каморка папыВлада
журнал Вверх 2009-04 текст-5
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 02:47

скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

УДАЛЬ МОЛОДЕЦКАЯ

НЕИЗВЕСТНОЕ БОРОДИНО

В истории нашей Отчизны наберется немало великих битв и громких побед. Среди них есть ключевые сражения, в которых решалась судьба Руси и России, судьба русской православной нации. Ледовое побоище, Куликовская битва, Бородино, битва под Москвой в 1941-1942 гг. — эти славные события широко известны и почитаемы нашим народом.
Битву, состоявшуюся в августе 1572 года возле села Молоди, находящегося примерно в 50 км от Москвы, между Подольском и Серпуховом, порой называют «Неизвестное Бородино». Это сражение в российской истории упоминается нечасто, хотя его значение в судьбе Русской державы трудно переоценить.

В XVI в. Крымское ханство было мощным государством - союзником великой Османской империи, находящейся в расцвете своего могущества. Крымские татары регулярно совершали кровавые набеги на Московию. Предавали огню русские города и села, угоняли в неволю трудоспособное население.
Весной 1571 года крымский хан Девлет-Гирей во главе многотысячной орды напал на Русь. Татары пришли откуда их не ждали, выжгли дотла всю Москву - погибло несколько сотен тысяч человек. Помимо Москвы крымский хан разорил центральные области, вырезал население 36 городов, угнал в плен 100 тысяч русских людей. Возвращаясь в Крым; с дороги он послал царю Ивану Грозному нож, «чтобы Иван зарезал себя». Крымское нашествие было подобно нашествию Батыя; хан считал, что Московия обессилена и больше не сможет сопротивляться.
В следующем, 1572 году орда пошла на Русь устанавливать новое иго. Девлет-Гирей собирался не просто повторить набег, он решил возродить Золотую Орду, а ее столицей сделать Москву. Девлет-Гирей так и заявил, что «едет в Москву на царство», а города и уезды русской земли все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывшими при крымском «царе». На Русь двинулась огромная армия - 120 тысяч, в том числе 7 тыс. турецких янычар. В походе участвовало все боеспособное население ханства. Никогда еще Крым и Турция не выставляли против России столь грозного войска.
Момент для нападения хан выбрал очень удачно. Русское государство находилось на грани гибели. Велась война сразу с тремя сильными соседями (Швецией, Польшей и Крымским ханством). Русь была обессилена 20-летней войной, голодом, чумой и страшным татарским нашествием. В начале 1572 года Иван Грозный уехал из столицы. На сотнях возов из Кремля в Новгород были отправлены казна, архивы, высшая знать, в том числе семейство царя.
Основным опорным рубежом, суровым российским пограничьем (порубежьем) против нашествий с юга тогда служила река Ока (р-н города Серпухов). Ежегодно на её берега выступали тысячи русских воинов, которые несли сторожевую службу с ранней весны до глубокой осени.
Командовал русской армией земский воевода князь Михаил Иванович Воротынский - выдающийся военачальник, «муж крепкий и мужественный и в полкоустроениях зело искусный». Боярин Михаил Иванович Воротынский, как и его отец, с молодых лет посвятил себя военной службе. В 1536 году 25-летний князь Михаил отличился в зимнем походе Ивана Грозного против шведов, а через некоторое время - в Казанских походах.
Во время осады Казани Воротынский в критический момент сумел отразить атаку защитников города, повести за собой стрельцов и во главе большого полка штурмом овладеть Казанским Кремлем. За что и получил почетный титул государева слуги и воеводы.
Результатом работы Воротынского по укреплению защитных рубежей Руси стал оставленный «Наказ о станичной и сторожевой службе». В соответствии с ним пограничная служба должна делать все возможное, «чтобы окраинам было бережнее», чтобы воинские люди на «окраины безвестно не приходили», приучить сторожей к постоянной бдительности. Был издан и другой наказ М.И. Воротынского - об установлении мест стоянок дозорных станичных голов и о придании им отрядов. Их можно считать прообразом русских воинских уставов.
Зная о предстоящем нашествии Девлет-Гирея, что мог противопоставить татарам русский полководец? Царь Иван Грозный, сославшись на войну в Ливонии, дал Воротынскому только опричный полк; в распоряжении князя оставались полки из боярских детей, казаки, ливонские и немецкие наемники. В общей сложности численность русского войска составляла менее 60 тыс. человек. Против него шло вдвое превосходящее войско татар и турецких янычар с многочисленной артиллерией. Возник вопрос, какую тактику избрать, чтобы столь малыми силами не только остановить, но и разгромить врага? Полководческий талант Воротынского проявился не только в создании порубежной обороны, но и в разработке и осуществлении плана сражения.
Еще не сошел снег с берегов Оки, как наш полководец стал готовиться к встрече с неприятелем. Были сделаны пограничные столбы, засеки, постоянно курсировали казачьи разъезды и дозоры, создавались лесные засады. Необходимо было втянуть неприятеля в вязкую оборонительную войну, лишить его маневренности, на некоторое время сбить с толку, измотать силы, затем заставить выйти на «гуляй-город», где и дать окончательный бой. Гуляй-город - это передвижная крепость, построенная из отдельных деревянных стен, которые ставились на телеги, с бойницами для стрельбы из пушек и ружей.
