каморка папыВлада
журнал Крестьянка 1984-04 текст-2
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 03:34


Поэтический клуб

НАДЕЖДА ВЕСЕЛОВСКАЯ

Стихи Надежды ВЕСЕЛОВСКОЙ задумчивы, мягки. Они явно тяготеют к философичности, хотя жизненный опыт их автора совсем невелик: Надя — студентка, ей двадцать два года. Тем обнадеживающе звучит ее голос, набирающий силу. Круг интересов молодой поэтессы, ее мироощущение отчетливо обозначены уже в первых книгах — «Красное диво» («Молодая гвардия», 1981) и «Зеленая трава» («Современник», 1983). Предлагаем вниманию читателей стихи, которые Надежда Веселовская готовит для третьего сборника.
* * *
Отпиливаем ветки от ствола.
Ленивой струйкой сыплются опилки,
Когда, хрипя, в древесные развилки
Вонзит зубцы усталая пила.
На прутьях пухнут желтые заметки,
А через миг — затишье... легкий хруст...
И красоты исполненные ветки,
Перегибаясь, падают за куст.
Живет природа в вечной круговерти,
И каждый ствол, попав под острие,
Одновременно видит жало смерти
И воскресенье скорое свое.
Пускай сейчас им нужно расщепиться
И перейти в другие вещества,
Но прежней ткани каждая частица
Во все века останется жива...
Клонятся ветки с выдержкою твердой,
А я смотрю и думаю: не зря
Живой водой кропили
вслед за мертвой
На сказочной Руси богатыря.
***
К утру деревня сплошь промокла.
Вдали кричали петухи,
И было видно через стекла,
Как держат водг лопухи.
В густой дали—утрюм, неровен —
Блестел оврага мокрый зев,
Белел песок; и кучка бревен
Чуть раскатилась, отсырев...
А дождь на всем лежал весомо,
Венцом серебряной пыли —
И подступившая истома
Сгибала ветки до земли.
***
Покрылось небо грозовою хмарью,
Склонясь, трава купается в пыли,
И лишь один цветок — иван-да-марья,
Почуяв дождь, не гнется до земли.
Он с любопытством к небу тянет листья,
За всем вокруг внимательно следя...
И две души
в его двуцветной кисти,
Обнявшись, ждут июльского дождя...
Столетья слова меткого не старят.
Так в нашем веке,
странствуя, живи
Название цветка — иван-да-марья —
Как целое преданье о любви.
***
По давно заведенному кем-то порядку
Роли в пляске различны:
чуть время плясать,
Парень, словно понизившись,
вьется вприсядку, —
Гордо выйдет девица себя
показать.
Как запляшут вдвоем, дробь
рассыплют горохом,
Связь с былыми припевками
тотчас видна:
Он — комаринским стал,
мужиком-скоморохом,
И сударыней-барыней
смотрит она.
***
Один — это мало. Один — погляди —
В чистом поле как будто не воин.
Но коль кто-то сойдется
один на один,
То уже получается двое.
Лучше две головы, чем одна голова,
Да и третьей дождешься как дара,
Если тайной великой обычное «два»
Превратится в заветное — «пара».
Дважды нас остановят сомненье и страх,
В третий раз не удержат — не смогут!
Белый свет посмотреть,
что на трех на китах,
Три дороги поманят в дорогу.
А потом ты припомнишь четыре угла,
Дух избы — пятистенки неблизкой,
Да полдюжины ложек на глади стола
Рядом с общей раскрашенной миской.
Станет мысли бередить родная семья,
Что осталась в неведомой дали...
А семья — это семь
да придачею я —
Одного б только семеро ждали...
А один—это вроде совсем ничего,
В чистом поле как будто не воин.
Но опять начинается все с одного,
От которого видятся двое.
***
Всюду тает. Воды удалое журчанье —
Словно памятка
прежних промчавшихся вьюг.
Про такие вот дни говорится в преданье,
Что на Русь пробираются сорок пичуг...
Кто они, быстрокрылые?
Просто ли птицы,
Или символ того, что апрель у крыльца,
Или это летят на весну подивиться
Прежних пахарей вечно живые сердца?..
И пекут по домам, соблюдая обычай.
Сорок маленьких тел в окружении крыл...
Чей же праздник? Крестьянский?
Языческий? Птичий?
Или общий природный,
что всех осенил?

Рис. А. ГРИШИНА.


ПРЕДСЕДАТЕЛЬСКИЕ УРОКИ

НИКТО ЗА НАС НАШУ РАБОТУ НЕ СДЕЛАЕТ
А. МЕНГ, председатель
колхоза «Путь Ильича»

Говорят иногда о нас, работниках сельского хозяйства: любую, дескать, нехватку в урожае или надоях на непогоду спишут. И действительно списать можно. И списывают подчас, забыв железный человеческий закон: кем бы ты ни был — шофер ты или землепашец, плотник или председатель колхоза, — в своем деле должен стремиться к высокому уровню профессионализма. Иначе нельзя. И нельзя забывать, что свое дело каждый должен делать сам, за нас его никто не сделает. А значит, не на погоду нужно списывать потери, а растить и убирать урожай, как положено, по науке и по совести.
Уж на что прошлый год был вроде бы снисходительным к нам, а все равно легким его не назовешь. Весна припозднилась, лето выдалось засушливым, а как уборку начинать — дожди залили. И все же никуда не уйти от вопроса: почему для одних хозяйств эти погодные метаморфозы подобны нокауту, после которого они годами не могут прийти в себя и только ждут, когда же государство в очередной раз спишет поднакопившиеся долги, а для других, хотя и тяжелое это испытание, но посильное? Почему эти, другие, умеют выстоять и дают на государственный, народный стол все больше хлеба, мяса, молока? Думаю, научились в этих хозяйствах профессионально работать. И еще — совестливы в них люди, а это все-таки главное.
Колхоз наш из судьбостойких, если можно так сказать. И в самые неблагоприятные годы определенный доход на свой банковский счет мы всегда записывали, а чтоб в должниках у государства остаться — не было такого. Только те сотни тысяч, что на нашем счету значатся, не с неба упали. По зернышку, по копеечке собирали мы их. С этих самых копеек и начиналась история колхоза.
Сейчас у нас 27 тысяч гектаров угодий, десять тысяч из них — пашни. В прошлой пятилетке брали на круг по 19,5 центнера зерновых с гектара, в 1982 году по 25 центнеров намолотили, а в 1983 году — по 27. В колхозных гаражах стоят 70 автомобилей, около 100 тракторов. В стаде 5,5 тысячи коров, в конюшнях — 180 лошадей. Без лошади пока еще трудно крестьянину обходиться, да и село не село без нее, «интерьер» не тот.
Но это нынешний день. Тогда же, в середине пятидесятых, трудно начинался наш колхоз. В него объединились семь худосочных, экономически запущенных хозяйств. И война минувшая о себе горько напоминала. Людей не хватало, куда ни глянь — одни прорехи. Деревни разбросаны, бездорожье. Три председателя за пять лет сменилось. Конечно, не прибавило это колхозу ни славы, ни техники. Впрочем, слава и техника — дело наживное, а вот с землей совсем худо было: по нынешним понятиям — едва ли не сплошь неудобья.
Я не был знаком с теми первыми председателями. И не был свидетелем становления и стабилизации хозяйства, когда возглавил его Афанасий Иванович Ощерин. Но позже не один год проработал рядом с ним, не один «председательский урок» преподал он мне. Многое видел, о многом рассказывали. Так что хорошо знаю, сколько было у Ощерина бессонных ночей, сколько наград и сколько выговоров.
— Какая ни есть, это наша земля, — не уставал говорить он колхозникам. — Нам на ней жить. И если взяться как следует, если использовать все, что имеем, земля сполна воздаст нам за труды наши...
Эти в общем-то немудреные крестьянские истины колхозники понимали, согласно кивали головами, а хозяйство поднималось трудно. И виной тому, как это ни парадоксально, был поначалу в некоторой мере сам председатель. Наделенный неуемной жаждой до всего дойти самому, повторяя свое знаменитое «За нас никто нашу работу не сделает!», спешил он все сделать сам и за агронома, и за конюха, и за строителя. Спозаранок — на фермы, а их в те годы было тринадцать, потом — в поле, оттуда — в мастерские, на склад, на стройку... Всюду побывать, все увидеть, обо всем позаботиться и распорядиться — без этого ни он не мог обойтись (душа была не на месте), ни сами колхозники (сделаешь что без его ведома, да вдруг не так, а о строгости Афанасия Ивановича и по сей день легенды ходят).
Однако все же понял Афанасий Иванович, что сила руководителя в опоре на коллектив. Перестроился сам и у подчиненных сумел пробудить желание мыслить и действовать самостоятельно. И меня этому учил, неустанно повторяя: каждый несет свой чемоданчик, и председатель не вокзальный носильщик, чтобы за других таскать. Его дело — направить подчиненных и спросить. Ну и, конечно, принять решение. А в решении характер, мировоззрение, гражданское кредо руководителя.
Берущий на себя этот труд — решать! — должен обладать опытом, знаниями, необходимой информацией — всем тем, что входит в понятие «компетентность». И еще: он должен быть человеком ответственным, то есть не прятаться за спины других, если вдруг неудача, а быть готовым ответить и за слово свое и за поступок. И все это не только самого председателя касается. Учиться решать надо каждому...
Вскоре после декабрьского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС я собрал в кабинете главных специалистов: Виталия Васильевича Иванова, зоотехника, Леонида Францевича Голзицкого, агронома, и заведующую молочнотоварной фермой Марию Ивановну Латышеву. Положили на стол газету, где красным карандашом был отчеркнут абзац о том, насколько важное значение имеет тщательный подбор кадров по деловым и политическим качествам, воспитание подлинных организаторов производства, инициативных, способных работников. Там же говорилось еще: «Утвердившееся доброжелательное отношение к ним надо еще больше сочетать с высокой требовательностью и принципиальностью».
