каморка папыВлада
журнал Юность 1987-04 текст-20
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 18:22

скачать журнал

<- предыдущая страница


ИЗ СТИХОТВОРНОГО НАСЛЕДИЯ ИГОРЯ СЕВЕРЯНИНА

Из книги «Адриатика» *
Наступает весна...

Наступает весна... Вновь обычность ее необычна,
Неожиданна жданность и ясность слегка неясна.
И опять — о, опять! — все пахуче, цветочно и птично.
Даже в старой душе, даже в ней наступает весна!
Мох в еловом лесу засинел — забелел в перелесках.
О, подснежники, вы — обескрыленные голубки!
И опять в ущербленьях губчатых,
коричневых, резких
Ядовитые ноздри свои раздувают сморчки.
И речёнка безводная вновь многоводной рекою
Стала рыбной безрыбная, сильной лишенная сил.
Соблазнительною, интересною стала такою,
Что, поверив в нее, я удилище вновь оснастил.
Я ушел на нее из прискучивших за зиму комнат,
Целодневно бродя вдоль извилин ее водяных,
Посещая один за другим завлекающий омут,
Где таятся лохи, но кто знает — в котором из них?
Этот лох и сморчек, и подснежник незамысловатый,
Эта юнь, эта даль, что влекуще — озерно-лесна,
Все душе, упоеньем и радостью яркой объятой,
Говорит, что опять, что опять наступает весна!
Тойла, 7 мая 1932 г.
* «Адриатика». Лирика. Эстония, Нарва, 1932 г. тир. 500 экз.

Из неопубликованной книги «Очаровательные разочарования»
Из области чудесного

Телеграмма: Белград. Университет. Северянину. «Гению Севера един поздрав са юга». Остров Корчула на Адриатике (Ядране).

В громадном зале университета,
Наполненном балканскою толпой,
Пришедшей слушать русского поэта,
Я вел концерт, душе воскликнув: «Пой!»
Петь рождена, душа моя запела
И целый зал заполнила душа.
И стало всем крылато, стало бело,
И музыка была у всех в ушах.
И думал я: «О, если я утешу
И восхищу кого-нибудь, я прав!»
В антракте сторож подал мне депешу —
От неизвестной женщины «поздрав».
И сидя в лекторской, в истоме терпкой,
И говоря то с этим, то с другим,
Я полон был восторженною сербкой
С таким коротким именем тугим.
...Два года миновало. Север. Ельник.
Иное все: природа, люди, свет.
И вот опять, в Рождественский сочельник,
Я получаю от нее привет.
Уж я не тот. Все глубже в сердце рана.
Уж чаще все впадаю я в хандру.
О, женщина с далекого Ядрана —
Неповстречавшийся мне в жизни друг!
Тойла, Ночь под рождество, 1932 г.

Извечный плен

Итак, в три месяца — три моря,
Три женщины и три любви.
Не слишком ли? Как ни лови,
Безумец, счастья, кроме горя,
Ты не познаешь ничего:
В глубинах сердца твоего
Мечте почила неизменность,
И ряд земных твоих измен —
Не прегрешенье, а неценность:
Мгновенный плен — извечный плен...
Дубровник (Рагуза), Вилла «Флора мира», 4 июня 1933 г.

Из книги «Рояль Леандра» *
* Рояль «Леандра». Румыния, Бухарест, 1935 г. (Комментарий см. во вступительной статье).