«Если бы у русских не было гуляй-города, то крымский хан побил бы нас, - вспоминал немецкий наемный артиллерист Штаден, - взял бы в плен и связанными увел бы всех в Крым, а Русская земля была бы его землей».
Наступило лето. Русские войска занимали позиции близ Серпухова, укрепившись гуляй-городом. В конце июля полчища Девлет-Гирея обошли основные укрепления русских, форсировав Оку выше по течению, и устремились к Москве. Воротынский немедленно ринулся вдогонку татарам. Передовой полк под командованием князя Дмитрия Хворостинина настиг арьергард ханского войска у села Молоди, атаковал его и разгромил. Но не остановился на этом, а преследовал остатки разбитого арьергарда вплоть до главных сил крымского войска. Удар был настолько сильным, что возглавлявшие арьергард два татарских царевича заявили хану о том, что необходимо прекратить наступление.
Удар оказался настолько неожидан, что Девлет-Гирей остановил свое войско. Он понял, что за его спиной русская армия, которую необходимо уничтожить, чтобы идти дальше на Москву. Хан повернул войско обратно. Зачарованный мечтой о покорении Руси, он отбросил обычную тактику одного стремительного удара и втянулся в масштабное сражение.
Оказавшись лицом к лицу с главными силами противника, Хворостинин уклонился от боя и мнимым отходом начал заманивать татарское войско к гуляй-городу, за которым уже находился большой полк Воротынского. Передовые силы хана попали под сокрушительный огонь пушек и пищалей. С большими потерями татары отступили. Первая часть плана, разработанного Воротынским, блестяще осуществилась. Стремительный прорыв крымчан к Москве не удался, войска хана вступили в затяжное сражение. Всё могло быть иначе, брось Девлет-Гирей сразу все свои силы на русские позиции. Но хан не знал истинную мощь полков Воротынского и собирался их прощупать, опасаясь подмоги из Москвы. Он послал два тумена (тумен - 10 тысяч) на захват русского укрепления. Все они полегли под стенами гуляй-города. Небольшие стычки продолжались еще два дня, но серьезного штурма не было. Воротынский не на шутку встревожился: что если Девлет-Гирей перестанет атаковать и повернет обратно, чтобы на следующий год все начать сначала?
Наконец 31 июля, когда выяснилось, что русской армии ждать помощи неоткуда, татарским войском начался штурм главной позиции русских. «Дело было велико и сеча была велика», - говорит о сражении летописец. Перед гуляй-городом русские разбросали своеобразные металлические ежи, о которые ломались ноги татарских коней. Поэтому стремительный натиск, основная составляющая побед крымчан, не состоялся. Мощный бросок затормозился перед русскими укреплениями, откуда посыпались ядра и пули. Татары продолжали атаковать. Отбивая многочисленные атаки, русские атаковали сами. Во время одной из них казаками был захвачен главный советник хана - Дивеймурза, руководивший крымскими войсками. Яростное сражение продолжалось до вечера, и Воротынскому больших усилий стоило не обнаружить и не ввести в бой засадный полк. Как и у Дмитрия Донского на Куликовом поле, засадный полк ждал своего часа.
1 августа оба войска готовились к решающему сражению. Девлет-Гирей решил основными своими силами покончить с русскими. Несмотря на успешные боевые действия, положение нашей армии было очень тяжелым. В русском лагере закончились запасы воды и продовольствия, было много раненых.
На следующий день произошло решающее сражение. Хан повел свое войско на гуляй-город. И опять не смог овладеть русскими укреплениями с ходу. Сообразив, что для штурма крепости необходима пехота, Девлет-Гирей принял решение ссадить всадников с коней и вместе с янычарами бросить пеших татар на приступ. Вновь лавина крымчан хлынула на русские укрепления.
Князь Хворостинин руководил защитниками гуляй-города. Мучаемые голодом и жаждой, они сражались яростно и бесстрашно. Они знали, какая участь ждет их, окажись они в плену. Они знали, что произойдет с их Отчизной, если крымчанам удастся прорыв. Так же мужественно бок о бок с русскими сражались и немецкие наемники. Генрих Штаден командовал артиллерией гуляй-города.
Вражеские войска подступили вплотную к русской крепости. Атакующие в ярости пытались даже разломать деревянные щиты руками. Русские воины саблями отсекали руки врагов. Накал сражения усиливался, и Девлет-Гирей был полностью поглощен одной целью - овладеть гуляй-городом. Ради этого он бросил в бой все силы. Между тем князь Воротынский сумел незаметно провести свой засадный полк по узкой лощине и ударил неприятелю в тыл. Одновременно артиллеристы произвели залп из всех орудий, а защитники гуляй-города во главе с князем Хворостининым пошли в решительную атаку. Татары не выдержали удара с двух сторон и побежали. Это была победа!
По своему значению битва при Молодях сопоставима с Куликовской и другими ключевыми битвами в российской истории, поскольку в ней Московское государство отстояло свою независимость. Армия крымского хана потеряла 100 тыс. воинов - невосполнимые потери, поскольку в походе участвовало основное боеспособное население Крыма. Под селом Молоди полег весь цвет крымской армии, лучшие ее воины. Турецкие янычары были истреблены полностью. После столь жестокого удара набеги татар на Москву прекратились навсегда.

