страница следующая ->

НОВАЯ ИГРУШЕЧКА

Русский журнал для детей


Алексей Михайлович Жемчужников
ПРИТЧА О СЕЯТЕЛЕ И СЕМЕНАХ

Шёл сеятель в поле и сеял,
И ветер повсюду те зёрна развеял.
Одни при дороге упали; порой
Их топчет прохожий небрежной ногой,
И птиц, из окрестных степей прилетая,
На них нападает голодная стая.
Другие на камень бесплодный легли
И вскоре без влаги и корня взошли;
И в пламенный полдень дневное светило
Былинку палящим лучом иссушило.
Средь терния пало иное зерно —
И в тернии диком заглохло оно.
Напрасно шел дождь, и с прохладной зарёю
Поля освежались небесной росою:
Одни за другими проходят года —
От зёрен тех нет — и не будет плода.
Но в добрую землю упавшее семя,
Как жатвы настанет урочное время,
Готовя стократно умноженный плод,
Высоко и быстро и сильно растёт,
И блещет красою, и жизнию дышит...
Имеющий уши, чтоб слышать, да слышит!


НОВАЯ ИГРУШЕЧКА
№ 32 1998 год
Русский ежемесячный журнал для детей
Основан в 1880 году

Главный редактор МИТЯЕВ АНАТОЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Главный художник ПАНОВ ВЛАДИМИР ПЕТРОВИЧ
Члены редакционной коллегии:
ГОНЧАРОВА ТАТЬЯНА ВСЕВОЛОДОВНА
ЕРЁМИН ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ
КОНДАКОВА НИНЕЛЬ ИВАНОВНА (заместитель главного редактора)
ЛАЗУТОВА МАРИЯ НИКОЛАЕВНА
ЛОСИН ВЕНИАМИН НИКОЛАЕВИЧ
НАЙДЁНОВА ИННА ГЕОРГИЕВНА (художественно - технический редактор)
СТАРОСТИН АЛЕКСАНДР СТЕПАНОВИЧ
УСТИМЕНКО АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ
Начальник производства
РОМАШКИНА ОЛЬГА ВЛАДИМИРОВНА
Компьютерная вёрстка КОНДАКОВ ВАЛЕРИЙ


СОДЕРЖАНИЕ

А. М. Жемчужников
Притча о сеятеле и семенах

Имена россиян на картах Земли, Луны и Звёздного неба 2

А. Н. Майков
Осень 3

Сказки народа коми 4

Виктор Голявкин
Рассказы 16

Александр Старостин
Святой Георгий Победоносец 21

Александр Колчин
Подвиг в Карском море 24

Нинель Кондакова
Папина книга 33

Александр Старостин
Чёрный дятел 37

Е. А. Благинина
Стихотворения 41

Угадай сказку 45

Приходите, гости! 46

Нинель Кондакова
Полховские «тарарушки» 48


Сдано в набор 21.11.97. Подписано в печать 11.12.97. Формат 84x108/16. Бумага офсетная № 1. Печатв офсетная. Усл.-печ. л. 3. Усл.-изд. л. 3,5. Тираж 2000 экз. Заказ 66. Отпечатано в типографии ОАО «Внешторгиздат». Адрес: 127576, Москва, ул. Илимская, 7.
© «Новая Игрушечка», 1998, № 32, 1 — 48


Журнал «Новая Игрушечка» издают московские писатели и художники. «Новая Игрушечка» рекомендована Министерством образования России для внеклассного чтения в начальной школе и включена в ведомственную подписку.
Нумерация журнала ведётся последовательно, а не календарно. Каждый подписчик получит столько номеров, на сколько подписался.