(2-я глава)
Уже меня рисует Сорин,
Чуковский пишет фельетон.
Уже я с критикой поссорен,
И с ней беру надменный тон.
Уж первый номер «Аполлона»,
Темнящий золото руна,
Выходит в свет, и с небосклона
Комета новая видна:
То Капитаны Гумилева,
Где лишнего не видно слова,
И вот к числу звучащих слов
Плюссируется: Гумилев.
...Мадонну зрит Блок скорбно-дерзкий
В демимонденковом ландо,
И чайка вьет на Офицерской
Свое бессмертное гнездо!
Уже воюет Эго с Кубо,
И сонм крученых бурлюков
Идет войной на Сологуба
И символических божков.
Уж партитуры жечь Сен-Санса —
Задачи нео-декаданса,
И с «современья корабля»
Швырять того, строфой чей я
Веду роман, настала мода,
И, если я и сам грешил
В ту пору, бросить грех решил...
В тот день и гордый стал орабен,
Когда, в костре своих страстей,
Раздался в гулких залах Скрябин —
Во фраке модном Прометей.
...А Бенуа? а Добужинский?
А Бакст? а Сомов? А Серов? —
Утесы на низине финской,
Огни нас греющих костров.
...Уж маска сдернута с Гапона,
Уж пойман Бурцевым Азеф,
И — к революции препона —
Оскален вновь жандармский зев.
Неугомонный Пуришкевич
Вздувал годами в Думе гам,
И в «Русском Слове» Дорошевич
Рулил к заморским берегам...
Друг именинниц и театров,
Гиппопотам Амфитеатров,
Большой любитель алых жал,
Господ Обмановых рожал.
И Витте делал миллионы
На государственном вине,
И пьяный луч блестел извне
От императорской короны,
И, под правительственный шик,
Свой разум пропивал мужик.
В пылу забот о нем и спора,
Учащийся впадал впросак:
Вблизи Казанского собора
Нагайкой жег его казак.
Хотя в те дни и были ходки
Везде студенческие сходки,
Но мысль о мыльном пузыре
Нас оставляла при царе,
Как царь оставлен близ придворных,
При всех советниках своих —
Льстецах злоумных и лихих,
Среди коварных и проворных,
И обречен давать ответ
За то, чего и в мыслях нет.
Америка! злой край, в котором
Машина вытеснила дух,
Ты выглядишь сплошным монтером,
И свет души твоей потух.
Твой «обеспеченный» рабочий,
Не знающие грезы очи
Раскрыв, считает барыши.
В его запросах — для души
Запроса нет. В тебе поэтом
Родиться попросту нельзя.
Куда ведет тебя стезя?
Чем ты оправдана пред светом?..
А и в тебе, страна Колумба,
Пылал когда-то дух людской
В те дни, когда моряк у румба
Узрел тебя в дали морской. ...
Когда в волнистые пампасы
Стремился храбрый флибустьер,
Когда в цвету увядших эр
Враждебно пламенели расы,
И благородный гверильяс
Жизнь белому дарил не раз...
Невежество свое культура
Явила нам нежданно в дни,
Когда в живущем трубадура
Войны (война зверям сродни!)
Нашла без затрудненья: в груде
Мясной столкнулись лбы и груди,
За «благо родины» в бою
На карту ставя жизнь свою.
Мясник кровавый и ученый,
Гуманный культор и эстет —
Их всех сравнял стальной кастет,
И, в атмосфере закопченной
Сражений, блек духовный лоск,
И возвращался в зверство мозг...
Да, сухи дни, как сухи души,
А души сухи, как цветы,
Погибшие от знойной суши...
В чем смысл культурной суеты? —
В политике вооружений?
В удушье газовых сражений?
В братоубийственной резне?
В партийных спорах и грызне?
В мечтах о равенстве вселенском
С грозящим брату кулаком?
В нео-философах с их злом?
В омужествленном поле женском?
В распятьи всей землей Христа,
За мир закрывшего уста?
Тогда долой культуру эту,—
И пусть восстанет та пора,
Когда венки плели поэту
И чли огонь его пера!
Когда мы небо зрили в небе —
Не душ, зерно живящий в хлебе,
Когда свободный водопад,
Не взнузданный ярмом преград,
Не двигателем был завода,
А услажденьем для очей,
Когда мир общий был ничей,
Когда невинная природа,—
Не изнасилена умом,—
Сияла светлым торжеством.
Легко судить о человеке,
Но быть им, право, тяжело...
Освободим же от опеки
Нам ближнего свое чело:
Никто друг другу не подсуден.
По меньшей мере безрассуден
Иной к живущему подход.
Пусть он живет за годом год,
Как указуют грудь и разум,
Как может жить и хочет он:
Ведь чувство — лучший камертон.
Поверим же глазам и фразам,
И настроеньям, и всему, Что жизнь его дает ему.


