<- предыдущая страница

СЕМЕЙНАЯ ЭКОНОМИКА

НЕ ЖАДНОСТЬ, НЕ СКУПОСТЬ — РАЗУМНЫЙ РАСЧЕТ

— Что значит — везде и всюду экономь, рассчитывай?! Я понимаю, если речь идет о производстве, о государственном имуществе или, скажем, об электричестве. Тут необходимость экономии очевидна. Но дома? Ведь прошли те времена, когда семья не могла позволить себе ничего лишнего, и приходилось думать о каждой копейке. Теперь-то живем зажиточно. Сами посудите, стану ли я тратить время и силы на починку обтрепавшихся манжетов у рубашки, если проще и приятнее порадовать мужа обновкой? Не заставите меня изобретать из зачерствевшей буханки торт, потому что мне вполне по средствам купить торт настоящий — свежий и вкусный. Раз стало у нас больше денег — значит, больше всякой всячины появляется в доме, старье быстрее накапливается. От ненужного надо уметь без сожаления освобождаться...
Подобные рассуждения мне приходилось слышать не раз. Замечаю, что у некоторых стало признаком хорошего тона демонстрировать свое презрение к мелочам и расчету. Одна моя знакомая похвасталась, например, что выбросила на помойку целый узел со старой детской одеждой — зря место занимает. В другой семье все недоеденное прямо со стола перекочевывает в мусорное ведро.
Этим летом жила я несколько недель в деревне. Хозяева, у которых гостила, оказались людьми добрыми и хлебосольными. Каждый обед на столе появлялись разные деревенские вкусности: то жаркое из белых грибов, то румяные оладьи со сметаной, то наваристый борщ по собственному рецепту.
Но вот что странно — однажды отведал лакомое блюдо и больше его на столе не увидишь, хотя и не доедена с прошлого раза чуть ли не половина. Долго не могла взять в толк, куда же вкусные остатки деваются. Однажды не утерпела и спросила. А хозяйка в ответ как ни в чем не бывало:
— А мы все, что не доели, живности скармливаем. Вон у нас ее сколько.
Честно говоря, я оторопела. Ведь речь шла не об объедках, а о замечательных блюдах из отличных продуктов. К чему такая бессмысленная расточительность? И зачем безо всякой на то нужды ежедневно встает хозяйка к плите — чтобы заново варить-жарить на всю семью, а вечером приготовленное выкидывать в буквальном смысле слова? Ведь уйма времени, сил, продуктов расходуется понапрасну. И даже если речь идет о своих домашних припасах, в ущербе не только, данная семья, но и все мы. Судите сами: государство поощряет развитие личного подсобного хозяйства не для того, чтобы доброкачественные свежие продукты шли в рацион животных.
Подобные проявления бесхозяйственности может вспомнить любой из нас. И хотя дело касается вроде бы частной, внутрисемейной жизни, такое расточительство отнюдь не безобидно.
Да, мы действительно стали жить гораздо богаче и многое можем себе позволить. Если четверть века назад лишь несколько процентов семей имели доход 100 рублей на человека, то теперь этого уровня материальной обеспеченности достигло уже больше половины семей. Наши потребительские возможности сильно возросли, естественно, будут расти и дальше. Недавно принятая Комплексная программа развития производства товаров народного потребления и сферы услуг на 1986—2000 годы свидетельствует: экономическая политика государства предусматривает удовлетворение потребностей населения на новом, качественно более высоком уровне.
