скачать журнал

страница следующая ->

КРЕСТЬЯНКА
5•85


ДЕНЬ ПОБЕДЫ

40
Фото И. ГАВРИЛОВА, Е. ВОЛКОВА, Б. РАСКИНА.
У Весны есть родная сестра, имя ей — Надежда. И приданое у них одно на двоих — солнце и радость. И вновь они пришли и рассыпали цветы по земле.
Были весны и будут, и, может быть, более прекрасные, чем нынешняя, но живет в нашей памяти и всегда будет жить та, незабываемая, весна Победы. Сорок майских песен пропела жизнь за это время, а она не стареет и не состарится никогда, и свет ее становится только чище и яснее. Весны начинают работу, та весна заканчивала тяжкий, изнурительный труд войны, чтобы вернулась земля вновь к миру и к своему извечному делу.
Они так нерасторжимы — весна и память, труд и счастье, работа женщины, вынашивающей новую жизнь, и работа поля, созидающего колос. Все берет начало свое в любви, а какая любовь без надежды, а какая надежда без весны?
И какая весна без мирного солнца, и какой май без Первомая! В алых отсветах первомайских знамен и те пропахшие порохом стяги легендарной весны сорок пятого, и каждая прошедшая с того времени весна, укрытая от бомб, и будущие весны, еще не рожденные, а уже поставленные под сомнение запасенным смертельным холодом. Да не быть же зиме после весны!
У Весны есть родная сестра, имя ей — Надежда. У Весны есть родной брат, имя ему — Мир. У Весны, Надежды и Мира есть веселый гонец, имя ему — Май.


40
ЖЕНЩИНЫ НА ВОЙНЕ
ФОТОАЛЬБОМ «КРЕСТЬЯНКИ»

"ВАМ ПОРУЧАЕТСЯ САМОЕ ГЛАВНОЕ..."