Статья Александра Иваненко.

Рисунки Алисар Жаафари
1 - переправа основных сил татар; 2 - главная оборонительная позиция русского войска; 3 - переправа вспомогательных сил татар; 4 - преследование татар русским войском; 5 - место главного сражения
Русский стрелец
Фрагмент «гуляй-город»
Турецкий янычар


РАССКАЗ

Пеликан
Автор рассказа - священник Ярослав Шипов

В дельте Волги, где нет уже почти никакой тверди, только тростник да камыш, встречаются иногда весьма загадочные персонажи - род отшельников. Судьбы их, вероятно, различаются степенью витиеватости, однако объединяет всех этих людей способность обходиться без человеческого общения, что, согласитесь, не может не вызывать определенного интереса. Ведь если внимательно присмотреться, человеческое общение и составляет самое дорогое удовольствие на земле. Впрочем, платить за него приходится и самыми большими скорбями.
Лишь прямое, непосредственное общение с Господом не приносит скорбей, но для обретения такой благодати нужна вера, неколеблемая никакими ветрами. Благословенна участь подвижников, достигавших таких высот: им открывалось счастье полного, безграничного всепонимания. Скорбеть при этом оставалось разве что о своей неизбывной греховности.
Однако среди местных пустынножителей едва ли случился хотя бы один, подвизавшийся на ниве духовного делания. Обычно они попадали сюда не от возвышенности интересов, а из-за чрезмерной горемычности жизненного пути и, как правило, вопреки собственным устремлениям.
Люди, живущие там, где уже и земли-то нет, не могут - осмелюсь повториться - не вызывать любопытства. Впрочем, земля там есть: если над тростниковым островком видна крона двух-трех деревьев, то под ними наверняка есть клочочек некоей суши. Вот в таких-то местах и селятся здешние затворники. Жилищем служат либо маленькие домишки на сваях, сколоченные невесть из чего, либо старые вагончики, которые принято именовать строительными бытовками. Почти все эти сооружения изначально принадлежали рыбацким артелям, а вот дальнейшая их судьба столь причудлива, что совершенно не подлежит описанию.
В сонме пустынножителей, селившихся в разные времена на крохотных островках волжской дельты, Николай Николаевич занимал особое место. Начну с того, что он был человеком весьма образованным. Имел семью, преуспевал на трудовом поприще, и ничто не предполагало его перехода на путь строгой аскезы. Переход этот между тем совершался. Медленно, незаметно, но неуклонно. Сначала закрылось предприятие, где Николай Николаевич работал корабельным конструктором, и вместо жалования ему предложили вагончик, брошенный в прикаспийских плавнях. Потом он вышел на пенсию. В ту пору он уже стал проводить на острове недели и месяцы. Наконец женился сын, привел сноху, которая сразу же стала жаловаться на тесноту в доме. Ранней весной Николай Николаевич оттолкнул от берега старенькую моторку и возвратился лишь в ноябре. Спустя четыре месяца снова уехал. К этому времени остров стал для него землей сокровенной, землей, где вершилось его уединение.
Поначалу он переносил одиночество легко: ловил рыбу, причем ловил только любительскими снастями, не признавая ни сетей, ни переметов, ни других промысловых премудростей, - отдыхал, словом. Иногда заезжали туристы с рыболовно-охотничьих баз, покупали копченую и вяленую рыбешку. Трофейные экземпляры сам отвозил на ближайшие базы, где их приобретали знатные столичные рыболовы, чтобы сфотографироваться для глянцевых журналов. Так что и уединение было щадящим. Потом, однако, однообразие этих занятий наскучило, он почти перестал выезжать к людям и впал в уныние.
Как-то инспектор рыбоохраны привез ему черненькую собачонку. «У нас, - говорит, - на посту расплодилось их - не сосчитать, а тебе сторож пригодится». - «Как зовут-то хоть?» - «Черныш. Но и на Белянку отзывается».