Наше маленькое совещание превратилось в доверительный разговор о том, что всем нам надо проявлять больше самостоятельности, смелее вести поиск, идти, если надо, на оправданный риск. Такое сейчас время — время ответственных решений. Иные думают, что попытка съехать с наезженной колеи таит в себе опасность неудачи. Но ведь если болеешь за дело, выход обязательно будет найден. Убежден, неразрешимые проблемы создает лишь тот, кто никак не осмелится взять на себя ответственность, проявить инициативу. Это было подчеркнуто и на внеочередном февральском Пленуме ЦК КПСС.
...А принятые решения надо еще уметь отстаивать, — к такому выводу я пришел, будучи председателем колхоза.
Перед прошлогодней посевной все наши специалисты недели две сидели над схемами угодий, графиками, расчетами. До гектара распланировали поля, до тонны распределили по пашням (с учетом специфики культур) органику, минеральные удобрения, продумали, как быстрее закончить ремонт техники, уточнили рацион кормления коров и телят.
Как обычно, при этом руководствуемся одним документом — плановыми заданиями на пятилетку, на текущий год. Повезли мы наши планы в райсельхозуправление, а там в них даже не заглянули: вам, дескать, уже свои расчеты отправили. А в расчетах было записано: выделить дополнительно под кормовые культуры 800 гектаров. Где же их взять-то? Все нами уже было распланировано.
Но правоту свою мы все же тогда доказали. И в райкоме и в обкоме партии нас поддержали. А с каким удовольствием наблюдал я потом за людьми — делом, отличной работой подтверждали они свое право на самостоятельность.
Такая вот диалектика: чувствуя доверие, руководители колхозных служб и подразделений стали более инициативны, ответственны. Словно ежедневно каждый из нас держит экзамен на звание специалиста своего дела... Рад, что не ошиблись мы. к примеру, в Зинаиде Трофимовне Шестаковой. Не один год проработала она дояркой. Дела у нее лично шли хорошо, а на ферме никак не налаживалось. Дисциплины, порядка элементарного не было. Предложили Шестаковой взять ферму на себя. За год вывела ферму из прорыва. Спрашивает как-то один из ее предшественников, как, мол, удалось, а она в ответ: «Мне ж, — говорит, — доверили, да и совестно в должниках ходить».
Приятно слышать такой ответ, радостно за человека. Как это важно, видеть смысл своей деятельности, ощущать с самого начала и до конца личную ответственность за ее результаты.
Случается, конечно, и огорчаться, глядя на некоторых молодых работников, у которых спрос только с других, а не с себя. Жалуются! Того нет, этого нет. Дайте! Хорошо, даем. А дальше-то что? Спортзал, правда, небольшой, но и он частенько пустует. Культработникам зарплату увеличили, а оживления в клубе не заметно. Позвал как-то к себе молодежь: есть, мол, увлекательное предложение. Пришли. Сели в кружок. Молчат. Знаю, о чем молчат. Нужны новая столовая, новый детсад, оздоровительный комплекс — больница с поликлиникой и профилакторий, бассейн, спортзал повместительней. Надо бы и Дом культуры попросторнее да поуютнее. Надо, конечно. И будут они у нас со временем. Важно только, чтобы потом не пустовали они... Предложение мое к ребятам было такое: подумайте, как оживить жизнь в Хомутове и в соседних наших деревнях. Поломайте голову, потрудитесь хорошенько на субботниках-воскресниках, проявите себя. За вас ведь никто всего этого не сделает. Молчат. А нам ведь не только хочется сэкономить, а чтоб они сами зашевелились, для себя поработали.
Не хочу показаться брюзгой, но кажется мне, плохо еще учим мы молодежь самостоятельности, не заставляем принимать решения, часто все стремимся сами сделать за них. И вот когда жизнь ставит молодого человека перед необходимостью решать, перед естественным выбором, он может оказаться беспомощным со своей привычкой полагаться на других — на родителей, на друзей, на руководителей...
...У нас в колхозе деревня Тальга неперспективной считалась. Жили там трудно: весной и осенью хлеб туда на «Кировце» возили да и зимой не всегда пробиться удавалось. Начали строить в Тальгу дорогу, а в дорожном строительстве нужны не только машины да средства. Люди там еще нужны. Мне очень хотелось, чтобы колхозники наши сами в ту дорогу свой труд вложили, чтобы, работая на общее благо, поняли, что и для себя ее строят.
Красивая получилась дорога, ухоженная. И ни одному трактористу не придет сегодня в голову выехать на асфальт на гусеничном тракторе. А в Тальге той теперь что ни год, три-четыре новых дома появляется. Живет деревня. И, может быть, потому, что люди ту дорогу сами строили, она деревню как бы к жизни вывела.
Или взять такую ситуацию. В овощеводстве у нас много молодых женщин и девушек занято. Только работают они там от силы четыре месяца в году. И решило правление создать в колхозе «женский» цех. Съездил я в Иркутск, переговорил с директором первой швейной фабрики Зинаидой Васильевной Рудых. Конечно, шить модные пальто да платья нам не под силу, квалификация, технология не те. А вот спецодежду, рабочие рукавицы вполне можно. Договорились: мы организуем филиал фабрики на сто рабочих мест и план ему определим не на год, а на семь месяцев, чтоб четыре месяца в теплицах да в поле работали, плюс месяц отпуска... Но цех надо было отремонтировать. И тогда мы обратились к людям: поработайте для себя. Согласились.
Вот так я понимаю эту штуку — ответственность за порученное дело. Прежде всего как осознание того, что никто за нас это дело не сделает.
Иркутский район.
Иркутская область.


