы пытались это продавать, но было опасно: могли посадить за спекуляцию. Мебель мы почти всю продали. Жили без денег, в полной заброшенности полтора года. Меня спасал только радиоприемник. Телевизор в Албании — редкость, признак зажиточности и преуспеяния. Я слушал «Голос Америки», «Свободную Европу», «Радио Свобода». Советское радио в Албании не пользуется популярностью, потому что слишком официозно и чаще отмалчивается или опаздывает. Молодежь вся — за Америку, а за Советский Союз только некоторые пожилые, у которых что-то связано с Союзом.
Потом началась революция в Румынии, мы почувствовали, что что-то будет меняться. В стране начались выступления против режима. Инициатором, как правило, была молодежь.
В Шкодере зацепили тросом памятник Сталину. За шею. Но сбросить его не удалось, власти помешали. Тогда было арестовано около 400 человек, главным образом молодежь.
Между прочим, в Албании в каждом городе обязательно есть памятник Сталину и Ленину. А то и несколько. Есть даже город Сталин.
Узнали, что кто-то ухитрился выкрасть секретные документы из архива Политбюро в здании Центрального Комитета партии. В одной из военных типографий напечатали листовки, призывавшие к свержению режима. Всех рабочих и их родственников арестовали. Сильные волнения были в Кавае. Народ сумел выгнать из города всех сигуримщиков и полицейских. Туда ввели танки, а народ мог защищаться только камнями. Во время этих событий военные убили молодого парня, его звали Сиди. Хоронил его весь город. Ему поставили памятник с надписью «Сиди — герой». Власти не посмели его тронуть.
Когда власти выпустили в Италию первую туристическую группу, вся она осталась там. Никто не захотел вернуться. Тогда уже со всех начали снимать клеймо интернированных. Нам сказали, что мы хоть и освобождены, но все равно должны жить в Перляте.
Ночью 2 июля началось массовое бегство албанцев на территории иностранных посольств. Сначала несколько человек пошли в западногерманское посольство и попросили политического убежища. На следующий день люди пошли в итальянское, французское посольства. И начался уже лавинообразный процесс.
У сигурими есть специальные бригады головорезов из бывших спортсменов. Они вытаскивали людей с территории посольств. Эти бригады ставили у ворот кордоны. Народ бросал в них камнями, пытался пробиться сквозь них. Кто-то на грузовике протаранил стену западногерманского посольства. Один раз люди забрались в мусоровоз, подъехали к посольству, открыли крышку и все попрыгали через забор.
Через четыре дня после того, как в события вмешалась ООН, кордоны убрали. Когда народ узнал об этом, все, кто мог, побежали в посольства...
8 июля меня арестовали. Я гулял около озера, подъехала машина, там было четыре сигуримщика и два полицейских. Стали требовать документы у меня и моего приятеля, запихнули нас в машину. Приятеля высадили где-то по дороге, а меня повезли в отделение. Там было много народу, и всех избивали резиновыми дубинками. Потом меня постригли под ноль, точнее, общипали клочьями мои длинные волосы. Камера представляла собой нечто вроде клетки, все сидели там под палящим солнцем без воды. У одного была сломана челюсть. Только ночью меня привезли в полицейский участок рядом с домом и там выпустили.
Десятого июля я позвонил в Москву. Думаю, что я был первым албанцем, который сюда дозвонился.
С того дня мой выезд в СССР стал приобретать реальные очертания. Но до того мгновения, пока я не вышел на летную полосу в Шереметьеве, я не мог поверить, что нас с отцом выпустили из Албании.
Записал Ш. АБРЯРОВ

Телефото АП — ТАСС
Во время митинга в Тиране.
Военная подготовка в Албании обязательна как для юношей, так и для девушек.
Албанские беженцы у приграничного полицейского участка на территории Греции.

<- предыдущая страница следующая ->