скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

В КРАЮ СКАЗКИ
ЕКАТЕРИНА ШЕВЕЛЕВА

На гористом берегу, над морем, словно пышные зелёные облака, стоят миндальные и персиковые деревья, сосны, кедры и кипарисы, лавры и магнолии. В знойном, напоённом ароматом воздухе отдалённая, чистая дробь пионерского барабана звучит, почти сливаясь со звоном цикад. В зелёных ветвях туи щёлкает какая-то птичка, словно волшебный ключ звонко отпирает серебряный замочек, открывая вход в прославленный пионерский лагерь «Артек».
Наверное, в этом цветущем, ярком уголке земли великий поэт Пушкин увидел златую цепь на дубе, неведомые чудесные дорожки и берег, на который вышли из волн морских тридцать три богатыря. Ведь 125 лет назад Пушкин жил здесь, в небольшом доме, у самого синего моря. В двух шагах от его дома рос молоденький кипарис, о котором поэт писал своему другу Дельвигу:
«...Каждое утро я навещал его, и к нему привязался чувством, похожим на дружество».
Теперь пушкинский кипарис высок и могуч маленькие обитатели Артека: русские, украинцы, белоруссы, грузины, киргизы, казахи — дети со всех концов Советского Союза, в первые же дни приезда в лагерь спешат взглянуть на легендарный кипарис, побывать в доме любимого поэта.
— Может быть, как раз по этой тропинке возвращался Пушкин с моря домой и были у него мокрые, после купанья, кудри! — говорит подругам темноглазая казашка, школьница-отличница Гульнура Умбекбаева.
С волнением входят девочки в пушкинский дом — и невольно останавливаются: пустые, мрачные комнаты, ободранные и проломленные стены... Картина разрушения особенно поражает, вероятно, потому, что за порогом дома щедро сияет солнце, вечно плещет море, и деревья широко раскидывают свои могучие шатры. Кажется, будто кто-то оборвал прекрасную сказку, чтобы придумать к ней злой и страшный конец.
— Это немцы!— тихо говорит одна из девочек.
Да, в пушкинском доме были немцы. Немцы хозяйничали в Артеке: рубили драгоценные деревья в парке, разбирали здания на дзоты делали веники из пальмовых ветвей и устраивали конюшни в санаторных палатах. Немцы уничтожили все скульптуры в «Аллее национальностей», разорили многочисленные детские площадки для игр и детскую техническую станцию, разрушили пристань, подожгли знаменитый дворец в Суук-Су.
Известна старая легенда о Медведь-горе, у подножья которой расположен Артек. Легенда говорит о том, как люди победили огромных, лютых медведей. Страшные звери пытались украсть счастье у человека. Но человек смело принял бой, ему на помощь пришли друзья, и так велика была сила их гнева, что от него окаменел вожак медведей, «Медведь — серая гора». И лежит он с той поры неподвижно, уткнувшись мордой в море...
Теперь эту легенду рассказывают иначе. Быть может, сами ребята, артековцы, вложили в неё новое содержание, навеянное образами Великой отечественной войны:
— И вот вышли на берег тридцать три моряка, богатыри в бушлатах, и стали биться с немцами, которые хотели Артек украсть. Убитых фрицев наши в море кидали, да море их тоже держать не стало, превратило всех в громадный камень и выбросило на берег... А наши моряки, те, которых немцы ранили до смерти, завещали Артек опять детям отдать!
— Вовсе нет! Тут чудо случилось: немцы хотели Артек сломать, ломали, ломали, и ничего у них не вышло!
И, конечно, правы оба подростка, невольные авторы новых легенд: советские богатыри вышли на берег — и случилось чудо; снова свободен Крым, снова каждые 1 1/2 месяца приезжают отдыхать в Артек 1200 советских ребят. И разве не чудо совершили скромные работники Артека?! В течение нескольких недель они восстановили здания лагеря, наладили хозяйство, привели в порядок большую территорию! Еще не всё закончено, ещё, например, не восстановлены полностью разнообразные музеи Артека, ещё зияют, как открытая рана, развалины дворца. Тень войны иной раз ещё омрачает лица детей. Это и не удивительно! Обугленная ветка акации может напомнить мучительные пытки бежавшему 1 1/2 года назад из немецкого плена школьнику Юре Крылову. Развалины дворца могут напомнить Сталинград в бою Люсе Радыно, маленькой разведчице, награждённой двумя боевыми медалями.
Но жизнь затягивает раны. И обугленная ветка ленкоранской акации уже почти незаметна среди цветущих ветвей.
Говорят, что, когда немцы подожгли дворец в Суук-Су, ленкоранская акация простёрла свою цветущую розовую ветвь, чтобы защитить парк от огня. Так говорит сказка, страшная сказка со счастливым концом.