В КОМИТЕТЕ СОВЕТСКИХ ЖЕНЩИН

С НАДЕЖДОЙ НА НОВЫЕ ВСТРЕЧИ

С американской организацией «Женщины и фонды» Комитет советских женщин установил контакты в прошлом году, и ее делегация посетила Советский Союз. Побывала в Ленинграде, познакомилась с деятельностью наших социальных учреждений. За «круглым столом» мы живо обсуждали проблемы, особенно остро волнующие женщин наших стран.
И вот с ответным визитом отправилась в США наша делегация. Возглавляла ее заместитель председателя КСЖ, заместитель председателя Ленинградского горисполкома Н. Г. Елисеева.
В нью-йоркском аэропорту нас встречали уже знакомые нам Кэтрин Меннингер и Колетт Шульман. Наутро мы приступили к работе. Побывали в детском саду, в школах, профессионально-техническом училище.
Мы были благодарны, что в программу включили также поездку в один из старейших центров науки в США — г. Бостон. В знаменитом Гарвардском университете мы беседовали с профессорами и студентами. И где бы мы ни были, среди множества вопросов, которые нам задавали, непременно были такие: что советские люди думают о войне и мире и какова роль советских женщин в обществе...
Особенно запомнилась встреча с американскими сторонниками мира в небольшом городке Дирфилде. в штате Массачусетс. Правда, поначалу она планировалась в здании Центра мира в Треп Роке — именно здесь зародилось в США движение за замораживание ядерных вооружений, но дорога туда шла по гористой местности, из-за погоды проехать было невозможно, и мы собрались в доме Мэг Гейдж — она «отвечала» за нас в Дирфилде. В прошлом учительница, Мэг стала основателем и организатором Фонда содействия миру, который существует на добровольные пожертвования и финансирует деятельность местных групп, выступающих за мир, а также общеобразовательные центры, пропагандирующие идеи мира. Мэг побывала в СССР в прошлом году.
Мэг организовала «пот-лак» — так в США называют небольшой прием, на который каждый из приглашенных приносит какое-то блюдо, приготовленное дома.
Мы сидели за удобным столом, который сделал супруг нашей хозяйки, мастер по дереву. Мэтью, их полуторагодовалый сынишка, переползал с одних коленей на другие, отдавая предпочтение Наталье Григорьевне Елисеевой — угадал по ее теплым, умелым рукам добрую бабушку, скучающую по внукам.
Собрались человек сорок. Все это были люди, искренне заинтересованные в улучшении отношений между нашими странами.
Члены нашей делегации рассказывали о движении за мир в Советском Союзе, о том, что наш народ знает цену миру, как, может, никакой другой, о своей работе, вообще о нашей стране. А нас все спрашивали, спрашивали... Вопросы были острые, пристрастные — ведь эти люди судили о нас на основании ложной информации. Мы старались отвечать как можно подробнее, понятнее, спокойнее. При прощании наши новые друзья говорили: «Спасибо, что вы приехали в такое напряженное время. Мы очень ценим вашу миссию».
Потом в Нью-Йорке мы участвовали в дискуссии, на которой обсуждались такие темы, как «Женщины в семье и обществе». «Женщины и международные отношения». «Женщины на руководящих постах».
...Недавно я получила открытку — одна из преподавательниц Гарвардского университета написала, что часто вспоминает наши беседы и надеется на новые скорые встречи.
Вера СОБОЛЕВА,
старший референт Комитета советских женщин.