Выходит, теперь не будет проблемы в том, куда употребить деньги? Отнюдь, она злободневна как никогда. Скромный достаток волей-неволей принуждал к дисциплине и рачительности. Теперь же, когда семейный бюджет представляет существенный простор для выбора, далеко не так просто решить вроде бы нехитрую задачу: как с наибольшей пользой распорядиться деньгами. Далеко не все из нас уверенно ориентируются в таких понятиях, как «разумные потребности», «культура потребления». Экономическая суть этих понятий неотделима от нравственной, и, формируя структуру семейных расходов, мы в общем-то вырабатываем свой образ жизни, строим определенную шкалу ценностей. Всякая неразумность, чрезмерность потребления — это не просто бесхозяйственность, но и серьезное нравственное упущение.
Культура потребления — одно из важнейших качеств образованного, сознательного и воспитанного человека.
Вдумайтесь: расточительство в быту и халатность на производстве, неумение совладать со своими желаниями и стяжательство, небрежность и лодырничество — все это явления одного порядка.
Как-то присутствовала я на классном часе у девятиклассников. Разговор шел о бережливости. Учительница спросила у ребят, как в их доме относятся к хлебу. Красивый и умный мальчик, один из лучших учеников, поднял руку. Он заявил, что давно выучил наизусть все слова о необходимости беречь хлеб, о том, что хлеб — основа жизни. Но вот понять и принять этого никак не может. На столе сей продукт, мол, занимает самый дальний угол. Значит, изменились наши представления о хлебе, и нечего с ним так носиться.
Конечно, и учительница парню возражала, и одноклассники, но сумеют ли его переубедить? Родители-то убеждают в обратном. И неуважение к хлебу взрослеющий сын перенял от домашних.
В условиях материального достатка многие не хотят ограничивать себя хозяйственной дисциплиной: ведь можно безбедно жить и так, не вдаваясь в излишние расчеты и размышления.
Как известно, любому, даже самому большому богатству не уцелеть, если владеть им бездумно. Но не только соображения чисто практического свойства должны призывать нас к рачительности. Куда более грозными последствиями обернется утеря нравственного смысла бережливости.
Хочу привести данные одного любопытного эксперимента. Социологи захотели узнать, как относятся к материальным ценностям учащиеся одной из школ. В ходе опроса выяснилось, что 74 процента учеников исследуемого класса не владеют простейшими навыками бережливости, и если сами вещей не портят, то совершенно безразличны к бесхозяйственности других. У 12 процентов подростков вообще отсутствует такое качество, как бережливость. Их легко узнать по неряшливости и нелюбви к труду. Именно от них сильно страдают телефоны-автоматы, школьные парты и скамейки. Как правило, это дети из хорошо обеспеченных семей, которые давно усвоили: незачем беречь вещь, родители всегда купят новую.
Наблюдать такую картину тем более обидно, что бок о бок с юными разгильдяями живут их матери и отцы, бабушки и дедушки, видевшие и знавшие совсем другую — трудную и скудную — жизнь военных лет и послевоенной поры. Кто, как не они, должен объяснить детям и внукам настоящую цену нынешнего благополучия.
Не воспитанные в детстве привычка сознательной экономности, сдержанность в потребностях, аккуратность в обращении с продуктами, вещами, деньгами обернутся во взрослой жизни отсутствием хозяйского отношения к народному добру. А навык такого отношения раньше всего вырабатывается в стенах дома.