Общий вид Артека
Утренняя зарядка
В море
Вверху — кружок рукоделия
В центре — солнечные ванны
Справа — гребля
Вверху — на стадионе
В центре — на досуге
Слева — в столовой
Юные альпинисты
В гостях у черноморцев
Дежурный лагеря на посту


УСЫНОВЛЕННЫЕ СТРАНОЙ
МАРИЯ ШКАПСКАЯ

МИР любит детей. Это азбучная истина. Превосходные детские образы созданы гениями мировой литературы, от Диккенса до Толстого. Белинский называл детей гостями настоящего, хозяевами будущего. Достоевский писал, что он отказывается от рая, если он оплачивается детской слезой.
Нигде в мире не берегли детей так, как берегут их у нас, в Советском Союзе.
В тяжкие военные годы страна наша сделала всё, чтобы спасти детей. Эшелоны с детьми пошли на восток с 23 июня 1941 года. В самые трудные, октябрьские дни того же года затемнённые пароходы шли по Волге и Каме с «грузом особого назначения». Их пропускали по ночам, без остановок и вне очереди. А наутро слышны были на палубе детский щебет и смех, и суровые капитаны без улыбки подтверждали: «Да, это груз особого назначения. Это — наше будущее. Детей надо доставить в глубокий тыл до ледостава».
В каютах маленькие играли в лото, а те, что постарше, выводили в тетрадях: «2 X 2 = 4».
Педагоги старались извлечь пользу из вынужденного путешествия и рассказывали детям о Волге, о великих людях, чьи имена были неразрывно связаны с нею.
Суровая зима медлила, и капитаны довезли свой бесценный груз прежде, чем реки покрылись льдом.
Шла война. Дети жили и учились в тылу, чтобы их отцы на фронте и матери в прифронтовых городах были спокойны.
Спасли, к сожалению, не всех. Тысячи детских трупов остались на дорогах Украины и Белоруссии, в расстрелянных и взорванных поездах, за решотками гетто.
Изуродованные дети лишали мужества хирургов, которые их оперировали. В Москве в 1942 году была устроена выставка, показавшая, что сделали фашисты с детьми. Ваня Громов с отпиленной рукой. Лада Чикина без рук и ног. Детские лица без глаз, превращённые в страшные маски.
Эти дети живут сейчас в специальных домах. Гитлеровцы ещё ответят за них перед человечеством! Но, может быть, страшнее физических страданий была душевная травма у тех детишек, которые вернулись из оккупированных немцами мест.
Через Москву прошло много десятков тысяч детей, потерявших дом и семью.
В январе 1942 года было опубликовано решение правительства об устройстве детей, оставшихся без родителей. «У нас нет сирот» и «Ни одного ребёнка на улице» — вот смысл этого решения.
Энергично занималась детьми и Красная Армия. Бойцы кормили детей в походных кухнях и отправляли на санитарных машинах, самолётах, повозках туда, где «большая земля». Родина принимала их в свои объятия.
В Москве эвакуированных детей размещали в Даниловском приёмнике. Когда-то здесь был монастырь — крепость, защищавшая подступы к Москве... Дети стекались сюда толпами, изнурённые, голодные. Одни приходили сами, других приводили соседи, друзья, милиция. Восьмилетние братья бережно несли на руках годовалых сестрёнок.
Узкая дверь в древней стене монастыря не закрывалась. Об этой двери можно было сказать словами Гюго: «Она не спрашивает, есть ли у тебя имя, а только, есть ли у тебя горе».
Следует заметить, что имён часто и не было. Я спросила няню, которая несла в спальню маленькую Аллочку:
— Как фамилия девочки?
— Неизвестнова,— ответила няня.
Неизвестновыми оказались и Ваня, и Варя, и Лиза, и многие другие. Страшная, огромная семья Неизвестновых!
Даниловским приёмником все эти годы ведал Василий Денисович Строганов. Когда я пришла к нему в первый раз, этот человек в военной форме сурово спрашивал по телефону, обеспечены ли эшелоны, увозившие малюток на восток, запасной детской одеждой, посудой, книгами... Для него было важно всё, если речь шла о ребёнке.
После оказания первой помощи детей отсылали на восток или оставляли в Москве и под Москвой, в общежитиях заводов, в ремесленных училищах, в детских домах. Домов не хватало — строили новые. Едва успевали уехать первые питомцы, как являлись новые. Воспитательницы украдкой вытирали слёзы, видя этих детей, смертельно напуганных войной. Дети не шалили, не смеялись, не вставали со стульев, на которые их посадили. Они кричали во сне, но молчали днём. Молчание трёхлетних — это страшное молчание.
Дети перестали быть детьми, с ними ни о чём нельзя было говорить. Им читают Горького, и вот встречается фраза: «Земля дышала». Вася вставляет деловито: «Да, я знаю. У нас на Западной Двине расстреляли много людей. Земля над ними дышала и шевелилась, потому что там были живые».
Рассказывают о рикшах в Китае. Лена подтверждает: «У нас это тоже было: немцы запрягали людей в телеги».
Трудная и великая работа выпала на долю воспитателей, но она дала свои результаты. Недавно один из московских детских домов посетили иностранные гости. Они были потрясены тем, что увидели. В самом деле: вот блистает паркет, в аквариумах плавают золотые рыбки, золотистые портьеры смягчают солнечный свет, и весёлые, здоровые дети играют, учатся, смеются, шалят. Они живут полной жизнью, как все наши дети.
— Даже удивительно, как они всё забыли! — вырвалось у одного из посетителей.
Конечно, дети не всё забыли — их только отвлекли от страшных воспоминаний. Тут влияло и действовало всё: государственная забота, коллектив — педагоги, товарищи,— пионерские организации, народный энтузиазм, самый воздух нашей страны, добрый и щедрый.
Полярники слали осиротевшим детям шубы и оленину, моряки — деньги, бойцы та соседних частей вспахивали огороды, чинили электричество.
Беспримерны были любовь и забота, которые проявляла страна к своим усыновлённым детям.
Многие питомцы детских учреждений выросли и ушли в большую жизнь. Они плавают юнгами на кораблях, стоят у токарных станков, выступают на концертах.
Вот эстрада. В Москве происходит смотр молодых дарований. Постукивая напёрстками о блюдечко, смуглые девочки выступают в старинном узбекском танце. Почти неподвижно их тело, но как выразительны руки!
«Вековая культура танца!» — говорят зрители. Но вглядитесь: вот эта девочка, справа, с умным и смелым личиком,— Жанна Колбасина, донская казачка. Еврейский мальчик Илюша Карп исполняет украинский танец... Все они встретились в солнечном Узбекистане.
Они страстно любят искусство, но кроме того у каждого из них есть своя профессия, своё место в жизни. Они будущие помощники машиниста или слесаря-паровозника — воспитанники железнодорожного училища.
А ведь казалось, дети, непоправимо раненые войной, были вовсе погибшими для жизни. Некоторые из них заикались от испуга, теряли память, дар речи. Это те, у кого на глазах повесили сестру, запороли мать, гвоздями прибили сводку Советского Информбюро на спину брату.
Советская педагогика не знает слово «непоправимо». Вот, например, Институт трудового воспитания в Лопасне. Здесь для нервнобольных детей установлен особый режим, режим полусанатория, полушколы.
Европа знает этот уголок. В книге посетителей американский педагог Люсиль Шоу с изумлением спрашивает у воспитателя: «Как вы добились таких результатов?»
Ещё изумительнее по результатам, да и по масштабам значительней, то, что сделано для детей, советскими людьми в так называемом индивидуальном порядке.
Слёзы осиротевших детей жгли сердца всех матерей страны. Каждая понимала, как это страшно: ещё вечером у ребёнка была крыша над головой и добрые руки матери прикрывали его одеялом, а утром крыши уже нет и мать, мёртвая, валяется в канаве. Но сочувствия мало — надо было действовать.
Почин действию положила Елена Овчинникова, работница московского завода «Красный богатырь». Она обратилась к администрации завода с просьбой: «У меня есть четверо детей — дайте мне пятого из осиротевших».
Девочка, принятая Овчинниковой на воспитание, была измученным, страшным, жалким созданием. Сейчас это прелестный, здоровый ребёнок.
Просьбы об усыновлении осиротевших детей понеслись из всех уголков страны. Мотивировки были разные: одна потеряла мужа, у другой умер ребёнок, у третьей детей никогда не было, четвёртая берёт «из жалости», пятая — «для совести». Но страстность, с которой эти женщины просили ребёнка, была одинакова.
«Удостойте и меня долей счастья!» — восклицает учительница Вторушина. «Я мать трёх бойцов, неужели я недостойна получить ребёнка?» — спрашивает Марфа Чипихина. «Я его сделаю счастливым»,— уверяет санитарка Дмитриева. «Мы вырастим ребёнка патриотом»,— обещает семья паяльщика Матвеева. «Мы молоды и ещё бездетны, ему будет хорошо, только не откажите!» — умоляют молодые супруги Васильченко.
Из родильного дома в Дагестане пришёл запрос на троих детей — от врача, прачки и акушерки. Каждая приложила справку об обеспеченности.
В этом соревновании любви участвовали не только отдельные люди. Соревновались города и области. Свердловск собирал деньги, Хабаровск — вещи. Детей брали коллективы предприятий, сельскохозяйственных артелей. Колхоз «Красное знамя», под Ярославлем, приютил двенадцать детей. Колхоз Янги-Юл, в Средней Азии, взял на воспитание сразу сто двадцать детей.
Можно представить себе масштабы этого движения, если в одной Москве на девять тысяч детей в детских домах приходится ещё около двадцати тысяч усыновлённых, патронируемых, опекаемых!..
С трепетом и волнением переступают просители порог маленькой комнатки в городском отделе народного образования, где «дают детей».
Получить их не совсем легко.
Усыновить можно только круглых сирот. Некоторых детей отдают под опеку, некоторых — только на патронирование, то есть на содержание в семье с денежной помощью государства.
Седая женщина с горящими тёмными глазами, Р. Р. Орлова, неутомимо исповедует приходящих.
Она должна знать всё: ваш бюджет, ваш характер, ваши квартирные условия, должна проникнуть в ваши мысли и намерения. Она решает важнейший вопрос: можно ли доверить вам ребёнка? У неё многое засекречено. Да и как не оберегать покой и радость маленьких Неизвестновых, которые вновь получают имя?!
Вот прилетает полковник с одной из окраин страны, приходит в детский дом. К нему выводят мальчика. Полковник радостно говорит ему: «Коля, голубчик, наконец-то я тебя нашёл!» Ребёнок узнаёт отца не сразу, он всё забыл, но ему напоминают одно, другое, какую-то мелочь, например цвет платья матери, и вот ребёнок в объятиях отца, тот везёт его к маме, и малютка никогда не узнает, что его подлинные родители давно в могиле.
Один неосторожный корреспондент с ненужной откровенностью описал такую счастливую семью. На другой день в отделе народного образования произошла душераздирающая сцена: «Что вы сделали? Мы же скрывали от Людочки, что она не наша».
Молодая девушка-фронтовичка привезла к матери в родной город приёмного сына. На улице её встретил школьный учитель: «Дорогая, откуда такой большой сын?» Она отводит учителя в сторону и говорит сурово: «Молчите, не напоминайте мальчику, что он сирота». И в этот «заговор молчания» вступают другие люди, оберегая тайну и покой детского сердца.
Журчит арык в Ташкенте, в Старом городе. Там за слепой глиняной стеной живёт кузнец Ахмет Шамахмудов. У него нет детей, но в Ташкенте появилось много сирот. Восточные семьи многочисленны и старый кузнец берёт сразу семерых — от двух лет до тринадцати. Все дети разной национальности.
В Москве семья Кузнецовых взяла на воспитание двух девочек-сестёр. И дом наполнился весёлым детским шумом, беготнёй. Дочки растут здоровыми и цветущими.
Вот ещё одна семья москвичей — Гаврилиных. В ней трое детей. Мальчик усыновлён ещё до войны. Теперь у него появились новые сестрёнка и братишка. Названные братья и сестра живут дружно и очень любят друг друга.
Вот семья архитектора Т. Их два сына погибли на войне. Старший сын умер в госпитале. Перед смертью он подружился с раненым бойцом. Тот тоже умирал и умирал тяжело, потому что оставлял двух сирот. Сын Т. записал это в дневнике. Записал он и адрес бойца. Осиротевшие родители Т. взяли в дом осиротевших детей.
Чудесные примеры материнской любви донесли до нас история и литература. Но неописуемо прекрасна материнская любовь, согревающая чужого ребёнка. Она утверждает победу жизни над смертью, культуры над варварством, победу высоких человеческих чувств над дикарскими инстинктами гитлеровских орд, грозивших опрокинуть основы морали и права во всём мире.

Спальня в московском детском доме № 23.
В заботливые руки Зои Михайловны Новак попадает каждый вновь прибывший воспитанник детского дома № 23. Купанье доставляет явное удовольствие новичку — Вове Гусеву.
«Петушки и курочки» — это очень весёлая игра. Она доставляет детишкам много радостных минут.
Семья Кузнецовых усыновила двух девочек-сестёр, у которых погибли родители. Отец девочек — полковник Кузнецов — всегда находит время и поиграть с дочками и почитать им. Сегодня они славно проведут вечер за книгой.
Сладко спится Люсе после хорошо проведённого дня.
Арбуз — любимое лакомство Вити Жернова (детский дом № 23, Москва).

<- предыдущая страница следующая ->