<- предыдущая страница следующая ->

Александр Старостин
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАСИ ИВАНОВА С ФАКТОРИИ СВЕТЛЫЙ ПУТЬ

ДЕЛА ШКОЛЬНЫЕ
В школу ходить было тошно по нескольким причинам. Во-первых, по утрам на крыльце стояла огромная, лысеющая директриса по кличке Сонька-«Центер» с прокурорским выражением лица — родственница Тамарки Блиндиевой. Сонька едва говорила по-русски, а по-эвенски совсем не шарила, так как приехала откуда-то с «югов», и свою малограмотность маскировала свирепостью лица. Во-вторых, на переменках к Васе подходил расхлябанной походкой старшеклассник Эдик Блиндиев в костюме с заклёпками и, ни слова не говоря, бил под дых. Воевать с этим великовозрастным ковбоем Вася не мог и однажды пригрозил:
— Скажу отцу.
Эдик задумался. Ведь Иванов-старший на праздниках Молодого Оленя завоевывал чемпионство несколько сезонов подряд; причём выигрывал не только у местных борцов, но и у приезжих, и его не раз приглашали силачи самых отдалённых посёлков.
— Ябедничать будешь?
— Мы пока в разных весовых категориях, — сказал Вася. — Потому, если тронешь, застрелю.
— Срок будешь тянуть, балда.
— Не буду — я несовершеннолетний.
Эдик показал на лице презрение, но оставил Васю в покое.
После занятий Вася Иванов, Ваня Капусткин и Улорик Доонова обнаружили, что кабинет Соньки-«Центер» не заперт, а в углу стоят ведро с красно-коричневой краской и заляпанная известкой лестница. Ребята переглянулись — работа закипела. Ради такого дела Вася не поленился разуться и вымазать ноги краской.
На другой день с Сонькой едва не случился удар при виде красных следов, оставленных неизвестным злоумышленником, явно связанным с потусторонними силами, так как нормальные люди, как известно, неспособны разгуливать вверх ногами.
Злоумышленник прошёл босиком по стене, печатая следы, потом обулся, проследовал по потолку, споткнулся о люстру и, судя по оттискам рук, упал на четвереньки; сделал два шага и, видимо, соскочил на пол.
Сонька собрала учителей, показывала на следы и при этом очень горячилась по обыкновению южан.
— Кто ходыл? Кто слэд тэлал? Приказываю поймай, ко мне приведы!
Мария Ивановна — молодая, румяная, пухлогубая, в невозможно огромных (самых модных, говорили девочки) очках, прыснула, но тут же принялась в качестве маскировки сморкаться. Уродливую Соньку со слоновьими ногами бесил сам факт существования этой красотки, и она метнула в неё свой гневный взгляд.
— Простудилась, — пояснила Мария Ивановна, делая при этом вид заинтересованно-озабоченный поимкой злоумышленника.
— Что скажешь? — спросила Сонька.
— Ума не приложу, кто мог ходить, — развела руками Мария Ивановна и снова зажала нос платком, чтоб не рассмеяться.
— Иды, иш-ши!
— Слушаюсь! — ответила Мария Ивановна, поражаясь несообразительности Соньки: можно подумать, что она никогда не видела мальчишек. Впрочем, в этом деле, требующем ловкости и согласованности действий, молодая учительница не исключала участия и девочек.
Класс встретил её заинтересованной тишиной: все ребята знали о «хождении» по потолку и ждали развития событий. Многие разочаровались, когда речь зашла на самую унылую тему — двойки.
— Иванов, ты знаешь, что учебный год подходит к концу?
— Знаю.
— Встань, когда с тобой говорят старшие.
Вася встал.
— Скажи, по каким предметам у тебя двойки?
Вася задумался.
— Ну? — напомнила Мария Ивановна. — Забыл?
— По географии, — вздохнул Вася.
— И только?
— Нет, ещё по этой... как её?.. алгебре.
— Всего две двойки? — изумилась учительница.
— По химии.
— Три — это не так уж и много.
— Ещё по физике.
— Я, кажется, неправильно поставила вопрос. Скажи лучше, по каким предметам у тебя нет двоек?
Вася насупился.
— По пению, — пискнула Улорик Доонова, очень ехидная особа, — класс грохнул.
— Стыдно мне за тебя, Иванов. Сядь.
Мария Ивановна подошла к Васе и о чём-то задумалась.
Вернулась на своё место.
Вася придвинулся к дремлющему Ване Капусткину и прошептал:
— Есть разговор.
— О чём? — проснулся Ваня.
— Дело секретное. Поклянись молчать.
Ваня проснулся окончательно.
— Рассказывай!
— Успеешь. Возьмём «белку»...
— В тайгу пойдём? На охоту?
— Иванов! — хлопнула Мария Ивановна по столу ладонью. — Ты что болтаешь?