Л. САЛЬНИКОВА,
экономист.

Дорогие читательницы! Те, кто не первый год выписывает журнал, помнят школу «Домашней экономики», которую вела Л. Вольных. К теме рачительного ведения домашнего хозяйства, разумного отношения к вещам «Хозяюшка» обращается постоянно. Каждая женщина согласится: «денежный вопрос» — один из самых сложных: не так-то просто быть бережливой хозяйкой дома. В материалах новой рубрики «Семейная экономика», которая в следующем году станет постоянной, мы более подробно поговорим о культуре потребления, о рациональном ведении бюджета семьи, о том, как планировать расходы и находить резервы экономии, как приводить в соответствие свои возможности и потребности. Ждем ваших писем с вопросами, на которые вы хотели бы получить ответы, и предложениями!


ТЕРЕМОК

Татьяну Ивановну Александрову очень любили дети. Она была художником, оформляла детские книжки и спектакли. А больше всего любила рисовать малышей. Чтобы дети сидели тихо, когда их рисуют, она рассказывала им сказки. Разные. Веселые и грустные. Однажды Татьяна Ивановна придумала сказку про маленького домовенка Кузьку и девочку Наташу, у которой он жил в доме. Детям сказка понравилась, и они попросили придумать еще... Так появились приключения Кузьки в лесу, где он очутился однажды осенью вместе со своим волшебным сундучком. В лесу Кузька подружится с маленьким Лешиком, внуком старого лешего деда Диадоха. Вместе с Лешиком Кузька встречает Бабу Ягу, у которой два дома: для хорошего и для плохого настроения. Что было потом, вы узнаете, прочитав несколько главок из «Новых приключений Кузьки», последней книги талантливой писательницы и художника Татьяны Ивановны Александровой. А проиллюстрировали мы сказку эскизами к кукольному фильму, который поставлен по этой книге на Центральном телевидении.

Татьяна АЛЕКСАНДРОВА
НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КУЗЬКИ
(главы из сказки)

ДОМ ДЛЯ ХОРОШЕГО НАСТРОЕНИЯ
Посреди лужайки — дом. Не курная изба, не на курьих ножках. Из трубы завитушками бежит дымок.
— Дом Бабы Яги для хорошего настроения!— сказал Лешик, маленький леший, друг Кузьки.— Здесь она никого не трогает.
Кузька отскочил, будто дом укусил его. Вот беда-беда-огорчение! Дом, о каком все домовята, даже крошечные, двухвековые, могли без конца слушать сказки, пряничный дом, крыша из коврижек и коржиков, ставни вафельные, окна леденцовые, ступени сахарные, вместо порога пирог — и как раз в нем живет Баба Яга!
— Убежим скорее, а то Яга увидит нас и съест до крошечки! — чуть не плакал Кузька.
Скрипнула дверь. Он испуганно поглядел на крыльцо, но вместо Бабы Яги увидел толстого пушистого кота. Сидит и умывает лапкой чистенькую мордочку.
— Гостей намывает! Кого бы это? Батюшки, он нас намыл! Мы — гости! — сообразил Кузька — и в дом, Лешик следом.
А в доме будто ждут гостей: званых, незваных, прошеных, непрошеных. На столе узорная скатерть, кувшины, корчаги, кринки, миски, плошки, чашки, блюда, самовар на подносе.
Лепешки сами окунались в сметану. Блины сами обмакивались в мед и масло. Щи прямо из печи, из большого чугуна — наваристые, вкусные. Кузька и не заметил, как съел одну миску, другую, потом полную чашку лапши и закусил кашей с топленым молоком. Напился квасу, брусничной воды, грушевого взвару, оттер губы и... навострил уши.
В лесу кто-то выл. Или пел, не поймешь. Вой приближался. Уже стало понятно, что это слова песни. Песня была жалостная:
Уж я босая, простоволосая,
Одежонка моя поистерлася...
Кузька на всякий случай залез под стол, Лешик — тоже.
Ох, прохудилася, изодралася,
Вся клочками пошла
Да, ох, лохмотьями...
Хриплый бас за стенкой смолк. Кто-то шарил на крыльце. Кузька не находил себе места под столом от беспокойства:
— Ты уверен, что нас тут не тронут?
— Уверен, уверен,— зевнув, ответил Лешик.— И дедушка Диадох уверен тоже. Он всегда говорит, в этом доме и тронуть не тронут и добра не видать.
— Как не видать? — Кузька высунулся из-под стола.— Вон сколько добра на столе и в печи!
Тут дверь отворилась, и в доме очутился... не поймешь кто. Голосищем мужик, а на голове кокошник золотом горит, самоцветными каменьями переливается. На ногах сапожки зеленые, сафьяновые, с красными каблуками. Сарафан алый, как утренняя заря. Кайма на подоле как вечерняя заря. По сарафану в два ряда серебряные пуговки. А из-под кокошника прямо на Кузьку, глаза в глаза, глядит Баба Яга и руки протягивает.
— Это кто ж ко мне пришел? — медовым голосом пропела она.— Гостеньки разлюбезные пожаловали погостить-на вестить! И куда ж мне вас, гостенечки, поместить, посадить? И чем же вас, гостюшки, усладить-угостить?
— Что это она? — шепнул Кузька, тихонько толкая друга.— Или, может, это совсем другая Яга?
— В лесу Яга одна! В том доме такая, в этом этакая,— ответил Лешик и поклонился:— Здравствуй, бабушка Яга!
— Здравствуй, здравствуй, внучек мой бесценный! Яхонт мой! Изумрудик мой зелененький! Родственничек мой золотой! И ведь не один ко мне пришел. Дружочка привел задушевного. Такой славный дружочек, красивенький, ну прямо малина, сладка ягода. Ах ты, ватрушечка моя мяконькая, кренделечек сахарный, утютюшечка драгоценненький!
— Слышишь? — опять забеспокоился Кузька.— Ватрушкой называет, кренделем...
Но было совсем непохоже, что Яга хочет съесть своих гостей. Она суетилась вокруг них, уговаривала, упрашивала отведать того, попробовать этого, подсовывала самые лакомые кусочки. А потом взбивала перины и подушки, стелила шелковые простыни, бархатные одеяла, спать-почивать укладывала.
Лешику в доме было душно. Он ночевал на крыльце, сторожил Кузьку. Но Кузька выглянул из дверей и сказал, что его стеречь не надо и чтобы Лешик шел домой, к деду Диадоху.

