скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

ЕЕ ЗВАЛИ МАРИЯ

ХРОНИКА ОДНОГО ПОИСКА
Александр ТОЛСТИКОВ

Окончание. Начало см. «Костер» №№ 10, 11.
Часть 3
ФОТОГРАФИЯ ИЗ ШТАБА ПАУЛЮСА
ГЛАВА 12 СЛУХИ
Чтобы восстановить доброе имя Марии, добиться официального признания ее подвига, нужно было заново доказывать, казалось, очевидные истины. Ложные слухи, как медленно действующий яд, жили до сих пор и убивали правду. Да, существовал документ, доказывающий, что Мария была повешена. Но еще нужно было установить, что ее казнили вместе с Сашей.
Здание бывшей церкви на Дар-горе стоит на возвышении, от него тянется улочка, засаженная деревьями и застроенная частными домиками, утопающими в зелени фруктовых садов.
Мы пришли сюда, чтобы посмотреть это место и поговорить с двумя местными жительницами, сестрами, которые, как они утверждали, своими глазами видели, как казнили Сашу Филиппова. Их адрес узнал Александр Алексеевич Бычик.
Домик этот совсем рядом с поликлиникой, отсюда хорошо видно и здание, и старые акации во дворе бывшей церкви. Вошли в маленький дворик, затененный двумя раскидистыми яблонями.
Старшей сестре лет восемьдесят, судя по всему, она очень больна. Руки и голова у старухи мелко-мелко трясутся, она недоверчиво смотрит на нас. Младшей лет шестьдесят пять, она оказалась более гостеприимной, усадила на лавочку во дворе и стала рассказывать.
— Видели мы, как Сашку повесили, — говорила она, — вон там и висел, на дереве. Мы Сашку хорошо знали, и отца его, и мать, Дусю. Сашка-то разбойник был, шустрый мальчишка...
— Так ведь троих повесили, — возразил Иван Николаевич, - Сашу, девушку и еще одного парня...
— Какую еще девушку? — вступила в разговор старшая сестра. — Никакой такой девушки не было. Сашку — повесили, сами видели, а больше никого не было...
— Ему еще памятник деревянный поставили, — уточнила младшая сестра. — Вон там, во дворе.
— А куда он потом делся, этот памятник?
— Да на дрова кто-то забрал, — ответила младшая. — Тогда же морозы стояли, топить нечем было...
— Вы были в эвакуации? — неожиданно спросил Иван Николаевич.
— Были...
— Когда уехали из города? — Да еще по теплу.
— А когда вернулись?
— Когда наши город взяли, Все стало ясно, продолжать разговор не имело смысла.
— А Сашу повесили в декабре, - сказал Иван Николаевич. — Значит, вы не могли видеть, как его казнили.
Он говорил медленно, с трудом подбирая слова.
— Мы с вами уже немолодые. Не годится нам друг друга обманывать. И памятника здесь не могли поставить, потому что я сам хоронил Сашу, в феврале, возле кинотеатра «Гвардеец». Вот там и поставили деревянный памятник, временный...
Младшая сестра горестно махнула рукой, отвернулась и заплакала. Всем было неловко. Молчали.
ГЛАВА 13
ВСТРЕЧА С СЕСТРОЙ
С Верой Александровной Горошевской, сестрой Саши Филиппова, мы встретились на Рабоче-Крестьянской улице, у памятника Саше.
— Мне позвонили из городского Дворца пионеров и попросили зайти. У них есть следопытская группа, называется «Верность». Дети показали мне фотографию троих повешенных. По бокам два парня, в середине — девушка. Они позвали меня для того, чтобы я опознала Сашу. Ребята не знали, что я не смогу этого сделать, не помню брата. В сорок втором году мне было всего три года. Если фотография найдена в Сталинграде, есть вероятность, что на ней именно Саша и Мария. И тот самый парень, о котором никто ничего не знает.
Во Дворце пионеров нас встретила методист Нина Степановна Иванова.
— Да, я знаю эту фотографию, она у нас. Но дать ее вам сейчас не могу. Она находится у руководителя поисковой группы «Верность» Татьяны Александровны Орешкиной. А она в отпуске.
— Может, кто другой знает, где она хранит фотографию?
— Да я и сама знаю. В сейфе. Сейф закрыт. Ключ только у Татьяны Александровны. Там все поисковые материалы.
— А домашний телефон у нее есть?
— Телефон есть, да ее самой нет. На юг уехала. Да вы не расстраивайтесь, через две недели она вернется.
— Мы завтра уезжаем.
— Значит, договоримся так: как только Орешкина появится, я вам обещаю, в тот же день фотографию вышлем в «Костер». Конечно, копию.
— А где оригинал?
— Отправили обратно, человеку, который ее прислал.
Через две недели мы получили из Волгограда письмо. В нем была фотография повешенных.
Следопыты из группы «Верность» писали:
«Дорогая редакция! Мы хотели узнать, кто на этой фотографии. Обратились к криминалистам областного управления внутренних дел, но там сказали, что нужен подлинник, потому что прочитать указатели на деревьях невозможно. Обратите внимание на правую сторону фотографии, где деревья с указателями, на ним подписи, на немецком. Вот эти указатели могли бы точно сказать — что это за место. Тогда нам прислали подлинник, но специалисты опять не смогли сказать, что написано на этом указателе. Предполагали, что название какого-нибудь населенного пункта или общее направление. Мы думаем, что на фотографии Саша Филиппов. Хотели показать фотографию тете Зине Мураевой, она была свидетельницей казни, но она умерла несколько лет назад.
Не будем рассказывать, как попала к нам эта фотография. Высылаем письмо Степана Васильевича Поликарпова. И вам все станет понятно. С уважением: следопытская группа «Верность».
В конверте было два письма.
«Дорогие красные следопыты города Волгограда! Я, участник Великой Отечественной войны, по просьбе районного Музея боевой славы, собирал у своих земляков разные предметы, фотографии, письма военной поры, которые имеют историческую ценность, в том числе у участника Сталинградской битвы Поликарпова Степана Васильевича, который служил в 62-й армии. В беседе с ним я узнал, что у него есть фотография, на которой трое советских патриотов, повешенных гитлеровцами. Как эта фотографии попала к Поликарпову? По его рассказу, когда в Сталинграде пленили маршала Паулюса, Степан Васильевич и другие наши бойцы были в этом подвале, где находился Паулюс со своим штабом, и Поликарпов нашел эту фотографию в каком-то столе. Степан Васильевич посылает вам короткую записку (он больной и не может много писать). В. Шаповал».
«Дорогие дети! Обращаюсь к вам по такому вопросу: обратите внимание на оборотную сторону фотографии, на которой я в тяжелое время сделал надпись карандашом для моих родителей, на случай, если я погибну: «Вот за кого я буду класть свою жизнь». Ваш сын Поликарпов Степан Васильевич». Я смотрю на эту фотографию, и думаю, что у этих ребят, повешенных извергами, может, еще живы родные, и они до сих пор не знают судьбу своих детей. Я просил бы вас, красные следопыты, установить место, где совершилось это преступление врагов человечества. Думаю, что вы, имея такое название, как «Верность», будете искать».
Поликарпов Степан Васильевич,
Кировоградская область, Добровеличковский район, село Песчаный Брод».
Я позвонил Николаеву, и через час он уже был в редакции. Иван Николаевич долго смотрел на фотографию и молчал.
— Это Мария, — наконец твердо сказал Иван Николаевич. — Это — Саша. А справа тот самый неизвестный парень.
Я снова в Волгограде. Улица Казака, дом пять, сестры Мария Алексеевна Персидская и Прасковья Алексеевна Пинская. Показываю фотографию повешенных.
— Господи. — Шепотом говорит Мария Алексеевна, — детей повесили...
Она плачет, утирая слезы передником. Берет фотографию, подносит к окну.
— Похожа, похожа на Марусю. Кофты носила, платьев никогда не надевала. Тут у нее правая рука видна, а калеченная у нее — левая. Левую не видать. Но похожа...
— И носик, глядите, востренький, — подтверждает Прасковья Алексеевна, — Марусин носик. А эти ребята кто же?
Я говорю, кто это.
— Это который Филиппов? — переспрашивает Мария Алексеевна. — Что памятник ему в городе поставлен?
— Тот самый.
— Надо же. А мы не знали, что наша Маруся такая...
Анна Дмитриевна Дуюнова, посмотрев фотографию, сказала с уверенностью:
— Да, это Мария. Не знаю, как это можно доказать, но уверена — она.
ГЛАВА 14
КТО КАЗНИЛ САШУ И МАРИЮ?
Поздно вечером в моем гостиничном номере раздался звонок. Звонил из Ленинграда Николаев.
— Вчера перебирал свой архив, и представьте, натыкаюсь на заметку из «Волгоградской правды» за восемьдесят первый год, называется «Подвиг разведчика». Автор пишет, что сам, лично, читал в Волгоградском архиве протокол допроса какого-то немца, который видел, как были повешены Саша и Мария. Кроме того, в том же архиве он обнаружил письмо тринадцатилетнего мальчишки, Вити Беликова, видевшего казнь.
— Кем подписана заметка?
— В. Апаликов, сотрудник облгосархива. Как я мог забыть о ней?
— Завтра же иду в архив.