— Я не болтаю, я дело говорю, — обиделся Вася: он знал, что болтливость — большой порок.
— Встань!
— Пожалуйста, — буркнул Вася. — Вот стою.
— Он мне делает одолжение! — задохнулась от праведного гнева Мария Ивановна. — Ты, по-моему, совсем обнаглел.
— Не, Мария Ивановна, он вообще-то не наглый, он сказал «пожалуйста». Это ведь волшебное слово, — влез Ваня.
— И ты, Капусткин, встань.
— Пожалуйста, — произнёс он одними губами, — девочки прыснули.
Однажды Ваня пустил слух, что у Марии Ивановны очки с самыми обычными стёклами и она носит их единственно для солидности.
И ребята (да и девочки) объявили чуть ли не охоту за этими, очень модными, очками. Мария Ивановна никак не могла понять, почему ребята так внимательно за ней следят. Неужели заинтересовались алгеброй? Но тогда почему количество двоек не уменьшается?
— Стыдно мне за тебя, Иванов. Учишься плохо, ничего не понимаешь. Может, ты вообще тупой? Твой отец высшее образование имеет, книг у него больше, чем в районной библиотеке. И весь этот накопленный в книгах человеческий разум бесполезен для тех, кто не имеет собственного разума, — она направила палец в Васин лоб. — Отца бы постыдился.
— Толку-то от учёбы, — снова влез Ваня. — В тайге институт не нужен.
— Врёшь, Капусткин. Почему Иванов лучший охотник после Жергауля? Почему?
— Жергауль вообще неграмотный, — буркнул Ваня и опустил голову, чтобы скрыть насмешливую улыбку: загнал учительницу в угол.
— Тогда скажи, почему Иванов лучший охотник?
— Потому что сильный, как лось.
— Потому и сильный, что грамотный. Знание — сила! Сядьте оба.
— Жергауль вместо подписи ставит тамгу, — буркнул Ваня.
— Что ты сказал?
— Тамгу ставит в виде лука со стрелой вместо подписи. А лось и этого не умеет, а сильнее профессора.
Мария Ивановна почувствовала, что весь урок может пройти в пустых пререканиях, к чему и стремились эти нахальные мальчишки.
— Ты чего стоишь, Иванов? Сядь!
— Вы на меня не кричите, Мария Ивановна.
— Что? Что ты сказал? Я не имею права на него кричать! — фыркнула Мария Ивановна и осмотрела весь класс, ища поддержки. Но ребята и даже девочки сделали вид, будто не причастны к словопрениям. — Почему же я не имею такого права?
— Потому... потому что я...
— Ну что — ты? Ответь!
— Потому что я вам в отцы гожусь, — вырвалось у Васи, — и весь класс грохнул. Мария Ивановна и сама засмеялась и, сняв очки, вытерла глаза. Все взоры устремились на очки.
— А очки-то с обычными стёклами, — прошептал, но так, чтоб все слышали, Капусткин.
— О Боже! Они меня доведут до белого каления, эти противные мальчишки! А что касается тебя, отец родной, — обратилась она к Васе, — я бы тебя звала на «вы» и даже по имени-отчеству, если бы ты учился хотя бы на тройки. И ещё вот что. Иди немедленно домой — переоденься, переобуйся и хорошенько вымой руки.
Вася с недоумением поглядел на учительницу.
— От тебя керосином пахнет, — пояснила она. — Которым ты отмывал руки от краски.
Вася, поражаясь приметливости учительницы, только крякнул и в следующее мгновение уже нёсся на лыжах к дому.

ЧЁРНАЯ КОШКА
Вася вытянул из пробоя палочку, которой запирается дверь, прошёл в сени, взял на себя обитую оленьим мехом дверь в «светлую» и застыл на месте: у печи сидела огромная чёрная кошка и глядела на него внимательными, умными глазами. В избе было темновато, кошачьи зрачки сверкнули краснотцой. Васе стало жутко.
— Как ты сюда попала? — спросил он дрогнувшим голосом. — Дверь была на запоре. Может, ты к Шурику в гости пришла?
Говорил он вслух единственно из страха.
Кошка (или то существо, которое явилось под видом кошки), припадая животом к полу, медленно двинулась в его сторону. Вася понял, что чувствует мышь, когда на неё охотится кошка.
Он схватил первое, что подвернулось под руку — это был увесистый зонтик, забытый милиционером Оболенским, приезжавшим насчёт утонувшей баржи, — и прижался спиной к стене.
Он был уверен, что кошка вцепится ему в горло. И ударил её по лапе. Страшная кошка мяукнула басом и исчезла. Вася кинулся со всех ног к Агафье.
— Что за кошка? — спросила Агафья, выслушав Васин сбивчивый рассказ с самым серьёзным видом. — Знакомая?