ЗИМОЙ У БАБЫ ЯГИ
Жил маленький домовенок у Бабы Яги всю зиму. Непогода, вихри: стужа, сам Дед Мороз стороной обходили круглую поляну. Не хотели, наверное, связываться с Ягой. Кузька все ждал: вот-вот загудит в трубе злая тетка Вьюга, свирепый дядька Буран распахнет дверь, швырнет в избу пригоршню снега, Дед Мороз застучит, заскребется в избу ледяными пальцами.
Но Вьюга ни разу не свистнула в трубу. Буран не подлетал к крыльцу. Метель с дочкой Метелицей гуляли на других полянах. Дед Мороз не дышал на окна, они так и остались прозрачными.
Кузька смотрел, как летит белый снежок, когда Яги не было дома или она спала на печи, выскакивал на поляну, ловил снежинки.
Чуть Яга увидит Кузьку за окном, сразу закричит:
— Ах, дитятко озябнет, замерзнет, простудится, ознобит ручки-ножки, щечки-ушки, отморозит носик! — и тащит его в дом, отогревает на печи, отпаивает горяченьким.
Поначалу Кузька удирал, спорил:
— Что ты, бабушка Яга! Это ты не молоденькая, тебе и прохладно. А мне в самый раз!
Но зима долгая. Кузька понемножку научился бояться даже слабого ветерка, легкого морозца. Сидел на теплой печи или за столом, за расписной скатертью. А Баба Яга готовила ему яства одно другого слаще.
Вот только скука, делать Кузьке ничегошеньки-нечего. Вот бы всех друзей сюда, в пряничный дом! Вот бы все обрадовались! И делать-то тут никому ничего не надо, все готовенькое.
Да вот то-то и оно, что не надо. Бездельный домовой — разве домовой?
Очень скучал домовенок по друзьям-домовым, по Лешику... Хоть бы во сне чаще снились, что ли. Но Яга что ни день, а особенно длинными зимними вечерами шептала-нашептывала: плохие, мол, у Кузеньки дружки, позабыли его, позабросили. Искать его не ищут, спрашивать о нем не спрашивают, никому-то он не нужен: как счастье, то вместе, а как беда — врозь.
Ругала она и новых Кузькиных друзей, леших. Спят в берлоге, как собаки на сене. Кузенькино сокровище присвоили. Зимой волшебный сундучок им вовсе ни к чему, а отдать не отдали, себе припрятали чужое добро.
Кузька слушал, слушал да от нечего делать и поверил. И как не поверить? Он ведь всего-навсего маленький глупый домовенок, шесть веков ему, седьмой пошел. А Бабе Яге столько веков, что и сама не помнит, со счету сбилась. И все годы злом жила, неправдой. И умна, да неразумна. Все 6 ей хитрить, обманывать. А неправдой далеко уйдешь да назад не воротишься и друзей потеряешь... Сидит Кузька за полным столом. Бабу Ягу слушает, себя жалеет, друзей поругивает.