ИМЕНА РОССИЯН НА КАРТАХ ЗЕМЛИ, ЛУНЫ И ЗВЁЗДНОГО НЕБА

Остров Сибирякова. Бухта Сибирякова. Гора Сибирякова

Жил в России человек по имени и отчеству Александр Михайлович, по фамилии Сибиряков. Годы жизни 1849— 1933. Был богат, владел золотыми приисками. Истинно русский, он не дрожал над золотом. Доходы тратил на дело, нужное всей державе, — на изучение и освоение Сибири. Всякий, кто был занят этим, получал от него помощь.
Сибирь — край несметных природных даров. Под землёй золото, алмазы, нефть, каменный уголь, газ, руды металлов. На земле леса с пушными зверями. В реках рыба. Всё это можно добыть, но как доставить в густонаселённые места России или на продажу в другие страны? Во времена Сибирякова в Сибири не было железных дорог. (Да и теперь их всего две). И потому Александр Михайлович прилагал старание, чтобы наладить дорогу морскую — вдоль северных берегов России.
Множество рек, в том числе великие Обь, Енисей, Лена, пересекают Сибирь с юга на север и впадают в моря Ледовитого океана. По рекам шли бы с грузами речные суда, а дальше везли бы грузы на судах, приспособленных ходить во льдах. На запад — путь в Архангельск и Мурманск, на восток — во Владивосток.
Океан назван Ледовитым потому, что чуть ли не круглый год нет в нём открытой воды. Коротким летом появляются между ледяными полями разводья. По разводьям и можно плыть. Но коварны льдины, они движутся, могут сомкнуться, зажать судно и раздавить. Много отважных мореплавателей погибло в поисках Северного морского пути. А путь был так нужен, что новые смельчаки сменяли погибших.
Александр Михайлович на свои средства снаряжал две экспедиции. И одна из них (на зверобойной шхуне «Вега») впервые благополучно прошла из моря Баренцева (через Карское море, море Лаптевых, Восточно-Сибирское и Чукотское моря) в Берингово море. Произошло это в 1878 — 1879 годах. В знак заслуг Сибирякова участники экспедиции назвали тогда его именем большой остров в Карском море.
«Вега» доказала, что Северный морской путь есть. Однако она преодолела его за две навигации, за два лета; шхуне пришлось зимовать во льдах. Первым за одну навигацию, в 1932 году, прошёл северными морями советский ледокольный пароход. И вот какое совпадение — назывался он «Сибиряков».
Ровно через десять лет после открытия Северного морского пути, в военном 1942 году сибиряковцы совершили новый подвиг — вступили в бой с крейсером немецких фашистов и спасли от гибели десятки советских судов и зимовщиков на полярных станциях. В память об этом именем ледокола советские люди назвали бухту в Баренцевом море и гору в Антарктиде.
О событиях, случившихся на Северном морском пути в августе 1942 года, читайте на страницах 24 — 32.

Александр КОЛЧИН


Аполлон Николаевич Майков
ОСЕНЬ

Кроет уж лист золотой
Влажную землю в лесу...
Смело топчу я ногой
Вешнюю леса красу.
С холоду щёки горят:
Любо в лесу мне бежать,
Слышать, как сучья трещат,
Листья ногой загребать!
Долго на листьях лежит
Ночи мороз, и сквозь лес
Холодно как-то глядит
Ясность прозрачных небес...

Рисунок Евгения Мешкова


СКАЗКИ НАРОДА КОМИ
В ПЕРЕСКАЗЕ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ ПЕТРА СТОЛПОВСКОГО

ВОСЬМИНОГАЯ СОБАКА

Жили-были старик со старухой. Пошли они как-то в парму за черникой. Собирают ягоды в набирушки, смотрят, бежит к ним какой-то зверь чудной.
— Ты кто? — спрашивает старик.
— Я собака, — говорит зверь. — Возьмите меня к себе.
— Да на кой ты нам нужна! — рукой старуха машет. — Нам вдвоём-то мудрено прокормиться, да ещё ты.
— Горемыка я несчастная! — заскулила, заплакала собака. — Весь свет обегала, никто меня к себе не берёт. Четыре лапы стёрла, скоро остальные четыре сотру, а потом и помру. Ойя да ойя!
— Не то у тебя восемь лап было? — спрашивает старик.
— Восемь, как есть восемь, — отвечает собака. — Раньше все собаки восьминогими были, шибче всех зверей бегали.
— Ну, а с четырьмя ногами ты нам и вовсе ни к чему, — старуха говорит.
— Головушка моя горькая, — снова заскулила та. — Последняя собака я на всём белом свете. Как изотру остатние лапы, вовсе мой род переведётся. Возьмите меня, несчастную, я буду в конурке жить, дом вам сторожить.
— Старуха, а старуха, может, возьмём её к себе? — старик уговаривает. — Хоть она и с изъяном, а жалко всё ж таки, ежели последняя собака на земле вымрет.
— Кабы она о восьми ногах была, — вздыхает старуха. — Да уж ладно, пожалеем эту уродину на четырёх ногах.
Взяли они собаку к себе. Ничего, привыкли к четвероногой. Собака дом сторожила, со стариком на охоту ходила. От неё и повёлся род четвероногих собак.
Старику со старухой надо спасибо сказать, а то бы и таких на земле не осталось.

