<- предыдущая страница

ОКАЗЫВАЕТСЯ

Австралийский сумчатый зверек поссум-медоед приспособился к питанию пыльцой цветков эвкалипта. Он всасывает сладкий нектар, вытягивая хоботок. Иногда, правда, лакомка не отказывает себе в удовольствии попробовать и насекомых. Любопытна история его названия. Впервые увидевший его известный путешественник Кук решил, что это млекопитающее похоже на американского опоссума, но в тексте отчета об экспедиции он сделал ошибку (при написании буква О выпала). С тех пор зовут этого зверька, который, кстати, как и европейская мышь-малютка, строит себе гнезда из листьев растений, поссумом.
•
Специалистам известно множество «уловок», с помощью которых некоторые растения борются с животными и насекомыми, пытающимися их поедать. Одни покрываются шипами или колючками, другие накапливают в организме неприятные на вкус, запах или даже ядовитые вещества, третьи «приглашают» к себе на жительство тех муравьев, которые способны защитить их от главного врага.
Принципиально новую систему самозащиты обнаружила у водорослей группа ученых из США и Великобритании.
Изучая подводные обрастания коралловых рифов, они подтвердили, что населяющие их рыба-попугай, рыба-хирург и другие растительноядные виды совершенно не трогают водоросль вида галимеда, хотя другие виды водорослей поедают весьма активно. Прежние исследователи высказывали мнение о том, что листовидные части этой водоросли обильно покрыты корочкой из углекислого кальция, представляющей собой непреодолимую броню.
Частично, возможно, это и так. Но главное, как оказалось, совсем в ином. Выяснилось, что в отличие от других, как наземных, так и водных растений, процесс роста у галимеды происходит в основном не в дневное, а в ночное время — новые сегменты на листовидной части этой водоросли появляются только в темное время суток, когда рыба наименее активна.
С наступлением утра новые сегменты растения уже оказываются развернутыми и покрытыми твердым слоем кальция.
•
Голотурия (или морской огурец) имеет наибольшее гастрономическое значение среди всех иглокожих (морских звезд, ежей, лилий). Более сорока видов их используется человеком в пищу. Трепанги (съедобные голотурии) — питательное, целебное и деликатесное блюдо. Промысел голотурии вели еще со времен глубокой древности. Питаются голотурии различными мелкими организмами, живущими в песке, пропуская песок через свой кишечник. Причем за год голотурии, обитающие на площади в 5 квадратных километров, процеживают почти 1 миллион килограммов грунта.


Записки натуралиста

НА ПРИАМУРСКИХ ПРОСТОРАХ
Сергей КУЧЕРЕНКО

Автор этих коротких рассказов Сергей Петрович Кучеренко родился и вырос в Приамурье. Все его детство и юные годы прошли в царстве рек, озер и уссурийской тайги. В шесть лет он стал рыбаком, в двенадцать — в трудные военные годы — пристрастился к охоте. Пристрастился, можно сказать, вынужденно — трудно тогда жили и приамурцы.
Сын потомственного крестьянина, он унаследовал любовь к земле, лесу, воде и их разноликому населению. Способность удивиться загадочному и прекрасному — будь то обыкновенный зеленый лист, цветок, выклюнувшийся из яйца птенчик или великие кочевья птиц и рыб,— Сергей Петрович пронес через всю жизнь.
Став биологом-охотоведом, Сергей Петрович плодотворно сочетал практическую работу с научными поисками. В многолетних экспедиционных исследованиях уссурийской тайги он собрал и обработал бесценный материал по экологии зверей, птиц и рыб Амуро-Уссурийского края. Им написано свыше восьмидесяти научных и полутора сотен научно-популярных статей и очерков, красной линией сквозь которые проходит многоликая природа и необходимость бережного к ней отношения. Около двадцати лет он является постоянным автором «Юного натуралиста».
Сергей Кучеренко — автор двенадцати научных, научно-популярных и художественных книг. Повествуя о своих увлекательных путешествиях и встречах с «братьями нашими меньшими», он старается привить любовь к природе, приобщить к красоте и таинствам жизни в диком мире.

ЧОМГИ
Было это на берегу озера в начале мая. Лед сошел, но под густыми елями и пихтами еще лежал хрупкий снег. Озеро оказалось большим, мрачным, глубоким, от старости и торфа вода в нем выглядела черной.
Я только подумал, что в этой глуши тоже могло сохраниться какое-нибудь древнее чудище вроде лохнесского ящера, как услышал громкие и необычные звуки. Они доносились из небольшого заливчика. Я прокрался туда по лесу и увидел в бинокль пару чомг — крупных птиц. Тех самых, для которых глубокие таежные озера — дом родной.
Чомги — самец и самка — щеголяли в прелестных брачных нарядах. У обеих были пышные оранжевые, с черной оторочкой, воротники, на голове по два хохолка в виде рогов, тоже с черными кончиками. Спина темно-бурая, бока рыжие, брюшко белоснежное. И все эти цвета были удивительно чистыми, блестящими, гармонирующими между собой. И я в который раз уже подумал: до чего же искусна природа в красках!
Я постарался остаться незамеченным, и мне посчастливилось понаблюдать эту великолепную во взаимной привязанности, верности и нежности брачную пару.
...Птицы быстро плыли по водной глади навстречу одна другой, распустив свои свадебные воротники и поводя головами. Сблизившись, они приподнимались на хвосте, выставив грудь, и начинали кричать клюв в клюв. Самец в глубоком поклоне, распластавшись, окунал шею в воду несколько раз подряд, затем обе чомги, покачиваясь, удивительно синхронно трясли головами и как бы в поцелуе сводили клювы. Медленно, томно... И вдруг, как по судейскому сигналу, помчались в бешеном темпе по черной полировке озера, оставляя на нем расплывающиеся борозды. Бок о бок, шлепая лапками по воде, кивая головой и вздрагивая крыльями так дружно, будто одна была зеркальным отображением другой...
Но устали немного, в одно мгновение резко сбросили темп и спокойно закаруселили по крутой спирали. Ненадолго — пока я протирал бинокль — они снова «запели», приподнявшись на хвосте один к другому. Клюв в клюв.
И это еще не все. Смотрю — заплавали спокойно и каждая сама по себе. Самостоятельно. Подумал: выдохлись в играх и решили покормиться. Но нет же, нет! Какая тут может быть проза с едой, и до нее ли! Найдя по пучку водорослей, они заспешили с ними как с дорогим свадебным подарком одна к другой, и вот уже восторженно обмениваются ими: на, мол, бери, от всего сердца дарю. В знак верности на всю жизнь.
У того озера моя палатка зеленела неделю, и я ежедневно следил за этими чомгами. В брачных играх они строили плавучее гнездо из сухого тростника и камыша, потом сидели в нем блаженно. Их взаимные поклоны, крики и телодвижения источали любовь и преданность. И такими чудными были те чомги в весеннем наряде, так тянулись друг к другу, и столько оказывалось в них страсти, что хотелось слагать о них поэму...
Я глядел на них и будто видел, как они по очереди добросовестно высиживают свои пять-семь яиц, потом, уже летом, заботливо выращивают птенцов, самоотверженно оберегают их от всяких невзгод, напастей и врагов, обучают премудростям жизни... И так мне хотелось, чтобы до самой осени жили здесь прекрасной семьей, чтобы никто им не мешал, чтобы семьей же отправились в большое кочевье к югу, а весною вернулись бы на это озеро. Чтоб имел я возможность вновь полюбоваться их чудными свадебными играми.

КАБАНЬЯ ЛАВА
В природе удивительное и необычное на каждом шагу. Над иною встречей или каким событием долго ломаешь голову, а так и не отыщешь ему объяснения. И носишь его в памяти то где-то в ее подземельях, то как будто совсем свежею болью.
Вот и теперь рассказывает мне егерь о своей недавней безуспешной охоте на кабанов и сокрушается:
- Второй месяц ношусь по тайге с лицензией на чушку, а добыть не могу. Ну до чего же осторожны, черти! За полкилометра зачуивают и уходят! Уж какие приемы не испытывал, а все пустые хлопоты...
Бывало и у меня такое невезенье, потому что очень непросто скрасть на верный выстрел уссурийского кабана, которому природа дала и чутье, и осторожность. Когда они в табуне, с беспечными суетливыми поросятами, да еще на обильных кормах — куда ни стало. К одиночному же или к тем, что в паре, подойти не легче, чем к рыси или волку. Считай большой удачей, когда ты ненароком окажешься на пути загодя замеченных зверей и ветер для тебя благоприятен.
Но всякий раз, когда заходит речь о диких кабанах, вспоминается моя давняя встреча с ними на юге Приморья. Там, где таежный Сихотэ-Алинь скатывается к морю.
Отдыхали мы с другом на седловине горного перевала, любовались залитым солнечным половодьем прекрасным уссурийским лесом и наслаждались полным покоем. Я лежал на ворохе сухих листьев, грыз былинку и глядел в небо, не помню уж о чем думая, спутник мой ремонтировал не выдержавшую чащобы куртку.
И вот слышу тихо им сказанное:
- Слышь, кабаны на нас прут... Шум какой подняли...
По этому шуму можно было предположить, что идут звери на наш перевал большим табуном. И вот ведь какая оказия: славные трофеи сами просятся в руки ловцов, а... надобности в них в это время нет. Ну почему бы не случиться этому месяцем позже, когда зима войдет в свою морозную силу!
Но интерес жгуче вспыхнул, разумеется. Сначала мы слушали, тихо обмениваясь мыслями. Сидя. Но когда стал отчетливо слышен шум листьев и треск сучьев под кабаньими копытами — зашли за деревья потолще, выглядывая из-за них. И увидели живую черно-бурую лаву, неотвратимо надвигающуюся прямо на пас, потому что мы были на самой низкой точке перевала.
Их было больше согни. Юли они быстро, держась плотно, и чувствовалась в их движении странно непреклонная решимость и цель. Шествие возглавляли крупные, наверняка умудренные опытом чушки, в наплывающем же за ними потоке рядовых сородичей горбатились спины огромных вепрей. И были вокруг них звери всякого пола, размера и возраста: поросята, секачи, матки. Они хрюкали, рюхали, ухали и взвизгивали, и эти их голоса воедино сливались с поднимаемым ногами шумом.
И нам стало немного не по себе. Нас окружили и пропитали невидимые странные токи или еще что-то. Мы перестали разговаривать, а только завороженно глядели и удивлялись.
А лава надвигалась все ближе, и вот мы уже четко видим сосредоточенные морды чушек-вожаков, угрюмые глаза и серпы клыков секачей, гладкие округлые спины подсвинков, хрупкие еще тела поросят... И разглядели среди них такого громадного вепря, какого, возможно, не видели ни Пржевальский в прошлом веке, ни Арсеньев в начале нашего. А может быть, и те старые уже промысловики, на счету которых было по несколько тысяч добытых кабанов, этакого не встречали.
Взволнованно, с дрожью в голосе, друг мой, подбадривая меня и себя, вышел из-за укрытия и громко воскликнул: «Этак могут и растоптать!» И стал стрелять из ружья поверх звериных спин. А табун... перешел с шагу на рысь, нимало не изменив свой курс... Попер прямехонько на пас!
Знал я, что в иные очень благоприятные годы, когда несколько лет подряд обильна тайга орехами и желудями, а зимами снегов падает немного, кабаны так быстро плодятся, что от весны к весне удваивают свои ряды и становится их, как говорит промысловый люд, полно невпроворот. И хорошо помнился мне рассказ Арсеньева о том, как буквально штурмовали они таежную заимку с кукурузой, хотя и стреляли по ним, и криками отпугивали, и в медные тазы били.
Но ведь и в то давнее время сказочного обилия в уссурийской тайге всякого зверья пятидесятиголовый кабаний табун считался большим, а в сотню «персон» — редкостно гигантским... И вот от выстрелов на той заимке чушки проворно улепетывали... Здесь же — нечто невиданное, воистину фантастическое, несмотря на, в общем-то, невысокое в тот год кабанье поголовье.
И потому эта фантастичность гипнотизировала, завораживала... И пугала.
...Нам ничего не оставалось делать, как проворно забраться на дубы. И, уже сидя в развилках их стволов, мы глядели на возбужденно, бок о бок бежавших диких чушек, слышали слитный гул и ощущали густой терпкий смоляной запах. Они обтекали наши деревья и соседние, вмиг растоптали наши рюкзаки со всем их содержимым, и вовсе не трудно было представить, как превратились бы и мы в красные лепешки, не окажись рядом спасительных дубов.
А тот невиданно громадный вепрь вел себя особо. Он обнюхал то, что осталось от наших рюкзаков, рюхнул глубоким басом несколько раз и принялся деловито и быстро пожирать наш обед. Был он размерами почти с матерого медведя и с носорожьей головой. Он чавкал, задрав к нам башку, но удостаивая нас всего лишь беглыми равнодушными взглядами. А меньшие сородичи в те минуты огибали его, и не подумав приобщиться к трапезе своего властелина.
Когда авангардная часть этого громадного табуна скрылась за перевалом, его хвост был еще под нами. Но вот и он стал удаляться, а громила все чавкал. Он лишь на несколько секунд прервал еду, когда Михайлыч в отместку за этакую бесцеремонность выстрелил поверх его головы. Вепрь невозмутимо зашагал вслед табуну лишь после того, как его арьергард скрылся за перевалом.
Потом мы битый час возбужденно ломали головы: что за причина заставила этих кабанов сбиться в такой громадный табун, куда и зачем он спешил, почему чуткие звери утратили всякую осторожность?.. Да и теперь, казалось бы, все зная о кабане, не нахожу я разрешения этому феномену.

ТАИНСТВЕННАЯ ПТИЦА ТРЕХПЕРСТКА
На просторных лугах вдоль Уссури мне приходилось слышать весенними ночами странные звуки, напоминающие короткие глухие завывания: «ууууыы... буууу... уууувый...» Будто подает предупредительные сигналы далекий автоматический буй в ненастную погоду на море. Спрашивал о нем бывалых людей, и охотников в том числе, но ни от одного из них вразумительного ответа не получил. Говорили: выпь, волк, медведь.
И вот однажды в мае мне представилась счастливая возможность познакомиться с издающим эти странные звуки существом «в лицо». Ночью я тщательно засек из трех точек направления на них, проложил пеленги на плане местности, а следующим днем пришел в точку их пересечения. Это был суходольный луг, по которому невысоко поднимались купы кустарников.
Долго я не мог найти незнакомцев. Чувствую, что здесь они, а не вижу. Помогла лайка. Отпущенная с поводка, она азартно забегала по лугу, то и дело засовывая чуткий нос во все по ее понятиям подозрительные места. И через несколько минут подняла двух птиц, похожих на перепела. Плотных, короткошеих. Они взлетали над травой и кустарником будто из пращи выброшенные, стремительно пронеслись низко над ними, несмотря на короткие крылья, и неожиданно упали, словно подстреленные.
Я взял слишком темпераментного пса на поводок, он быстро отыскал след птиц, а вскоре и сделал неумелую стойку... И я увидел затаившуюся землисто-пятнистую «перепелку» — серенькую, остроносенькую, со ржавым зобом, темными перьями на боках и двумя полосками на темени. Это был петушок трехперстки, и он... сидел в гнезде. И сидел так прочно, будто вдавливался в свое немудреное строение из сухой травы, пытаясь слиться с ним, даже прикрывал до белизны светлые глаза, чтобы его не заметили, не согнали. И так остро напомнил он мне своей безбоязненной неосторожностью дикушу, немыслимо странную для нашего очень неспокойного времени.
Я увел собаку, хорошо приметив место счастливой находки, потом вернулся. Не делая резких движений, очень тихо и медленно приблизился к птице метра на два. Она приподнялась на коротких, но сильных желтых ногах о трех перстах (!) и будто показала мне лежащее в гнезде единственное яйцо.
Ах так! Яйцо-то одно, а кладка у этого папаши обычно состоит из четырех, значит, его подружка — или подружки — где-то поблизости и вскоре должны снести ему еще три. И я отошел, предварительно расчистив место для наблюдения, залег, замаскировался. И сквозь сетку травы в бинокль увидел, что он — папаша в роли мамаши — умиротворенно задремал.
...Сумерки уже загустели, как наконец-то где-то совсем рядом взвыло: «ууууыы... уууувый...» Такие же завывания стали доноситься и спереди, и слева, и справа. Можно было определить, что затоковало примерно пять самок. Я не оговорился, нет — у трехперсток токуют именно курочки!
Двух из них я заметил совсем неожиданно, когда они оказались рядом с гнездом. Они были явно крупнее своего кавалера, и в то же время стройнее, красивее. И окрашены наряднее. Он — серенький и скромный — был рад гостям, и уже важно прохаживался около гнезда, словно демонстрируя и его, и сохранность яйца, и себя тоже.
Потом все три птицы скрылись, но я опять нашел их. И мне до наступления темноты удалось увидеть удивительную странность из жизни этих редких трехперстых птиц. Несколько минут я завороженно смотрел, как в десятке метров от меня нарядные и горделивые курочки, картинно расправив хвост и распустив перья, кокетливо кружили вокруг заколдованно притихшего петушка и даже пару раз ревниво подрались из-за него. А он скромненько попискивал...
Утром я нашел моего знакомца на прежнем месте. Он все так же всеми силами маскировался и даже незаметно прикрывал себя сухими травинками и веточками. Но я все же подошел к нему поздороваться, а он приподнялся и удивил меня: в гнезде уже было три яйца. Знать, минувшей ночью его осчастливили обе подружки.
И я оставил этих странных и редких птиц в покое.

ВЗАИМОПОМОЩЬ
В приамурской горной тайге было дело. В тех дремучих замшелых ельниках, что каменистыми бортами ключей и распадков карабкаются все выше и выше, пока не упрутся в березовое, от трудной жизни корявое криволесье или непроходимые заросли кедрового стланика, хитроумно приспособившегося лютую стужу переживать под пухлыми одеялами снегов.
Кончался листопадный сентябрь, настежь открыв двери осени. Ночами наступали заморозки. Но днем еще не остывшее солнце разогревало тайгу и горы до возможности ходить в одной лишь майке.
Неслышно шагая по толстому мягкому ковру зеленых мхов под широкими подолами елей, я поражался обилию пищух — этаких симпатичных небольших зверюшек из рода зайцев, называемых еще сеноставками. Кругом зияли круглые — диаметром со стакан — входы в их норы, повсюду были их хорошо натоптанные тропки, там и сям зеленели складики засушенного ароматного сена.
Пищухи своими резкими предостерегающими вскриками, похожими на короткий свист, сопровождали каждый мой шаг, оповещая многочисленных собратьев по колонии об опасности. Бурыми пушистыми комочками шмыгали они по камням и валежинам, меж корчей и пней. А те, которые оказались подальше, внимательно наблюдали зоркими глазами-дробинками за этаким еще невиданным, но, конечно же, опасным двуногим чудовищем, готовые в неуловимое мгновение юркнуть в норку, в последний миг обязательно издав тонкий тревожный сигнал своей братии.
Запасся я терпением, вооружился биноклем и залег за высоким камнем в намерении поглубже вникнуть в жизнь этих дружных зверюшек. Подсматривал, записывал и снова шарил биноклем. И так вот, постигая довольно сложную общественную жизнь этого милого существа, я неожиданно увидел в ярких кругах оптики... кабаргу. Этак метрах в трехстах. Она спокойно объедала мох с еловых комлей, хотя то и дело, быстро шевеля челюстями и ушами, осматривалась, прислушивалась, а то и вовсе замирала.
Но когда в стороне от нас резко и тревожно зацвиркали другие пищухи, кабарга тут же навострилась, напряглась во внимании, уже недвусмысленно зная, что враг рядом, но еще не ведая, кто он, где и с какими намерениями появился. Она озиралась вокруг, но больше смотрела на обеспокоенных соседушек, как бы уточняя обстановку. И вдруг запрыгала в гору. А снизу, увидел я, с ощущением силы и сытости невозмутимо вышагивал медведь... Пищухи, оказывается, на него «покрикивали». Пищухи оповещали всех своих соседей о появлении врага.

Рис. В. Прокофьева


В ЭТОМ НОМЕРЕ:

Е. Дунаев. Детство бабочки .............. 1
Месяцеслов .............................. 6
Наш вестник ............................. 11
Н. Кайтмазова. Тайны волшебника-гипноза . 15
В. Карпов. Плато Путорана ............... 18
Клуб Почемучек .......................... 22
Е. Дерим-Оглу. Кукушка .................. 28
С. Старикович. Необыкновенная амуниция .. 32
О. Хохрякова. Краски перволетья ......... 34
Е. Коблик. Квагга ....................... 38
Оказывается ............................. 41
Записки натуралиста. Сергей Кучеренко. На приамурских просторах ... 42


НАША ОБЛОЖКА:
На первой странице — жемчужница; на второй — гусеница бражника — мертвая голова; на четвертой — колокольчик круглолистный (фото В. Гуменюка, см. стр. 9).
В номере использованы фото из журналов «Wildlife» и «Audubon».

ЖУРНАЛ ЮНЫЙ НАТУРАЛИСТ
НАШ АДРЕС:
125015, Москва А-15, Новодмитровская ул., 5а
Телефоны:
285-88-03
285-89-67
(с) «Юный натуралист», 1991 г.

Главный редактор Н. Н. СТАРЧЕНКО
Редколлегия: БЕЛАШОВ А. М., ГОЛОВАНОВА Т. И. (зам. главного редактора), КИТАЕВ-СМЫК Л. А., ЛИННИК Ю. В., МАСЛОВ А. П., САНГИ В. М., ЧАЩАРИН Б. А. (ответственный секретарь), ШИПУНОВ Ф. Я.
Научный консультант профессор, доктор биологических наук, академик ВАСХНИЛ Е. Е. СЫРОЕЧКОВСКИЙ
Художественный редактор Л. Л. СИЛЬЯНОВА
Технический редактор И. Е. МАКСИМОВА
Рукописи не возвращаются.
Сдано в набор 29.03.91. Подписано в печать 23.04.91. Формат 70Х100 1/16). Печать офсетная. Бумага офсетная № 1, 2. Усл. печ. л. 3,9. Усл. кр.-отт. 16,9. Уч.-изд. л. 4,9. 1-й завод 800 000 экз. Заказ 2054. Цена 45 коп.
Типография ордена Трудового Красного Знамени издательско-полиграфического объединения «Молодая гвардия». Адрес ИПО: 103030, Москва, К-30, ГСП-4, Сущевская, 21.
Учредители ИПО «Молодая гвардия», трудовой коллектив редакции журнала «Юный натуралист», ЦС СПО (ФДО) СССР.


«ПОРТРЕТ ДРУГА»
Лена КЕРАС, г. Красноярск

«СПЕШУ ДОМОЙ»
Надя ФОКИНА, г. Дзержинск Московской области


Колокольчик знают все, его ни с чем не спутаешь. И форма цветка у него очень красивая, интересная, такая же, как у больших церковных колоколов. Даже название свое получил он от колокола, только из-за своих размеров называется ласково, уменьшительно, что придает особую прелесть этому цветку. Кажется, стоит подуть ветру, как его цветки начнут раскачиваться и нежно звенеть. Может быть, поэтому его считали символом болтливости.


Индекс 71121
Цена 45 коп.

<- предыдущая страница