БАБЕНЫШ - ЯГЕНЫШ
Лешик поскорее вылез из короба, дед Диадох еще крепко спал. Лешик выбрался из берлоги. Была ранняя весна. Лешонок отряхнулся от приставших к нему в коробе сухих листьев — и бегом к другу.
— Цел ли, жив ли?
Пряничный дом сиял на поляне, как весенний цветок. Лешик скорее заглянул в окно и глазам своим не поверил, ни левому, ни правому. Кузька сидел за столом и распоряжался:
— Не так, Баба Яга, и не эдак! Я что сказал? Хочу пирогов с творогом! А ты ватрушек напекла. У пирогов творог где? Внутри. А у ватрушек? Сверху. Ешь теперь сама!
— Дитятко милое! Пирогов-то я с морковкой тебе напекла. А ватрушечки румяненькие, душистенькие, сами в рот просятся.
— В твой рот просятся, ты и ешь,— грубо отвечал Кузька.— Одно дитятко, и того накормить толком не можешь. Эх ты, Баба Яга, костяная нога!
— Чадушко мое бриллиантовое! Покушай, сделай милость! — уговаривала Яга, поливая медом гору ватрушек.— Горяченькие, свеженькие, с пылу, с жару!
— Не хочу и не буду! — опять грубо ответил Кузька.— Вот помру у тебя с голоду, тогда узнаешь.
— Ой-ой, голубочек мой золотенький. Прости меня, глупую бабу, не угодила! Может, петушка хочешь леденцового, на палочке?
— Петушка хочу!— смилостивился Кузька.
— Иду-иду, мой золотенький! Несу-несу тебе петушка, мой цыпленочек!
Кузька сидел напротив Кота и был гораздо толще его. Макал оладушки в сметану, запивал киселем, заедал кулебякой. Баба Яга суетилась у печи:
— Я сварю-напеку такого-этакого, чего никто не видал и не едал. А видели бы, иззавидовались.
Кот ел пышки с начинкой. Они с Кузькой ухватились за одну особенно пышную пышку, молча потянули каждый к себе. Кузька хотел стукнуть Кота, но увидел Лешика, бросил пышку, заерзал на лавке:
— Садись, гостем будешь.
— Здравствуй, здравствуй, изумрудик мой зелененький! Каково спал-почивал? Что так рано встал? Дедуленька, небось, разбудил, послал внука к старой бабуленьке.
— Дедушка еще спит. Я сам прибежал,— рассеянно ответил Лешик, узнавая и не узнавая друга. Лешик говорит, а Кузька позевывает... Уложила Баба Яга домовенка в люльку, баюкает. Кузька сосет тюрю. Может, это и не Кузька вовсе? Может, Яга его подменила? Съела настоящего в другом доме или спрятала, а это какой-нибудь бабеныш-ягеныш балуется.
— А где же волшебный сундучок, Кузенькина радость? — пропела Баба Яга, покачивая люльку.— Или вы с дедом Диадохом забрали себе чужое имущество?
Кузька в люльке с тюрей во рту промямлил:
— Отдавай мой сундук, сей же час, чучело зеленое! Ты — вор, и твой дед — разбойник.— И Кузька заснул.
Яга поглядела на Лешика:
— Сам сбегаешь за сундучком или мне, старой, свои косточки тревожить?