КАБЫ НЕ КЛАЛ, НЕ БРАЛ

В старопрежние времена жил-был в нашем сикте сысольском царь. Ну, невелика бы диковина, уж кого-кого, а царей-то у нас всегда хватало. Только этот царь был с особинкой, потому как засиделся в холостом состоянии. Ежели сказать по-учёному, так он был товар залежалый. Люди бывало спросят:
— Что ж ты, твоё величество, всё не женишься да не женишься?
Подумает царь, за ухом почешет:
— Так ить жениться — не в лапти обуться. Обутку-то разглядеть ещё надо.
Разглядывает он, стало быть, а годочки, как комочки, катятся и катятся. Люди опять пошутят:
— Что-то ты, твоё величество, в девках у нас засиделся.
Царь в затылке почешет:
— Так ить жена — не лапоть, с ноги не скинешь. Тут ещё поглядеть надо, во что обуться.
Раздумывает он этак про лапоть, а времечко кап да кап. Порядком уж накапало, дальше, прямо сказать, некуда. Стал царь по сиктам да по грездам похаживать, невесту приглядывать. Он хоть и царь, а всё ж таки с понятием: добрая жена да жирные щи — другого добра не ищи. Только вот беда: привередливое это наше величество стало — спасу нет. Всё носом водит да морду воротит. Та мелковата, эта старовата, вон та сзади тяжеловата. Эта бы хороша, опять спереди ни шиша. Одна красавка, да на шее бородавка, другая хоть куда девица, а ходит как медведица.
Проходил как-то царь по соседнему сикту, слышит, у колодца две бабы вскудахтались, друг перед дружкой выхваляются, друг дружке языки передёргивают:
— У меня дочка красива, так уж красива!
— Твоя красива, а моя-то краше.
— Твоя?! Да я, да моя, да наша Малаша!..
— Ваша Малаша — вчерашняя каша. А вот моя Марпида золотом шита! Она солому хоть в шёлк, хоть в золото обратит!
— А наша Малаша!..
— Ваша Малаша — козья простокваша!
Тут бы им самое время в космы друг дружке вцепиться, да царь помешал.
Спрашивает он у той бабы, которая Марпидой похвалялась:
— Из какого ж ты сикта-грезда будешь?
— А я из такого-то, — баба отвечает. — Дом у нас высокий, тёс самый широкий, окна осьми пядей, скотинка грамоте горазда, свинья наша лимоны нюхает, да и кобель на цепи кобелее всех, любого кобеля перебрешет.
Пошёл царь к себе домой, сам думу думает: ежели эта Марпида солому в золото да в шелка превращает, так с такой женой столько можно богачества скопить, что иные-прочие цари в своих сиктах от зависти полопаются да потрескаются. Лапти-то золотые можно будет носить! Да ещё онучи шёлковые наворачивать!
Сказать не забыть, что царь он был самый что ни есть всамделишный, даже воинство при нём имелось. Ну, конечно, по Сеньке шапка — всего-то у него служило полтора солдата. Велел он им соломы наносить и в сарае сложить. Потом отправляет полтора солдата в сикт, велит найти дом с широкими окнами да кобелём, который всех кобелей кобелее. Там, мол, Марпида живёт, пусть-де ко мне придёт, я как бы милости прошу к царскому шалашу.
Полтора солдата всё сполнили, привели Марпиду. Смотрит царь и дивится: хороша, так и впрямь хороша! И ни одной, главное дело, бородавки на шее нету! Говорит он ей:
— Так и так, Марпидушка, хвалилась твоя матушка, будто ты солому хоть в шёлк, хоть в злато обратить можешь. Ежели обратишь, в жёны возьму, а нет, так мои полтора солдата живо тебя на губвату посодють.
Отвели девушку в сарай, на дверь замок навесили. Сидит Марпида на соломе, горько плачет:
— Ойя да ойя! Матери наши сплошь Дурафьи Полоумовны! Языками наблукают, намолотят ими небывальщины, а детям горе. Моя так вовсе умом не устояла, язык истрепала, губы обшлёпала.