— Незнакомая.
— Чёрная?
— Вроде бы чёрная. В избе темно было.
— Крепко её ударил?
— По лапе. По левой.
— Эх, Васятка, Богородицу надо было читать. Или просто: «Пресвятая Богородице, спаси нас!»
Агафья осмотрела зонт, как будто на нём могли остаться следы удара по кошачьей лапе, выбрала за печкой ухват и сказала:
— Пойдём. Так это дело оставлять нельзя.
Отворив дверь, Агафья первым делом перекрестилась на иконы и внимательно осмотрела все углы своими маленькими вострыми глазами, глянула под кровать — никакой кошки.
— Может, приснилось? — спросила она. — Или чего-то съел? — потрогала своей ручищей Васин лоб. — Однако температуры нет.
- Ничего не приснилось, — обиделся Вася. — Вот её след!
— В самом деле, — согласилась старушка. — В печь хотела проникнуть, лапы сажей вымазала. Вообще, печь для «таких» первое дело: очень легко можно вылететь через трубу. Пойдёшь ночевать ко мне, а утром обкурим избу ладаном. Ладан — первое дело против нечистиков.
— Пироги брать? — спросил Вася.
— Пироги? Какие пироги?
— Как какие? С рыбой. Сами же пекли.
— Ах, да! Возьмём и пироги, конечно.
Ведьму узнать среди обычных женщин не так уж трудно: для этого достаточно надеть шапку задом наперёд, а в кармане держать кукиш. Для верности лучше держать сразу два кукиша. При этом неотрывно глядеть на предполагаемую ведьму. Обычная женщина не обратит на тебя внимание, а ведьма примется ворчать, ругаться, материться, а то и по шее съездит. Однако у этого способа есть существенный недостаток: ведьма может заявиться среди ночи в образе чёрной кошки и спросить: «Зачем ты мне кукиш показывал?» На этот случай надо поблизости держать собаку-четырёхглазку, такую, например, как Чара. Убедиться в том, что четырёхглазки видят нечистиков не очень сложно: надо подгадать время, когда собака лает как бы без причины, и поглядеть между её ушей. При этом, конечно, присесть на корточки.
Вася не раз пробовал увидеть между Чариных ушей какую-нибудь ведьму, да всё неудачно. Чара лает очень редко.
А ещё у ведьмы во рту черно, будто черники наелась, и отражение в зрачках перевёрнутое. Кроме того, у ведьмы растут маленькие рожки — вот почему все они так любят высокие причёски и накладные волосы. Вася не раз пытался рассмотреть все эти признаки у Тамарки Блиндиевой, но она всякий раз ругалась и однажды наградила увесистым подзатыльником, — тогда Вася уверовал слухам, что она время от времени поколачивает своего мышевидного супруга Микки.

КРАСАВИЦА МАРУСЬКА
Агафья направила Васю за стол, грохнула противень с пирогами, в одну глиняную миску насыпала брусники, в другую — грибов и сказала:
— Побегу на ТЗП.
Вася не спеша принялся за грибы и при этом думал о событиях последних дней: секретный сруб, чёрная кошка и самое невообразимое — Мария Ивановна, которая не только догадалась, кто разгуливал по потолку Сонькиного кабинета, но и подстраховала его от неминуемого разоблачения. Ведь от Васи — правду надо сказать — несло керосином за версту.
Ребята однажды рассуждали о «Маруське» и пришли к единодушному заключению, что если ей снять очки и запретить разговоры о тригонометрии, то она даст сто очков вперёд всем американским красоткам, хорошо известным в Стране Лимонии по фильмам и видикам, которые крутила Тамарка Блиндиева.
Вася вспомнил, как шутник Ваня Капусткин предложил считать «национальным героем» всякого, кто поцелует Маруську.
Ребят, жаждущих героического, смущало лишь одно обстоятельство: высокую и статную учительницу поцеловать можно разве что со стула. Ваня так и рвался в народные герои и так зорко следил за Марией Ивановной, что она спросила его однажды: «Ты, Капусткин, по- моему, играешь в партизана, то есть в народного мстителя». — «Не-е, Мария Ивановна, в народного героя», — ответил находчивый Ваня, но глубокого смысла в его ответе учительница уловить, разумеется, не смогла.
«Надо пойти в школу, нельзя подводить Маруську, — подумал Вася. — Ведь если в класс заявится Сонька, то... то... Но надо руки помыть стиральным порошком...»
Он поглядел на подошвы своих подшитых резиной катанок, но у грибов, творения Агафьи, было одно досадное свойство: приступив к ним, об остановке не могло быть и речи.
И тут случилось чудо: в дверь постучали, и явилась Мария Ивановна собственной персоной.