И. Северянин в замке Храстовец. Югославия, около 1933 года.
И. Северянин на рыбалке.
И. Северянин и неизвестный на террасе резиденции президента буржуазной Эстонии в Тойла-Ору (бывший дворец купца Елисеева).


Зеленый портфель

Марина КРЕТОВА
ОЧКИ

Рисунок И. Оффенгендена

На «извините» он отвечал «пожалуйста», а на «не извините» снимал очки, и все становилось размытым и цветным.
Один раз, очень давно, он тихо-тихо шепнул в маленькое ушко с дырочкой от сережки: «Я люблю тебя».
— Что-что? — переспросила она. — Громче, я не слышу!— и, смеясь, обернулась к нему из шумного застольного мира.
Громче он не смог. Он снял очки, тщательно протер стекла и обеспечил себе дальнейшую нормальную жизнь. Чем и был доволен. Вечера проходили с желтым светом, потрескиванием старого холодильника, монотонным гудением телевизора. Иногда он звал соседа Пашу, и они разыгрывали шахматные партии знаменитых гроссмейстеров. Перед сном он открывал окно, закуривал и видел машины и всяких бездомных животных — почему-то всегда они пересекали улицу наискосок. Засыпал, случалось, с журналом «За рулем» на животе. Как всякий мужчина, он считал, что имеет право на риск.
Однажды он открыл окно и, присмотревшись, разглядел, что у подъезда на лавке кто-то сидит. Это было неожиданно и странно, поэтому он скрылся в комнате, чтобы обдумать происшествие. Кухонные часы прокуковали по-вороньи и остановились. Что они собираются делать дальше, не знал никто, да и они, наверное, тоже. Например, однажды они пошли в обратную сторону.
Он отправился умываться, но ощутил внутри беспокойство. «Ах, да,— вспомнил,— ведь там кто-то на улице сидит». И вернулся на кухню. Ему хотелось удостовериться, что все в мире идет как надо, и если кто-то в полночь сидел на лавке, то в час нового дня его там ни за что не увидишь. Он удивился, обнаружив, что сидящий на месте. Его поза нисколько не изменилась, только одна рука двигалась вверх, вниз.
Он вдруг понял, что это женщина и она курит. «Одна? В такое время? А?» В душе у него что-то заскрипело, зашевелилось, как будто приходил в движение давно заржавевший, не тронутый годами механизм.
«Лечь спать?» — осторожно подумал он, но тут же спохватился: лечь, когда внизу жалкое, одинокое существо?
«Что-то в таких случаях делают»,— мучился он, расхаживая из угла в угол и подумывая, не взять ли томик Монтеня? И вдруг его осенило. «Спасать! Не сидят женщины ночью на лавочке, если у них все нормально. Не сидят? — переспросил он себя и заключил: — Ни за что не сидят! Спасать!» Он кинулся в прихожую, вбежал в пальто, как в трамвай на ходу. Спасать!
В комнате заверещал телефон. Он не успел испугаться позднего, а значит, зловещего звонка, радостно поднял трубку. Звонил шахматист Паша.
— Слушай, ты видел, там у подъезда кто-то сидит? — прошелестел он в трубку. Паша тоже имел привычку перед сном смотреть в окно. Они вообще были похожи.— Может, милицию, а?
«Ах, Паша, Паша»,— грустно подумал он, жалея друга за бескрылость, и тихо опустил трубку.
Он стоял в пальто, как будто пришел к себе в гости. Неуютно. А для нее? «Ведь я же, можно сказать, посланец, спасатель, помогатель с торжественно возложенной... А здесь грязь, теснота, поесть даже нечего». Волнуясь, он подключал везде свет и горячую воду, притащил пылесос и даже перетащил пару стульев с одного места на другое, решив, что такое их расположение поднимает тонус и вызывает на откровенность.
К трем часам ночи квартира сияла. Стол был сервирован на две персоны. Мерцали свечи и хрусталь. Стальные ложки казались серебряными. Он выглянул в окно — посмотреть, на месте ли объект? «Порядочек, сидит, умница»,— похвалил он ее про себя.
— Ну, пора,— скомандовал. Оделся, стал откручивать замок, уже слыша гул ночных шагов по ступеням — своих. Сердце застучало в голой шее: он забыл надеть шарф. Принялся шарить по полкам, шкафам, ящичкам, бормоча под нос «Веревьюшки, веревью», потом уселся на пол, уперся спиной в стену и запустил руку за полочку с обувью, откуда вытащил пыльную коллекцию бабочек. Не прошло и минуты, как среднерусская капустница, приколотая сбоку, хищно подмигнула стеклянным глазом, шмыгнула носом и, встряхнув крыльями, взмыла. Следом, бумажно шурша крыльями, и другие бабочки покинули свой склеп и стайками запорхали по коридору. В картонной коробке щетинились злые тощие булавки. Ему стало по-детски обидно за свой прошлый кропотливый труд. Он схватил шапку. Охота началась.
Ловить бабочек оказалось труднее, чем в детстве. Он носился по комнате, опрокидывая стулья, слизывал струящийся по щекам пот.
«Что же я делаю?» — пришла мысль. Ему почудился тоненький смех. Он сосредоточился, пытаясь угадать: откуда? Перед самым носом вихлялась среднерусская капустница, похожая на первую учительницу. Она-то и смеялась.
— Ну, я тебе,— погрозил он ей кулаком.
Бабочка метнулась в коридор, плечом выбила дверной глазок и выманила его на лестницу. На предложение прокатиться в лифте она не отреагировала, бойко запорхала по этажам вниз. Он гнался за ней, оступаясь, падая, где-то на третьем этаже вид его сделался страшен. За дверью залаяла собака.
— Мне плохо,— пожаловался он ей, и та замолчала.
Шатаясь, держась правой рукой за сердце, он вышел в ночь и присел на краешек скамейки, рядом с женщиной.
— Вам помочь?! — строго и утвердительно сказала она.— Сейчас я вызову «Скорую помощь».
«Какая же помощь в такое время?» — подумал он.
— Подождите,— позвал,— а что вы тут делаете?
— Помогаю.
Он поправил на переносице сбившиеся очки.
— Так ведь это я хотел помочь вам.
— Разве это важно,— задумчиво сказала она, — важно, чтобы кто-то кому-то помог. Не волнуйтесь, с вашим сердцем нельзя. Телефон рядом.
Вскоре во двор въехала машина. Фары осветили дом, дерево, детские качели. Он не знал, как лучше поступить в такой ситуации, и снял очки.