...С Александром Алексеевичем Бычиком сидим в пустом, прохладном читальном зале. Перед нами — десятка два толстых папок — материалы Чрезвычайной комиссии. Нужно просмотреть каждую страницу, каждую бумажку, чтобы найти интересующие нас документы. В этих папках собраны свидетельства очевидцев тех зверств, которые совершали фашисты над мирным населением Сталинграда. Письма, торопливо написанные карандашом на листках из ученических тетрадок, давно уже выцветшими чернилами, письма на кусках обоев, на газетных полях. И даже на оборотной стороне горчичников. Списки жителей, угнанных в Германию, расстрелянных, пропавших без вести. Рассказы о грабежах и насилиях. Пишут пожилые люди, старики и совсем еще дети, пишут все, на чьих глазах совершались преступления.
Но кто же творил этот чудовищный разбой? Где их имена?
А вот появляются и имена...
«СЕКРЕТНО
Дело № 121, лист № 6
Комендатуру возглавлял генерал-майор Леннинг Пауль, прибывший 3 сентября 1942 г. в г. Калач, откуда он 2- 3 раза в неделю совершал выезды в оккупированную часть города Сталинграда. Заместителем и преемником по комендатуре генерал-майора Ленинга после перевода последнего в Харьков был майор Шпайтель Гоглиб. Последний возглавлял две комендатуры: комендатуру «Сталинград-центр» под руководством капитана Винтерота и комендатуру «Сталинград-Царица-Юг» под руководством лейтенанта Вильгельма. Ближайшими помощниками Шпайтеля были оберинспектор Гельмут Ешке и лейтенант Фохт Гельмут — адъютант Шпайтеля.
В первый день работы мы не нашли сведений о Саше и Марии. И на второй тоже. В конце третьего дня нам повезло. На листке ученической тетрадки в линейку аккуратным детским почерком написано:
«Зверство фашистов.
Во время оккупации нашего родного города фашисты у меня лично на глазах совершали свои жестокие казни. Никогда не забуду тот день, когда немцы повесили моего земляка — сталинградца Филиппова Александра Александровича. Его вешали здесь, на Дан-горе, на базарной площади. Он был комсомолец, 1925 года рождения, молодой, энергичный парень, знаю его по школе. Патриот, защитник нашего родного города будет жить в моем сердце всегда.
Его не забудет страна. Его не забудет народ!
Беликов Виктор Михайлович,
уч. 6 класса школы № 7, 1943 год»
И вот, наконец, то, что мы искали:
«СЕКРЕТНО
Протокол допроса сотрудника АБВЕР группа 104 Ренях Андрея Андреевича.
Ренях Андрей Андреевич, 1909 года рождения, уроженец станицы Усть-Лабинской Краснодарского края, бывший военнослужащий Красной Армии.
Вопрос: С какого времени вы проживали в оккупированной немцами части города Сталинграда?
Ответ: В г. Сталинграде при немцах я жил с 2 сентября 1942 года по февраль 1943 года.
Вопрос: Что вам известно о зверствах немцев над мирным населением гор. Сталинграда?
Ответ: Мне известно, что, когда часть г. Сталинграда была оккупирована, немецкими войсками по приказу главного военного коменданта города генерал-майора (фамилии не знаю) в районе Дар-горы были повешены два подростка и девушка.
Повешенных я видел лично, и о том, что они повешены по приказу главного военного коменданта, мне рассказал переводчик этой комендатуры Михаил. Фамилии и отчества не знаю.
Записано верно, мне прочитан:
Репях.
Допросил ст. следователь следственного горотдела УНКГБ ст. лейтенант госбезопасности: (Еремин)».
ГЛАВА 15
ОПЕРАЦИЯ «ДАР-ГОРА»
Нашли Александру Александровну Модину — во время войны она была секретарем Ворошиловского райкома комсомола. Она рассказала:
— Судьба Саши Филиппова мне известна. Он был повешен у церкви на Дар-горе. Там были три человека, еще парень и девушка. Их я не знала. Мать Саши и представители воинской части положили их на повозку и отвезли в садик, где сейчас стоит памятник Саше.
— Вы хорошо помните повешенных?
— Да. Девушка была среднего роста, светловолосая. Второй парень постарше, рыжеватый. Ну, Сашу я знала хорошо.
— Как был организован подбор комсомольцев для разведки?
— Мы подбирали кандидатов, отдавали списки в обком, а оттуда их уже направляли в воинские части.
— Посмотрите внимательно на фотографию. Это они?
Модина вглядывается в снимок:
— Да, это они.
Александр Алексеевич Бычик нашел нескольких очевидцев казни: Геннадия Яковлевича Легенькова, Анастасию Степановну Лобанову и Полину Алексеевну Шерстобитову.
...Снова лечу в Волгоград. У нас еще холодно, ходят по-зимнему одетые, а здесь яркое солнце, люди в пиджаках и платьях. В садах и палисадниках цветут жердели — так называют мелкие одичавшие абрикосы, — деревья усыпаны крупными белыми цветами. Пахнут вскопанные огороды, Дар-гора готовится к лету. Фруктовые деревья на улицах аккуратно окопаны, стволы выбелены известью, подметены дорожки. Изредка из двора потянет дымком — сжигают прошлогодние листья и мусор.
Мы идем к Павлу Михайловичу Горбачеву, школьному другу Саши Филиппова.
Заходим во двор. Под яблоней, за дощатым столиком сидят двое. Один совсем пожилой, почти старик — маленький, сухой, седой. Второй — высокий, черты лица крупные, мясистый нос. Голос низкий, чуть хрипловатый. На голове какая-то непонятная фуражка защитного цвета с большим козырьком.
— Заходите, заходите, — приветливо говорит он. — Я вас сразу узнал, Александр Алексеевич. Сижу вот, с дядькой беседую. Ты, дядя, не уходи, люди пришли о Фузине потолковать. Помнишь Фузина?
Старик хмыкает.
— А кто ж Фузина не помнит? — говорит он, улыбаясь беззубым ртом. — На Дар-горе нет таких, чтобы Фузина не помнили.
Познакомились.
— А кто такой Фузин? — спрашиваю.
— Да Сашка Филиппов. Его все Фузиным звали.
— А почему — Фузин?
— Кличка уличная. Мы же все под кличками ходили. Я, например,— Козик, Сашка — Фузин, Генка Боровлев — Молочник, Васька Каргин — Карга...
— А я в книжке читал, что Сашу Цыганком звали...
— Ну, я книжек не читал, а с Фузиным мы вместе росли, лучшие дружки были, с малолетства. Он какой был, Сашка? Маленький. В смысле роста. Но в озорстве — всегда впереди. Мы с ним коз пасли. Нас старый пастух подряжал, платил нам по пять рублей в неделю, а мы и рады. Сашка утром ко мне приходил и ругался очень, что я еще сплю, а вставать нужно было в пять утра, чтобы коз выгнать.
— А чем он увлекался, Саша? Что любил больше всего?
— Больше всего он любил голубей. Первым голубятником был на Дар-горе. Первым. Конечно, нам бы со старыми голубятниками поговорить, с асами, они бы больше моего рас сказали. Голубятня у Сашки была хорошая, большая. Голуби, в основном, турманы, у нас их «вертунами» называют. Знаете, которые на лету через голову кувыркаются. Ну вот. Так у Сашки был такой турман, что мог по десять раз кряду кувыркаться. Сашка гордился им очень. А один раз покувыркался — ударился о печную трубу — и дух вон. Сашка, помню, плакал тогда, он очень любил этого голубя. Стая у него была очень сильная, любого одиночного чужака или даже нескольких могла к себе в голубятню посадить. Некоторые голубятники на этом наживались, выкуп у хозяина брали, а Сашка никогда не брал. Он возвращал голубей. Просто ему нравилось, когда его голубей хвалили. К примеру прибегает хозяин, чуть не плачет: «Сашок, милый, твои черти кого угодно заманят...» А Сашке приятно. Отдавал обратно. В классе он всегда сидел у окна. Летом окно бывало открыто, вот он и наблюдал, как его голуби летают. А однажды видит — чужак летит. Сашкина стая пытается заманить его, а он ни в какую - как нож сквозь масло проходит. Сашка сидел, сидел, а потом не выдержал, вскочил на подоконник, и со второго этажа — вниз! Учительница кричит: «Ты куда, Филиппов? С ума сошел?» А Фузин уже внизу, пальцы в рот — свистит! Вернулся, когда заманил чужака...
В «козики» любил играть. В этом деле тоже был первый. Знаете, косточки такие, из холодца выбирали, красили их и играли. На земле чертили черту, ставили козики и бросали свинцовую биту. Их где как называют — «бабки», «лодыжки», а мы называли «козики»... Больше всего козиков было, конечно, у Фузина. Раз в месяц к нам на телеге приезжал татарин, кости принимал. Так он в оба глаза смотрел, чтобы кости с телеги не таскали. Да куда там! Он и глазом моргнуть не успеет, а у Фузина уже полные карманы.
Пистолеты деревянные делал, автоматы, ружья. В войну любил играть. На улицу выйдешь, а Фузин тут как тут: «В войну играть будем?» Но это когда поменьше были. А как постарше стали, Фузин уже не играл в войну. Играл в школьном духовом оркестре. По-моему, на трубе. Я в этом деле не разбираюсь, в общем, на такой штуке блестящей. Дома у Сашки я частенько бывал. И меня что однажды удивило. Никого дома не было, и Сашка откуда-то вытащил скрипку. Как она оказалась у Филипповых, кто играл на ней, до сих пор не понимаю. Старшие Сашкины братья были рабочие мужики, отец — неграмотный и мать из простых. Спрашивает: «Пашка, хочешь поиграть на скрипке?» Я отказался, потому что даже в руки взять скрипку боялся. А Сашка поиграл, и складно так получилось. Сказал: «Я вот еще на скрипке хочу выучиться...»
Сашка хоть и маленький ростом был, но очень крепкий, физкультурный, словом. Волгу переплывал туда и обратно, без передышки. На баржу любил взбираться, на ходу, и в воду прыгать. У нас в парке перед войной поставили парашютную вышку. Ну, парашют уже раскрытый, с грузом через блок. Фузин об этом первый узнал. Прибежал, говорит: «Пашка, будем прыгать?»
— Нет, — говорю, — боюсь...
— А я прыгну...
— Куда тебе, — подначиваю я, — ты еще шпендик...
Пошли в парк. Сашка начал вертеться около мужика, который парашютом заведовал, что-то ему говорил, упрашивал! И представьте, упросил. Поднялся наверх, ремни на нем застегнули, как положено, ну, и столкнул его тот мужик вниз. А вес-то у Сашки оказался маловат. Не может он груза перетянуть. Метра на два вниз опустился и висит, а груз его назад тянет. Сашка только ногами в воздухе дрыгает, а мы от смеха помираем, кричим ему: «Фузин! Ты чего там повис? Нужно было кирпичей в карманы наложить!» Мужик, конечно, испугался, начал что-то там колдовать. Опустился Фузин. Довольный...
Когда немцы к Сталинграду подошли, мы с матерью эвакуировались и вернулись, когда уже город освободили. Про то, как Сашку повесили, мне только рассказывали.
— Кто рассказывал?
— Да Зинка Мураева. Зинаида Варлампиевна. Она умерла лет шесть назад. Говорила, что повесили троих — Сашку с каким-то парнем и девушку.
— Посмотрите на фотографию, может быть, узнаете?
Павел Михайлович долго смотрел на фотографию, вертел ее так и сяк, качал головой, вздыхал.
— Вообще-то похоже на Дар-гору. Обстановку я имею в виду. И домики эти... Может, это и Фузин, лица-то его совсем не видно. Девушку эту не знаю и парня этого никогда не видел. Его-то лучше всех видно. Нет, это не наш, не дар-горинский. Я бы узнал. А это, может, и Сашка, слева. Тут вот еще что — кто эта тетка в платке, которая ближе всех стоит? Чья она? Может, это Зинка Мураева? Сейчас разве узнаешь?
Когда мы собирались уходить, Павел Михайлович сказал:
— Хороший он был парень, Сашка. Спасибо, что вспомнили о нем. Несколько лет назад, дело прошлое, на базаре было... Тип один у нас был такой, говорит:
— Да что вы все - Фузин! Фузин! А что Фузин? Что Фузин? Подумаешь, спер у немцев буханку хлеба, его и повесили...
У меня в глазах потемнело. Ну, все, думаю, убью. Сгреб его, а я мужик здоровый, кричу: «Ты, гадина, где был в войну? В эвакуации?? А Фузин, может, за тебя голову сложил...» А со мной тогда еще Костя Филиппов был, Сашкин брат. Оттащил он меня, брось, говорит, Пашка, связываться с этой сволочью... Так что, ребята, желаю вам успеха в этом деле... Как, говорите, звали эту девушку? Мария? Поспрошаю, конечно, местных. И про третьего парня попробую узнать. Надо найти. Обязательно. Чтобы всякие гады рта не раскрывали...
На следующий день пошли к Анастасии Степановне Лобановой, улица Лимонная, 11.
В дом нас провела племянница Анастасии Степановны, Эльвира Алексеевна. Только познакомившись с хозяйкой, мы поняли, почему она не вышла встречать нас, — она была слепа.
— Конечно, этого мальчика я хорошо помню, и мать его знала, и отца. Но Саша был гораздо моложе меня. У меня были свои друзья-ровесники. Повешенных я видела. Трое — Саша, мужчина и женщина. Я шла в магазин, он находился в церкви, и увидела повешенных на дереве. Шла я от своего дома, в нем живу с тридцать седьмого года, и повешенных видела слева от церкви. Саша был босиком, в куртке, девушка в кофте и юбке, а муж чина — уже не помню...
Мы подробно описали фотографию.
— Да, так оно и было. Я вам вот что скажу — найдите-ка вы, милые, Полю Шерстобитову, она вам больше моего расскажет. Она да еще Зина Мураева. Правда, Зина уже умерла...
Полина Алексеевна Шерстобитова, тетя Поля, как ее зовут на Дар-горе, жила вместе с дочерью по улице Кирова. Сведениям, которые мы получили от нее, можно доверять полностью, потому что и до встречи с ней, и после, от самых разных людей, старожилов Дар-горы слышали: «Вам бы с тетей Полей поговорить, она точно знает...»
Из рассказа Полины Алексеевны Шерстобитовой:
«Мой муж был милиционером в районе Дар-горы, работником НКВД. Он подготовил нас к эвакуации, но мы не успели уехать. Когда муж был на задании, немцы заняли Дар-гору, и мы остались на оккупированной территории. Всех жителей Дар-горы и меня тоже гоняли на окопные работы.
В декабре сорок второго, числа точно не помню, нас пригнали рыть траншеи в район церкви, сейчас там поликлиника номер шесть. Мы работали между церковью и баней. Вдруг слышу, шепот пошел: «Сашку ведут». О других не говорили, потому что из троих мы знали только Филиппова. Я увидела — в окружении немцев и полицаев шел Саша, какая-то девушка и мужчина постарше. Как вешали, я видела сама, своими глазами — это было совсем недалеко от нас, шагов сто. Сначала повесили Сашу, потом девушку, а потом мужчину. Девушка была в кофте и зеленой юбке, и ее рука, левая, была за поясом или в кармане юбки...»
Завод медицинского оборудования. Мы беседуем с Геннадием Яковлевичем Легеньковым, человеком, который также видел казненных.
— Мне в то время было двенадцать лет. Когда пришли немцы, я жил со своим дедушкой на улице Алаторной. У нас был миленький домишко, завалюха. Немцы выгнали нас из домика, и дед вырыл землянку. Там мы и жили. Топили маленькую печку чем придется, голодали. Я бегал вместе с пацанами к разбомбленному элеватору, собирал горелую пшеницу. Это дело было непростое, тут главное не попасться немцам или румынам. Если увидят, сразу отнимут, да еще по шее накостыляют. Сашу Филиппова помню. Я был на четыре года моложе его, и мы, конечно, не дружили. По кто же не знал Фузина! И вот однажды, во второй половине дня, иду с дедом по дороге на Ардатовскую улицу. Гляжу, метрах в ста пятидесяти толпа, какой-то крик. Видим, висят трое, посередине девушка, а по бокам парни. Фузина я сразу признал. Дед сразу повернул, меня за руку и к себе в землянку. Ближе мы боялись подходить, там были немцы.
— Вы можете нарисовать, как были повешены трое?
Геннадий Яковлевич берет лист бумаги, рисует. Все точно. Все совпадает с фотографией.
Показываем фотографию.
— Да вроде они, — говорит Легеньков, — Почти уверен, что они. Только вот не пойму, с какой точки снимали? С какой стороны? Если от церкви, должна быть видна базарная площадь. Ну, предположим, что она справа...
— А как вы думаете, Геннадий Яковлевич, что это могут быть за указатели? Вот, видите, на деревьях?
— Да указатели-то эти висели, я их помню, только они были на немецком, и что там на них написано — кто знает? Но можно предположить. Здесь же проходила Ардатовская улица, это дорога на Садовую, почти единственная в городе неразрушенная магистраль. По ней немцы возили грузы и горелую пшеницу с элеватора. Наверно, указано направление на Ростов. А вот этот перпендикулярный указатель — на Бекетовскую... А вот видите — уголок какого-то здания с длинным окном — у нас таких больших зданий не было... Что же это может быть?
Мы с Александром Алексеевичем не торопим Легенькова. Он должен сказать наверняка.
— Ребята, — тихо говорит, почти шепчет Легеньков, — да ведь это баня...
— Какая баня? — напряженно спрашивает Бычик.
— Наша баня! — кричит Легеньков. — Братцы, точно баня! Смотрите, вот этот кусочек здания с длинным окном. Крыши у нее тогда не было, баня сгорела, одни стены остались. А когда наши город взяли, крышу новую поставили, и госпиталь там был...
— Дай-ка и мне посмотреть, — включился в разговор начальник цеха. До этого момента он сидел молча, не вмешивался в беседу. — Да она и сейчас там стоит, — возбужденно говорит он, — баня эта. Надо сейчас же сходить и все проверить. Иди, Геннадий Яковлевич, я тебя отпускаю...
И вдруг открылась дверь в кабинет, и стали заходить рабочие. Через минуту комната была забита до отказа. Смотрели фотографию.
— Ну, Гена, молодец!
— Узнал все-таки...
Оказывается, рабочие прослышали, о чем мы беседуем с Геннадием Яковлевичем, и все это время стояли за дверью — ждали результатов.
Мы отправились на Дар-гору. Со стороны поликлиники, то есть с того самого места, где раньше стояла церковь, баня видна и сейчас. Конечно, ее перестроили, окружающих ее зданий тогда не было, но это была она, та самая баня. И окно есть, длинное, узкое окно, под самой крышей... Сейчас оно заложено кирпичом, но очертания его прекрасно сохранились.
Вот и все. Круг замкнулся. На фотографии, присланной из села Песчаный Брод, — Саша, Мария и неизвестный парень...
На этом можно было бы поставить точку. Мы рассказали о Саше и Марии все, что смогли пока узнать. Но было бы неправильным сказать, что поиск закончен. Мы не знаем имени этого юноши, повешенного вместе с Усковой и Филипповым, да и биография Марии восстановлена только в самых общих чертах. Много еще дел у следопытов Волгограда и области. И мы надеемся, что поиск этот будет продолжен.