От неё пахло свежим огурцом. Она села за стол и некоторое время молчала. Ваня поглядел на её маленькую шляпку из пыжика и молочно-белый румянец и подумал, что пока учительница сидит, у него есть реальные шансы стать народным героем.
Но кто поверит?
— Что скажешь, товарищ Иванов? — спросила она, напуская на себя строгость.
— Пришёл домой, а там чёрная кошка, — проговорил Вася, чувствуя, что выглядит очень глупо.
— Шурик что ли?
Мария Ивановна, как и все жители Светлого Пути, хорошо знала кота, а однажды и брала его — мышей половить.
— Нет, никакой не Шурик, а большая чёрная кошка.
— Ты, Иванов, морочишь мне голову.
Вася покраснел: он меньше всего хотел морочить голову Маруське.
— Я её зонтиком по лапе, — сказал он.
— Ты, Иванов, мне пересказываешь повесть Гоголя про ведьму, которая оборачивается в чёрную кошку...
— ...и поэтому не успел даже руки помыть от керосина.
— Ну ты, Иванов, даёшь! Ты меня возводишь чуть ли не в соучастницы своего безобразия в кабинете директора. Что ты за человек? Ты хорошее к себе отношение понимаешь как сигнал к нахальству. Поверь, я очень не люблю нахалов...
От дальнейшего разноса Васю спасла ворвавшаяся в избу Агафья, раскрасневшаяся с мороза и возбуждённая.
— Всё поняла, всё разведала! Чёрная кошка не кто иной, как зав ТЗП Тамарка Блиндиева, сволочь такая!
— Что, что? — удивилась Мария Ивановна. — Какая такая чёрная кошка?
— Ой, Мария Ивановна, голубушка! — заговорила Агафья. — Сними, матушка, шубку, сними шляпку, давай-ка грибков покушаем и что Бог послал.
— Что ж, — согласилась учительница. — Если я поужинаю у вас, то мне не придётся готовить самой ужин. Что там у вас про кошку?
Агафья повесила шубку учительницы, загремела тарелками и при этом вела рассказ, который Мария Ивановна слушала с насмешливой улыбкой.
— Пришла я на ТЗП, а там Тамарка с перевязанной лапой, бинт совсем свежий. Я ей, значит, даю наводящий вопросик: «Скажите, Тамара Мухтаровна, что у вас с лапкой, то есть, с ручкой? Не иначе, как вам съездили зонтиком по лапе. Тем зонтиком, что оставил милиционер Оболенский...» И что тут началось! Таких ругательств я, Мария Ивановна, и на зоне не слышала...
— На зоне? — удивилась учительница. — Вы и там побывали?
— Ой, голубушка, где я только не побывала! Тебя ещё и на свете не было, а я уже на лесоповале работала. Везде была, везде, вот только у волка в заднице не довелось побывать... А таких ругательств никогда и близко не слыхивала, какими меня крыла эта ведьма... Никак не могла её разоблачить, а теперь мне всё ясно и наглядно. Она — оборотень и душу продала дьяволу.
— Много чести для этой мелкой воровки! — фыркнула Мария Ивановна, давно привыкшая к хамству Тамарки.
— Нет, она не мелкая воровка! — горячо возразила Агафья. — Ты ведь про неё ничего не знаешь. Она и Осикту погубила, и...
— ...баржу утопила, — снасмешничала Мария Ивановна.
— Зря смеёшься. Ответь мне на простой вопрос: как могла тунгуска замёрзнуть на улице посёлка?
— Что правда, то правда... Может, Осикта... Мария Ивановна, встретив настороженный взгляд Васи, умолкла,
— Ты думаешь, она была пьяная? Нет, она водку и на нюх не принимала. А до чего симпатичная была! Глаза зелёные, на носу веснушки... И вот Вася теперь сиротка... — Агафья погладила Васю своей ручищей по голове и промокнула подолом глаза. — Сейчас покажу её фотку... Чего не кушаешь, голубушка? Ты кушай и меня слушай, а я тебе расскажу, как Тамарка душу продала...

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ
— Дело было, значит, так. Тамарка прикатила со своим мышевидным супругом откуда-то с югов. Ещё до перестройки. И занялась пушниной. Деньги признавала лишь одни — пушнину. Соболь, песец и мелкая разменная монета — ондатр. Вся пушнина Лимонии стекала к ней, а государству шиш! А ведь лицензионная пушнина — государственное имущество, и один соболишко-баргузинец приравнивается в Европе к стоимости автомобиля. Такие дела, матушка. Теперь считай, как Тамарка разбогатела. И влюбилась она по уши в Иванова... — нет, не в этого, — она слегка хлопнула Васю по затылку, — а в его батьку.
Мария Ивановна покраснела.
— И что же?