СУНДУЧОК
...Из-под вороха сухих листьев Лешик достал Кузькин сундучок. Когда вынес его из берлоги, на сундучке так и засверкали прекрасные цветы и звезды. Лешик нес его и любовался. «Как же это Кузя хочет отдать такую красоту?» — думал Лешик, осторожно обходя лужи по пути к Бабе Яге.
— Охо-хо-хо! — вздохнул он у Мутной речки.
— Охо-хо-хо-о-о!— отозвалось эхо, да так громко, угрожающе, будто не лешонок охнул, а медведь взревел или матерый волк завыл.
Это было Злое эхо. Лешик знал о нем, но впервые услышал. Даже дед Диадох боялся его встретить.
На крыльцо пряничного дома выскочила Баба Яга:
— Изумрудик мой пожаловал, сундучок принес! Давай-ка его сюда! Поглядим-посмотрим, что за чудо невиданное, что в нем такого-этакого особенного, в этом сундучке. Разговоров о нем, разговоров. Давненько мне покоя нет. Дом у меня — полная чаша, а все чего-то не хватает.
Хотела взять сундучок. Но Лешик проскочил в дом, из рук в руки передал сундучок хозяину. Кузька даже не обрадовался. Глядит тупо, будто полено держит или чурку. Баба Яга выхватила у Кузьки сундук. А домовенок и бровью не повел.
Разглядывает Яга сундучок, вертит так и эдак:
— Какая от него радость, скажи своей бабушке? Вот чадушко неблагодарное! Кормишь, поишь, а словечка не дождешься!
Билась Баба Яга, упрашивала. Молчит Кузька. Схватила нож, открывает сундучок — нож сломался. Стукнула сундучок кочергой, кочерга погнулась. Озлилась старая.
— Нам не владеть, так не владей никто!— размахнулась и швырнула сундучок в печь.— Не мне, так никому!
А в печи огонь погас, угли потухли, зола остыла. Сундучок опять целехонек.
Ахнула Баба Яга, схватила сундучок и к двери:
— В этой печи не сгорел, в том доме вспыхнешь!
Кузька хвать Ягу за сарафан, расписную кайму оторвал:
— Отдавай мой сундучок, Баба Яга, костяная нога! Не умеешь с ним обращаться и не трогай!
— А ты умеешь с ним обращаться, дитятко мое сладенькое? — Баба Яга оставила сундучок у печки, кинулась к домовенку.— Что в нем за радость, скажи?
Кузька опять молчит.
— Ну,— кричит Баба Яга,— унесу вас всех в другую избу, для плохого настроения, и с сундучком вместе! Там у меня заговорите! — хватает домовенка, а он тяжелый, не поднять, руками отпихивается, ногами отбрыкивается.
— Тебе надо,— кричит Кузька,— ты и ступай, куда хочешь! Там грязно, от пыли не продохнешь...
— А ежели вымету, вычищу, пойдешь со мной, деточка? — спрашивает Баба Яга сладким голосом.
— Пойду,— отвечает Кузька.— Мне тут надоело.
Баба Яга верхом на метлу и была такова. Только Злое эхо вслед прогудело: «У-у-у!»

ПОБЕГ
Маленький лешонок торопится. Надо бежать! А Кузька сидит за столом, ест ватрушки. Лешик и так и сяк старается увести друга. Нет, сиднем сидит.
Лешик к печке, схватил сундучок, протягивает его домовенку:
— На!
— Дай! Дай! — Кузька тянется к сундучку, а встать лень.
Чудеса! Кочерга шагнула от печки, толкает домовенка к выходу, ухваты подпихивают. Веник выскочил из угла, подхлестывает сзади. Кузька кое-как перевалил через порог. Пряничный дом сам выпроводил домовенка.
Куда бежать? С трех сторон Мутная речка. Злое эхо мост охраняет. Вплавь Кузька речку не одолеет. Один путь — через Черное болото. Лешик про это болото слыхать слыхал, а бывать в нем не бывал. Там жили болотные кикиморы, глупые, бестолковые.
Весь день хлюпала под ногами у друзей черная болотная жижа. Кузька с трудом вытаскивал из нее свои лапти. Лешик бежал легко даже по болотной тропе. Возвращался, поднимал упавшего Кузьку и опять с сундучком в лапках убегал вперед. Посмотреть, скоро ли кончится болото.

ВЕСЕННИЙ ПРАЗДНИК
Потягиваясь и зевая, дед Диадох вылез из берлоги. Глядь, а внука-то рядом нет. Вдруг из-за деревьев стрелой вылетела сорока с ужасной вестью-новостью: кикиморы, мол, утопили в Черном болоте Лешика и Кузьку с сундучком. Дед Диадох сломя голову побежал к Черному болоту.
По дороге к старому лешему подлетел дятел, утешил его, поругал сороку-белобоку и вывел прямо на опушку, где отдыхали Кузька и Лешик. То-то было радости!
И тут только все поняли, что в лесу сегодня Весенний праздник. Он всегда наступает, когда просыпается Леший. Цвели красные, голубые, желтые цветы. Серебряные березы надели золотые сережки. Птицы пели свои лучшие песни. В голубом небе резвились нарядные облака.
А потом дед Диадох спросил у Кузьки, какая же тайна хранится в волшебном сундучке.
Кузька взял в руки сундучок и торжественно сказал:
Сундучок, сундучок,
Позолоченный бочок,
Расписная крышка,
Медная задвижка.
Раз-два-три-четыре-пять,
Можно сказку начинать!
Заиграла тихая музыка. Со звоном откинулась крышка сундучка. Все замерли. А Кузька схватил прошлогодний сухой листик, что-то на нем нацарапал и опустил в сундучок. Крышка захлопнулась, а сундучок произнес приятным голосом:
— Чирки-почирки, черточки и дырки. Вот и весь сказ. Как раз про вас.
Наступила тишина. Дед Диадох, Лешик и русалки, вытаращив глаза, глядели на сундучок: надо же, простая деревяшечка, а как разговаривает.
Кузька объяснил, что волшебный он потому, что ежели положить в него рисунок, какую-нибудь картинку, то сундучок сам сочинит и расскажет сказку про то, что на картинке нарисовано. Но вот беда! Рисовать домовые не умеют. Домовые потихоньку утаскивают рисунки у людей, у взрослых или у детей, опускают в сундучок и слушают сказки. Вспомнил Кузька про людей, и так ему домой захотелось!
* * *
Вот какую историю рассказал Наташе волшебный сундучок, когда положила она в него Кузькин портрет, который сама нарисовала.

Рис. Г. СМОЛЯНОВА.


ОТВЕТЫ НА КРОССВОРД. ОПУБЛИКОВАННЫЙ В № 11.
ПО ГОРИЗОНТАЛИ: 4. Рябинин М. («Родительский дом»). 7. «Иверия». 8. Акулов Г. («За дальнею околицей»). 12. Чепрага Н. 14. Новиков А. («Когда идешь ты на свидание»). 18. «Алена». 19. Прокофьев А. («Тайга золотая»). 20. Русак А. («Будьте здоровы!»). 23. Герман А. 26. Чуркин А. («Далеко-далеко»). 27. Шаферан И. («Гляжу в озера синие»). 28. Фельцман О. («Возвращение романса»). 30. Тухманов Д. («День Победы»). 34. Левашов В. («Как не любить мне эту землю»). 36. Бачурин Е. («Дерева»). 37. Сидоров В. («Дружба»). 40. Аллегро. 41. Шаинский В. («Дрозды»). 42. Казакова Р. («Ненаглядный мой»). 43. «Наташка». 44. «Родина». 45. Лядова Л. («Сергею Есенину»).
ПО ВЕРТИКАЛИ: 1. «Рябина». 2. Гин В. («Поговори со мною, мама»). 3. Бинкин 3. («О руки женщины»). 5. Шварц И. («Любовь и разлука»). 6. Томин С. («Молодо-зелено»). 9. «Песняры». 10. Зиновьев Н. («А музыка звучит...»). 11. «Золушка». 13. Герц Е. («Песня о «Калинке»). 15. Олев Н. («За полчаса до весны»). 16. Ольгин А. («Будет жить любовь на свете»). 17. Баснер В. («Березовый сок»). 21. Саульский Ю. («Не покидает нас весна»). 22. Рустайкис А. («Снегопад»). 24. Лазарев В. («Березы»). 25. Мажуков А. («Очень хорошо!»). 29. Евтушенко Е. («Любимой»). 31. Основиков А. («Ставропольская осень»). 32. Фадеева О. («Первая любовь»). 33. «Жажда». 35. Боков В. («Говорят, что я тобою брошена»). 38. «Тайна». 39. Вокал.


На первой странице обложки фото С.САФОНОВОЙ.


Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
КРЕСТЬЯНКА
№ 12 • 1985
ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ И ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ
МОСКВА. ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА»
ОСНОВАН В ИЮНЕ 1922 ГОДА
Главный редактор Г. В. СЕМЕНОВА
Редакционная коллегия: И. П. АЛЕКСАНДРОВ, Т. А. БЛАЖНОВА, Г. Е. БУРКАЦКАЯ, Е. Г. ГРИГОРЬЕВ, Р. Ф. КАЗАКОВА, О. П. КОЛЧИНА, А. В. КУПРИЯНОВА (ответственный секретарь), Э. Б. МАРКИН, Л. Е. ПИШЕНИНА, М. Б. РЫЖИКОВ, Л. Ф. СЕРГИЕНКО (заместитель главного редактора), Л. В. ХАНБЕКОВ, В. Я. ЧИСТЯКОВА, Л. И. ШВЕЦОВА.
Адрес редакции: 101460, Москва, ГСП-4. Бумажный проезд, 14.
Телефоны для справок: 212-20-79, 212-12-39.
Сдано в набор 14.10.85. Подписано к печати 05.10.85. А 00421. Формат бумаги 60х90 1/8. Глубокая печать. Усл. п. л. 6,00. Уч.-изд. л. 8,56. Усл. кр.-отт. 18.00. Тираж 14602000 экз. (1—12382048 экз.). Изд. № 2950. Зак. № 1731.
Ордена Ленина и ордена Октябрьской Революции типография имени В. И. Ленина издательства ЦК КПСС «Правда». 125865, ГСП, Москва, А-137, ул. «Правды», 24.


Всегда будет с нами

Безвременно, после тяжелой и продолжительной болезни ушла из жизни наша подруга и коллега Лия Васильевна Журавлева — добрый, влюбленный в свое дело человек, принципиальный коммунист.
Сотруднику отдела писем, ей было свойственно беспокойство, деятельное участие в делах и заботах читателей. В каждом из писем, прочитанных ею, она видела человека с его судьбой, его болью, понимая и подлинную радость, и подлинное страдание. Благородство, доброта, самопожертвование — вот те качества, которыми она была наделена и которых требовала от других.
Память о Лии Васильевне будет всегда с нами.


СВЕТ ОТЕЧЕСТВА

В. И. СУРИКОВ.
«Взятие снежного городка».
1891 г. Фрагмент.
Государственный Русский музей.

На XV Передвижной выставке в 1887 году у «Боярыни Морозовой» сменяли одна другую группы восторженных зрителей. Суриков находился в зените славы, в том счастливом состоянии, когда зреют новые замыслы, и столько работы... И тут на художника обрушилось горе: умерла жена. Еще недавно он писал с нее Марию Меншикову, а теперь «...жизнь моя надломлена, что будет дальше, и представить себе не могу». В отчаянии Суриков бросил живопись и уехал в Красноярск, на родину. Сибирь вылечила его. Пробудила «необычайную силу духа». И он создает «Взятие снежного городка» — гимн краю, в котором не ведали крепостной неволи, гимн сибирякам с их жизнелюбием и удалью. Впереди был «Ермак» — картина «Взятие Сибири Ермаком».

<- предыдущая страница