С. В. Поликарпов. Фото 1943 года
П. А. Шерстобитова
Г. Я. Легеньков
А. С. Лобанова

УГОЛЁК
КОСТЁР
ДЕКАБРЬ 1988

Дорогие ребята!
Если вам в руки попадался «Костер», который выходил в 60—70-е годы, то на его страницах вы могли встретить раздел для малышей «Уголек». Мы решили, что и у сегодняшнего «Костра» должны быть младшие друзья-октябрята.
В «Угольке» вы встретитесь со стихами, сказками, небольшими рассказами, переводами с разных языков. У нас обязательно будет «Архивная страничка», которая познакомит вас с забытыми или никогда не публиковавшимися произведениями классиков детской литературы. Мы будем печатать шутки, скороговорки, считалки, стихотворные задачки.
Мы очень хотим, чтобы у «Костра» было как можно больше читателей — и больших, и тех, кто делает первые шаги в школьной жизни.

Мастерица

Наша Люба — мастерица
и вязать,
и вышивать —
так, что любо
подивиться,
так, что глаз
не оторвать!
Люба улицей пройдется —
залюбуется народ:
на ней шапочка смеется,
шарфик весело поет!
А сестрицы-варежки
ярче майской радужки —
вешним светом и теплом
всех одаривают,
а сапожки со снежком
разговаривают.
С. ПОГОРЕЛОВСКИЙ

ЕЛОВЫЙ БАРОМЕТР

Владимир МОРОЗОВ
Перед Новым годом принес папа домой елку.
Вечером принялись елку наряжать. Папа с мамой привязывали к разноцветным игрушкам ниточки, а Андрейка с сестрой Машей игрушки подвешивали на еловые ветви.
Потом мама развесила по веткам серебристый дождик, а папа гирлянды из разноцветных лампочек.
Вот какая красивая была елочка!
Долго стояла она в новогоднем уборе, и еще больше бы простояла, если бы не Андрейка.
Как-то раз полез он под елку за последним завернутым в золотую фольгу орешком, ухватился за ветку и... иголки посыпались колким дождиком.
Елочка-то высохла!
Пришла мама:
— Ай-яй-яй, — сказала она. — Это уже не елка, а палка с сучьями. Нужно срочно ее убрать, — и позвала папу.
Когда с елки сняли все игрушки, папа вдруг говорит Андрейке:
— Давай-ка мы с тобой барометр сделаем.
— Какой такой барометр? — удивился Андрейка.
— Еловый, — сказал папа, — будем по нему погоду узнавать и даже предсказывать, какая завтра будет.
— Давай, — согласился Андрейка. — А из чего?
Вместо ответа папа послал Андрейку за ножовкой.
Выбрал папа веточку поровнее, да и выпилил ее вместе с кусочком ствола. Ножом мелкие ответвления срезал, кору счистил и тряпочкой получившийся белый хлыстик протер.
— Вот барометр наш и готов!
Андрейка смотрел недоверчиво. Ветка как ветка, только от коры очищена. Такие он и сам умеет делать.
— Пап, а где стрелка? — засомневался Андрейка.
— А вот она, — и папа покачал очищенным хлыстиком. — Весь секрет в том, что еловые ветви в ясную сухую погоду загибаются вверх, а в сырую пасмурную поникают. Вот и наша ветка будет вести себя точно так же.
Папа открыл окно и прикрепил ветку за остаток ствола к раме между стеклами.
На улице морозило, и ветка задорно загнулась вверх. Папа тут же отметил карандашом на раме место, куда показывал веткин хвост.
Через два дня потеплело, повалил мокрый снег, и веточка поникла. Папа сделал вторую отметку.
Вскоре Андрейка и сам стал разбираться.
Загнулась ветка вверх — будет солнце, приморозит — нос шарфом кутай. Вниз покажет — жди оттепели. Если же посередине остановится — так, ни то ни се, — переменная облачность.
Очень нравится Андрейке еловый барометр. Никогда не ошибается.

Архивная страничка

Даниил ХАРМС (1905—1942)

Если вы еще не читали стихотворений Даниила Хармса «Иван Иваныч Самовар», «Игра», «Миллион», «Врун», вас ждет, ребята, большая радость. Настоящая фамилия Хармса — Ювачев, его отец Иван Павлович Ювачев был народовольцем, большую часть жизни провел в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, затем на Сахалине.
Д. Хармс после окончания школы учился в Электромеханическом институте, но вскоре его увлекли другие интересы. Он прекрасно читал стихи, рисовал, пел, играл на многих музыкальных инструментах. Знал свободно английский и немецкий языки... Даже пробовал себя в актерской деятельности — под псевдонимом Даниэля Шармса. Однако он не стал актером, а начал работать в журналах для детей — «Еже» и «Чиже». Он печатал там рассказы, сказки, стихотворения, загадки, подписи к картинкам, песенки. Он любил шутку и розыгрыш, любил придумывать себе имена: то был Д. Чармсом, то Д. Шардамом, то Данданом, то Карлом Ивановичем Шустерлингом, Иваном Топорышкиным, Писателем Колпаковым — всего не перечислишь. И одевался оригинально: короткие брюки, клетчатые чулки, часы величиной с блюдце, цилиндр или канотье с лентой, в зубах у него всегда была массивная трубка...
Даниил Иванович Хармс прожил короткую жизнь. За последние годы книги его стихотворений много раз переиздавались, а «Уголек» предлагает вам шутку Хармса, напечатанную в январском номере «Чижа» за 1941 год.
Е. ПУТИЛОВА

ДВОРНИК — ДЕД МОРОЗ
В шубе, в шапке, в душегрейке
Дворник трубочку курил,
И, усевшись на скамейке,
Дворник снегу говорил:
«Ты летаешь или таешь?
Ничего тут не поймешь!
Подметаешь, разметаешь,
Только без толку метешь!
Да к чему я говорю?
Сяду я да покурю».
Дворник трубку курит, курит,
И глаза от снега щурит,
И вздыхает, и зевает,
И внезапно засыпает.
«Глянь-ка, Маня, — крикнул Ваня, —
Видишь чучело сидит
И глазами-угольками
На метлу свою глядит.
Это вроде снежной бабки,
Или просто Дед Мороз,
Ну-ка дай ему по шапке,
Да схвати его за нос!»
А оно как зарычит!
Как ногами застучит!
Да как вскочит со скамейки,
Да по-русски закричит:
«Будет вам ужо мороз —
Как хватать меня за нос!»

<- предыдущая страница следующая ->