скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

КАК Я ВОСПИТЫВАЛА МОЮ ДОЧЬ
Н. АРАЛОВЕЦ-КОВШОВА

— Как вы воспитывали Наташу?..
Этот вопрос часто задают мне молоденькие матери. И, глядя в их пытливые, озабоченные глаза, я словно вижу в них себя такой, какая я сама была лет 25 назад. Я любила свою крошечную дочку, и мне хотелось быть для неё самой лучшей, самой достойной матерью...
Ещё до рождения Наталочки я перечитала всю литературу по уходу за маленькими детьми и их воспитанию. Такое чтение создало определённую направленность моих мыслей и бесконечно усилило сознание великой ответственности материнства.
Наташенька родилась 26 ноября 1920 года.
* * *
В 1918 году в семье моего отца, народного учителя Д. М. Араловец, было шестеро большевиков и красногвардейцев: мои родители, два брата, сестра и я, 15-летняя девочка. Отец и два брата, юноши 17 и 19 лет, были зверски замучены белыми. Мы, четверо оставшихся в живых детей, вместе с нашей матерью вынесли все ужасы и мучения белогвардейских застенков. На руках матери умер в плену у белых и наш третий, младший и последний брат — Серёжа. Полтора года мы ничего не знали о судьбе старшей сестры Кати, увезённой белыми в Читинскую тюрьму. Когда Красная Армия освободила город Златоуст, где мы тогда жили, от нашей семьи из восьми человек оставалось только трое.
После победы над контрреволюцией и вражеской интервенцией первейшим долгом каждого советского патриота стала борьба за сохранение нашей социалистической страны от любой вражеской напасти. Этому мы должны были учить и наших детей, чтобы быть спокойными и уверенными за их будущее. Мы должны были знать, умирая, что передали страну в верные и надёжные руки идущего за нами поколения.
У меня не было сына. У меня была только дочь, притом единственная. Но это не освобождало меня от выполнения общего материнского долга перед родиной. Вот почему я растила Наташу пламенной патриоткой, воином, борцом за народное счастье и свободу. Не к праздной и лёгкой жизни готовилась Наташа, а к жизни суровой и трудной, ибо много было врагов у нашей молодой социалистической страны.
* * *
Наташенька росла среди нас, взрослых — участников гражданской войны, большевиков. Естественно, что девочка избрала для себя тот же самый жизненный путь, по которому шла вся наша семья.
В воспитании Наташи самую большую и мудрую помощь оказывала мне моя мать. Мы с мамой обе безумно любили девочку. Но мы никогда не баловали её, не превращали в свою забаву и утеху, не думали, что она появилась на свет только для нашей личной любви и радости.
Наташа относилась с безграничным доверием ко мне и к бабушке, шла к нам со всеми своими детскими недоумениями и трудностями и всегда встречала у нас обеих настоящее, чуткое внимание. Ни я, ни моя мать никогда не отмахивались от ребёнка, как бы мы ни были заняты, больны или устали. Мы дорожили доверием Наташи и берегли его.
Мы любили милую правдивость ребёнка. Но мы и сами были всегда правдивы. Наташа никогда не была свидетелем того, чтобы кто-нибудь из нас солгал, обманул кого-нибудь, поступил нечестно.
Благодаря полной правдивости и исключительному доверию девочки её детская душа была открыта перед нами. Мы всегда знали, что в ней творится, и могли влиять на неё, воспитывать эту милую душу в самом лучшем и благородном направлении. Доверие Наташи ко мне до последнего дня нашей совместной жизни было настолько полным, что я, мать, была в то же время и самой задушевной подругой, которой Наташа поверяла все свои девичьи тайны.
Безграничную любовь своей дочери и её полное доверие я приобрела тем, что всегда глубоко и искренно интересовалась всеми детскими делами и переживаниями Наташи, выслушивая их с неподдельным участием и с полным, «взрослым» вниманием и уважением. Для меня не было более интересного собеседника, чем моя дочь. Наши ежевечерние беседы превратились в ничем уже не искоренимую потребность постоянного душевного общения. Это всё больше сближало нас, взаимно обогащало, укрепляло и увеличивало нашу дружбу и взаимную любовь.
Наталочка росла любимым ребёнком, но поблажек ей никто не давал. И хотя «единственные» дети очень часто бывают капризными и избалованными, Наташа не была капризной, но только потому, что ни я, ни бабушка никогда не потакали её неразумным, детским капризам и были в этом единодушны. Если один запретил что-нибудь, бесполезно было добиваться разрешения у другого.
Мы всегда помнили о том, что слабость и бесхарактерность взрослых, окружающих ребёнка, больше всего развращают детей, делают их капризными, раздражительными, грубыми и деспотичными.
Если что-нибудь запрещалось маленькой Наташе, то запрещение никогда уже не снималось невзирая на самый отчаянный крик. Ведь ребёнок очень быстро понимает силу своего оружия — пронзительного крика. Уступи ему один раз — тогда капризы, крик, буйство будут следовать с нарастающей силой, а взрослые, вместо того чтобы разумно руководить малышом, сами станут послушной и глупой игрушкой в руках избалованного ребёнка.
Обе мы с матерью обращались с Наташенькой всегда очень внимательно и спокойно. И ребёнок привыкал слушать спокойно и разумно обращённые к нему слова. Мы никогда не наказывали Наташу шлепками, не ставили «в угол», ничем и никем не пугали её, чтобы добиться послушания. В раннем детстве Наташи я употребляла единственное наказание. Если она не слушалась или капризничала, я спокойно укладывала её в кроватку и не брала оттуда до тех пор, пока она не переставала плакать.
Другим, более жёстким наказанием, когда девочка уже подросла, было молчание. Когда Наташа упрямилась, медлила, я говорила: «Если ты меня не слушаешься, мне незачем больше разговаривать с тобой!» Я отворачивалась и молчала, продолжая заниматься своим делом. Этого наказания Наташа не выносила даже и взрослая. Уже через несколько минут она подходила ко мне и просовывала повинную голову мне под левую руку, молча признавая свою вину. Мы никогда подолгу не сердились друг на друга, жалея каждую минуту, потерянную для любви. Мы словно предчувствовали обе, как мало будет у нас счастья и радости быть вместе...
* * *
Я старалась с детства привить Наташе любовь к литературе и прежде всего к русской литературе. Свою первую книжку Наташенька получила, когда ей было два года. Это была толстая, в дорогом издании, книга «Птицы Европы». Жили мы тогда в глухом сибирском городке. Негде было купить игрушек, нечем было занять ребёнка, и я приучила Наташу рассматривать картинки в этой книге, бережно перелистывая её. Прежде чем дать Наташеньке книгу, я всегда мыла ей ручки, чтобы она не пачкала страницы. И ребёнок понял моё бережное отношение к книге, моё уважение к ней. Уже малюткой Наташенька научилась любить и беречь книгу, ценить её. И не было впоследствии ни одного случая, чтобы девочка изорвала хотя бы один листок в книжке. Я могла дать маленькой Наташе книгу любой ценности и была совершенно спокойна за её полную сохранность. Наташа никогда не дралась с детьми. Но, если дети рвали у неё на глазах книжку, она защищала её как только могла, пуская в ход и кулачки.
Я очень люблю хорошую детскую и юношескую литературу. Свои любимые книги я сама приносила Наташе, радуясь встрече старых и верных друзей моего детства с моей милой дочерью. Я помню то великое, облагораживающее влияние, воспитывающее лучшие свойства души, которое оказывало на меня в детстве и юности чтение хороших книг. Наша советская литература о героизме людей в гражданской войне и в период великой стройки имела сильное влияние на воспитание характера Наташи. Книгу Николая Островского «Как закалялась сталь» мы не один раз прочитали вместе.
Наравне с любовью к книге, любовь к животным была другой страстью Наташи. Девочку всегда окружали самые разнообразные зверюшки, подобранные ею в лесу или на улице. На окне, в аквариуме, плавали рыбки, на диване умывал мордочку кот, под столом дремал облагодетельствованный уличный щенок, на шкафу пищало и резвилось многочисленное семейство белых крыс, путешествовала по полу медлительная черепахи, под кроватью фыркал сердитый на весь свет ёжик. И Наташа умела сохранять мир среди обитателей своих «джунглей»...
Любовь к животным развивала в ребёнке глубокое чувство человечности в отношении к существам слабейшим, общение с ними — острую наблюдательность.
По всем естественным наукам у Наташи были отличные отметки в школе. Девочка всегда была занята или чтением или вознёй с животными. Она не скучала и не портилась от безделья, что было бы неизбежным, если бы досуг ребёнка не был заполнен полезным и увлекательным делом.
Я никогда не запрещала Наташе приносить животных в дом. Если они были грязными, мы вместе с Наташенькой купали их, если они болели, мы их лечили. И от этого ещё больше крепли наши взаимная любовь и дружба.
С детства Наташа была очень общительным ребёнком. Я никогда не запрещала ей приводить детей к себе. Беспорядок в комнате после ухода ребятишек меня нимало не огорчал. Зато я всегда и очень хорошо знала всех сверстников Наташи и могла влиять на неё в выборе друзей.
Любовь к детям была одним из сильнейших душевных свойств Наташи. Когда я наблюдала Наташу в обществе детей, меня всегда радовало её нежное, бережное отношение к детской душе. Никто лучше Наташи не умел подойти к самому строптивому ребёнку и заставить его слушаться. Наташенька усаживалась рядом с ним, обнимала за плечи и тихонько шептала ему на ухо какие-то свои, ей одной известные слова. И вскоре совершенно укрощённый строптивец радостно спешил исполнить то, чего ещё минуту назад ни за что не желал сделать.
Ребята обожали Наташу. Она умела придумать для детей интересные и весёлые игры, умела сделать «из ничего» красивые, занимательные игрушки на ёлку и, наконец, умела совершенно по-детски, всей душой уйти в общее веселье, возиться, прыгать, кувыркаться и вместе с детьми до слёз хохотать над чьей-нибудь ловкой проделкой. Останься Наташа в живых — она была бы чудесной матерью...
* * *
Невыразимо нежной была любовь Наташи к родной семье. Горячей лаской проникнуто каждое её письмо с фронта. Она писала нам:
«...Милые мои, родные, хорошие! Как соскучилась я о всех вас! Ну как живёте вы? Все ли здоровы? Как девочки, любимые мои птички? Помнят ли они свою сестричку — Натика? Или уже забывать стали?..»
«...А я уж так о вас скучаю, что просто сил никаких нет, так бы и полетела к вам, обняла бы вас крепко, крепко и расцеловала нежно и горячо».
«Бусенька, моя родненькая! Не хвораешь ли ты, моя ласковая бабуся? Ты береги своё здоровье, не переутомляйся, милая, хорошая ты моя бабусенька! А девочки-сестрички мои! Как они там растут без братишки своего — Натика? А? Шалуньи мои драгоценные! Котятки беленькие и чёрненькие! Как хочется мне на вас посмотреть... Хоть бы карточку прислали!...»
«...Пишите чаще! Ваши последние письма получила как раз перед боем и прочла их в лесу, под звуки залпов нашей артиллерии и разрывы мин. Так тепло и радостно стало на душе! Ведь подумать только, в такой момент, на таком большом расстоянии от вас, я получила кусочек домашнего тепла, искорку вашей любви, нежности, ласки... Пишите мне, не дожидаясь моих писем. Я теперь смогу писать вам очень редко, но знайте, что всегда и везде я думаю о вас и ради вашего спокойствия и счастья, ради счастья нашей Родины я бью фашистскую гадину. Я ведь очень, очень люблю вас и хочу приблизить день нашей встречи...»
* * *
У Наташи не было братьев. С семи лет у неё не было и отца. Мы жили с ней вдвоём, и я одна должна была воспитывать Наташу, стать ей не только матерью, но заменить также отца.
Приучать Наташеньку не быть плаксивой я начала уже в то время, когда ей было около двух лет. Девочка очень любила меня и была чувствительна к моим порицаниям или похвалам. Наташенька была весёленьким, шустрым и предприимчивым ребёнком. Как медвежонок, она вечно карабкалась куда-нибудь ввысь. Не обходилось, конечно, и без аварий, а значит, и горьких слёз. Но Наталочку легко было отвлечь от слёз какой-нибудь наскоро сочинённой сказочкой-шуткой. Она навастривала ушки и, ещё роняя последние слёзы, уже слушала сказку! Если Наталочка не плакала, а молча вставала после падения, я её очень, очень за это хвалила. И скоро я заметила, что ребёнок сам, сознательным усилием воли старается подавить желание заплакать. Скоро это вошло во вполне стойкую привычку. Наташа научилась гордому мальчишескому стоицизму к чувству боли и уже никогда не плакала, как бы ей ни было больно. Когда девочка выросла, стоицизм остался и превратился в отличное боевое качество взрослого человека.
Я учила Наташу мальчишеской ловкости. Она умела влезать на самые высокие деревья, переплывать широкие реки, отлично бегала, управляла лодкой, гребла и, наконец, стреляла из боевой винтовки.
Смелая, живая, жизнерадостная и задорная, Наташа была азартной спортсменкой и отличной физкультурницей. В детстве Наташа болела туберкулёзом. Физкультура и спорт закалили её организм, превратили слабого ребёнка в сильную и выносливую девушку. Все эти качества очень пригодились Наташе на фронте.
* * *
Моя доченька росла, и мне хотелось научить её видеть весь тот прекрасный мир, который её окружал. И сколько самых счастливых часов, самого безмятежного счастья пережили мы с Наташей, гуляя вдвоём по лесу!.. Мы могли часами сидеть возле муравьиной кучи, наблюдая хлопотливую работу этих умнейших насекомых. Мне доставляло неизъяснимое удовольствие рассказывать Наташе о жизни природы, о её великих законах. Уже школьницей Наташа часто предпринимала самостоятельные поездки за город в обществе других детей. Она была их любимым вожаком и в детских играх и в прогулках по лесу.
Научив Наташу любить русскую природу, я стремилась воспитать в ней ещё более страстную любовь к нашей родной, русской земле, нашей прекрасной Родине и на этой родной земле видеть несчётные плоды всё умеющих, заботливых, трудолюбивых рук нашего жизнетворца-народа. Из окна вагона, проезжая тысячи вёрст по нашей земле, мы, словно перелистывая страницы чудесной книги, видели бьющую ключом трудовую жизнь нашей страны. И, глядя на неё, мы вместе с Наташей мечтали о том, где будет работать сама Наташа и кем она будет.
— Скорее бы выучиться и окунуться с головой в работу! И делать, делать её без конца вместе со всем народом! — восторженно говорила мне Наташа. — Мы, молодёжь, бесконечно счастливы, что родились и живём в такой стране, как наша. Пока ещё мы этого счастья не заслужили, ничем его не оплатили. И так хочется доказать свою любовь к Родине чем-нибудь очень хорошим, большим, каким-нибудь необычайным подвигом!
Наташа с детства мечтала быть «солдатом революции». И мне легко и радостно было помогать ей в осуществлении этого желания. Вступление Наташи в пионеры было большим счастьем для нас обеих. И пионерские дела Наташи в школе я всегда считала для себя очень важными. Ведь это уже было началом того большевистского пути, на который вступала моя маленькая дочь, чтобы идти по нему до своего славного, героического конца.
Теперь мы стали мечтать о комсомоле. Сбылась и эта мечта. Наташа была боевой, пламенной комсомолкой. Горячее комсомольское сердце увело её добровольцем на фронт.
К этому она готовилась в течение всей своей жизни.
Уже с 14—15 лет Наташа начала свою военную учёбу. Из года в год она овладевала военными знаниями. Её огорчало только одно: «Девушек не берут в Красную Армию!» Но я говорю ей: «Заслужишь, будешь достойна — возьмут!» Однажды Наташа возвращается домой сияющая: «Мамуля! Ты знаешь, оказывается, если девушка добьётся получения четырёх оборонных значков, её берут на военный учёт! Ну, так я получу все пять значков!»
И она их получила.
Она не только училась сама, но подзадоривала и втягивала в военную учёбу всю школьную молодёжь. Являясь любимым, признанным вожаком своих сверстников, она старалась делать всё, с чем ей приходилось сталкиваться в школе, в комсомольской организации, в спортивном клубе, в тире Осоавиахима,— образцово, считая это делом чести.
* * *
Когда на нашу землю ринулись фашистские орды, Наташа сдавала последние экзамены в Авиационный институт. Она мечтала стать инженером и лётчиком, а ушла из института добровольно в военную школу снайперов.
Клятвой звучат слова Наташи, с которыми обращается она в одном из писем с фронта к главе нашей семьи — моей матери:
«Любимая моя хлопотунья! Не беспокойся за меня, знай, что твоя Наталка никогда не уронит чести нашей семьи и не опозорит славного её боевого прошлого. Никогда не сверну с дороги перед лицом опасности и буду бить гадов в упор, буду посылать пулю за пулей в их скверные головы, начинённые безумными мыслями о нашей родной Москве, о господстве над нами — свободным, гордым и смелым народом. Буду бить до конца, до полной, большой и радостной победы».
В одном из своих писем ко мне в ноябре 1941 года Наташа писала:
«Любимая моя мама! Ещё 20 октября мы приняли красную присягу. Ты подумай только: я, обыкновенная девушка, удостоена чести быть воином нашей Красной Армии, да ещё вдобавок защищаю нашу Москву, нашу родную, горячо любимую, вечно молодую столицу. И знай, что во имя нашего счастья, во имя нашей большой и радостной победы я оправдаю это доверие Родины и отдам всё, что могу,— свои силы, уменье и жизнь, чтобы не пустить коричневую гадину к Москве, чтобы стереть её с лица земли...»
Наташа сдержала свою клятву. Десять месяцев провела она на фронте. Свыше сотни фашистских негодяев нашло свою смерть от метких, снайперских пуль Наташи.
Наташи не стало 14 августа 1942 года. Смерть настигла её под Старой Руссой, в одном из ожесточённейших сражений с врагом. Вместе с Наташей погибла и её неразлучная подруга Машенька Поливанова. Окружённые немцами, девушки израсходовали в неравном бою все боеприпасы и подорвались на последних гранатах, даже смертью своей стремясь уничтожить как можно больше фашистов.

Герой Советского Союза Наталья Ковшова.
Наташа семи лет.
Наташа восемнадцати лет.
Маша Поливанова и Наташа Ковшова.

<- предыдущая страница следующая ->