"...Последний бой за имперскую канцелярию был очень труден.
Предельно смело действовала старший инструктор политотдела 9-го стрелкового корпуса майор Анна Владимировна Никулина".
Г.К.Жуков, "Воспоминания и размышления"
Уже взят рейхстаг. Уже реет над ним красное знамя, водруженное Егоровым и Кантарией. В бункере имперской канцелярии Гитлер покончил с собой...
Но Геббельс не соглашается на капитуляцию. Каждый дом превращен гитлеровцами в сильнейший огневой редут, каждое окно — в бойницу. Улицы перегорожены противотанковыми заграждениями. Весь город ощетинился пушками и пулеметами.
Центр укрепленного Берлина, объявленный «особым» 9-м сектором, стал крепостью в крепости. Главная артерия этой цитадели — Вильгельмштрассе, на которой располагались все политические и военные учреждения рейха, а сердце — здание, значившееся на наших военных картах как «объект 153». То была имперская канцелярия. Последнее логово фюрера — рейхсканцлера «Великой Германии».
Ранним первомайским утром из подземного бункера вышел с белым флагом генерал Кребс — парламентер Геббельса. Геббельс просил о перемирии. Ответ маршала Жукова прозвучал коротко и грозно: «Если до 10 утра не будет дано согласия на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться».
Некоторое время город молчал. И вдруг... из громкоговорящих армейских установок раздались знакомые каждому бойцу позывные Красной площади. А затем прозвучал голос Героя Советского Союза, генерал-полковника Берзарина, первого советского коменданта Берлина. Он поздравлял наших бойцов с праздником 1 Мая.
В 10 часов 40 минут тысяча орудий и минометов обрушили огонь на останки «тысячелетнего рейха», умещавшиеся на Вильгельмштрассе от здания гестапо до Бранденбургских ворот.
Командир 9-го стрелкового корпуса 5-й ударной армии генерал-лейтенант Иван Павлович Рослый собрал у себя штаб и политотдел. Он разъяснил, что корпусу поручено действовать в самом центре Берлина, так называемой «цитадели».
— Вам, майор Никулина,— обратился генерал к кареглазой белокурой женщине с твердо очерченным лицом,— надлежит позаботиться о доставке в штурмующие части красных флагов. Они должны быть в каждом подразделении первого эшелона. Мы будем брать правительственные кварталы и учреждения, в том числе и имперскую канцелярию. Чрезвычайно важно, чтобы над каждым объектом сразу же поднялся советский флаг. Вам же поручаю самое главное — водрузить знамя над имперской канцелярией.
Отпустив всех, он попросил Никулину задержаться. Когда они остались вдвоем, заговорил мягче и теплее:
— Мы прошли с тобой, майор, от Кавказа до Берлина. Очень хотелось бы, чтобы ты осталась живой.
Спустя несколько часов 301-я дивизия 9-го корпуса, овладев зданиями гестапо и министерства авиации, вплотную подошла к имперской канцелярии. Последний штаб фашизма обороняли отряды отборных эсэсовцев. Каких-нибудь 500 метров отделяли дивизию от мрачного здания с хищным орлом на фасаде. Вперед выдвинулся 1050-й полк.
Рослая и сильная, в комиссарской кожанке, туго перетянутой ремнем, Никулина стояла, укрывшись от пуль за стеной разрушенного магазина «Вергейм», и обсуждала со штурмовой группой детали предстоящего боя. Вечернее небо разрезали огненные трассы, то и дело вспыхивали яркие прожектора, высвечивая полотнище алого флага на здании гестапо.
— Прямо-таки праздничная иллюминация,— заметил командир группы, комсорг 2-го батальона Салиджан Алимов.
18 часов 30 минут. Внезапно мощный артиллерийский залп потряс все вокруг. «...Море огня бушевало вокруг имперской канцелярии, черные клубы дыма, сизая пелена пороховых газов... Содрогалась земля, рушились стены, визжали осколки. Я наблюдала за бойцами. На лице у каждого не только решимость, но и оттенок тревоги: через несколько минут они бросятся в атаку — в этот кромешный ад. А ведь это последняя схватка, и каждый хотел не только победить, но и остаться живым...» — будет вспоминать много лет спустя Анна Владимировна.
Память как птица. Порой даже один-единственный звук может поднять ее и заставить кружить.
Звонок в дверь.
— Вы Никулина? — Молодая элегантная дама, стоящая на пороге, говорит с акцентом. Улыбается.— Я из Берлина, учительница. Мои ученики просили передать вам письмо.
Высокая седая женщина нетерпеливо надрывает конверт. Вести из Берлина всегда волнуют ее.
«Здравствуйте, майор Анна. О Вашем подвиге знает каждый берлинский школьник. Хотелось бы встретиться, поговорить по душам...»