Стала девушка думать, как быть, как ей горе избыть. Ничего не придумала, Ену помолилась:
— Ен мой, Ен, никогда я бедных не обижала, хлебушком их привечала, а нынче я сама бедная-несчастная.
Глядь, а рядом старичок седовласый стоит, с ней вместе плачет. Поплакали они ещё маленько, старичок и говорит:
— За Богом, девушка, не пропадёт. Велел Он мне, ангелу твоему, пособить горюшку, выручить бедную головушку. Соломку мы сейчас поровну разделим. Это будет злато, а это — шёлк.
Повёл он рукой, половина соломы в золото превратилась. Невелика бы кучка, а всё ж богатство.
Хотел старичок седовласый другой рукой повести, да снова заплакал. Стоит в белой рубашке до пят, слёзы горькие льёт, остановиться не может, сзади крылышки махонькие подрагивают. Плакал, плакал и говорит:
— Прости меня, девушка Марпидушка, прости старика меня безумошного, вовсе памяти не стало — позабыл я, как солому в шёлк обратить. Ить намедни ещё, пять тыщ лет назад, помнил, а нынче все памятки растерял.
Поплакали они ещё немного с Марпидой, с тем старичок и отбыл в горние покои.
Наутро царь в сарай заглядывает. Золото увидел, обрадовался. Полтора солдата тоже глаза таращат на чудо, хотят пальчиком тронуть — настоящее ли. Царь шлёп по руке! Не цапай, кошка, лапой!
— Вижу, Марпидушка, не обманула меня матушка. Быть тебе в жёнах у меня. Если, конечно, работу доделаешь — солому в шёлк превратишь. Это и есть твоё приданое.
Снова на сарай замок навесили и ушли.
Плачет-причитает девушка:
— Ойя да ойя! Зачем у наших матерей языки такие длинные вырастают? Нет бы подпоясывались ими, а то ведь такого намелют, что вэрса не разберёт. Ойя да ойя!
Вспомнила Марпида про вэрсу, как она летом в лесу его выручила. Застрял он, бедный, в развилке берёзы да так крепко, что выбраться не мог. В развилке висит, верещит. Пожалела его Марпида, взяла жердину, поддела ею, как вагой, вэрса выскочил из развилки и убежал.
«Уж хоть бы вэрса мне помог, — думает девушка. — Я-то ему помогла».
Слышит, зашуршало что-то в соломе. Вылезает кудлатое да страхолюдное, глаза ровно пуговки, руки — корни берёзовые, одежонка из лишайника елового.
— Помню, помню, — говорит вэрса, хихикает. — Выручила ты меня, Марпида.
— Ну так меня теперь выручи.
— А тебя не выручу! — говорит вэрса, сам язык девушке кажет, бесстыжий.
— Чего ж так?
— Нахальный я потому что и очень вредный. Не будь я такой нахальный да вредный, какой же из меня вэрса? А? Ха-ха!
— Тогда проваливай, — серчает Марпида. — Шеть отсель! Попади ты ещё в развилку!
Вэрса не уходит, язык кажет, дразнится да кривляется, срамник.
— Давай, — говорит, — меняться. Я тебе солому в шёлк превращу, а за это ты мне сына на усыновление отдашь, когда народится да подрастёт. Во всей парме лучший охотник станет!
Подумала девушка: сын родится ли ещё? Может, сплошь одни дочки будут. И согласилась.
Вэрса лапами своими по соломе похлопал, подул, поплевал, она и превратилась в шёлк. Аршин семь, поди, вышло. Похихикал ещё вэрса, покривлялся, язык напоследок показал, в узелок завязал и как сквозь землю провалился.
Утром приходит царь. Шёлк увидал, руками всплеснул. А уж на другой день они за честной пир да за свадебку. Гости гуляют, молодых поздравляют. Марпидина матушка рада-радёхонька, лестно ей, что дочка за царя выходит. Она каждый двор во всех сиктах-грездах обежала, в каждом языком потрепала. Всем рассказала, до чего у неё дочка хороша, как она солому в золото да в шёлк обращает. Язык бедная измозолила, губы обтрепала, сидит за столом, шевельнуть ими не может, мычит только. Сур пригубит и кривится. Ещё приложится да чуть не плачет от боли.
Царь спрашивает Марпиду:
— Чего это матушка твоя всё кривится да кривится?
— А оттого, — Марпида отвечает, — что она соломой весь язык себе до мяса ободрала, губы истёрла, теперь, должно, отвалятся. Думаешь, легко солому в золото да в шёлк превращать?
Глянул царь на Марпидину мать, испугался: неужто жена его такой же страшенной сделается? Говорит он Марпиде своей:
— Чтоб ты больше не смела этого делать, ясно? Проживём как-нибудь без золота да шёлка. Я хоть и царь, а руки у меня откуда надо растут, пойду вон наймусь городским баньки рубить да своих полтора солдата работать заставлю, хватит им, понимаешь, лодыря гонять!
На том они и порешили.
Прошло время. Марпида сына родила. Хорошо живут, сын подрастает. Царь, как семейным человеком сделался, блажь да капризы из головы выкинул.
Землю пашет, баньки рубит, ружьишком обзавёлся, то рябчика принесёт, а то и глухаря, либо Терентия добудет. Голодом не сидят. И полтора солдата к делу приставлены: то они по дровишки, то окунишков в Сысоле надёргают, щучку выудят да по дороге грибков нарежут. Всё при деле.
Подрос сын, а Марпида-то и думать забыла, чего вэрсе наобещала. Вэрса ж помнил. Пошла она в лес черничку пощипать, а он из-за куста выглядывает, язык кажет да хихикает.
— Помнишь, что мне посулила? Пора сынка твоего усыновлять, охоте обучать.
— Он и без тебя научится, — Марпида ему.
Обиделся вэрса, глазами-пуговками захлопал:
— Мы так не договаривались. Дала слово — держи.
— Не ты один вредный, — Марпида говорит, сама тоже язык кажет. — Повредней тебя найдутся.
Поразмыслил вэрса, под мышкой поскрёб и говорит:
— Ладно, Марпида, давай с тобой в игру сыграем. Отгадаешь, как меня звать, отстану от твоего сына. Не отгадаешь — не взыщи, как есть усыновлю. Приходи завтра на это же место и скажи, как меня зовут.
Идёт Марпида домой будто в воду опущенная.
— Что с тобой, жёнушка? — царь озаботился. — Не захворала часом?
Не стала она таиться от мужа, рассказала всё как есть. Царь тоже пригорюнился. Побежал по соседям — не знает ли кто, как вэрсу зовут. Нет, никто не знает. И в других сиктах не сказали. Вот уж и время выходит, скоро в лес идти.
Смотрит Марпида, старик-пастух стадо от леса гонит. И коровы в стаде, и козы. Пастух гонит их, на коз ругается:
— У-у, вэрсы болтливые!
Подходит Марпида к нему, спрашивает:
— А что, вэрса шибко болтливый?
— Вэрса-то?! Да у него язык как помело! Встретились в лесу, полдня болтал, слушать его устал.
— А не говорил он, как его звать?
— А как же, говорил, уши прожужжал именем своим несуразным. Я, говорит, всех перехитрил, потому как никто не знает, что меня звать «Кабы не клал, не брал».
Обрадовалась Марпида, дала старику-пастуху много денег и пошла в лес. Идёт, сама про себя смеётся:
«Думала, у матушки у моей самый длинный язык, ан у вэрсы никак не короче».
Пришла она в лес, на то же самое место, зовёт:
— Эй, Кабы не клал, не брал! Где ты?
Вэрса из-за куста выглядывает, а морда у него кислая, что глянешь на неё — самому скривиться охота.
— Догадливая ты больно, — ворчит.
— Моя догадка в сто раз короче твоего длинного языка, — смеётся Марпида. — Слава Богу, что не одна матушка моя болтлива.
Царь выучил сына разным наукам, разумный парень стал. Говорят, в городе служит, вроде даже в начальниках ходит. Ну дак учёному-то не запретишь. По праздникам родителей проведывает. А как же не проведывать — царь-то и прогневаться может.

ЯГ-МОРТ - ЛЕСНОЙ ЧЕЛОВЕК

Жил-был охотник с тремя сыновьями. Выросли парни, тоже стали лесованьем заниматься. Такие удачливые добытчики из них вышли, что отец с ними горя не знал.
Однажды отправились они вчетвером на промысел в самые дальние охотничьи угодья. Три, а то и четыре дня добирались. Места глухие, безлюдные, зато зверем да птицей богатые. У охотника там избушка стояла.
Хорошо дела пошли у отца с сыновьями. Они и не заметили, как три месяца пролетели. В лабазе у них и мехов полно, и птицы всякой довольно наловили.
Всё бы ничего, да огонь погас и их очаге, остыла избушка, покуда по путикам своим бегали. А зима в парме стояла лихая, морозы колотушками по деревьям постукивали, зайцев пугали. Охотникам ни похлёбку сварить, ни выспаться как следует. И домой уходить рано — самый разгар промысла.
Стали думать, как им быть. А уже темень на дворе. Младший сын залез па самую высокую ель, стали парму оглядывать. И заметил: далеко-далеко огонёк блеснул.
— Отец, есть жильё, — говорит.
Решили, что старший сын отправится добывать огонь, остальные делом займутся. Как рассвело, взял он ружьё, встал на лямпы и пошёл в сторону блеснувшего огонька. Долго ли, коротко ли, набрёл на лесную избушку, мохом поросшую. Зашёл, а в ней никого. В очаге угли тлеют, над ними котёл висит.
«Не беда, коль хозяев нет, — думает парень. — Можно и без них огня взять, чай, не убудет».
Подбросил он дровец в очаг, огонь заполыхал.
Вдруг как гром грянул:
— Ты зачем сюда пришёл?!
Парень так и брякнулся на пол.
Глядь, стоит над ним страшилище в медвежьих шкурах. На голове копна сивых волос, борода всклокочена, глаза кровью налиты, зубы будто колья. Ростом страшилище громадное, руки — корявые да когтистые.
— Говори, зачем пришёл, почему к чужому огню руки тянешь?
Смекнул парень, что перед ним лесной человек Яг-морт, от которого никому добра не бывает. Рассказал, что в их охотничьей избушке огонь погас.
— Ладно, давай такой уговор положим, — гремит Яг-морт. — Если ты расскажешь мне небылицу, где всё враньё, дам тебе огня. А коли правду скажешь — берегись!
Делать нечего, надо небылицу придумывать. А она никак не придумывается.
— Были мы один раз на охоте, — начал парень.
— Ну, были, — подтверждает Яг-морт.
— Шли по своему путику.
— Правильно, по своему шли.
— А рябчиков нет и нет.
— Правду говоришь — рябчиков нету, потому что я их распугал. Не лам тебе огня, а за правду накажу.
Схватил Яг-морт охотника, спину ему заголил и вырезал на ней ремешок кожи. Парень еле вырвался от чудовища, к отцу-братьям побежал.
— Принёс огонь? — отец спрашивает.
— Какой там огонь! Еле живой ушёл. Яг-морт это, бешеный неморт. небылицу велит сказывать.
А про ремешок молчит — неловко, вишь, сознаваться, что так оплошал.
- Теперь я пойду, — говорит средний сын. — Принесу вам огня. Уж чего-чего, а небылицу-то расскажу.
- Не смей тайком огонь брать, — учит отец. — Как следует попроси.
Взял охотник ружьё, топор в лузан сунул, пошёл по братову следу. По готовой-то лыжне он вдвое быстрее добрался до избушки.
Заходит в избушку, смотрит, лежит Яг-морт на полу. Такой он здоровенный, что голова в одном углу, а ноги в другом.
- Что, и тебе огня надо? — ревёт на гостя. — Сказывай мне небылицу!
Что парень дорогой придумал, всё из головы вылетело, как он Яг-морта страхолюдного увидал.
— Пошли мы раз за утками, — начал рассказывать.
— Ну, пошли.
— Приходим к озеру, сели в лодку.
— Правильно, в лодку сели, а то куда ж.
— А лодка дырявая оказалась.
— Конечно, дырявая! Это я её пальцем проткнул. Не получишь огня, а за правду ремешок сдеру.
Сгрёб он парня в охапку, тог опомниться не успел, как Яг-морт у него со спины ремешок слупил.
Бежит средний брат назад, от обиды и боли чуть не плачет. Прибежал в свою холодную избушку:
— Совсем дурной этот Яг-морт! Не понравилась ему небылица, не дал огня.
Про ремешок тоже помалкивает.
— Эх вы! — младший брат говорит. — Языки у вас берестяные, только в одну сторону заворачиваются.
— Сходи сам, посмотрим, как он тебе лап огня.
Встал младший брат на лямпы, камусом подбитые, побежал к Яг-морту.
Сидит страшило у очага, в котле варево мешает. Даже сидячий он с охотника ростом.
Гость поклонился хозяину и спрашивает:
— Не пустишь ли переночевать, хозяин?
— Ночуй, — Яг-морт отвечает. — Только ты небылицы должен мне рассказывать, чтоб в них всё враньё было. А как правду скажешь, я тебе все волосы повыдираю.
— Согласен, — говорит младший брат. — Только и у меня уговор будет: если ты меня перебьёшь словом, так я у тебя клок волос вырву.
Подумал Яг-морт, согласился:
— Будет по-твоему, рассказывай.
Улёгся охотник возле очага, голову рукой подпёр, стал небылицу плести:
— Жил-был сапожник.
— Ну, был.
Охотник хвать Яг-морта за космы кудлатые и вырвал клок. Заревело страшилище, на ноги вскочило. А парень ему говорит:
— Уговор помнишь? Не перебивать.
— Так был же сапожник, я знаю! Какая ж это небылица?
— Сапожник-то не простой, он сапоги блинами подбивал, на каблуки шанежки накладывал.
— А-а, так бы и сказал.
Сел Яг-морт на место, голову потирает, слёзы утирает, дальше слушает.
— Кончились блины, вышли шаньги, нечем сапоги подбивать. Сапожник взмахнул руками и полетел на небо. Долго летел, года три, наверно. А всё потому, что вверх тормашками летел. Ну, добрался до небес, опустился на синее облако. Смотрит, а люди там на головах ходят, вверху босыми ногами размахивают. Чего это вы, сапожник-то спрашивает, на головах ходите? А потому, отвечают люди, что сапог у нас нету. Сапожник им говорит: делов-то, мол! Я, говорит, из блох голенища выкрою да и сошью вам всем сапоги. Как же ты сошьёшь, когда у нас на небе щетины нету! А я, сапожник отвечает, у Яг-морта из головы выдерну.
Яг-морт за голову схватился:
— У меня не щетина, у меня, нельзя рвать!
— Как нельзя — можно, раз меня перебиваешь!
Схватил охотник большой пук волосьев да так рванул, что лесное страшило заревело от боли. Поскулил Яг-морт, примолк, у самого на глазах слёзы выступили. А охотник дальше завирает:
— Я тоже на том облаке был, сетью звёзды ловил. Говорю сапожнику: сшей-ка ты мне крылатые сапоги, хочу на других облаках побывать. Сшил он мне крылатые сапоги, самых упитанных блох не пожалел, я и полетел. Все облака облетал. Глядь, а внизу земля. Сплёл я из облака верёвку, стал спускаться. Прямо в парму угодил. Стал я этой верёвкой леших ловить да в снопы вязать. Много навязал. Принялся за водяных. А водяные мне говорят: не мути, мол, воду своей верёвкой, мы сами за тобой пойдём. Вот я и привёл их к тебе в гости. Эй, водяные, все тут?
А Яг-морт не в ладах был с водяными. Вскочил на ноги, голову из дверей высунул — никого.
— Что ж ты врёшь? И в помине нет водяных!
— Вру, потому что уговор был.
Хвать его за патлы да ещё клок выдрал.
Повыл Яг-морт, поскулил, потёр голову, снова притих, дышать боится. Уж и не рада страхолюдина, что напросилась на небылицы, а перебивать нельзя — уговор.
— Повыловил я всю нечисть, взялся за медведей. Цап медведя — и в лузан! Цап другого — и в котомку! Много я их нахватал. Спрашиваю: куда огонь спрятали? У Яг-морта, говорят, огонь. Ну-ка, ведите меня к нему, хочу небылицы Яг-морту порассказывать. Три дня буду ему небылицы плести, а вы под окном его стерегите. Как станет он убегать от меня, так вы его хватайте и в клочья рвите.
Яг-морт глазищами захлопал, затрясся от страха. А охотник кричит:
— Эй, медведи, вы тут? Яг-морт убегать ладится!
— Не зови их, не зови! — Яг-морт просит.
Парень хвать лесного хозяина за волосы да как деранёт! Тот заскулил, заверещал, из глаз у него слёзы ручьями побежали.
— Хватит, не надо три дня небылицы рассказывать! — уговаривает охотника. — Дам тебе всё, что хочешь!
— А что ты мне дашь?
— Камень с железкой дам огонь высекать.
— А ещё что?
— Ружьё дам беспромашное, сумку со свинцом-порохом дам, которые никогда не кончаются.
— А ремешки, что ты у братьев вырезал, дашь?
— Дам, дам! И травку, чтоб ремешки приросли.
— Ладно, — говорит охотник. — Не стану больше небылицы рассказывать. Неси всё, что наобещал.
Притащил Яг-морт ружьё, которое промахов не даёт, сумку, в которой свинец и порох не переводятся, огненный камень с железкой, ещё и мешок сухарей прихватил из лабаза, лишь бы от гостя отделаться.
Взял всё это охотник, ремешки братовы и зелье прихватил, с Яг-мортом попрощался.
— Если станет скучно, зови меня, — говорит напоследок.
— Нет-нет, у нас разные путики! — машет руками Яг-морт, сам ждёт не дождётся, когда ж наконец охотник уберётся.
Вернулся младший брат в свою избушку, показывает добро, которое у Яг-морта забрал.
— Это хорошо, — отец говорит. — А главное-то ты не принёс — огонь.
Вытащил парень огненный камень, ударил им по железке — побежала искра по смолью, со смолья — на берёсту, с берёсты — на дрова. Загорелся очаг, пошло по избе тепло.
— Теперь не надо бегать за огнём, — говорит младший брат, — не надо у Яг-морта ремешки со спины оставлять.
Застыдились братья, глаза прячут. А младший смазал их раны зельем, приложил ремешки, они и приросли на прежнее место.
Хорошо лесовали отец с сыновьями. К весне домой вернулись с богатой добычей.
С той поры, если Яг-морт начинает людям досаждать, ему говорят: гляди, мол, скажем охотнику, придёт к тебе небылицы рассказывать. Помогает, да.

Пояснения к сказкам
Парма — тайга, лес
Сикт, грезд — деревня
Сур — пиво
Ен — Бог
Вэрса — леший
Яг-морт — лесной человек
Камус — мех с оленьих голеней
Лузан — охотничий жилет с карманами для дичи

Рисунки Владимира Винокура

страница следующая ->