КОММУНИСТ И ЕГО ДЕЛО

ОСОЗНАТЬ — ОТ СЛОВА "ЗНАТЬ"
Из жизни пропагандиста Т. Тарасовой

От подруги письмо получила. И даже расстроилась. Видно, годы наши ушли, писала подруга, раньше каждый день жила на полном дыхании, а теперь устаю, ничего не хочется. И ведь жизнь была труднее, не сравнить, и работали тяжело, но хватало сил и петь и плясать. А тут вроде все нормально, а на душе усталость.
И первый раз в жизни Тамара Андреевна не понимала свою подругу. Ее волнуют совсем другие проблемы. То есть годы-то те же. И устает она, конечно, еще как. И тяжело бывает. И дети выросли, разъехались. И здоровье убывает. Если про все это думать, то конечно... Но только думать ей об этом совершенно некогда. Жизнь сложилась так, что ей вообще о себе думать — это почти роскошь. Сначала, в войну, матери помогала, пока отец с фронта вернулся. Мама почему-то любила брать ее в лес за дровами, говорила, что она хорошо пилит и рубит. Сенокос, бывало, — они с ребятами стог утаптывают, душно в сене, но почему-то все равно весело. Или по огороду возятся, коленками по земле елозят, полют, прореживают. Мать поглядит, пожалеет — марш на речку купаться! Писк, визг, мокрые все, руки в цыпках — красота. Детство.
Когда враг деревню взял, когда поселились в избе чужие солдаты, неделю ребята не слезали с кровати, да и мать не пускала: «Сидите тихо!» Кругом шли смертные бои, вся низина возле деревни была усыпана трупами. Лучше забыть. Да как забудешь.
Когда фашистов выбили, когда отец, хоть полуслепой, да вернулся, мама все время потихоньку пела. И они, сестры: и Наталья, и Настя, и Полина, и она. Тамара, тоже пели, на гитаре играли, частушки складывали. Может, из тех лет у нее душевный настрой...
Даже сейчас Тамара Андреевна частушки сочиняет.
За восемь километров бегала на занятия в техникум, а надо было еще воды наносить, и скотину накормить, и растопку приготовить, и печку затопить. Все можно успеть — это она знала после той войны, после той недели, когда дрожали под общим одеялом, слушая резкую чужую речь, после той низины. Счастье — если по большому счету — это мир, это когда по радио передают не сводку с фронта, а сводку с посевной.
Так и шла жизнь: уборочная за севом, за годом год. Выучилась, замуж пошла. Дети росли, сын и дочь.
Стала зоотехником. Потом главным зоотехником. Потом — заслуженным зоотехником Российской Федерации. Орден Ленина у Тамары Андреевны и орден Трудового Красного Знамени.
Колхоз из среднего хозяйства вырос в племзавод по производству скота холмогорской породы. Переживал и славу и трудные времена. Как, например, в последние годы, когда наводнения размывали заливные луга, когда замучила бескормица. Но вновь одолели, вновь набрали высоту. Председатель колхоза Николай Сергеевич Романов, когда его расспрашивают об опыте, только отмахивается: «Встаем рано, ложимся темно — вот и весь опыт».
Да и среди ночи сколько раз подымали Тамару Андреевну. Когда доярки на Воробьевской ферме, где Тарасова уже пятнадцать лет пропагандистом, рассказывали о ней, то чаще именно вот это: как прибегали к ней за помощью среди ночи. Видно, дневные труды у них и в счет не идут. Зинаида Григорьевна Попова говорила, как перед похолоданием, еще на старом дворе, Тарасова до полуночи стелила с доярками солому на цементном полу (деревянный потом уже сделали). Мария Григорьевна Воробьева даже поплакала, вспоминая: у нее в группе у коровы были тяжелые роды, себя не помня, побежала к Тамаре Андреевне, вместе сколачивали помост, подымали корову, тем и спасли. Молоденькая заведующая фермой Рая Попова рассказала, как зашла как-то к Тарасовой вечером, просто по привычке, а та мечется: «Рай, холодает, как бы в Исакове телят ночью в загоне не оставили!» А утром говорит: «А я ведь ходила вчера в Исаково».
— Да ведь туда три километра!
— Загнали мы телят, Раечка!
Со старым председателем Тарасова, бывало, ругалась. В Ноздрине надо было отремонтировать клети для телят, перестлать полы. И делать это следовало постепенно, по одной клети, чтобы было где разместить телят. Наконец, договорились. Специально объяснила прорабу: если сломают все клети, телятам придется мерзнуть на улице.
И вот идет Тамара Андреевна домой. Как раз с Воробьевской фермы. А поздно. И вдруг ветер, провода загудели, повалил снег. Ей бы ускорить шаг — да к дому, к теплу. А она побежала в Ноздрино.
Молодняк стоял во дворе. Влетела в телятник — так и есть: все четыре клети поломаны, ни в одну телят не заведешь, полы разобраны, гвозди торчат по три сантиметра...
Побежала Тамара Андреевна по деревне, стучала в чьи-то окна, подымала мужиков. Полночи работали: выгребали строительный мусор, разбивали щиты, сколачивали сломанные клети. Светили друг другу фонариками.
Разместила телят, прикрыла плотно дверь и зашагала домой. Злилась и радовалась. Злилась на строителей: не жалко им колхозного, даже к живому жалости нет. Радовалась за своих, что действительно — свои.
Утром прораб пошел на нее в атаку:
— Кто же будет возиться, по одной клети выправлять?! Шутишь, Тамара Андреевна!
— Ах, тебе размах нужен? Возиться не хочешь? А коли не хочешь возиться — и не хозяин ты и не работник.
В 1965 году в хозяйстве было 495 голов крупного рогатого скота: в 1975-м — 1065; в 1980-м — 1404; сейчас посчитали — 1508. Стало быть, «возиться» люди не отказываются, наоборот. Надо думать, немало тут значит пример и опыт главного зоотехника. Но, может, столько же — усилия пропагандиста. Ведь в деревне, особенно коренному, местному человеку, одними словами никого не сагитировать. Здесь быть пропагандистом — это не только партийное поручение, а скорее образ жизни, репутация. И если ее нет, ни о какой агитации и пропаганде просто речи быть не может.
В сущности, все пятнадцать лет — какая бы программа ни была — в своей школе коммунистического труда Тамара Андреевна говорит с женщинами прежде всего о том, как много зависит в их общей жизни от каждой из них. Основы экономики, основы обществоведения, которые изучают «ученицы» Тарасовой, должны укрепить гражданские, нравственные основы, потому что «осознать» — от слова «знать».
...На занятия все пришли в белых халатах, кроме Екатерины Егоровны Соловьевой. Та — в новом платье, а халат сложила на коленях.
— У тебя, Катерина, праздник! — торжественно начинает Тамара Андреевна. — Давайте, девочки, поздравим Екатерину Егоровну с орденом, со «Знаком Почета». Она у нас поработала лучше всех.
О минувшем, 1983-м, вспоминать приятно: дефицит по молоку с 260 тонн уменьшился до 82. Прибыли получили 343,7 тысячи рублей. Нынче с долгом, судя по всему, удастся полностью рассчитаться, хозяйство рентабельное. С удовольствием вспоминали, как берегли электроэнергию, смотрели, чтобы никто кормами не разбрасывался (позволили бы, как же!), старательно учили новеньких...
Но женский разговор всегда уязвим по части логики. Начали с мажорной ноты, однако скоро уже с увлечением разоблачали бесхозяйственность. Вот построил колхоз дорогу вдоль новых домов, так ее уже начали разбивать машинами и тракторами: каждый механизатор катит к своей хозяйке обедать на персональном транспорте, какая же дорога выдержит, а пешего-то ходу по ней в любой конец семь минут! Или с удобрениями: есть под них новое хранилище, а его под картошку забрали! Или еще...
— Глазастые вы, девочки! — замечает пропагандист. — А теперь давайте так же строго на себя поглядим. Вот Катя Соловьева надоила от каждой коровы по 4616 килограммов молока, а. к примеру, Людмила Соболева — по 3450. Переведем в рубли: Екатерина для колхоза заработала на 10280 рублей больше, чем Людмила. А можно иначе сосчитать: пропали за Людмилой Петровной десять тысяч рублей.
— Чего ж пропали? — ахнули в «зале». — И почему с Соловьевой сравниваешь? Средний надой на ферме другой.
— Средний — 4025 килограммов от коровы. По этому счету за Людмилой только 5275 рублей.
Обиженно загудели:
— Надо же в обстоятельства входить! Группы коров разные, и вообще так неправильно ставить вопрос. Что значит «пропали деньги»? Истратили мы их, что ли, или себе взяли?
— Ну-ну, не обижайтесь! То ведь и плохо, что не истратили, не взяли себе на колхозные наши нужды: на жилье, на ремонт той же дороги. Просто со стороны мы чужие просчеты хорошо видим. А свои?
Вот, — говорила Тарасова, — предлагаете «в обстоятельства входить». Давайте и войдем в обстоятельства, к примеру, полевода. Убирает он картошку. Холод, дождь, ветер, руки леденеют, того гляди снег пойдет, торопится полевод. И на каждом квадратном метре забывает взять один клубень. Только один! Знаете, сколько это будет в масштабах страны? 2 миллиона 660 тысяч тонн картошки.
— Нам бы той картошки, как без кормов сидели, малую бы толику! — вздохнул кто-то.
— А молоко, что мы недодали, — да в магазины бы: сметаной, творогом, маслом! — подхватила Тамара Андреевна. — Входить в обстоятельства — у себя же отнимать, девочки.
Не попросила слова — взорвалась Раиса Попова:
— Тамара Андреевна про картошку, а я про капли скажу, про последние, самые лучшие. Недодаиваем, девочки, чего уж там. Если бы мы эти последние капли все как одна добирали, у нас бы жирность просто подпрыгнула. В масштабах страны не знаю, а про колхоз скажу, подсчитала: если повысить жирность молока на одну десятую процента, мы получим еще две тысячи рублей дохода. А у нас в прошлом году 18 процентов пошло вторым сортом. Только за год потеряли 35 тысяч рублей.
Вот как пропагандист Тарасова предложила посмотреть на минувший — хороший — год. «Повторяя пройденное», доярки искали резервы и подошли к вечной теме, к резерву неисчерпаемому — человеческой совести. Встала Зинаида Петровна Попова:
— Погоди, я скажу. У меня в группе 33 коровы. Есть такие, что пять, а то и шесть тысяч литров молока дают. А мне до пенсии меньше года. Но своих холмогорочек я оставлю только той, что беспокоится о каждой капле молока, - той, кто каждой коровушке трижды поклонится, кто ночей спать не будет, пока не наладит отношения с группой...
Тамара Андреевна ведет занятия — и кое-что в блокнот пишет. Скажет потом в правлении, в парткоме: что предлагают доярки, на что обижаются. Чтобы слова, пусть самые искренние, не остались только словами, сказанными под настроение.
Если бывает у Тарасовой, как выразилась ее старинная подруга, «усталость на душе», то чаще тогда, когда, замечает она. добрые намерения, душевный порыв людей как бы уходят в песок. Да пусть даже какое-то дело не заладится сразу, пусть потребует оно не одного года — лишь бы люди не охладевали, лишь бы то, во что так верит Тамара Тарасова, чему служит со всей убежденностью и страстью, передать в надежные руки, укрепить на родной земле.
Дети вон ее в город зовут, в письмах про внуков пишут. Хорошие, умные, заботливые дети. Но есть у Тамары Андреевны и в Воробьеве родная душа. Девчонка, в сущности. Работают рядом, а все не наговорятся. И сделать вместе им надо многое. Кто ей Рая Попова? Сослуживица? Преемница? Вечная спорщица-перекорщица? Райка, Раечка, Раиса Васильевна...
Тарасова Раю заприметила, когда та приезжала на практику. Многих присылали из Калужского совхоза-техникума. Но эта девочка такая вдумчивая оказалась, такая старательная. Никакая работа ее не тяготила.
Как-то Тарасова заметила: курточка на практикантке — одни лохмоты. Упрекнула: что ж ходишь драной? И узнала, что курточка новая, только замеряла девочка жирность молока и облила одежку серной кислотой... Выругала ее Тамара Андреевна: руки-крюки. А в правлении попросила: давайте поможем, ну сколько там стоит эта курточка.
Те тридцать рублей никто в колхозе не помнит, кроме заведующей Воробьевской фермой Раисы Васильевны Поповой. Она теперь человек известный. Была делегатом XIX съезда комсомола, избрали ее членом Калужского обкома ВЛКСМ, всегда приглашают на совещания молодых животноводов.
В партию вступила — Тамара Андреевна писала рекомендацию.
Стала студенткой-заочницей — Тамара Андреевна прикрикнула: «Время-то уходит! Не век будешь молодая!»
Рая, Раечка, Раиса Васильевна до сих пор бегает к Тамаре Андреевне. Это хозяйка-то дома, мать семейства. Ночевать остается, если разговор долгий.
Чаще всего они отчаянно ссорятся. Ни от кого Рая Попова не слышит столько неприятного, сколько от своей подруги. Вот отчитали одну молодую доярку, которая ударила теленка шлангом (тот ее сильно лягнул). А Тарасова отчитывает саму Раису: что резки были с той девочкой, а она без родителей росла, сама ласки не видела, и теперь у нее маленький братишка на руках. Теленочка надо жалеть. Но ведь и девчонку пожалеть тоже нужно. Ладно доярки на нее напустились, разве не дело заведующей фермой дать понять девочке, что люди вообще-то не против нее, просто живое жалеют? На кого ей рассчитывать, если не на товарищей?
Был грех, опоздала Раиса Васильевна к дойке: не с кем было оставить ребенка. И в тот же вечер получила:
— Ты с чего же взяла, что тебе все можно? Девочки, конечно, тебе замечания не сделают, но с какими глазами ты им потом будешь выговаривать за опоздания?
— Что ж мне, разорваться было? — сердится Рая.
— Рвись, если не можешь организовать время. Рвись, а не подводи.
— А я не такая, как вы, — ехидничает Раиса. — Я не хочу быть такой, как вы, как все ваше поколение. День-ночь не замечать — это, по-вашему, жизнь? С бронхитом на работу ходить — так, что ли, надо? Зачем я вам только банки ставлю, все равно без толку.
— Ла-адно! Живи по своему уму, а я уж буду, как привыкла!
— Привыкла! У людей машины в гаражах, а у нее на сберкнижке 23 рубля.
— Ла-адно, я хуже всех!
— Лучше всех!
Татьяна ПОРЕЦКАЯ
Колхоз имени М. Горького. Малоярославецкий район. Калужская область.

Фото М. ВЫЛЕГЖАНИНА.
Пропагандиста Тамара Андреевна Тарасова среди своих слушательниц.


ЖЕНЩИНЫ НА ВОЙНЕ
ФОТОАЛЬБОМ «КРЕСТЬЯНКИ»

ЖАЖДА

Григорий ПОЖЕНЯН, поэт, автор фильма «Жажда».
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА СОВИНФОРМБЮРО ЗА 10 АПРЕЛЯ 1944 г.
«Войска 3-го Украинского фронта сегодня утром овладели городом Одесса. Этой новой победой бойцы и офицеры Красной Армии еще раз продемонстрировали свое военное мастерство, мужество и героизм... Всю ночь шли ожесточенные уличные бои, в результате которых советские войска полностью овладели городом и первоклассным портом на Черном море».
«10 апреля Одесса была освобождена. 73 дня удерживали этот город-герой советские воины армии и флота в 1941 г. Через три года, когда Красная Армия начала штурм Одессы, враг не сможет здесь продержаться и 73 часов».
Из «Истории СССР с древнейших времен до наших дней»

Старая фотография: женщина отдает воду солдатам, идущим в бой.
Одесса. Сентябрь сорок первого года. Кольцо блокады так туго сжато, бои на подступах так близки, что снаряды рвутся на центральных улицах.
Беляевка — водоканал на берегу Днестровского лимана, водное сердце Одессы, — в руках противника. В городе воды нет. Несколько десятков колодцев и севастопольские танкеры с водой — крохи. Вода по карточкам. Вода — дороже хлеба. В море — море воды, а воды нет. Жажда... Море и небеса не понимают, как тяжело земле.
Понимают это кони, собаки, кошки и поникшие цветы.
Люди строят баррикады.
В сентябре был день, когда были убиты или ранены в бессчетных контратаках все комиссары и командиры сражающихся частей.
Я тоже был там тогда. Жил в здании бывшего консервного института. Уходил по ночам в разведки, из которых всегда кто-то не возвращался. Мы спали на полу на красных полосатых матрасах. Каждый раз, когда кто-то уходил в тыл к врагу, скатывался матрас. Раскатать его смел только вернувшийся. Так и лежали мы, как среди могил, между нераскатанными матрасами.
В день, когда мы ушли в свою последнюю разведку для того, чтобы дать людям воду, — все остальные матрасы были тоже скатаны... Теперь на этом здании висит памятная доска с именами тех, кто погиб.
...Нам снова грозят войной. Те, кто это делает, плохо знают историю России...
...Мы уходили, и женщины отдавали нам последнюю воду, как отдали бы кровь, как отдали бы жизнь.


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz