скачать журнал
Поэзия
Олег ДМИТРИЕВ
Брянские леса
В деревеньке над рекой Десной,
Близкой обескровленной войною,
Я пристал к ватаге озорной,
Зажил жизнью вольною, лесною.
Правда, много было среди нас
Пареньков безногих и беспалых,
Кто со смертью поиграл в свой час,
Покопавшись в найденных запалах.
Как в известной песне, был суров
Темный лес, не пропуская света.
Что патронов старых, что грибов
В изобилье было в это лето.
Ночью разжигали мы костры
На кострищах между блиндажами,
А под слоем спекшейся золы
Уж патроны теплые лежали.
Мы бежали в чащу, семеня.
Впрочем, в этом мало было риска:
Рвались гильзы с треском,
От огня
Пули все ж ложились очень близко.
Утром за околицей в бору
Мы опять патроны собирали.
С нами в эту странную игру
Все калеки весело играли.
И в лесу под вечер тишина
Разрывалась гулкими хлопками:
Это вновь тянулась к нам война
Черными костлявыми руками!
Кой-кого схватила, догнала,
Ей от века незнакома жалость.
Уж годов с десяток, как ушла,
Да не насовсем, как оказалось...
Баллада о попранной вере
Об этом услышал я на Сахалине.
Медведь жил ручной
На заставе одной.
Был мал — всех проделки его веселили.
Подрос, да не скрылся в чащобе лесной.
Нашелся один пограничник умелый.
На службе свои коротая деньки,
Пристроил медведя к полезному делу —
И начал тот воду таскать из реки.
Зимою к саням, а весною к тележке
Привязана бочка большая была.
Толкали легко ее
Лапы медвежьи
По тропке, что к речке полого вела.
Медведь брал ведро осторожно за дужку,
Зачерпывал воду, неспешно сливал,
Заглядывая по-хозяйски в кадушку...
Когда наполнялась, доволен бывал.
И топал назад со своей бочкотарой,
У кухонной двери негромко ворчал.
Как будто бы понял теперь,
то недаром
Казенную пищу, как все, получал!
Казалось, работой он просто гордился.
Ничуть не имея претензий к судьбе,
Он людям на радость упорно трудился
И, ясное дело, на радость себе.
Да вдруг на заставу недавно прибывший
Парнишка
Затеял дурную игру:
Прокрался он за полночь к бочке и и днище
С немалым стараньем проделал дыру...
Наутро пошел косолапый на речку
И в бочку сливать стал ведро за ведром.
Заглядывал внутрь и опять бесконечно
Лил воду...
Вдруг что-то почуяв нутром,
Веревки сорвал и бочонок приподнял,
Увидел сквозь дырку сверкающий снег
И мыслью тревожной и горькою понял,
Что все же коварен и зол
Человек!
По бочке он яростно грохнул санями,
Железо погнулось и доски — в куски!
Пробрался к заставе. Под крышу сарая
Забился в припадке звериной тоски.
Вторую неделю в сарае сидел он
И, голову спрятав под лапы, рычал
На тех, кто входил.
И не пил и не ел он,
На крики за стенками не отвечал.
«Ну, брось — не сердись!
Ну, простил бы ты, Федя!
Ведь он не со зла — просто молод дурак!»
Как было ни жаль,
Пристрелили медведя,
Печалились долго: да как это так?!
Не всякие в жизни восполнишь потери,
И я написал, вспомнив давний рассказ,
«Балладу о попранной вере» —
О звере,
Поверившем в нас... Нет, скорее, о нас.
* * *
В дерзанье неуемном
Давно понять пора —
Не творческим приемам
Нас учат мастера.
Знакомых интонаций
Смотри не перейми!
Нет, мастера, признаться,
Нас учат Быть людьми...
Любимые поэты!
Суровый старший друг,
Спасибо вам за эту
Науку из наук.
За то, что руку жали
С приветливым лицом,
За то, что поддержали
Так — походя — словцом.
Хочу, чтоб вы слыхали
В плену надмирной тьмы,
Что вместе со стихами
От вас остались мы.
Утром в парке
Броди среди аллей в сиреневой тени,
Когда их заполнять еще народу рано.
На лавочку присядь
И на песке сравни
Рисунок старика
С рисунком мальчугана.
Вчера трудились здесь и палочка и трость,
Нащупав твердый грунт под слоем легкой пыли:
Грядущую мечту и то, что не сбылось,
Душой не покривив, они изобразили.
