скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ
Виктория ВАРТАН
РАССКАЗ
Рисунок К. Почтенной

Лето кончается.
Жизнь заметно замедляется, село будто отдыхает после праведных трудов, хотя полустоящему никто из жителей Дзорагета не успокаивается — просто исчезли страхи и тревога за урожай: а вдруг пойдут дожди, от которых полопается прозрачная тугая кожица на ягодах, и пропадут, сгниют на лозе тяжелые гроздья? Мужчины — те, кого не взяли в армию, — все еще заняты на полях, а женщины не спеша прядут пряжу, вяжут теплые носки на зиму для ушедших на фронт. И нам с моим младшим братом скоро возвращаться в город, ему — к отцу, а мне — к матери...
И вот в один из теплых вечеров я, мой младший брат и бабушка Мец-майрик ужинаем, против обыкновения, не на открытой веранде, а в комнате: колем грецкие орехи, которые мы сбили еще днем с нашего огромного орехового дерева, дающего тень не только нам, но и прохожим. Брату уже пора домой к нани — другой бабушке, но он тянет время, не хочет уходить. Мы с братом, в отличие от наших родителей, очень дружны между собой, хотя без драк и у нас не обходится.
— Пошел бы ты, Грантик-джан, домой,— говорит Мец-майрик. — Смотри, нани будет сердиться. Ты же знаешь, какая тебе досталась бабушка: ничего никому не спустит.
Грантик вздыхает — да, конечно, он знает, что нани не подарок. Но он все же умоляюще смотрит на Мец-майрик:
— Ну, Мец-майрик, ну, еще немножко посижу с вами... Мец-майрик сдается:
— Ну ладно, побудь еще немного... Что с тобой поделаешь!
Мы сидим при керосиновой лампе — у бабушки еще не провели электричество — и слушаем какую-то армянскую, древнюю как мир притчу, которую рассказывает Мец-майрик.
Вдруг откуда-то издалека, с гор, доносится рокот — глухой, еле слышный, словно где-то высоко-высоко в небе собирается гроза. На мгновение становится тихо, потом снова слышится рокот, но теперь сильнее, а затем едва ощутимый толчок: со стола катится орех и падает на пол Мец-майрик бледнеет и молча застывает на месте. Снова слышится грозное рокотание, будто уже за селом, совсем-совсем близко, почти рядом, — вдруг стены, потолок, пол, вещи в комнате начинают качаться, с потолка на головы сыплется штукатурка... Испуганные, мы вскакиваем с места и в страхе смотрим на Мец-майрик, но и у нее на лице растерянность и страх.
По всему Дорагету, от одного склона горы до другого, эхом отдаются испуганные голоса сельчан. Бабушка обнимает нас за плечи, мы прижимаемся к ней, но тут раздается такой оглушительный грохот, затем сильный толчок, и на наших глазах стол медленно кренится, кренится, а пламя в керосиновой лампе начинает плясать и потом внезапно тухнет. В кромешной тьме мы слышим дрожащий голос бабушки:
— Во двор, быстро! Это проснулась Святая гора!
На миг мелькнуло перед глазами видение: старое, одинокое, украшенное разноцветными тряпицами и ленточками дерево на вершине горы, под сенью которого Мец-майрик и я принесли в жертву петуха, чтобы дядя Сурен вернулся с фронта живым, и невредимым.
Секунда — и мы во дворе. С нашего склона горы видны дома на противоположной стороне, и мы замечаем, как мелькают огни во дворах, слышим голоса: кто-то кого-то зовет, ищет... Мы же с братом стоим, прижавшись к широким юбкам Мец-майрик, перепуганные насмерть, чувствуя, как земля все еще рокочет, беснуется и кажется вот-вот расколется и поглотит весь Дзорагет. Плач, крики обезумевших от страха детей и женщин, мычание перепуганных коров в хлеву, протяжный, леденящий душу вой собак, слившись с грозным подземным гулом, поднимаются к черному небу. Ужас перехватывает мне горло, у меня зуб на зуб не попадает от страха.
Наконец участившиеся толчки переходят в дрожь, дрожь становится слабее и слабее, потом снова толчок, но еле ощутимый, почти незаметный, — и все затихает. Земля, внезапно разбуженная какими-то непонятными силами, засыпает снова непробудным сном.
Село успокаивается, тише становятся голоса, огни больше не пляшут бешено в темноте, повсюду мир и спокойствие. В наступившей тишине из-за забора слышится бормотание нашего старого соседа, дедушки Нерсеса:
— Господи, господи... Ты не раз защитил мой несчастный народ... Спас от резни, от всякой напасти... Защити, спаси нас и теперь от гибели... Аминь... Господи, смилуйся над нами, спаси нас...
Внезапно я почувствовал ужасную слабость в руках и ногах.
— Мец-майрик, пошли в дом,— сказал я. Глаза мои слипались от желания спать.
— В дом? Нет, только не в дом. Вы тут стойте, а я схожу за постелью — будем спать сегодня во дворе.
Мы с Грантиком, который тоже еле держался на ногах, легли валетом на постланной поверх ковра постели — прямо на землю. Мец-майрик решила после всех волнений этого вечера не отсылать его к другой бабушке, а он, хотя и сонный, но рад-радешенек случаю переночевать у нас. Мец-майрих задула фонарь и тоже легла в постель.
Среди ночи слышу голоса... Проснулся от бьющего в глаза света. Это двигалась сердитая нани с фонарем:
— Я волнуюсь, ищу его по всему селу, а он тут, у чужих спит!
— Вай, Сона! Что ты городишь чепуху? — Мец-майрик сидит в постели, платок на плечах. — Мы же тебе родня как-никак.
— Какая ты мне родня? Мы перестали считаться родственниками в тот день, когда мой сын развелся с твоей дочерью. Теперь у нас с тобой ничего нет общего — запомни это!
— А внуки? Разве они у нас не общие с тобой?
— Ну и что из этого? А мы с тобой теперь чужие, и ноги моей больше тут не будет! Эй, Грантик, вставай, проснись! Мы уходим сейчас домой... — Нани подходит к спящему Грантику, тормошит его. — И чем ты их завораживаешь? Наверное, все сюсюкаешь с ними, будто они малые дети...
— Да ладно, Сона, пусть спит, бедняги так испугались землетрясения, — уговаривает ее Мец-майрик. — Успокойся, будет тебе ворчать, Сона.
Нани будто не слышит ее увещеваний, все трясет да трясет за плечо спящего брата:
— Вставай, вставай! Разве у тебя нет своей постели или крыши над головой?
— Опять заладила! Сона, побойся бога? — всплеснув руками, говорит Мец-майрик. — О каком чужом доме ты говоришь? Это же дом его бабушки и брата!
Нани посмотрела на нее зло.
— Есть дом и постель у меня! А разве нет? Кому присудили Грантика: твоей дочери или моему сыну, а? Геворг — другое дело, он ваш. Я и не говорю ничего.
— Да он же спит совсем. Пусть сегодня переночует, а завтра придет к тебе.
Но нани уже тащила Грантика из-под одеяла. Он отбивался, не соображая, чего от него хотят и почему не дают спать.
Мец-майрик заплакала.
После того как нани ушла, волоча за руку сонного Грантика и громко стукнув калиткой. Мец-майрик утерла глаза и пошла закрыть калитку на щеколду. Я еще долго не мог уснуть.
Но едва лишь я сомкнул веки, как меня снова разбудил шум с улицы.
— Эй, Машок, Машок! Проснись! Голос принадлежал нани. Вот неугомонная: опять явилась!
— Машок, открой! Ну что, оглохла ты там, что ли? Чего не открываешь? — Нани колотила калитку сухими кулачками. — Ну, чего скрылась за семью замками? Боишься, что утащат тебя, что ли? Не бойся, больно стара для этого! — Она не перестала ворчать и после того, как Мец-майрик открыла ей.
Я окончательно продрал глаза и увидел, что небо начало бледнеть, высветлив зубчатые вершины гор на востоке.
— Ну, чего еще тебе? — спросила Мец-майрик, зябко кутаясь в свой большой вязаный платок. Она удивленно уставилась на тощую фигуру в зеленом архалуке, потом на внука, стоявшего рядом с ней.
— Как чего? Будь он, дьявол, проклят! Наслал на нас это землетрясение! Пошли мы с Грантиком от вас домой и глядим: в доме все перекосилось, а дверь заклинило так, что ни туда, ни сюда — никак не открыть... Ну, чего вы разинули рты? А где же еще нам с Грантиком переночевать, как не у вас? Геворг, подвинься-ка, пусть брат ляжет рядом. Ну, давай, шевелись, не видишь — он уже спит на ногах.
Я молча подвинулся, освободив в постели место для Грантика, а Мец-майрик, с трудом удерживаясь от смеха, вошла в дом и вынесла подушку и одеяло для нани...
Мец-майрик улеглась в постель, потом легла и нани в своей длинной красной рубахе, сняв только архалук. Но она еще долго не могла успокоиться, все клокотала негодованием. Сначала сыпала проклятья на дьявола, наславшего на село землетрясение, потом принялась ругать тех, кто плохо построил ее дом, потом она стала сетовать на свою вдовью судьбу. Потом она стала что-то сердито бормотать по поводу жесткой постели, на которой ей приходится спать. Наконец, наворчавшись в волю, она затихла.
Я прислушался к дыханию наших бабушек, временно заключивших перемирие и теперь спавших бок о бок, и думал: почему же получается так, что мой дом не дом Грантика тоже? Почему мать и отец не сошлись характерами? И вообще, почему не Грантик достался матери, а я? Так и не найдя ответа на все эти «почему», утомленный событиями минувшего дня и ночи, я заснул наконец крепким сном.


ПАМЯТНИКИ ОТЕЧЕСТВА

ПОЛОТНЯНЫЙ ЗАВОД НА РЕКЕ СУХОДРЕВ
Е. ПЕРЕХВАЛЬСКАЯ

Еще совсем недавно во многих наших городах и селах безжалостно сносили дома и целые кварталы. На их месте вырастали новостройки, более современные, более удобные... И почти никому не приходило в голову, что разрушенное старое ушло навсегда, и, значит, потеряно для нас и для будущих поколений.
Мне много приходилось ездить, и к каждому городу подъезжаешь с надеждой — сохранилось ли здесь прошлое, его история. В Вологде, например, старину хранят, хотя там это не так просто — дома ведь деревянные. Им даже делают капитальный ремонт — оставляют стены, а внутри все меняют, проводят свет, газ, воду. Совсем другая картина в старинном русском Архангельске. Здесь от всего богатейшего поморского порта, от столицы русского Севера осталось несколько кварталов, жалкие крохи. На месте типичных для русских городов двухэтажных домов — низ каменный, верх деревянный — стоят безликие бетонные коробки.
Однако хватит вздыхать. Ведь можно встать на защиту памятников. И это дело всех, не только взрослых, но и школьников.
Многие ли москвичи знают, что в Петровском-Разумовском стоит последняя в Москве станция конки (теперь это, естественно, остановка трамвая)? Смотришь на нее, и сразу вспоминаются кадры из хроники начала века. А ведь ее могут взять и убрать, если она вдруг помешает. Куда, просто на свалку? На лом?
Видите, никуда ехать за историческими памятниками не надо. У каждого города, у каждого села есть своя история. Надо только оглянуться и внимательно посмотреть.
Первый адрес — это школа № 90 в Ленинграде. Здесь уже три года работает клуб «Дым отечества». Он возник, когда в эту школу пришла работать учительница русского языка и литературы Алла Ивановна Корнеева. Все члены клуба — ученики девятых и десятых классов, тех, где преподает Алла Ивановна. Всего в клубе около сорока человек, никаких специальных правил приема нет, принцип такой: приходи и работай, если хочешь. Есть, конечно, костяк — это человек двадцать.
Начал клуб с того, что ребята стали изучать жизнь и творчество русских писателей и поэтов, старых и современных. Собранные материалы оформляются в альбомы. Следят они и за текущей литературой — на полках все наши литературные журналы: «Новый мир», «Нева», «Октябрь», «Юность», «Аврора»... Так они изучали, а потом перешли к действиям. Стали помогать рабочим, которые реставрировали музей-квартиру Пушкина на Мойке, 12. Ездили туда каждую среду.
Но что же заставило их взяться за метлы и носилки? Вот что говорит девятиклассница Оля Сыпачева:
— Мне кажется, главная цель нашего клуба — следить за всем, что происходит вокруг, и не только в литературной жизни. Надо быть в курсе, что делается в стране, в нашем городе, просто в нашем районе. И не просто знать, а стараться повлиять на события, насколько это, конечно, в наших силах. Причем повлиять в ту сторону, в которую мы считаем нужным и правильным.
Вот как. Значит, на Мойку, 12, ребята попали не случайно. Это отражение их активной жизненной позиции.
А на следующий год основным объектом их забот стал домик Матюшина — одна из очень немногих в Ленинграде деревянных построек. И что им в этом домике? — спросите вы. Одно дело — квартира Пушкина, другое — двухэтажный деревянный дом. Но вот что ответил Денис Семинихин, тоже из девятого класса:
— Восстанавливать старые дома — это очень важно. Нового можно сколько угодно настроить, а если уничтожить, снести старое, то это уже навсегда, такого больше не будет. А значит, мы что-то потеряем. Это всем понятно, когда говорят об архитектурных памятниках, знаменитых. Но это верно и когда речь просто о старых домах. Они создают облик города, который мы любим. А домик Матюшина — там жил известный человек, академик, приходили туда многие знаменитые люди — художники, поэты...
Это основные объекты. А еще — работали в Вагановском училище во время капремонта, а подвалах Эрмитажа, давали концерты в доме престарелых, в Военно-медицинской академии афганским ветеранам, в Петропавловской крепости работали на реставрации.
— Колокола там мыли, — улыбается председатель клуба Алексеи Тарасов.
А не многовато ли это для сорока человек? Тут задумаешься. А учиться не мешает? А как родители к этому относятся? Вот что ответил мне Алексей Тарасов:
— Как родители? По-разному. Некоторые нам очень помогают, но бывает и по-другому. Иногда считают, что это учиться мешает. И учителя тоже. Получит кто-нибудь из наших двойку, сразу: «Ну конечно, он в клуб ходит, на уроки времени не остается!» На самом деле клуб нам скорее помогает учиться. Еще некоторым родителям не нравится, что мы деньги тратим — на фотопринадлежности, альбомы оформляем...
Ага, значит, это все делается на родительские деньги.
— Финансы — наша главная трудность, — вздыхает Алеша. — Знаете на хорошие фотографии сколько уходит...
— Могу себе представить. Интересно, а все эти многочисленные журналы, их кто выписывает, на какие деньги?
— Это все Алла Ивановна...
— А еще есть трудности?
— Еще дали бы нам помещение, — продолжает Тарасов, — мы туда бы клуб перенесли, а то тут, в школе приходится собираться...
Конечно, это Ленинград, тут можно добраться и до академика, можно мыть колокола на Петропавловской крепости. А что делать тем, кто живет в других городах? Еду в Калугу.
Даже не в сам город, а в поселок 40 лет Октября, это от Калуги двадцать минут на автобусе. Здесь находится школа № 28. На вид обычное здание, вокруг небольшой сад. Но очень стоит заглянуть туда — потому что эта школа — краеведческий музей.
В школе масса разных стендов, выставок, макетов, прямо глаза разбегаются. Объединяет их одно — все они связаны с Калужским краем, с Калугой или с родным поселком. В классах не просто наглядные пособия и портреты великих людей. В кабинете литературы можно узнать о писателях, а в кабинете физики — об ученых, имена которых связаны с Калужской областью. В классе домоводства можно познакомиться с местными народными промыслами, причем все эти чесалки для льна, серпы, ткани и даже старинный сарафан школьники раздобыли сами.
Пройдем по коридору и увидим класс, посвященный природе, истории Калужского края, кабинет К. Э. Циолковского, А. С. Пушкина, увидим замечательный макет «Фрагмент боя за Калугу в районе Турынинских высот», который представляет одну из страниц в ходе Великой Отечественной войны, и еще много, много интересного.
Но все это пока лишь обычное краеведение. Пусть не с таким размахом, оно ведется во многих школах. Меня интересовало другое — как насчет активной, реальной помощи реставрации и сохранению исторических памятников. Делают что-нибудь калужата? Оказалось, еще как делают!
Старшие ребята ездят на Полотняный Завод. Не подумайте, это не предприятие. То есть хлопчатобумажная фабрика там тоже работает, но не сюда ездят школьники. Полотняный Завод — название поселка на реке Суходрев. Здесь по приказу Петра I в 1718 году была основана одна из первых в России мануфактур «парусно-полотняный завод», из-за него так назвали и поселок.
То, что это одна из первых мануфактур, само по себе интересно, но главное — основателем ее был А. А. Гончаров, прапрадед Натальи Николаевны Гончаровой, жены Пушкина. Александр Сергеевич несколько раз бывал здесь, сюда приезжал делать предложение Наталии Николаевне. Так что Полотняный Завод — одно из главных пушкинских мест в Калужском крае.
Сейчас идет реставрация дома Гончаровых. Чем могут помочь ребята? Как всегда — подсобная работа: убрать, вынести, подмести. Но не только. В доме при Полотняном Заводе ребята покрывали крышу дранью, а в школьной мастерской изготовили для этого дома две оконные рамы. Это уже впечатляет.
Но это, конечно, дела старшеклассников. Младшим, как всегда, в основном показывают и рассказывают. Но в 28-й школе кое-что пришлось и на долю ребят помладше. Шестиклассники здесь тоже помогали изучению истории своего края — они участвовали в настоящих археологических раскопках! О том, как это было, мне рассказал ученик шестого класса Владик Юданов:
— Совсем рядом с нашим поселком велись раскопки. Нас спросили, кто хочет работать, но сказали, что работа будет трудная. Но все равно все хотели участвовать. Археологи приехали в июне, как раз каникулы у нас. Места всем не хватало, и мы, чтобы никому не было обидно, разделились на группы, каждому досталось по 10 дней. На самом деле мы тогда еще совсем не представляли, как это — раскапывать.
В первый день пришли мы на место раскопок — простой луг. И с чего это археологи решили, что здесь была стоянка первобытного человека? Многие удивлялись. Дали нам инструменты: лопаты и совки. Ну, мы стали копать, а археологи смеются. «Вы прямо как картошку на огороде». Лопатами, оказывается, снимают только верхний слой, а потом надо очень осторожно землю снимать, чтобы ничего не повредить.
Раскоп разделили на 4 квадрата и в каждом поставили по нескольку человек. Надо было дойти до культурного слоя. Это такой, где есть следы деятельности человека, ну, например, остатки костра, кости, угли, орудия труда. А когда дойдешь до него, надо уже работать только совком или кисточкой. И всякий камешек осматривать. Тут приходится на корточках и согнувшись.
— А находки были?
— Конечно. Нашли много каменных рубил, это древнейшие орудия труда. Оказывается, мы древнюю мастерскую раскапывали. Она была тут у нас 7—9 тысяч лет назад. Это археологи установили. Период неолита. Несколько таких рубил теперь у нас в школе, там сделали стенд «Древние поселения в окрестностях нашего поселка».
А вот еще чем отличается 28-я школа. Ребята здесь работают не только «для души», они еще и зарабатывают. Откуда бы взяться всем этим стендам и выставкам? Делают разное — осенью копают картошку, собирают и сдают рябину, шьют рукавицы в школьной мастерской, выращивают цветы, улицы убирают, наконец.
А теперь подумайте, что бы вы смогли сделать в своем городе, в своем поселке? Конечно, хорошо, когда рядом есть учитель истории или литературы, директор, который направляет и организует. А если нет рядом такого взрослого энтузиаста? Что же тогда — сидеть сложа руки?
Вот что рассказала мне Ирина Евгеньевна Павлова, архитектор, который руководит работами в Пушкине. Сейчас там идет реставрация Белой башни:
— Ребята нам очень помогают. Сами приходят. Видят, что тут работают, и просто присоединяются. Я и фамилий их не знаю.
Уже два года ходят к нам Миша и Саша, оба живут в Пушкине, лет им по 12—13. Целый год работал шестиклассник Антон Лихачев — фамилия запомнилась, потому что звучная. На лето в деревню уехал, но сказал: «Как только вернусь, сразу к вам». Он, между прочим, сделал очень ценную находку — нашел оконную ручку с готическим орнаментом. Часто помогают ученики из «английского» интерната, он здесь неподалеку — приходят во время прогулки. Хорошо работают, особенно девочки. Каждый камешек, каждое стеклышко внимательно осматривают. И бывает, находят ценные вещи: однажды принесли подлинную латунную задвижку, изразцы находят.
Вот это, по-моему, здорово. Ведь эти неизвестные Миша и Саша, эти девочки из «английского» интерната приходят работать не по чьей-то команде, это у них не мероприятие. Просто ребята видят, что идет работа, и тоже принимаются за дело.
В каждом областном центре есть отделение Общества охраны памятников, обратитесь туда. Оглянитесь вокруг — наверно, совсем рядом есть безмолвные свидетели истории, которые нуждаются в вашей помощи. И история — она есть у любого города, любого села, даже самого нового. Мест, где живут люди, без истории не бывает. И наше дело — ее сохранить.


С. ПОГОРЕЛОВСКИЙ

ПРО СТРАНУ ДАДАКИЮ, ПРО СТРАНУ НЕТНЕТИЮ
Отправиться в Дадакию
вас боже упаси!
Дадакийцы
дадакают,
о чем их ни спроси:
— Хороша ль дорога?
— Да, да, да!
— А ухабов много?
— Да, да, да!
— Проберусь на «жигуленке»?
— Да, да, да!
— Поломаю шестеренки?
— Да, да, да!
— Раздадакались надолго?
— Да, да, да!
— Ох, не будет с вами толка!
— Да...
А в Нетнетии повсюду
«нет-нет-нет» — один ответ.
Я в Нетнетию не буду
и соваться —
нет-нет-нет!
Лучше к Сашеньке-соседу
загляну, начну беседу:
— Вкусный нынче был обед?
— Вроде да... А впрочем, нет.
— Все ли дружите с Володей?
— Да не знаю... Дружим вроде.
— В цирк пойдешь или в кино?
— Может, в цирк... Да все равно...
— А в музей ты сходишь с нами?
Пожимает лишь плечами.
Вот какой дружок-сосед:
никакой —
ни да, ни нет.
Странно, —
ведь родители
у него двоякие:
папа — из Нетнетии,
мама — из Дадакии.


ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

МЕЖДУ „ЭЛЬФОМ" И „САЙГОНОМ"

Долгое время об этих ребятах молчали. Шарахались от них или отворачивались, встретив на улице. Прессу волновали другие, положительные герои. А этими интересовалась исключительно милиция...
Кафе на углу Невского и Владимирского проспектов получило кличку «Сайгон». Здесь, в «Сайгоне», главное место их встреч, центр обитания. А неподалеку, на Стремянной улице, кафе со сладеньким названием «Эльф». Здесь вы тоже их встретите. И на уютной станции метро «Гостиный двор», там, где выход на канал Грибоедова и Невский. Они называют это место «Климатом».
Их сразу узнаешь, будь они хоть в ватнике, хоть в «фирме». Длинноволосые хиппи, панки с петушиными гребнями. Мальчики и девочки с хайратниками — кожаными ленточками на голове, ксивниками — мешочками для документов на шее. Ксивники на тот случай, если вдруг «эаментуют» — заберут в милицию.
Это так называемые системные люди. Что такое «система», сразу и не сказать. Есть она и в Москве, и в Таллине, и в Свердловске, и в Новосибирске, а сердцевина как будто здесь, в Ленинграде. В мрачноватом кафе «на центре».
Мою знакомую зовут Наташа. Мы познакомились в литобъединении при пионерской газете. Наташа пришла с намерением всех своими стихами потрясти. А потом послушала то, что читали другие, и писать почему-то бросила. Но в лито осталась. Не из любопытства, не потому, что ей было некуда пойти. Пойти было куда...
Итак, мы с Наташей пришли в «Сайгон». Нет, отнюдь не для того, чтобы «себя показать». Людей посмотреть — и только.
— Знаешь, я тут, в общем-то, выросла, — задумчиво говорит Наташа. — Четыре года — это не шутка.
Мальчишки лет 13—14 косятся на нее удивленно.
— Нет, этих не знаю, пожимает плечами Наташа — Это «пионеры». Новички, значит. Видишь, на них целая куча значков навешана...
Буквально в двух шагах, все на том же Невском проспекте, — Куйбышевский райком комсомола. Кирилл Метелев, инструктор райкома, считается здесь лучшим специалистом по «неформалам».
— Какие такие школьники в «Сайгоне»? По нашим сведениям, там даже лиц комсомольского возраста не очень много... Все эти хиппи... они же взрослые!
Конечно, и мне бы хотелось, чтобы Кирилл оказался прав. Но ведь пока, увы, все не так.
По отношению к «системе» Метелев настроен воинственно:
— Это все социально неблагонадежные элементы. Что делать с «системой» дальше, мы пока не знаем. Но что-то надо решать. А то, ну куда это годится: люди приезжают в Ленинград, город трех революций, и видят на главной улице... этих. Портят они лицо города, портят... Раньше с ними пытались бороться: разгоняли, забирали в милицию. К сожалению, ни к чему это не привело. Пока наш райком на перепутье...
Я приглядываюсь к ребятам, прислушиваюсь к жаргону. Звездочки, пионерские и комсомольские значки. У одного мальчика рюкзак с серпом и молотом. У девицы, подошедшей к нему, на кедах большими буквами латинскими: «Перестройка».
— Да нет, никакой это не протест, — отмахнулся от моего вопроса один из ребят. Просто это как бы модно. А от политики боже упаси.
— Вообще-то, — оживляется его сосед, — перестройка — это нам типа по кайфу. Раньше, говорят, больше ментовали. Группы ништячные выпустили — «Алису», к примеру. Только вот кофе в «Сайгоне» зря перестали продавать.
Благопристойные, ироничные, ничего не ниспровергающие и не утверждающие, но, что самое печальное, — ленящиеся думать даже и в любопытном для них разговоре.
— Они такие и есть, кивнула Наташа. — А попала я сюда знаешь как? Мне, ну как это говорится, «было неинтересно со сверстниками». Ребята в классе ничего не читали из того, что читала я, и вообще с ними было не о чем говорить. Ну и потом, у меня с детства было чувство, будто я не такая, как все. Бабушка говорила со мной по-английски, а по пятницам учила хорошим манерам.
Но с бабушкой — это все-таки не дружба, и с родителями тоже, хоть они у меня и очень хорошие. В музыкальной школе я познакомилась с одной девчонкой, тоже акселераткой. И она мне говорит следующую фразу:
— Слушай, пойдем со мной, я тебя в такой дом крутой отведу, к таким кайфовым чувакам.
И я пошла. И там осталась, можно сказать.
— Так кто это были — «кайфовые чуваки»? — спрашиваю я.
— Хиппи. Знаешь, уже в возрасте, лет от тридцати до пятидесяти. А мне тогда было двенадцать, и училась я в шестом классе. Можешь себе представить мои восторги: меня приняли за свою взрослые люди, слушают меня, о чем бы я ни говорила. Мне показалось, что вот, наконец, я нашла друзей и единомышленников.
Знаешь, мне показалось, что в этом действительно что-то есть — прочесть пару-тройку модных книг, уметь вставить два слова о них, делая умный вид. С чужих, в общем-то, слов. Говорить о значительном, о религии, например. Жили они коммуной то у одних, то у других. Грязные были, хаер месяцами не стиран, ну, голова не мытая, представляешь? Даже вши у них были, они их называли мустангами.
— Натах, ты? — внезапно к нам подскочил низкорослый парень с «нестираным хаером», увешанный украшениями из бисера и кожи. — Я так слышу, прости, вполуха твою телегу. Что-то ты, по-моему, не въезжаешь. Раньше врубная лялька была, а теперь что?
Главного ты не прорюхала, девиз какой: «Разводите цветы и крыс».
Он отошел.
— Ну что? — спросила у меня Наташа. — Вот тебе и хиппи. Приятель мой бывший. Мы же как жили? Утром, к открытию, в «Сайгон». Это летом было, вагон времени. Берем маленький двойной в «Сайгоне», и на «Эльф». На «Эльфе», в садике там, покурить. Опять кофе. Потом покурить у «Сайгона». И так неделями, дни напролет.
Хиппи эти мне, знаешь, к тому времени надоели. И я пошла к панкам. Эти оказались еще противнее. Такие веселые свины без проблем. Уж они-то вообще ничего не читали. Чем занимались? А, мелким хулиганством. Бутылки там бросали из окна...
Ну вот, а потом я как будто очнулась. Я поняла, что скатилась так низко, что уж дальше некуда. Ну знаешь, как это в книгах пишут ужас бездны почувствовала. В школе были почти одни двойки. Даже я уж не говорю там по физике, а и по литературе, и по истории.
И чувствовать себя стала отвратно. И родители обо всем догадались. Ну что ты так смотришь, наркотики я имею в виду, да, да...
— Наташка, ну неужели без этого-то никак нельзя было? — ужасаюсь я.
— Эх, — вздыхает Наташа, — если б я знала тогда про наше лито...
Словом, из «системы» я сколола сама, волевым усилием. Теперь уж больше года прошло, и ясно — назад не вернусь.
Но я — раз — испортила себе здоровье. А два — это Васька. Маленький мой приятель. Он мне как братик. Васька теперь такой же, как вот эти мальчишки, с которыми ты разговаривала. А был... знаешь какой! Он как-то внутренне всегда чувствовал, что хорошо, что плохо и как поступить. Он потрясающе тактичен. И знаешь, еще Вася так рисовал! А потом я привела его в «Сайгон». И он тут так и остался. Нашел новых корешков, а мы с ним как-то раздружились. Из художественной школы его исключили. Оправданий-то у него хоть отбавляй. Жизнь у Васьки тяжелая. Родители десять лет в ссоре, а в одной квартире живут. Ужас! И сестра у него в параличе, представляешь?
— Да, да, ну конечно, мы о ней знаем!
Так отреагировал Куйбышевский районный пионерский штаб на мой вопрос о «системе».
— Я помню «системных» с детства,— начала Маша Пакина. — Боялась их ужасно. Мимо «Сайгона» только с мамой ходила, за руку ее хватала. Еще бы — одеты так необычно, волосы длинные. А потом я как-то увидела у «Сайгона» старшеклассников из нашей школы. А ребята-то хорошие, их вся школа знала, потому что они вечно что-нибудь интересное придумывали.
— Ну, не знаю я, может, и так, — развел руками Коля Логош. — Мне о «системе» ничего не известно, а узнать почему-то очень хочется.
— Конечно, и мне хочется, — сказала Марина Дементьева, — Я читала, что вовсе они не плохие. У них общие интересы...
Не только с интересом, но и с симпатией говорили ребята. Пока... Пока я не задала вот какой вопрос:
— Скажите, а в ваших школах есть «системные»?
Наступила тишина. Большинство было не в курсе. И тут встала Мила Плещеева.
— У нас есть такое «сокровище». В нашем, шестом классе. Девочка одна. Ходит в «Сайгон» со старшей сестрой. Недавно, правда, ходит, несколько месяцев всего. Мы собираемся с ней начать борьбу.
— С кем? С девочкой? — удивилась я.
— Ну, не знаю, как это сказать, — замялась Мила. — А только у нее прическа такая неряшливая, и веревочка на голове. Учителя ей замечания делают...
— А она что?
— А она «хвостик» завязывает и идет себе.
— Ну, а о «Сайгоне» вы ее расспрашивали?
— Ну да, а она говорит: там люди интересные, разговоры умные.
— А о чем разговоры-то?
— Ну, я не знаю.
— Понятно. А как бороться будете?
Мила морщит лоб:
— Надо ей найти какой-нибудь кружок. Дать поручение...
Нет, никто из членов Куйбышевского районного пионерского штаба всерьез не задумывался, что же это за «система» такая свила себе гнездо в их районе. Им не было до нее дела, а потому не все ли равно хвалить или «объявлять борьбу». Хотя «борьба» — оно как-то легче. Наверное, потому что привычнее.
А решение тут одно. Может быть, непривычное. Но зато такое необходимое — разобраться. Понять, почему девочка или мальчик предпочитает «систему» обществу своих одноклассников. Может, потому и уходят они к «неформалам», что слишком уж формально, по обязанности, не от души общаются с ними их пионерские лидеры.
Мы выходим на вечерний Невский. Вид какой-то у Наташи потерянный.
— Знаешь, правда тошно стало. Ты обратила внимание, как «пионеры» хиппану этому в рот глядели? Они же всему поверят. Запад, Восток, рок-музыка, дзен... А ведь хиппи пудрят мозги первому встречному, потому что это их единственное занятие. Тысячами способов объяснять свое безделье.
«Сайгон», увиденный глазами человека, пробывшего здесь годы. Эти годы сама Наташа называет «тяжелыми и странными». Она считает, что кое-чему «система» ее все-таки научила. Не принимать ничего на веру, не слишком доверять красивым словесам. Но Наташа явно за это переплатила. К счастью, она нашла, куда уйти, нашла новых друзей.
А другие? Сотни мальчиков и девочек с Невского, в хайратниках и ксивниках, с безумным наркотическим блеском в глазах, с плавающей по лицу улыбкой? Вызывающие одновременно отвращение, жалость, боль?
С. ИВАНОВА
Рисунок Ф. Васильевой
Фото Миши Разуваева,
школа № 33,
Ленинград


УГОЛОК ВЕСЕЛОГО АРХИВАРИУСА
Рисунок Ю. Беломлинской

Знаменитый русский юрист Кони любил шутить. Однажды он рассказал своему знакомому профессору механики Бобылеву, что один человек изобрел самолет, который без всякого горючего, а значит, и подъемной силы может летать два месяца.
— Но это противоречит закону всемирного тяготения! — воскликнул профессор.
— А он изобрел его до открытия этого закона! — рассмеялся Кони.

Ежедневно в Токио к 9 часам на работу из пригородов приезжают 5 миллионов человек. Платформы вокзалов в часы «пик» усеяны оторванными пуговицами, сломанными каблуками, потерянными шляпами и туфлями.
Администрация не растерялась: тут же на платформах стоят ларьки, где каждый пострадавший может получить шлепанец на одну ногу.
Порох изобрел в XIV веке монах Бертольт Шварц. Однако дальнейшая его судьба покрыта легендами. По некоторым документам, он благополучно прожил 150 лет. По другим — изобрел еще короткоствольную пушку — мортиру. Наконец, по третьим — дабы Шварц не открыл никому секрета изобретения, он был посажен в тюрьму и погиб, взорванный на бочке с порохом.


ИГРА ДЛЯ ВСЕХ

ФИШКА В КЛЕТКЕ

Ленинградец Владимир Бронников предлагает новую игру
Играют двое на поле, которое разбито по горизонтали и по вертикали на нечетное количество — семь, девять и больше клеток.
Выберем самые простые фишки — черные и белые. Будем считать, что их неограниченное количество у каждого из двух партнеров. Что же могут делать наши фишки? Ну, во-первых, заставим их как-то появляться на игровом поле. Пусть игрокам разрешено за один ход поставить две фишки в любое место поля. Теперь разрешим двигать фишки по полю. За один ход можно переместить две фишки на одну позицию по вертикали или горизонтали либо сдвинуть одну свою фишку на две позиции. Теперь остается, как и в любой другой игре, ввести способ уничтожения фишек противника. Когда пять или более своих фишек соприкасаются с одной фишкой противника, последняя заменяется своей фишкой. За ход можно заменить две фишки противника, так будет более активно проходить борьба.
Давайте еще раз сформулируем наши правила. За один ход игрок может совершить три операции в любом порядке:
1) поставить две свои фишки на любые клетки поля;
2) переместить одну или две фишки;
3) заменить одну или две фишки противника.
Теперь необходимо сформулировать цель, начало и окончание игры. Цель игры — занять как можно больше клеток основного поля. Выиграл тот, кто сумел поставить и сохранить больше фишек. Окончание игры наступает, когда либо все поле занято фишками, либо постановка новых фишек приводит к моментальному их уничтожению, во втором случае занятыми считаются и поля, окруженные фишками, куда противник не может поставить свои фишки.
Начало игры можно и не придумывать, а начинать с пустого поля. При этом тот, кто ходит первым, выставляет только одну фишку, с тем чтобы не получать преимущества в начале партии.
Ну вот и все. Теперь мы с вами можем начинать игру.
Рисунок В. Шаронова

ПОБЕДИТЕЛЯМИ ВИКТОРИНЫ С РИСУНКАМИ В 1987 ГОДУ ПРИЗНАНЫ

Нечунаева Наташа, г. Иваново, Пушкарь Сережа, Запорожье, Вершинина Лена, Оренбургская обл., п. Новоорск, Конов Саша, г. Краснодар, Жукова Таня, Кировская обл., п. Кикнур, Лавлинская Света, г. Витебск, Усольцев Слава, Тюменская обл., г. Заводоуковск, Цветков Антон, Воронеж, Вавилова Фарида, ТАССР, р/п. Уруссу, Изотов Алеша, г. Тула, Шуркин Руслан, пос. Ново-Завидово, Калининская обл, Юдаева Лина, г. Пенза, Бикбулатов Самир, г. Уфа, Стародумова Надя, г. Свердловск, Буза Руслан, г. Одесса, Григорьев Алеша, ст. Терновка, Воронежская обл., Ютанова Наташа, г. Москва, Бадаев Рашид, г. Кушкурган, Уз ССР, Рыков Алеша, г. Курск, Аветян Сусанна, г. Белогорск, Амурская обл.

<- предыдущая страница следующая ->