В НОМЕРЕ:

Проза
Виктор РОЗОВ. Глазами ребенка. (Из книги «Путешествие в разные стороны»).....................6
Э. ТАЙРД-БОФФИН. Преподаватель симметрии. Вольный перевод с иностранного Андрея Битова.............12
Сергей АНТОНОВ. Васька. Повесть. Окончание......68

Поэзия
Тамаз ЧИЛАДЗЕ (11), Юрий АРАБОВ (56), Марк ШАТУНОВСКИЙ (56), Нина ИСКРЕНКО (57), Алексей ПАРЩИКОВ (57), Владимир ДРУК (58), Иван ЖДАНОВ (59), Юлия НЕМИРОВСКАЯ (59), Александр ЕРЕМЕНКО (60), Сергей ГАНДЛЕВСКИЙ (60), Владимир АРИСТОВ (61), Евгений БУНИМОВИЧ (61)

Публицистика
Александра КОСАРЕВА. Вожак............. 2
«Наша встреча — после победы!»............. 51
Наталья ЗИМЯНИНА. Что читаем и что продаем!....... 62
Феликс ЧУЕВ. Таким его помню............. 64

Критика
Кирилл КОВАЛЬДЖИ. Впереди — дорога..........54

Наша публикация
Ирина ХУРГИНА. Был избран королем.............88
Игорь СЕВЕРЯНИН. Гроза в Герцеговине..........90
Из стихотворного наследия...............93

Зеленый портфель
Марина КРЕТОВА. Очки................95

© Издательство ЦК КПСС «Правда», «Юность». 1987 г.


Главный редактор Андрей ДЕМЕНТЬЕВ
Редакционная коллегия:
Анатолий АЛЕКСИН
Владимир АМЛИНСКИЙ
Борис ВАСИЛЬЕВ
Юрий ЗЕРЧАНИНОВ
Натан ЗЛОТНИКОВ
Римма КАЗАКОВА
Кирилл КОВАЛЬДЖИ
Олег КОМОВ
Виктор ЛИПАТОВ
(заместитель главного редактора)
Мария ОЗЕРОВА
Виктор РОЗОВ
Юрий САДОВНИКОВ
(ответственный секретарь)
Евгений СИДОРОВ
Владислав ТИТОВ
Игорь ШКЛЯРЕВСКИЙ
Оформление обложки В. Фатехова
Главный художник О. Кокин
Художник Ю. Цишевский
Технический редактор О. Трепенок
Адрес редакции: 101524, ГСП. Москва, К-6, улица Горького, д. 32/1.
Телефоны:
Главная редакция — 251-31-32
Отдел прозы — 251-59-44
Отдел поэзии — 251-44-35
Отдел критики — 251-96-76
Отдел публицистики — 251-02-30
Отдел науки и техники — 251-27-57
Отдел рукописей — 251-74-60
Отдел писем — 251-14-21
Отдел культуры — 251-48-65
Отдел оформления — 251-73-83
Отдел сатиры и юмора — 251-05-06
Сдано в набор 09.02.87. Подп. к печ. 10.03.87. А 02450.
Формат 84 X 60 1/8. Офсетная печать. Усл. печ. л. 11.63 Уч.-изд. л. 17,75. Усл. кр. отт. 16,74. Тираж 3 100 000 экз. Изд. № 936. Заказ № 178.
Ордена Ленина и ордена Октябрьской Революции типография имени В. И. Ленина издательства ЦК КПСС «Правда».
125865. Москва. А-137, ГСП, ул. «Правды», 24.


На стендах «ЮНОСТИ»

ЭЛЬБРУС ЦОГОЕВ
г. Орджоникидзе

Искусство — отражение жизни реальной, а не абстрактной.
Сердцевиной же искусства является традиция.
Эти, казалось бы, простые мысли вновь и вновь приходят на ум, когда встречаешься с искусством подлинным.
Экспозиция графики Эльбруса Цогоева. Тематический строй почти всех листов автора — природа, сельский быт, широкий предметный мир, окружающий человека.
Цогоев (Цогойты) Эльбрус Владимирович родился в 1948 году в городе Алагир Северо-Осетинской АССР. Через год после окончания Ленинградского Высшего художественно - промышленного училища имени В. И. Мухиной был принят в Союз художников СССР.
За его спиной немало местных, зональных, республиканских и всесоюзных вернисажей. Так, на молодежной выставке южной зоны (г. Ростов, 1983 г.) серия литографий Э. Цогоева была отмечена первой премией ЦК ВЛКСМ. Мне нравятся его циклы «Люди и Горы», «Песни Гор», многие портреты, пейзажи.
Соединение эмоциональности и эпичности — вот, пожалуй, определяющая черта его творчества.
Назову и те качества этого талантливого художника, которые позволяют с надеждой думать о его будущем: школа, трудолюбие, эрудиция.
Заур-Бек АБОЕВ, народный художник Северо-Осетинской АССР.

Портрет Ирины. Автолитография.
Актер. Из серии «Диалоги». Автолитография.
Пора уборки яблок. Из серии «Сны в августе». Офорт.


Юность. 1987. № 4, 1—96.
Индекс 71120.
Цена 70 коп.


Слышу - мужество в марше идет,
Оборачиваюсь: Комсомол!..
М. Светлов


<- предыдущая страница


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz