скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

КОГДА НЕВОЗМОЖНОЕ ВОЗМОЖНО 

У нас в гостях один из сильнейших артистов цирка — Валентин Иванович ДИКУЛЬ

— Читатели «Костра» знают Вас как знаменитого артиста. Правда ли, что несколько лет назад врачи считали вас безнадежно больным человеком!
— К сожалению, правда. В юности я хотел стать воздушным акробатом. Но случилась беда — упал с большой высоты и сломал позвоночник. Что это означает? Полная неподвижность на долгие годы! Или — в лучшем случае — инвалидная коляска!
— И как же Вы смогли вернуться в цирк!
— Я не верил, никому не верил, даже самым лучшим врачам, что мое положение безнадежно. Составил специальный комплекс упражнений. И прямо в больнице, где я пробыл два года и семь месяцев, каждый день тренировался лежа на койке. И произошло, нет, не чудо, а то, что должно было произойти — нерв, ущемленный позвоночником, постепенно пробуждался, бесчувственные мышцы ног стали оживать. Но о цирке после больницы, конечно, еще не могло быть и речи. Речь шла только об одном: сумею ли выдержать свои тренировки. Выдержал. И за годы борьбы с недугом я настолько окреп, настолько закалил свою волю и тело, что мне стали покоряться огромные веса. И тогда я сделал первый «шаг» к возвращению. Помню, директор Каунасского дома культуры профсоюзов был искренне удивлен, когда к нему приехал парень на инвалидной коляске и предложил организовать детскую цирковую студию. Первая моя попытка уговорить директора оказалась безуспешной. Но в конце концов он все-таки сдался. А потом о нашей студии заговорили. У нас была интересная программа и дружный коллектив. Сам я тоже выступал на арене. Сперва работал на коляске, а когда она стала не нужна, и я сказал ей «прощай», я вышел на арену на своих ногах. Согласитесь, это была победа. За первой победой последовали другие. На всесоюзном фестивале народных цирков наша студия заняла второе место, а сам я за исполнение акробатического номера получил диплом лауреата. Ну, а то, что было дальше, пожалуй, неинтересно. Я пришел в настоящий профессиональный цирк и вот — работаю.
— Когда видишь в цирке, как Вы играете гирями, жонглируете огромными штангами, почему-то думаешь, что они не настоящие.
— Поэтому-то я и предлагаю любому из зрителей проверить, нет ли тут подвоха, убедиться, что гири и штанги настоящие, а не бутафорские. И приходят, проверяют.
— Можно сказать, что своими рекордными трюками Вы демонстрируете зрителям безграничные возможности человека, который изо дня в день упорно тренируется!
— В этом смысл всех моих выступлений: хочешь стать сильным,— пожалуйста, все зависит от тебя самого, только не ленись...
— Валентин Иванович, мы пригласили Вас в гости по просьбе многих читателей журнала. А сами Вы получаете письма от ребят!
— Получаю и очень много, счет уже давно идет на тысячи. И стараюсь ответить каждому адресату, но, к сожалению, делаю это не всегда своевременно, ведь в сутках только двадцать четыре часа.
Беседу вел Б. РОВДА


твой зарубежный ровесник

ДЕЛО ЧЕСТИ

— «Народная трибуна!» Свежий номер «Народной трибуны»! Покупайте «Народную трибуну»!
По тротуару авениды Независимости, лавируя в потоке пешеходов и беспрестанно крича, носится черноглазый, коротко стриженный мальчуган. В руках держит кипу газет. Это Марсель Мансера Ортега, житель Каракаса, столицы Венесуэлы. Ему тринадцать лет, он пионер. Распространять газету венесуэльских коммунистов «Народная трибуна» — пионерское поручение Марселя.
От него старается не отстать другой мальчуган. Чуть меньше ростом. С мегафоном на груди. Это Виктор Леви, тоже пионер, друг Марселя.
Когда они оказываются в шумном квартале авениды, Виктор вскидывает к губам мегафон, и звонкий протяжный голос перекрывает гудки и шелест несущихся мимо автомобилей.
— «Народная трибуна»! «Народная трибуна»! «Народная трибуна»!..
— Что там сегодня, малыш? — Старик-лавочник, продавец овощей, ковыляет к Марселю. Он всегда покупает у них газету и задает этот вопрос.
— «Рассказы делегатов о всемирном Фестивале молодежи в Москве»! — говорит Марсель. И, мгновение помолчав, добавляет: — Очень интересные.
— Значит, они уже вернулись? — улыбается старик.
— Да, уже приехали!—отвечают мальчишки и бегут дальше. А старик-лавочник, присев на скамейку возле лотков с овощами, щурится, разглядывая газету. Читать он не умеет и терпеливо ожидает, пока не подойдет кто-нибудь из знакомых. Тогда он скажет: «Смотри, какие интересные новости!» — и покажет рукой на газетный лист. И если подошедший заинтересуется и прочитает вслух то, что напечатано на пахнущем газетной краской листе, старик будет доволен. Правда, некоторые читают про себя, а не вслух. И тогда ему приходится все начинать сначала.
Но Марсель и Виктор ничего этого не видят. Они уже далеко, в самой гуще уличной толпы. «Народная трибуна»!.. Свежий номер «Народной трибуны»! — несется то глуховатый и мелодичный, то звонкий и протяжный, усиленный мегафоном голос над головами прохожих.
Марсель и Виктор живут в районе Лас Мерседос. Путь от Лас Мерседос до авениды Независимости неблизкий. Но раз в неделю их непременно можно встретить на авениде. Сначала они, как и многие другие пионеры Каракаса, приходят в Дом компартии Венесуэлы «Кантаклара», где получают газеты, а повезет, и мегафон впридачу, а потом, будто ручейки, растекаются по городу. Каждый на свое рабочее место.
Работают ребята бесплатно. Хотя рядом их сверстники за 10—15 боливаров в день распродают буржуазные газеты. Иногда посмеиваются над пионерами: чудно! Часами напролет толкаться на шумной улице под палящим солнцем — ради чего? И не понять им, что пионеры — надежные и верные друзья коммунистов. А разве вправе требовать от друзей плату за помощь?!
Впрочем, эти насмешки их мало волнуют. Куда опаснее попасть на глаза какому-нибудь ретивому полицейскому. Может отобрать всю кипу. А в кипе 50—70 газет и каждая стоит 1 боливар 50 сантимов... Но еще хуже напороться на скаутов. Эти не только отнимут газеты и выручку, но еще и бока наломают. Не хотят богатеи и их отпрыски, чтобы «Народную трибуну» читали простые люди.
...Им осталось продать не больше дюжины газет, когда у перекрестка Виктор вдруг остановился и сделал Марселю знак рукой: навстречу шли трое подростков. Скауты! А с тыла заходили еще двое. Да-а, крепко взялись за них сегодня скауты, если устроили настоящую облаву...
Марсель растерялся и поначалу не мог сообразить, что предпринять.
Скауты тем временем взяли Виктора и Марселя в кольцо.
— Ну, о чем пишет красная газетка? — спросил, ухмыляясь, вожак скаутов — длинный парень с полоской усов под носом.
— О фестивале в Москве! — дерзко ответил Марсель. Он справился с растерянностью и решил не отдавать газеты, даже если его станут бить.
— О фестивале... так-так...— Длинный снова ухмыльнулся и подмигнул своим дружкам.— А это что у тебя? — и проворно сорвал с футболки Марселя значок.
Марсель чуть не задохнулся от ярости. Значком этим он дорожил как ничем другим. Фестивальный значок! А привез его Хулио, брат вожатой Лауры, что занимается с пионерами Лас Мерседос. Хулио был одним из делегатов Венесуэлы на XII Всемирном фестивале молодежи и студентов. Он рассказывал о столице фестиваля на встрече с пионерами Лас Мерседос. Пятерым мальчишкам Хулио подарил по фестивальному значку. Марсель оказался в пятерке счастливчиков.
— Отдай значок! — Марсель сжал кулаки.
— А ты брось свои газетки,— не убирая ухмылочки с лица, процедил длинный.
Марсель напрягся как пружина, готовый броситься на обидчика, но Виктор крикнул: «За мной!» И, оттолкнув скаутов, рванулся в поток автомашин, хотя светофор на перекрестке загорелся красным.
Марсель машинально последовал за ним, едва успев половчее перехватить газеты. И только оказавшись на противоположной стороне авениды, опомнился. Газеты они спасли, но подарок Хулио теперь у скаутов. Вон они грозят кулаками...
— Не расстраивайся, Марсель,— успокаивает Виктор.— Хулио говорил, что в Москве у него теперь много друзей. Если он их попросит, у нас будет много таких значков.
Пока Марсель не заглушит боль обиды, Виктор командует их двойкой. Иначе нельзя. Газеты должны быть распроданы, как бы ни было горько на душе. Это — дело чести.
В. РЫБИН
Рисунок О. Филипенко

стихи твоих ровесников

ДОРОГА В ШКОЛУ
Привычной дорогой я в школу шагаю,
и, кажется, даже не замечаю,
как время летит все вперед и вперед,
как вместе со мною мой город растет.
Меняют свой облик жилые кварталы.
Какая прекрасная улица стала!
Была первоклашкой когда-то, малышкой
по этой дороге бежала вприпрыжку.
Но вот я взрослею, свой шаг замедляю,
по-новому, кажется, жить начинаю.
Гульнара Нургамбетова,
6 класс,
Куйбышев

ЮБИЛЕЙ БАБУШКИ
У бабушки сегодня юбилей,
Пришли поздравить дети, правнуки и внуки.
Спасибо ей сказать за то, что столько трудных дней
Не знали праздности ее простые руки.
Что подарить ей, долго думала-гадала,
Конфеты, куклы, книги — все перебирала,
Решила подарить букет цветов
И много теплых слов.
Мне хочется большой букет собрать
За прожитые 85!
Наташа Одобряева,
5 класс,
Череповец

СЛОН
В зоопарке — серый слон.
Отчего печален он?
С грустью на людей глядит,
Грустно хоботом трубит!
Вспоминает слон леса,
Голубые небеса,
Помнит своего ребенка
Серого слоненка.
У слона тяжелый сон,
Оттого печален он.
Лена Болдина,
7 класс,
Баку


ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛУСАВАН
В. ВАРТАН

рассказ
Рисунок В. Топкова

В конце августа Маро решила съездить с Арминэ в Ереван — купить ей обновки.
Накануне, в четверг, Маро зашла к соседям попросить их присмотреть в ее отсутствие за своими младшими детьми — Наирой и Юриком.
— Отчего же, конечно, присмотрим,— сказала тетушка Нвард.— Можешь спокойно отправляться в Ереван — вовремя накормим их, вовремя уложим спать. Мы же соседи.— И она улыбнулась.
— А ты надолго в Ереван? — спросила Галя, невестка тетушки Нвард, которая сидела на тахте и кормила маленького сынишку. Ее золотистые волосы были стянуты на затылке тугим узлом.
— На день.
— Мама,— обратилась Галя к свекрови,— а что, если мы попросим Маро отправить Колю из Еревана в Краснодар? Она купит ему билет, посадит в самолет, потом отобьет деду телеграмму и тот его встретит в Краснодаре? — Она говорила по-армянски хоть и с сильным русским акцентом, но бегло, без всяких затруднений.
Маро взглянула на Колю, который целый месяц гостил у них,— мальчик почему-то сидел с удрученным видом.
— Вай, как мы об этом не подумали! — воскликнула тетушка Нвард.— Тогда Хорену не надо будет отпрашиваться у начальства в такую горячую пору. Маро-джан, поможешь нам отправить мальчика домой? Ему ведь скоро в школу...
— Конечно, помогу,— ответила Маро.— Пусть едет с нами. Заодно посмотрит и Ереван.— Она взглянула на мальчика: тот по-прежнему сидел с понурым видом.— Не хочется уезжать от тетки? — спросила она по-русски.
Мальчик ничего не ответил, еще ниже склонил голову.
На следующий день Маро вместе с Арминэ и Колей отправилась на рейсовом автобусе в Ереван. Всю дорогу мальчик молчал.
В Ереване Маро первым делом сдала в камеру хранения автовокзала свой чемодан и Колин рюкзак, потом все трое отправились налегке в город.
Нагруженные покупками, они вышли из универмага и пошли вдоль улицы.
Солнце, будто раскаленный оранжевый шар, медленно катилось к горизонту. Вдали, над крышами, в зыбком мареве виднелась белоснежная шапка Арарата.
— Скоро будет вечер,— сказала Маро.— Надо где-нибудь переночевать. Завтра утром мы с тобой,— обратилась она к дочери,— проводим Колю в Краснодар, а вечером отправимся назад. Постойте — здесь где-то есть большая новая гостиница.
— Сестра,— остановила Маро проходившую мимо женщину в пестром платье с короткими рукавами,— где-то здесь поблизости есть гостиница, вы не знаете, где?
— Вы, верно, имеете в виду «Ани»? Вверх по улице — сразу увидите.
Действительно, шагов через сто они увидели красивое здание новой гостиницы.
Толкнув тяжелые стеклянные двери, вошли в вестибюль. В глубине, в кожаных креслах, вокруг низких дубовых столиков сидели хорошо одетые люди и вполголоса беседовали.
— Вам что? — спросил швейцар.
— Мы... мы хотели бы заночевать...— ответила Маро.
Швейцар показал на стойку, за которой сидела смазливая брюнетка.
— Девушка,— обратилась Маро к ней,— нам нужна комната на одну ночь...
Брюнетка удивленно вскинула свои брови и молча показала карандашом на табличку «Свободных мест нет».
— Всего на одну ночь,— робко попросила Маро.
Никогда раньше Арминэ не слышала, чтобы ее мама говорила с кем-нибудь заискивающим тоном. Ей стало не по себе: она отвернулась.
— Не просите — мест нет,— процедила сквозь зубы администратор.— У нас гостиница «Интурист» — понимаете?
— А тут, в этих креслах, — можно отдохнуть?
Администратор воздела свои миндалевидные глаза кверху: ну и деревня! Углы губ у нее презрительно скривились.
Маро побрела к квадратной гранитной колонне, возле которой стояли низкий дубовый столик и четыре глубоких кресла.
— У меня голова раскалывается от боли...— проговорила она, опустившись в кресло. Арминэ с тревогой взглянула на нее: лицо у матери посерело, глаза ввалились. С тех пор, как погиб в автомобильной катастрофе папа, маму часто стали мучить сильные приступы головной боли. В такие дни она обычно оборачивала голову влажным полотенцем и ложилась в темной комнате.
— Немного передохнем, потом отправимся на автовокзал,— мама закрыла глаза и в изнеможении откинулась на спинку кресла.
Коля сгорбился в углу глубокого кресла и безучастными глазами разглядывал людей в вестибюле. Арминэ села лицом к администраторше, с неприязнью уставилась на нее. Та достала из сумочки зеркало и принялась разглядывать свои блестящие, похожие на черных пиявок, брови.
К стойке подошел толстый усатый мужчина с чемоданом. Он поставил чемодан у ног, лег грудью на стойку и, вытянув короткую шею, с видом сообщника что-то вполголоса сказал администратору. Та отрицательно покачала головой. Тогда толстяк открыл свой туго набитый чемодан, достал оттуда большую красивую коробку конфет и, перегнувшись через стойку, положил перед ней. Тут Арминэ подошла к толстяку и тихо встала за его спиной. Администратор проворно схватила коробку и сунула под стол.
— Паспорт,— коротко бросила она толстяку.
Толстяк быстро заполнил бланк.
— Спасибо, девушка. Дай вам бог долгой жизни,— обрадованно сказал он и, подхватив свой чемодан, пошел к лифту.
Подошли две разодетые иностранки, что-то
залопотали на своем языке. Лицо администратора
мгновенно преобразилось, расцвело. Она угодливо
подалась вперед, заулыбалась.
— Que desire-vous, madame?1 — медовым голосом произнесла она.
1 «Что вам угодно, мадам?» (франц.)
Арминэ отошла, снова села в кресло. Ее мама по-прежнему сидела, откинув голову на спинку кресла и прикрыв веки. Лицо измученное, бледное.
— Мам, а мам,— девочка наклонилась, тронула мать за руку.— Голова не прошла?
— Нет...
Арминэ продолжала глядеть на мать с тревогой и все возрастающем беспокойством.
Вдруг она вскочила и быстро подошла к швейцару:
— Где у вас директор? Мне нужно срочно к директору!
В это время открылись двери лифта, и оттуда вышел плотный мужчина среднего роста в сером костюме и лиловом галстуке.
— Вот директор! — показал на него швейцар.
Арминэ бросилась к директору. Прижав к груди худые загорелые руки, она возбужденно заговорила:
— Пожалуйста, дайте мне и моей маме номер!
Очень прошу... У моей мамы сильно болит голова, и ей негде даже прилечь...
Директор с секунду сочувственно смотрел на Арминэ, потом, мягко улыбнувшись, сказал:
— Но места в гостинице распределяю не я, а вот эта тетя,— он показал на администратора.
— Нет, она нас не устроит,— грустно покачала головой Арминэ.
— Почему?
— А потому, что она устраивает только тех, у кого есть красивые коробки с конфетами. Я видела, как один дядька подарил ей конфеты, и она дала ему номер в гостинице.
Лицо директора побагровело, он решительными шагами направился к стойке администратора, бросив через плечо Арминэ:
— Пошли со мной.
— Вы почему не устроили мальчика с его больной матерью? — грозно спросил он администратора, которая побледнела от страха.— Я вам сто раз говорил: если в гостинице есть пустые номера, сдавайте их.
— Хорошо, товарищ Паронян, хорошо,— пролепетала администратор.— Сейчас я их устрою...
Номер им дали На десятом этаже — светлый, просторный, с двумя кроватями и диваном.
Арминэ подбежала к окну.
— Вай, смотрите, смотрите,— какая высокая гора! — воскликнула она.
— Где? — спросил Коля равнодушным голосом. Он поднялся с дивана, подошел к Арминэ и стал рядом.
— Это гора Арарат,— сказала Маро, подойдя к окну.
Огненное солнце, будто зацепившись за снежную вершину Арарата, не торопилось закатиться.
— Вот что, дети,— спохватилась вдруг Маро,— вы умойтесь, а я схожу в буфет и что-нибудь куплю поесть.
Маро вышла. Скоро она вернулась с тремя баночками сметаны, булочками и маслом. Все это она поставила на стол.
Вдруг Коля воскликнул:
— Ой, я совсем забыл! Мама ведь мне на дорогу напекла вкусных пирожков с мясом! — И он, вскочив с места, кинулся к своей дорожной сумке. Коля выложил из сумки на стол с десяток румяных пирожков.
Маро и Арминэ, перестав жевать, удивленно уставились на мальчика: «Мама? Какая мама?»
— Кто, говоришь, приготовил тебе на дорогу эти пирожки? — спросила Арминэ.
— Мама,— ответил Коля, откусив от пирожка. И вдруг, будто спохватившись, смутился, застыл с набитым ртом.
— А разве твоя мама не в Краснодаре? — спросила его Маро.
Коля, судорожно проглотив кусок, потупился.
— Так кто же тебе на дорогу дал эти пирожки? — продолжала расспрашивать мальчика Маро.
— Тетя Галя...
— А почему ты сказал: «мама»?
Коля опустил голову: — А потому... потому...— голос у мальчика дрогнул.— Потому что тетя Галя... и есть моя мама...
Мальчик уронил голову на руку, все еще сжимавшую пирожок, заплакал.
— Ну и ну! — воскликнула Арминэ. Она посмотрела на мать.
Маро снова обратилась к плачущему мальчику:
— Тогда почему ты зовешь свою маму по имени? И почему она сказала всем, что ты ее племянник?
Коля продолжал горько плакать. Маро поднялась с места, подошла к мальчику сзади, положила ему на плечи руки.
— Успокойся, Коля-джан, перестань плакать.— Она погладила его по голове.— Пойди умой лицо и доедай свой ужин.
Мальчик, утирая слезы, пошел в ванную мыться.
Когда Коля вернулся на свое место, Маро спросила его:
— Почему Галя скрывает ото всех, что она твоя мама?
— Не знаю... Когда я приехал к ней, она первым делом предупредила меня: «Смотри — никому не говори, что я твоя мама, особенно — бабушке Нвард. Если она узнает, что ты мой сын, она очень рассердится на дядю Хорена за то, что он женился на женщине с ребенком. Зови меня тетей Галей».
— А с кем ты жил в Краснодаре? — продолжала допытываться Маро.
— Я жил с дедушкой и бабушкой — мамиными родителями. Бабушка в прошлом году умерла... Теперь остались мы с дедом одни...
Маро жалостливо поглядела на мальчика, задумалась.
— А ты хотел бы остаться с мамой? — снова заговорила Маро.
— Очень, очень!..— горячо сказал Коля.
Несколько минут прошло в молчании.
— Ни в какой Краснодар ты завтра не поедешь,— взволнованно заговорила наконец Маро.— Завтра ты вместе со мной и Арминэ вернешься в Лусаван к своей маме. Вай, где это видано, чтобы при живой матери ребенок рос сиротой!
Колино лицо расцвело от радости. А Арминэ бросилась на шею матери.
— Какая ты у меня хорошая! — воскликнула она.
— А как же бабушка Нвард?..— вдруг вспомнил Коля и лицо его снова омрачилось.
— А что бабушка Нвард? — рассмеялась Маро.— Она ведь тоже мать... Поймет...
Было уже темно, когда на следующий день Маро вместе с Арминэ и Колей вернулись на рейсовом автобусе в Лусаван. Полная яркая луна светила в ночном небе. Было тепло.
Маленькие Наира и Юрик уже спали в своих постелях, когда Маро, открыв своим ключом дверь, вошла в дом. Услышав голос матери, Наира и Юрик проснулись, вскочили с кроватей и бросились ей на шею.
Маро расцеловала их. Потом на скорую руку собрала на стол и усадила за ужин Арминэ и Колю.
— Вы тут поужинайте без меня,— обратилась она к ним.— Я на полчасика отлучусь — мне надо кое с кем поговорить.
Маро вышла во двор. У соседей еще горел свет, окна веранды были широко распахнуты. Двор был залит лунным светом.
— Тетушка Нвард! — крикнула она, подойдя близко к ограде.
Дверь открылась, и на крыльцо вышла тетушка Нвард.
— Это ты, Маро-джан? Уже вернулась из Еревана? Давно?
— Полчаса назад. Тетушка Нвард, подойди-ка сюда поближе. У меня к тебе есть разговор.
— Говори, Маро-джан, я тебя слушаю,— сказала старуха, спустившись с крыльца и став по ту сторону ограды.
Маро с минуту молчала, словно собиралась с мыслями. Луна освещала властное морщинистое лицо старухи, удивленно глядевшей через ограду на соседку, которая пожелала в такой поздний час побеседовать с ней.
— Тетушка Нвард, скажи: у тебя есть сердце? — спросила наконец Маро.
— Странные вещи ты спрашиваешь, Маро-джан,— конечно, есть.
— А оно у тебя не каменное?
— Вай, что это ты говоришь, Маро-джан!
Конечно, у меня сердце не каменное,— ответила старуха и с изумлением уставилась на соседку, однако невольно положила себе на грудь руку, будто желая еще раз убедиться, что сердце у нее не каменное — бьется.
— А если сердце не каменное, как ты можешь позволить, чтобы Коля при живой матери рос сиротой?
— Коля? Рос сиротой?
— Да, Коля. Ведь Галя-то ему не тетка, а родная мать...
— Вай, что ты говоришь, Маро! Разве Коля ей не племянник?
— Нет. Коля — ее сын от первого брака.
— Почему же она от меня скрывает, что Коля ее сын?
— А это уже надо тебя спросить,— сказала Маро.— Наверное, боится тебя.
— Меня? Боится? Да что я, зверь, чтобы меня боялись люди? — Старуха возмущенно повернулась к своему дому и крикнула:— Галя! Галя! Выйди-ка во двор!
Минуты через две Галя спустилась во двор.
— А, Маро! — воскликнула она.— Уже вернулась? Ну как, отправила?..
— Галя, скажи мне,— прервала невестку тетушка Нвард,— почему ты скрываешь от всех, что Коля твой сын от первого брака?
Даже при лунном свете Маро заметила, как побледнела Галя.
— Потому что... потому что...— начала она и от смущения запнулась, будто подыскивая забытые армянские слова.— Когда... когда мы с Хореном ... собирались пожениться, он мне сказал: «Надо, чтобы мать не знала, что у тебя есть ребенок от первого мужа».
— Это Хорен так сказал? — Тетушка Нвард насупила свои густые седеющие брови, поджала тонкие губы.
— Да...
Галя расплакалась, снова опустила голову.
Длинные пряди волос закрыли ей лицо.
— Эй, Хорен! — зычно крикнула тетушка Нвард своим басистым голосом. Тот высунулся из окна.— Выйди-ка во двор, у меня к тебе есть разговор!
Спустя несколько минут Хорен спустился во двор.
— В чем дело? Что случилось? — он удивленно посмотрел на мать.
— Почему вы с Галей скрываете, что Коля ее сын?
Хорен вспыхнул, но, быстро овладев собой, ответил:
— А помнишь, как ты много лет назад сказала мне: «Юноша должен брать в жены молодую девушку. Если ты женишься на разведенной женщине, да еще с ребенком, лучше не приводи ее ко мне в дом — я такого позора перед людьми не вынесу».
С минуту старуха растерянно молчала. Однако в следующую секунду она вдруг напустилась на сына: — Мало ли, что я наговорила тебе когда-то! Это вовсе не значит, что у меня нет сердца! Галя-джан,— обратилась тетушка Нвард к невестке,— завтра же Хорен отправится в Краснодар и привезет назад Колю. Не плачь...
— Хорену не надо завтра ехать за Галиным сыном,— спокойно сказала молчавшая дотоле Маро.— Я привезла мальчика назад...
— Как?! — радостно воскликнула Галя.— Разве ты не отправила Колю в Краснодар?
— А зачем? — ответила Маро.— Ребенок должен жить возле своей матери...
— Коля! — громко позвала она мальчика.
Через минуту Галин сын вышел на крыльцо.
— Коля-джан, иди сюда,— позвала его Тетушка Нвард.— Иди, иди сюда. Не бойся — я не зверь, и у меня не каменное сердце.
Мальчик ни слова не понял — старуха говорила с ним по-армянски,— но по ее ласковому тону и выражению лица почувствовал, что все его горести уже позади.


ЗА СЕМЬЮ ПЕЧАТЯМИ

ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ ИМЕНА!

Какому русскому имени соответствуют эти имена, на каком они языке!
Жан, Джон, Хуан, Ион, Иоганн, Жоан, Джиованни.


От времен старинных

РАДУГА НА ПОЛУ
М. СОРОКИНА

На самом краю Ленинградской области, в Подпорожском лесном районе, вышли мы к небольшой деревне. Первым стоял добротно срубленный дом — толстые бревна аккуратно пригнаны друг к другу, яркими красками играли резные наличники.
Мы, три человека, экспедиция Русского музея, искали предметы народного быта — старинную глиняную посуду, вышивки, расписные прялки...— все, что украшало в прежние времена крестьянскую избу, и что теперь, как дорогие для нашей памяти вещи, можно увидеть на выставках музея.
Молодая женщина, хозяйка дома, пригласила нас отдохнуть с дороги. Мы прошли через сени, распахнулась дверь в комнату — и с изумлением остановились у порога. На пол было боязно ступить. Он был застелен необыкновенного цвета половиками — светло-зелеными, искрящимися. Интересно, где мастерица взяла этот чудный узор?
Мы стащили с ног сапоги, оставили их в сенях. Приятно пройтись по половикам без обуви, почувствовать их упругую шероховатую поверхность.
Половики создавали торжественность в доме, всюду царила чистота.
Мы пригляделись к половикам и заметили, что сотканы они из клетчатой ткани, а переливы цвета давала мелко-серая клетка на зеленом фоне.
Спросили хозяйку, Пелагею Тихоновну, откуда у нее такие необыкновенные изделия?
Она отвела нас в боковую комнату. Там стоял потемневший от времени ткацкий стан. Величественное сооружение. Его монументальность подчеркивала крупная резьба, покрывавшая большие части. А какая тонкая резьба украшала челнок, набилки и блоки, подвешенные под рамой! Среди деревянных розеток, полос, звезд, мы увидели конскую головку с круто изогнутой шеей. Такая головка — «оберег» — должна была охранять ткачиху от бед.
Хорошая хозяйка никогда не выкинет старую выношенную одежду, скатерть или занавеску. Эти вещи могут начать в доме новую жизнь. Для этого хозяйка разрежет тряпки на длинные ленточки, разберет их по цвету и смотает в большие клубки. А когда накопится много таких клубков — белых и темных, однотонных и пестрых —
ткачиха садится за станок.
Пелагея Тихоновна села за стан. Нам показалось, что ее работа предельно проста. Сидит женщина перед массивной деревянной рамой, на которую натянуты параллельными рядами множество тонких нитей — основа. Нажмет ткачиха на подножку — и каждая вторая нить приподымается. Между верхним и нижним рядом основы мастерица бросает деревянный челнок, в который пропущена ленточка ткани — уток.
Затем ткачиха с силой прибивает уток «бердом» — подобием деревянной гребенки. Ткань от этого становится плотнее.
То и дело хлопают набилки, так и снует остроносый челнок — деревянная лодочка без дна, а за ним, как след по воде, тянется полоска. И вот уже готовая ткань туго навернута на вал перед ткачихой.
Чтобы рассчитать рисунок будущей ткани, Пелагея Тихоновна знала разные приемы и секреты. Она знала, как сделать так, чтобы были на ровном фоне словно процарапаны тонкие белые ромбы из мелких черточек. Долго можно любоваться игрой этих перетекающих друг в друга красивых фигур. На другом ее половике выступали то светлые, то затемненные квадраты, окруженные дробящимися полосами, клетками. Хотя всюду в этом узоре прямые углы, он напоминает круги на воде, расходящиеся кольцами и наплывающие друг на друга. Узкие полоски, лежащие среди широких, то торжественные, как георгиевские ленты — черно-оранжевые, то веселые, прерывистые, как пунктир.
Да, сейчас половики зажили новой жизнью. Место их не только в избе, но и в городской квартире, в музее, в выставочном зале. Это такой же предмет народного искусства, как вологодские кружева, как песенная, строго ритмичная палехская живопись, как расписные жостовские подносы, как любое русское народное искусство.
Во многих избах мы видели в боковых комнатах старые ткацкие станы, молчаливо хранящие секреты мастерства.
— Ткацкий стан — как будто что-то радостное в жизни,— сказала Пелагея Тихоновна...— Если день не ткала — сама не своя. Когда дело в руках имеешь, то и великая польза от этого. Я б своему делу могла хоть кого обучить. Жить интереснее будет.
Когда мы вышли из дома за околицу деревни — остановились, замолчали. Дело было в сентябре, когда первые заморозки покрывают траву легкой сединой и зеленое поле перед нами серебрилось, переливалось, и не ровно, а полосами, так же, как краски на дорожках. Тропинки перечеркивали эту приглушенную зелень, как полоски на половиках. Так вот где мастерица подглядела узоры для своих половиков!

<- предыдущая страница следующая ->