— А то, что она приготовила приворотное зелье. У неё этих чёрных книжек по колдовству целый шкаф. Налила в кубок сивухи, насыпала туда толчёной лягушачьей лапки, добавила крови чёрной кошки, всяких-разных трав и дала выпить Иванову. И стала говорить, как она его любит и бросит к его ногам всё своё несметное богатство. А он посоветовал ей любить своего мыша и сынка Эдика, тогда совсем маленького, но уже и тогда разбойника первостатейного. И тогда она решила извести Осикту... А тут вот что случилось: милиционер товарищ Оболенский прихватил её на пушнине, и ей грозили большие срока за государственные хищения в особо крупных размерах. Но, сама знаешь, сатана своих всегда поддерживает. Поддержал и Тамарку — сдёрнул её со скамьи подсудимых.
— Как сдёрнул?
— Очень просто: устроил в стране перестройку, и воры взяли власть в свои руки. И виноватыми стали не Тамарка и её мышь, а товарищ Оболенский. Ему стали шить какое-то нарушение прав человека, как будто Тамарка — человек. Отделался большим понижением, а Тамарка стала бизнесменом. Быстренько приватизировала клуб, почту, звероферму имени Кирова, два теплохода, восемь катеров, месторождение кобальта и никеля, шахту по добыче шпата... Всего и не перечислишь. И отписала господину президенту, что хочет отделить страну Лимонию от России...
— О Боже! Ведь наш район размером с Францию!
— То-то и оно, что с Францию! Ты меня, голубушка, слушай: я — баба неграмотная, умная — всё знаю, всё понимаю...
— И что же ей ответил господин президент?
— Он ей сказал: «Бери этого... сувенир... суверни...» слово басурманское, его и говорить противно...
— Суверенитета, — подсказала грамотная учительница.
— Вот-вот, его самого. Скоро она всех нас приватизирует, в холуёв обратит...
— Я тогда уеду в Россию!
— А ведь Сибирь раньше и была Россией, — вздохнула Агафья.
— Если устроить референдум, — горячо заговорила Мария Ивановна, — то все — и эвенки, и селькупы, и русские, и все, все — никто не захочет отделяться.
— Плевала она на этот твой рефер... тьфу ты! От слов таких у меня делается изжога. Соберутся ворюги и решат: это страна Лимония, это страна Мурлындия, это Халабалийская республика, а народ-то везде один...
— Куда же смотрят наши мужчины? Наши силачи, которые бьют белку в глаз! Куда смотрит Иванов? Может, он боится этой шпаны, захватившей власть?
— Нет, не боится.
— В чём тогда дело?
— Его надо разозлить. Трудно его разозлить! А если разозлится, то всё это негодяйское племя полетит к... к... чёрту. Откуда и пришло. А знаешь, Мария Ивановна, выходи-ка ты, голубушка, за Иванова — такие мужики нынче на дороге не валяются, — добавила Агафья безо всякого перехода. — И Вася — паренёк неплохой. Слушай меня, я — баба неграмотная, умная...
Мария Ивановна покраснела, и в этот момент Вася поцеловал учительницу в щёку, — Агафья так и покатилась.
— Ну ты, Иванов, даёшь! — усмехнулась Мария Ивановна, вытирая щёку, — Если б ты так умел решать задачи, как целуешься, ты бы имел... твёрдую тройку.

СЕКРЕТНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ
Мария Ивановна, двигаясь домой в сторону призрака ковбоя под луной, думала:
«Сумасшедший мальчишка. Неужели он думает, что незнание тригонометрии можно компенсировать слюнявым поцелуем? Неужели его отец трусит перед бандой Блиндиевой? Впрочем, и мы хороши: терпим Соньку, которая детей видела только на картинках и всю жизнь торговала на базарах Севера лавровым листом».
Агафья, которую развеселил неожиданный порыв её питомца, вдруг пригорюнилась и даже слезу смахнула.
«Не знает бедный мальчик материнской ласки, вот и тянется к женщинам».
Вася катил на лыжах в сторону Капусткиных сообщить Ване, что он — национальный герой: поцеловал Марусю, и тому есть верный свидетель — Агафья.
Ещё он думал:
«Неужели отец полюбил Марусю? Вообще-то она красивая, но ведь у неё в башке одна тригонометрия и алгебра».
У дома Капусткиных (он сбросил лыжи, воткнул их стоймя в сугроб) подумал: «Если девочка поцелует Марусю, можно ли её считать нацгероиней?» В следующую секунду (он проходил тёмные сени) до него дошло, что Ваня просто любитель розыгрышей и шутник. «Тоже мне — нацгерой!» — усмехнулся он и решил молчать о своём героизме. Открыл дверь по-деревенски без стука — Ваня сидел за столом.
Ваня скучал над учебником и был рад приходу друга. Прибавил свету (теперь лампочки Ильича были только на ТЗП, в приватизированных клубе и звероферме имени Кирова — остальные перешли на керосиновые лампы-«молнии») и сказал:
— Завтра воскресенье. Может, поглядим насчёт куропаток?