После легендарного штурма она вновь приезжала в Берлин в составе военной делегации на праздник 25-летия Германской Демократической Республики. Министр национальной обороны ГДР вручал ей награду Общества германо-советской дружбы.
Задумчиво ходила она по улицам города и долго, словно оцепенев, стояла на углу Фосштрассе. Здесь когда-то шел самый трудный бой в ее жизни. Здесь, за несколько часов до Победы, умирали ее боевые братья—солдаты 9-го Краснознаменного Бранденбургского стрелкового корпуса...
— Что передать моим ученикам?— спрашивает гостья из ГДР.
— Передайте, что скоро увидимся в Берлине.
Память кружит по спиралям ушедших лет, пытаясь там, в глубоком колодце человеческой жизни, разглядеть наше отражение. Анне Владимировне Никулиной, которой со всей страны, из многих государств мира приходят письма, полные благодарности и восхищения, нередко приходится заглядывать в свое прошлое. Вся жизнь этой удивительной женщины, прожитая ею до 1 Мая 1945 года, была как бы подготовкой к той, священной минуте, когда флаг, поднятый ею над логовом Гитлера, вырвет мощное «ура» тысяч бойцов.
Она родилась на Ставрополье, в станице Кардоникская. Ей было 14, когда палачи генерала Шкуро повесили ее отца — красного партизана. В 16 руководила Черкесским комсомольским райкомом. В 19 едва не умерла от тифа. А выйдя из больницы с обритой головой, в тот же день явилась на работу в ЧК. Вступила в партию, окончила Ростовский политехникум, стала первой и единственной женщиной на Северном Кавказе, которая водила паровозы.
Спустя несколько лет она уже в Краснодарском крайкоме партии — куратор транспортного Черноморского флота. Советские суда шли в Африку, Америку, Австралию... Анна написала наркому морского флота: «Разрешите на корабль помполитом». Ответ неожиданный — нарком предложил откомандировать Никулину на учебу в Ленинград, в академию водного транспорта.
В июне 1941 года сдала экзамен за 3-й курс морского факультета. Ей было 37 лет. А уже в июле, когда бомбы сыпались на Одессу и Севастополь, Никулина — военный комиссар. Спустя годы многие будут удивляться, как ее, мать двоих детей (старшему, Володе, исполнилось 15, Лильке не было и семи), растившую их без мужа (его, агитатора и пропагандиста, зверски убили кулаки), в первые же дни войны призвали на фронт. И Анна Владимировна объяснит: «Фронту очень нужны были партийные кадры... Я попросила эвакуировать детей к сестрам в Пятигорск...»
Весной 1942 года 20 женщин, мобилизованных, как и Никулина, прибыли на сборы под Нальчик для подготовки в качестве военных политруков. Стояла немыслимая жара. Измученные марш-бросками и пробежками в противогазах, многие не раз падали в обморок. Из всех только 38-летняя Никулина выдержала испытания, проявив необычайную выносливость и характер. Перед отправкой в действующую армию ее назначили старшиной роты.
В боевое соединение — 9-й стрелковый корпус, базировавшийся на Моздокском плацдарме — она приехала в чрезвычайно трудное время. Враг уже на Северном Кавказе и двигался к Пятигорску. У Никулиной душа болела за семью — от сестер не было ни строчки. Но фронт требовал ее всю, целиком. Летом 42-го года нарком обороны издал приказ №227 — «Ни шагу назад!». Частям 9-го корпуса предстояло встать на пути фашистских войск в период, когда разворачивалась великая битва на Волге.
...В течение первых 4 часов бой за имперскую канцелярию шел без особых успехов. Все попытки овладеть зданием со стороны Вильгельмштрассе не дали результатов. Артиллерия, пулеметы и минометы фашистов обрушили ответный шквал огня на атакующих. Батальон залег.
— Командира 4-й роты — ко мне! — крикнул майор Шаповалов. В ночной темноте перед ним вырос старший лейтенант Яковлев.
— Видишь этот забор?— спросил комбат, указывая на мощную бетонную стену, за которой находился двор канцелярии.— С главного входа, кажется, не войти, а если...
— Понял, товарищ майор! Пробьем стену трофейными фауст-патронами. Разрешите действовать?
И в бетонный забор полетели реактивные снаряды. Оглушительно лопаясь, они вздымали фонтаны искр и щебня. В стене зияло несколько брешей, через них штурмовые группы начали просачиваться во двор. Фашисты не сразу уловили этот маневр, а когда поняли, во двор Канцелярии ворвался уже весь батальон. Впереди всех была горстка храбрецов роты Яковлева, среди которых мелькала кожаная куртка Никулиной. Рядом, прикрывая ее, бежал богатырь Салиджан Алимов. Навстречу яростной атаке неслись потоки трассирующих пуль...
«Человек не рождается храбрым,— писал в годы войны о Никулиной военный корреспондент А. Фаров.— Анна Никулина не знала, хватит ли у нее воли смотреть в лицо смерти, идти в бой, не кланяясь пулям. Она не задавала себе таких вопросов... И когда она, инструктор политотдела, приезжала в роту и говорила с бойцами в ночь перед атакой — воины слушали ее с расширенными от внимания зрачками: им казалось, что говорит не капитан Никулина, а их мать, жена, сестра...»
Неподалеку от ее родной станицы Кардоникская бойцы танкового десанта готовились к операции. Никулина напутствовала их перед боем. А когда танковый десант ворвался на позиции немцев, автоматчики, соскакивая с танков, вновь увидели политотдельца — Никулина бежала впереди всех, сжимая в руках автомат.
О том, как она воевала, сохранилось немало документов. 30 апреля 1943 года газета «Правда» сообщала о подвиге Никулиной. Дело было так. На исходе весны наши войска, перейдя в долгожданное наступление, освобождали кубанскую землю. 9-му корпусу была поставлена задача: отвлечь на себя часть вражеских войск и сбить противника с занимаемых рубежей. Инструктора политотдела отправили в штурмовые подразделения.
Батальон, куда добралась Никулина, лежал в ожидании атаки перед небольшой высотой, где закрепились немцы. Приказ: выбить противника с высоты и отбросить к реке, протекавшей за станицей Казачий Ерик. Моросил холодный дождь. Ждали сигнала к атаке. И вот, наконец, ударили, разорвав оцепенение, наши пушки. В небо взлетела ракета. По цепи донеслось, вперед! Двигаться приходилось через плавни, продираясь сквозь камыши. «Правда» рассказывала: немцы безумствовали, их пулеметы и минометы били без передышки. Атака захлебнулась. Бойцы отошли, унося на плащ-палатке своего командира роты. Тогда Анна Никулина подняла руку с автоматом и крикнула: «Отомстим за него!» И бойцы пошли за нею. По колено в студеной воде, под огнем пулеметов, в грохоте и вое рвущихся мин бежали вперед за капитаном солдаты армии мстителей... Высота была взята.
За проявленную отвагу командование корпуса представило Анну Никулину к награде орденом Отечественной войны 1-й степени.
Говорят, что радость не приходит одна. Вслед за наградой пришло, наконец, и письмо от родных, разыскавших ее через газету. Полтора года не было ни одной весточки от семьи. А ведь там, в Пятигорске, фашисты. Стоило им узнать, что в городе живет семья армейского политработника,— и расстрел неминуем. Сестры сообщали, что они сумели уехать в Черкесск, где верные люди спрятали их в подвале. А Володя... Пройдет еще два года, прежде чем она узнает о судьбе сына, ставшего курсантом Бакинского военно-морского училища, а затем — морским офицером. За эти два года в ее фронтовую судьбу вошли еще десятки кровопролитных боев. Анна Никулина шла к Берлину по дорогам Украины — гремели салюты в честь освобождения Сталино, Днепропетровска, Запорожья...
Пройдя с боями Молдавию и завершив Ясско-Кишиневскую операцию, 9-й стрелковый корпус перешел границу нашей Родины.
...Огнем пулеметов эсэсовцы снова прижали атакующих к земле.
— Ничего, сейчас комбат добавит им огоньку,— заверил бойцов Салиджан Алимов.
Грохнули батальонные пушки. Никулина и Алимов сразу же бросились вперед, но ударил пулемет с фланга, и снова пришлось уткнуться в землю. Короткими перебежками Анна и Салиджан, а за ними и вся штурмовая группа все же продвигались к «фюрербункеру». У входа в здание, у бетонного бассейна с фонтаном, укрылись вражеские гранатометчики. Они забрасывали штурмовую группу гранатами, но, как только бойцы достигли бассейна, стены его надежно укрыли их от огня. Сюда же подтягивались бойцы 5-й и 6-й рот батальона. Сержант Рыжков развернул «сорока-пятку» в сторону входа в канцелярию и прямой наводкой стал бить в окна по обеим сторонам двери. Наступал самый благоприятный момент для решающего броска. Связки гранат полетели в апартаменты фюрера. Подсаживая друг друга, бойцы влезали через окна в здание. Бой шел за каждую комнату, каждый коридор, каждую площадку лестницы.
Никогда не забудет Анна Владимировна этих решающих мгновений: «Не чувствуя под собой земли, я бросилась к зданию, кажется, и страха не ощущала — все заполнила одна главная мысль — скорее пробиться к цели, туда, где можно поднять алый стяг...»
В канун этого года Анне Владимировне Никулиной исполнилось 80 лет. Почтальоны сбились с ног, доставляя ей десятки поздравительных телеграмм: от однополчан и земляков станицы Кардоникская, от рабочих совхоза «Краснобалт» и от горожан Гуляйполя — она Почетный гражданин совхоза и города, от сына — с борта военного корабля, от фронтовых вдов, от пионеров, из Чехословакии, Болгарии, Венгрии, ГДР... А в телеграмме из берлинского района Кепеник сообщалось, что ее «приветствуют все 50 тысяч членов районного Общества германо-советской дружбы». И, хотя 80-летний юбилей уже позади, поток телеграмм не иссякает.
— У меня теперь сплошные юбилеи,— улыбается Анна Владимировна.— В этом году целых два: 40-летие нашей Победы и 60 лет моего пребывания в Коммунистической партии.
Впрочем, Никулину не только поздравляют. Ее зовут к себе рабочие и ученые, врачи и колхозники, солдаты и студенты, артисты и писатели... Необычайно живая и подвижная, она рассказывает о прошлом так, будто это было только вчера...
— Бойцы называли меня «заговоренной»,— рассказывает Анна Владимировна.— Все пули меня миновали. А все же я узнала, что такое смерть. Неподалеку как-то разорвался снаряд — всех, кто был рядом со мной, убило на месте. Я же попала в мертвое пространство разрыва, воздушной волной меня ударило и бросило так, что несколько часов лежала без сознания. И вот слышу, надо мной говорят: «Была капитан Никулина — нет ее...» Хочу открыть глаза, крикнуть: живая я! А не могу. Так во сне иногда бывает...
— Мама, расскажи о своем последнем «марш-броске» в Гура-Галбеней,— смеется дочь Лиля.
Прямо-таки фронтовая история, хотя произошла она год назад. Анна Владимировна лежала в больнице, когда ей пришло приглашение из Молдавии на встречу с ветеранами 5-й ударной армии. Встреча была назначена на субботу — воскресенье, и Никулина упросила врачей отпустить ее на выходные дни домой: повидать, мол, внука, родных...
Субботним утром, с первым авиарейсом, она уже была в Кишиневе и обнимала друзей.
— Подходит к нам какой-то паренек и спрашивает, кто Никулина. Объясняет, что он шофер, приехал за мной из села Гура-Галбеней, ждут там меня и моих друзей. Сели мы да и поехали, от Кишинева туда не больше ста верст. А обратно — прямо на самолет. В понедельник, в семь утра, Лиля встретила меня на аэродроме — и в больницу. В 10 часов на обходе врач спросил, как я себя дома чувствовала. Я ответила, что эти два дня были одними из самых веселых в моей жизни.
Вспоминает Анна Владимировна Никулина: «...В здании имперской канцелярии стоял густой дым, от пороховых газов резало глаза, было трудно дышать и так темно, что бойцы вели огонь по вспышкам выстрелов. Наконец, эсэсовцев отбросили от лестничной клетки, и я стала взбираться по разбитой лестнице вверх. За мной бросились Алимов, Иванов, Бондаренко, Хмельницкий... С чердака полыхнула автоматная очередь. Пуля попала в голову Салиджану. Он упал, успев крикнуть:
— Товарищ майор! Знамя!
В угол чердака ударили автоматы Бондаренко и Хмельницкого. Я пробиралась туда, где через развороченную снарядами кровлю виден был просвет озаренного пожаром ночного неба. У кромки крыши дыбился металлический штырь. Кусками телефонного провода я прикрепила к нему красное знамя. В свете ракет и отблеске пожаров оно колыхалось, как пламя в ночи».
Утром весь мир слушал очередное сообщение Советского информбюро о том, что войска 1-го Белорусского фронта при содействии 1-го Украинского фронта после упорных боев завершили разгром берлинской группы немецких войск и 2 мая 1945 года полностью овладели столицей Германии городом Берлином.
...Москва готовилась к параду Победы. Из побежденной Германии на восток уходили первые поезда, в которых ехали участники будущего парада. Каждый фронт посылал один сводный полк — в него отбирались лучшие из лучших, храбрейшие из храбрых. Сводный полк 1-го Белорусского фронта возглавил командир 9-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Иван Павлович Рослый.
24 июня 1945 года вся страна прильнула к динамикам, чтобы услышать голос парада. Гремела брусчатка Красной площади под гусеницами танков и колесами «катюш», под чеканным шагом сводных полков, в которых ротами командовали прославленные генералы. В одной из таких рот шла, держа равнение на Мавзолей, майор Анна Никулина — советская женщина, мать, солдат, коммунист.
Леонид ВАЛЕНТИНОВ


ЖЕНЩИНЫ НА ВОЙНЕ

Женщины уходили на фронт. Они утоляли боль и подносили снаряды, они были снайперами, летчиками, моряками, танкистами — они были солдатами. Но слово тоже было оружием, русский язык — немеркнущей ценностью, и они становились поэтами. 52-летняя Анна Андреевна Ахматова и 30-летняя Ольга Федоровна Берггольц — поэтический, суровый и возвышенный нерв блокадного Ленинграда. Крестьянская дочь Саломея Нерис в тяжкие дни войны мечтает об освобожденной земле. На фронт идет 17-летняя Юлия Друнина, становится медсестрой Вероника Тушнова. Наши женщины, наши солдаты и поэты.

ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ

...Я говорю с тобой под свист
снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна...
Кронштадтский злой,
неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража стала у ворот.
Над Ленинградом — смертная угроза...
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады,—
мы не покинем наших баррикад.
И женщины с бойцами встанут
рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою.
Мы будем драться с беззаветной
силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.
Август 1941 г.

Из блокнота

В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят...
Быть может, нас сейчас завалит.
Кругом о бомбах говорят.
...Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была...


ВЕРОНИКА ТУШНОВА

Кукла

Много нынче в памяти потухло,
а живет безделица, пустяк:
девочкой потерянная кукла
на железных скрещенных путях.
Над платформой пар от паровозов
низко плыл, в равнину уходя...
Теплый дождь шушукался
в березах,
но никто не замечал дождя.
Эшелоны шли тогда к востоку,
молча шли, без света и воды,
полные внезапной и жестокой,
горькой человеческой беды.
Девочка кричала, и просила,
и рвалась из материнских рук,—
показалась ей такой красивой
и желанной эта кукла вдруг.
Но никто не подал ей игрушки,
и толпа, к посадке торопясь,
куклу затоптала у теплушки
в жидкую струящуюся грязь.
Маленькая смерти не поверит,
и разлуки не поймет она...
Так хоть этой крохотной потерей
дотянулась до нее война.
Некуда от странной мысли деться:
это не игрушка, не пустяк,—
это, может быть, обломок детства
на железных скрещенных путях.
1943 г.


САЛОМЕЯ НЕРИС

Бездольная

Как я бездольна! Слезоньки застят
Очи мне тьмою...
Будешь ли снова, майское счастье,
Счастье весною?
Будет ли песня вновь раздаваться
Скворушки-братца?
Петь я хочу, хочу улыбаться,
Звонко смеяться...
Слов не хватает! — все-то их мало,
Сколько ни сетуй!
Я бы снежинкой белой припала
К родине светлой.
1943 г.

Перевод Новеллы МАТВЕЕВОЙ.


ЮЛИЯ ДРУНИНА

Зинка

Памяти однополчанки - Героя Советского Союза Зины Самсоновой

1
Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.
— Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет...
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг нежданный приказ: «Вперед!»
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
2
С каждым днем становилось горше,
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
3
Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала...


АННА АХМАТОВА

Мужество

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,—
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
Февраль 1942 г.

Ольга Берггольц
Анна Ахматова
Вероника Тушнова
Юлия Друнина
Саломея Нерис
Рис. В. ДАВЫДОВА

страница следующая ->