Мальчишка паруса и корпус корабля
Поставил на волну и в путь отправил дальний.
По курсу впереди маячила земля:
Макушка островка, увенчанная пальмой.
А старец начертил убогий дом с трубой,
Букет из трех кривых пририсовал над нею.
Едва ли человек, обласканный судьбой,
Изобразил бы дом, подумал я, мрачнея...
Покуда был один, я долго созерцал
Победы торжество и зябкость пораженья:
Рисунки на песке — подобия зеркал,
В которых двух людей остались отраженья.
А вскорости вокруг звучали голоса,
Скрипели башмаки, стучали босоножки —
Смели с лица земли и дом и паруса,
И оседала пыль на солнечной дорожке...
Я рисовал носком ботинка вензеля
На месте том пустом
И думал без печали,
Что сирый дом сметен порывом корабля,
Который покорит неведомые дали!
Расставание в юные годы
Юность припоминая,
Встретимся на углу...
В прошлом цена иная
Счастью, печали, злу.
Всмотримся в ту же просинь.
В прошлом иной масштаб:
Счастье на землю бросим,
Тот, кто нагнется,— раб.
В яростном разговоре,
В темном смятенье чувств
Глянем в глазницы горю,
Кто отвернется — трус.
Руку твою не трогал.
Все нам до фонаря!
А впереди — дорога.
Прямо за ней — заря.
* * *
Ученье — свет!
Но тьмы завесу
Сорвешь ли азбукой одной?
Как много нас идет по лесу,
Не зная грамоты лесной!
Идет полями деловито
По первой утренней росе,
Но полевого алфавита
Известны буковки не все...
Увы, зеленые страницы
Нам для прочтенья нелегки.
Ну, кой-кому известны птицы,
Чуть больше — рыбы и зверьки.
И все ж
Занятье не простое —
Под рыбий всплеск и птичий гам
Читать загадки травостоя
По буквам или по слогам.
Высоты знаний или бездны
Постигнул в областях иных
Ученый люд.
Теперь — в ликбезы
Наук лесных и полевых!
Анатолий БИЦУЕВ
Юрию Темирканову
«Лучше обмениваться Темиркановыми, чем термоядерными!»
Андрей Вознесенский
Не из глубин галактики безбрежной,
И не с антенн в космической пыли,—
Из душ людских повеяло надеждой
На будущее матери земли.
И смысл дела дневные обретают,
И ночь не мучит, болью сердце сжав,
Когда друг другу руки пожимают
Посланники народов и держав.
О, род людской, пора тебе очнуться,
Понять, что на проклятом рубеже
Единственный есть выход — повернуться
Лицом к лицу, точней,— душой к душе.
От ядерного грохота и гуда
Надеждой не повеет никогда.
Душа народа — вот в чем наше чудо,
Душа народа — наша красота.
Все в красоте: и зов, и довод веский.
Когда глядишь вокруг с ее высот,
Вдруг вспоминаешь: Федор Достоевский
Сказал, что мир — как раз она спасет.
Да не оставят нас над черной бездной
Гармонии прекрасные черты.
Ты, музыка высокая, планетой
Пройди, как королева красоты.
Всю даль материков и океанов
Возвышенным дыханием овей.
Земляк мой, брат, мой Юра Темирканов,
Взмахни волшебной палочкой своей.
Взмахни, взмахни крылом своим орлиным,
Отдав себя гармонии самой,
Над Лондоном взмахни и над Берлином,
Нью-Йорком, Римом — всей большой землей.
Кто помнит ужас войн и кто не помнит,
Пусть в каждом красота заговорит.
Пускай она весь шар земной заполнит
И космос весь собой заполонит.
Пускай звучанье каждого оркестра
Весь мир зальет, весь этот белый свет,
Чтоб никогда, нигде навеки места
В нем просто не осталось для ракет.
Лицом к лицу стоишь, к душе — душою.
А мир еще не сделал выбор свой:
Или навеки будет с красотою,
Или навеки станет пустотой.
* * *
То явственно — огонь в полночной мгле,
То днем — увы, темно вокруг, как ночью.
Есть правда и отвага на земле,
Но есть на ней еще и трусость с ложью.
Несет нас жизнь. Бушует — не журчит.
И лишь вглядеться пристальнее стоит,—
Там деревом придавленный — молчит,
Там веточкой задетый — тихо стонет.
Олег ДМИТРИЕВ
Брянские леса
В деревеньке над рекой Десной,
Близкой обескровленной войною,
Я пристал к ватаге озорной,
Зажил жизнью вольною, лесною.
Правда, много было среди нас
Пареньков безногих и беспалых,
Кто со смертью поиграл в свой час,
Покопавшись в найденных запалах.
Как в известной песне, был суров
Темный лес, не пропуская света.
Что патронов старых, что грибов
В изобилье было в это лето.
Ночью разжигали мы костры
На кострищах между блиндажами,
А под слоем спекшейся золы
Уж патроны теплые лежали.
Мы бежали в чащу, семеня.
Впрочем, в этом мало было риска:
Рвались гильзы с треском,
От огня
Пули все ж ложились очень близко.
Утром за околицей в бору
Мы опять патроны собирали.
С нами в эту странную игру
Все калеки весело играли.
И в лесу под вечер тишина
Разрывалась гулкими хлопками:
Это вновь тянулась к нам война
Черными костлявыми руками!
Кой-кого схватила, догнала,
Ей от века незнакома жалость.
Уж годов с десяток, как ушла,
Да не насовсем, как оказалось...
Баллада о попранной вере
Об этом услышал я на Сахалине.
Медведь жил ручной
На заставе одной.
Был мал — всех проделки его веселили.
Подрос, да не скрылся в чащобе лесной.
Нашелся один пограничник умелый.
На службе свои коротая деньки,
Пристроил медведя к полезному делу —
И начал тот воду таскать из реки.
Зимою к саням, а весною к тележке
Привязана бочка большая была.
Толкали легко ее
Лапы медвежьи
По тропке, что к речке полого вела.
Медведь брал ведро осторожно за дужку,
Зачерпывал воду, неспешно сливал,
Заглядывая по-хозяйски в кадушку...
Когда наполнялась, доволен бывал.
И топал назад со своей бочкотарой,
У кухонной двери негромко ворчал.
Как будто бы понял теперь,
то недаром
Казенную пищу, как все, получал!
Казалось, работой он просто гордился.
Ничуть не имея претензий к судьбе,
Он людям на радость упорно трудился
И, ясное дело, на радость себе.
Да вдруг на заставу недавно прибывший
Парнишка
Затеял дурную игру:
Прокрался он за полночь к бочке и и днище
С немалым стараньем проделал дыру...
Наутро пошел косолапый на речку
И в бочку сливать стал ведро за ведром.
Заглядывал внутрь и опять бесконечно
Лил воду...
Вдруг что-то почуяв нутром,
Веревки сорвал и бочонок приподнял,
Увидел сквозь дырку сверкающий снег
И мыслью тревожной и горькою понял,
Что все же коварен и зол
Человек!
По бочке он яростно грохнул санями,
Железо погнулось и доски — в куски!
Пробрался к заставе. Под крышу сарая
Забился в припадке звериной тоски.
Вторую неделю в сарае сидел он
И, голову спрятав под лапы, рычал
На тех, кто входил.
И не пил и не ел он,
На крики за стенками не отвечал.
«Ну, брось — не сердись!
Ну, простил бы ты, Федя!
Ведь он не со зла — просто молод дурак!»
Как было ни жаль,
Пристрелили медведя,
Печалились долго: да как это так?!
Не всякие в жизни восполнишь потери,
И я написал, вспомнив давний рассказ,
«Балладу о попранной вере» —
О звере,
Поверившем в нас... Нет, скорее, о нас.
* * *
В дерзанье неуемном
Давно понять пора —
Не творческим приемам
Нас учат мастера.
Знакомых интонаций
Смотри не перейми!
Нет, мастера, признаться,
Нас учат Быть людьми...
Любимые поэты!
Суровый старший друг,
Спасибо вам за эту
Науку из наук.
За то, что руку жали
С приветливым лицом,
За то, что поддержали
Так — походя — словцом.
Хочу, чтоб вы слыхали
В плену надмирной тьмы,
Что вместе со стихами
От вас остались мы.
Утром в парке
Броди среди аллей в сиреневой тени,
Когда их заполнять еще народу рано.
На лавочку присядь
И на песке сравни
Рисунок старика
С рисунком мальчугана.
Вчера трудились здесь и палочка и трость,
Нащупав твердый грунт под слоем легкой пыли:
Грядущую мечту и то, что не сбылось,
Душой не покривив, они изобразили.
Мальчишка паруса и корпус корабля
Поставил на волну и в путь отправил дальний.
По курсу впереди маячила земля:
Макушка островка, увенчанная пальмой.
А старец начертил убогий дом с трубой,
Букет из трех кривых пририсовал над нею.
Едва ли человек, обласканный судьбой,
Изобразил бы дом, подумал я, мрачнея...
Покуда был один, я долго созерцал
Победы торжество и зябкость пораженья:
Рисунки на песке — подобия зеркал,
В которых двух людей остались отраженья.
А вскорости вокруг звучали голоса,
Скрипели башмаки, стучали босоножки —
Смели с лица земли и дом и паруса,
И оседала пыль на солнечной дорожке...
Я рисовал носком ботинка вензеля
На месте том пустом
И думал без печали,
Что сирый дом сметен порывом корабля,
Который покорит неведомые дали!
Расставание в юные годы
Юность припоминая,
Встретимся на углу...
В прошлом цена иная
Счастью, печали, злу.
Всмотримся в ту же просинь.
В прошлом иной масштаб:
Счастье на землю бросим,
Тот, кто нагнется,— раб.
В яростном разговоре,
В темном смятенье чувств
Глянем в глазницы горю,
Кто отвернется — трус.
Руку твою не трогал.
Все нам до фонаря!
А впереди — дорога.
Прямо за ней — заря.
* * *
Ученье — свет!
Но тьмы завесу
Сорвешь ли азбукой одной?
Как много нас идет по лесу,
Не зная грамоты лесной!
Идет полями деловито
По первой утренней росе,
Но полевого алфавита
Известны буковки не все...
Увы, зеленые страницы
Нам для прочтенья нелегки.
Ну, кой-кому известны птицы,
Чуть больше — рыбы и зверьки.
И все ж
Занятье не простое —
Под рыбий всплеск и птичий гам
Читать загадки травостоя
По буквам или по слогам.
Высоты знаний или бездны
Постигнул в областях иных
Ученый люд.
Теперь — в ликбезы
Наук лесных и полевых!
Анатолий БИЦУЕВ
Юрию Темирканову
«Лучше обмениваться Темиркановыми, чем термоядерными!»
Андрей Вознесенский
Не из глубин галактики безбрежной,
И не с антенн в космической пыли,—
Из душ людских повеяло надеждой
На будущее матери земли.
И смысл дела дневные обретают,
И ночь не мучит, болью сердце сжав,
Когда друг другу руки пожимают
Посланники народов и держав.
О, род людской, пора тебе очнуться,
Понять, что на проклятом рубеже
Единственный есть выход — повернуться
Лицом к лицу, точней,— душой к душе.
От ядерного грохота и гуда
Надеждой не повеет никогда.
Душа народа — вот в чем наше чудо,
Душа народа — наша красота.
Все в красоте: и зов, и довод веский.
Когда глядишь вокруг с ее высот,
Вдруг вспоминаешь: Федор Достоевский
Сказал, что мир — как раз она спасет.
Да не оставят нас над черной бездной
Гармонии прекрасные черты.
Ты, музыка высокая, планетой
Пройди, как королева красоты.
Всю даль материков и океанов
Возвышенным дыханием овей.
Земляк мой, брат, мой Юра Темирканов,
Взмахни волшебной палочкой своей.
Взмахни, взмахни крылом своим орлиным,
Отдав себя гармонии самой,
Над Лондоном взмахни и над Берлином,
Нью-Йорком, Римом — всей большой землей.
Кто помнит ужас войн и кто не помнит,
Пусть в каждом красота заговорит.
Пускай она весь шар земной заполнит
И космос весь собой заполонит.
Пускай звучанье каждого оркестра
Весь мир зальет, весь этот белый свет,
Чтоб никогда, нигде навеки места
В нем просто не осталось для ракет.
Лицом к лицу стоишь, к душе — душою.
А мир еще не сделал выбор свой:
Или навеки будет с красотою,
Или навеки станет пустотой.
* * *
То явственно — огонь в полночной мгле,
То днем — увы, темно вокруг, как ночью.
Есть правда и отвага на земле,
Но есть на ней еще и трусость с ложью.
Несет нас жизнь. Бушует — не журчит.
И лишь вглядеться пристальнее стоит,—
Там деревом придавленный — молчит,
Там веточкой задетый — тихо стонет.
Перевел с кабардинского И. ЛЯПИН.
<- предыдущая страница следующая ->