— Клянись, что не проболтаешься, — заговорил Вася Иванов торжественным тоном.
Ваня заинтересовался, зацепил ногтем большого пальца передний зуб и произнёс, подражая уркам:
— Век мне свободы не видать, если проболтаюсь!
Вася решил, что друг по своему обыкновению дурачится, и не спешил с откровениями.
— Да лопни глаза, — продолжал Ваня (и добавил шёпотом: — у барана!). — Да чтобы дня не прожить... (Собаке!) Да отсохнет рукав... (Если замочится!) — Он вскочил. — И папа мой — князь Гагарин, а мама моя Надежда Крупская! — И перешёл на неуклюжую чечётку — танец блатных, не требующий танцевальных залов, — сойдёт и пятачок в камере.
— Болтаешь языком, как москвич, — буркнул Вася, припомнив говорливого москвича, который приехал зачем-то на факторию.
— Да ладно! Молчать буду, как рыба... об лёд, — заметив недовольство друга, пояснил: — Ведь она молчит, когда бьётся головой об лёд.
И Вася рассказал о секретном срубе. Тут Ване стало не до смеху.
— Там, наверное, хранятся браконьерские снасти, — предположил он. — Видел медвежий капкан — два пуда и его не раскроешь без рычага. Дед говорил, что ещё ставят на тропу самострел — тронешь верёвочку и получишь пулю.
«Браконьер» был очень хорошо знаком ребятам по плакату на ТЗП — широкоплечий небритый субъект в ковбойке, с татуировкой на руке и взглядом исподлобья, а внизу надпись: «Кто не любит природу, тот не любит Родину!» — такой убьёт не задумавшись. Что возьмёшь с того, кто Родину не любит!
— Опасные гастроли, — сказал Ваня.
— Мы пойдём как бы на куропаток. Возьмём «белки» и бинокль.
— Что, если спалить склад?
— Ты что, совсем того? — Вася повертел пальцем у виска. — Огонь может перекинуться на тайгу — вокруг бурелом.

СЕКРЕТНЫЙ ПОХОД
Недаром прошли олени на Север, недаром прилетели чайки: засияло солнце, началось таяние снегов, река поверх льда стала наполняться талой водой, к вечеру замерзающей. В горах постоянно слышался раскатистый гул, когда ослабевший лёд переставал держать впаянные в него камни. Снежный наст осел (и было слышно, как под ним журчат на разные голоса ручьи, вынося крутящуюся пену на лёд реки), недавно небесно-голубой, но из-за намытой на него глины ставший изумрудно-зелёным, — по этой зелени и угадывались издали места впадения ручьёв.
Ребята взяли «белки», по два патрона (больше не было), бинокль и двинулись «поглядеть куропаток за посёлком» — так они ответили любознательным безработным, которые загорали на брёвнах у ТЗП под ковбоем.
— Ни пуха ни пера! — пожелал им бывший парторг, и Вася, недолюбливавший последнего, сердито буркнул:
— Пошёл к чёрту!
К охотникам на куропаток молча присоединился кобелёк Агафьи по имени Спутник — белый, слабосильный, несмелый, наверное, ещё в утробе матери напуганный и оттого всегда задумчивый и печальный.
Погода поминутно менялась: то солнце, то натягивало зыбкую муть. Вот дождь посыпал, однако вершины сопок побелели — значит, на высоте дождь был снегом; вот дождь прекратился, с гор пополз подсвеченный туман, и показалась радуга; вот посыпалась крупа, позванивая о ледяное кружево, сопки враз исчезли за пеленой летящего снега.
Охотники двигались не спеша, время от времени останавливаясь, если что-то привлекало их внимание.
Составленный из голубых сосулек водопад дрожал, будто в нагретом воздухе из-за бегущей по нему тающей воды; из пещеры бил фонтан, и дальше ручей нырял под стеклянный лёд с нависшими снутри живыми каплями; крутилась белая пена в том месте, где упавшая лиственница образовала запруду, — приятно было разрезать пену палочкой и выпускать её на реку.
Чем дальше охотники отходили от посёлка, тем Спутник становился бодрее и даже стал время от времени подавать голос на бурундуков и чаек (в Светлом Пути он никогда не лаял).
Иногда ребята останавливались и глядели по сторонам в бинокль.
— Смотри! — обрадовался Вася и передал другу бинокль, — по склону противоположной стороны реки в подсвеченном тумане скользили, как бусы по нитке, жемчужно- серые олени.
Ваня вернул бинокль, вскинул ружьё.
— Не чуди, — остановил его Вася. — Не убьёшь — только ранишь.
Ваня перевёл ствол на огромную белую сову, которую только что рассматривали ребята.
— Нельзя! — остановил его Вася.
— Почему?
— Её очень легко убить.
Потом ребята пошли веселее, постоянно имея в виду реку с её извивами. Спутник, которому в лесу бояться было нечего, окончательно развеселился и, отыскав грязь на берегу, походил по ней и побежал по льду, кокетничая лапами, как бы обутыми в серые сапоги. Вдруг остановился.
— Что-то увидел, — сказал Вася.
— Трясогузку или кулика, — ухмыльнулся Ваня.
Но он недооценил Спутника, вечно обижаемого собаками.
Вася поднял бинокль, — ему показалось, что он видит на полынье гуся; на самом деле это был всего лишь фанерный профиль с прибитым гусиным крылом и головой. На такую грубую подделку могли бы клюнуть настоящие гуси и сесть как раз под выстрелы из скрадка. Интересно, кто охотник?
Внимание Вани, который не видел профиля, привлёк ком снега в ветвях лиственницы, что было необъяснимо, так как деревья давно обнажились. Вдруг снег зашевелился и сердито захабэкал сдавленным голосом самца куропатки — Ваня выстрелил и промазал. И в ответ раздались сердитые ругательства, принадлежащие деду Капусткину, который выбирался из своего скрадка. И было с чего: вдоль склона сопки шли гуси и, возможно, обратили внимание на профиль. Их спугнул Ванин выстрел, — они ударили в сторону, словно по ним сыпануло дробью.
Дед долго ругался, показывая, что недаром проводил время на зонах — освоил тюремный язык, — но рано или поздно иссякает всякий источник, в том числе и фонтан блатного красноречия.
— Чего пришли? — спросил дед, понимая, что гуси ушли и ругаться бесполезно.
— Насчёт куропаток, — ответил Ваня, который нисколько не боялся деда.
— Ты кому уши трёшь, ты кому гонишь фуфло?
— Ничего не гоню.
— Видишь, браток, — повернулся дед к Васе. — Врёт деду. А ведь дед всё знает, всё понимает — борода... — провёл ладонью по бороде вверх, — антенна! И ты, браток, меня, старика в лапти обуваешь. Разве так делают?
— Вы о чём? — удивился Вася. — Мы ничего не знаем.
— И запомни: «Меньше знаешь, крепче спишь». А теперь шпарьте домой, пока трамваи ходят. Не хочу, чтоб вы влипли в большую неприятность... И отец твой проехал на учуге в посёлок — вон и след.
В самом деле, рыхлый лёд, наросший поверх материкового льда, был пробит оленьими копытами. Видно было, что всадник некоторое время стоял у скрадка (болтал со стариком), потом голубые следы пошли в сторону посёлка. Этой новости было достаточно, чтобы Вася забыл о секретном зимовье, а Ваня, изображая из себя послушного внука, рявкнул:
— Слушаюсь!
Он понимал, что поход — «опасные гастроли», и решил выведать тайну зимовья через деда, который всё знает, всё понимает.

КЛАДБИЩЕ
Ребята двинулись к фактории кратчайшим путём, а дорога эта шла через кладбище. Днём среди могил, конечно, нисколько не страшно, так как латтары — души умерших — находятся в Латтар пеляк («Мёртвых стороне») и являются на «Живых сторону» только по ночам, так как у них ночью день. То есть всё у них наоборот, и это следует иметь в виду, чтобы не попасть впросак. Для латтаров много — это мало; сломанное — исправное; ночь — день. Вот почему мёртвым кладут не серебряные деньги, а медные и чем меньше, тем лучше. Так просвещала ребят Агафья, а ту, в свою очередь, просвещала старая селькупка.
Солнце скрылось за сопкой, но было светло. Вот появились осьмиконечные православные кресты, православные кресты домиком, с вырезанными птичками; обелиски со звёздами; были кресты в виде людей, раскинувших руки с галстуками; у крестов и обелисков лежали сломанные нарты и лодки (сломанное для Страны мёртвых — целое), направленные на Север по течению реки, где, как известно, располагается Латтар пеляк. Тут же лежали и вещи, крайне необходимые в долгом путешествии: пробитые кружки и кастрюли, расколотая посуда, сломанные луки. Были и бронзовые иконки Николы Угодника и Божьей Матери, не повреждённые, так как они способны пребывать и на «той» стороне, и на этой. «Бывают, где хотят», — говорят старики. И множество пустой посуды из-под водки, одеколона «Красная Москва», «Загадочный лес» и «Саша» — следы поминок.
Вася подумал, что надо помянуть маму. Что ей дать? У него были две конфеты «Мишка косолапый», а в карманчике рюкзака обнаружилась игральная карта — червовый туз.
Он свернул к могиле матери, так нелепо погибшей, и перекрестился на православный крест и тунгусскую нарту с оленьими рогами (это был поминальный олень, который отвёз её душу в рай); положил конфетку и карту. (Давать умершим целую колоду карт невежливо, а одна — в самый раз — одна для них целая колода; они любят поиграть ночами в дурачка и стос).
Потом пристроил на перекладину креста кулинарное творение Агафьи — ржаную лепёшку, тотчас же аккуратно стянутую Спутником — Вася и Ваня сделали вид, будто не заметили исчезновения лепёшки: ведь Осикта была очень хорошим человеком и любила собак, и ей будет приятно, что Спутник помянул её.
Ваня по примеру друга решил помянуть свою бабушку и тоже положил на перекладину креста лепёшку, и Спутник, чьё настроение по мере приближения к посёлку становилось похоронным, с печальным видом помянул и бабушку.
— Вообще, твою мамку убили Блиндиевы, — сказал Ваня, не зная как распорядиться «Мишкой косолапым», которого дал ему Вася.
— Как?
— Этого я не знаю.
— А дед?
— Дед догадывается, но не пойман — не вор.
Ваня отдал конфету бабушке — пристроил её на верхнюю перекладину креста.
И деликатно не заметил, что Спутник, совершив цирковой прыжок, снял «Мишку косолапого» и помянул бабушку вместе с фантиком.

ЛАТТАРЫ
Кто они? Объяснить трудно — даже Агафья путается. Иногда их называют чертями, или из вежливости чёртиками. Но ведь черти и даже чёртики, как известно, жуткие пакостники, а латтары могут и помочь, и предупредить об опасности, и даже защитить, если уметь с ними ладить. А ладить с ними, считает Агафья, не так уж сложно: следует не говорить о них по ночам и соблюдать вежливость — не давать, к примеру, целую пачку папирос, что для него мало, а дать одну — это много, и, садясь за стол, поминать предков — выплёскивать каплю вина или чая через руку.
По мнению Агафьи, души плохих людей оборачиваются в самых натуральных чертей, способных и облик менять, и творить всякие гадости, если не ограждаться молитвой: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» Если же ушёл на «ту сторону» хороший человек, то он чёртом быть никак не может. Но как отличить хорошего от плохого?
Была у Васи ещё одна неясность в отношении латтаров. Как известно, на ночь нельзя оставлять неприбранными продукты, а особенно объедки — тотчас явятся латтары (ведь для них недоеденное — нетронутое, а ночь — день); но почему их не покормить? Агафья объясняла, что с хорошими обязательно явятся и черти, способные перекидываться в мышей, — вот отчего по ночам слышен хруст, треск и мышиный писк, если продукты не спрятать. А мыши, как известно, родня чертей и предвестники всяких бед.
Муж Тамарки Микки-Мышь наверняка превратится после смерти в чёрта, а сама Тамарка уже и теперь ведьма.
Пошёл мокрый снег, стемнело, отдалённые предметы исчезли, и в сумерках светился лишь Спутник, который время от времени оборачивался к ребятам: не прочь был, наверное, помянуть ещё кого-нибудь.
Вдруг пёсик остановился и осторожно тявкнул — ребята переглянулись: известное дело, собака способна видеть духов. Кого увидел Спутник? Латтара? В самом деле, со стороны посёлка возникли два латтара в плащах с капюшонами.
— Какого чёрта собака делает на кладбище? — проговорил испуганно один латтар.
— Кушает, — ответил второй латтар голосом Микки.
— Чего кушает, чёрт подери?
— Откапывает и кушает.
— Что откапывает?
— То и откапывает, что закапывают, — ответил Микки-Мышь и захохотал.
Ребята застыли на месте — оба знали правило: в случае нежелания быть обнаруженными, следует стоять неподвижно.
— Дальше не пойду, — сказал первый латтар. — Не люблю сюрпризов. И не пойму, какого чёрта надо было тащиться на кладбище.
— Ты много чего не понимаешь, москвич.
— Куда делась собака, чёрт её дери? — буркнул москвич-латтар.
— Запомни, что я здесь президент, и всё моё: лес, месторождения, пушнина. Мне надоело с тобой говорить. На днях прилетает мистер Боб, и ты сваливаешь отсюда на этом вертолёте.
— Ты, Микки, меня пугаешь, — вздохнул печально латтар-москвич. — А того не знаешь, что меня столько пугали, сколько ты не обедал.
Было слышно, как кто-то передёрнул затвор пистолета.
— Через день-два реки вскроются, — сказал Микки. — Течение здесь быстрое...
Грянул выстрел, — пламя на мгновение осветило кресты и летящий снег. Спутник завизжал. Ребята скатились с берега к реке, и слышно было, как латтары заругались и затопали ногами.

Продолжение следует

Рисунки Арнольда Тамбовкина

<- предыдущая страница следующая ->