Потом пограничники подарили кошечку: маленькую, пушистую, рыжую, хвост трубой. Звали Муськой. «Чтоб мышей не было». - «Да откуда же у меня мыши, если остров по весне водой заливает?» - «Мало ли? Вдруг летом приплывут?»
Так вот и стали жить втроем. Собачка была добрая-предобрая и, вероятно, по расхожим представлениям, умная: «Сидеть!», «Лежать!», «Голос!» - все выучивала, но для проникновенного общения этого было недостаточно.
- Что с тебя взять? - говорил Николай Николаевич. - Пес - ты и есть пес, существо зависимое, несвободное, и все соображение твое - тоже зависимое. Вас считают умными лишь потому, что вы привязчивы и команды выполняете.
Муська хоть и принадлежала, по мнению Николая Николаевича, к существам вольной жизни и свободного разума, однако была барышней: с ней о чем ни заговори, сразу просит спинку погладить и за ухом почесать. «Подрастешь - свезу тебя обратно и поменяю на котика: с котами беседовать хорошо - они понимают. А твое счастье - в кошачьем материнстве».
И тут случилось событие, решительным образом изменившее жизнь всех поселенцев: на остров взошел пеликан. Вышел из воды и замер на краю суши. Черныш подбежал, чтобы облаять грандиозную птицу, но получил удар такой силы, что отлетел под вагончик. Заглядывая в будущее, надо сказать, что удар могучего клюва, пришедшийся точно в лоб, придал характеру Черныша благостную раздумчивость, не оставлявшую его до конца жизни. Увидев, какой конфуз случился с собакой, Муська не стала испытывать судьбу и рассматривала пеликана с некоторого отдаления.
- Оставьте его, ребята, - сказал хозяин. - У него крыло повреждено, летать, наверное, не может.
Так и было: летать пеликан не мог. Он, конечно, мог плавать и ловить рыбу. Однако течение постепенно сносило его все ниже и ниже, и когда принесло к последнему островку, пришлось выбраться из воды, потому что без крыльев в море - погибель.
Несколько дней птица простояла в углу, изредка сходя с берега, чтобы, по всей вероятности, смочить перья. Николай Николаевич специально наловил мелких окуньков - пеликан, склонив голову, внимательно изучил подарки, но есть не стал. Отказался он и от каши, и от лепешек. «У нас больше ничего нет», - развел руками Николай Николаевич. Пеликан пристально посмотрел на него снизу вверх желтым глазом и осторожно сполз в воду. Поплескавшись, разинул клюв: в мешке трепыхался сазанчик. «Такой рыбалки я еще не видел», - сказал Николай Николаевич.
Пеликан - птица для здешних краев обычная, но малочисленная - не то что лебеди. Однако, в отличие от лебедей, это нескладное на вид существо пользуется у местных жителей непреложной симпатией. К лебедю, надо заметить, отношение совсем иное, что совершенно естественно: всякий человек, изучавший жизнь лебедей не только по балету Петра Ильича Чайковского, знает, что романтизированная нами птица на самом деле драчлива и довольно жестока, и все пернатые стараются держаться от нее подальше.
Так что новый островитянин был принят человеком в высшей степени благодушно и с необыкновенной легкостью нашел свое место в непривычном для него общежитии: кошку надо было кормить свежей рыбой, собаке варилась уха, а пеликан добывал себе пищу сам. Еще и делил трапезу с Муськой. Если рыбалка не задавалась, он, напротив, деликатно таскал провиант у нее из-под носа.
А еще он знал одну весьма увлекательную игру: подцепит клювом с земли какую-нибудь щепку или веточку и бросает тебе. Ты в ответ должен совершить нечто подобное. У Муськи и Черныша не складывалось, а Николай Николаевич освоил. Особенно после того, как пеликан нашел в тростнике пенопластовый поплавок от сетей размером с теннисный мяч - как раз под ладонь человеку. Правило игры было простое: кто уронит поплавок - тому гол. В первые дни Николай Николаевич побеждал, но потом пеликан научился применять обманные движения клювом, и ситуация стала выравниваться. Возможно, он достиг бы и больших высот мастерства, но Черныш утащил пенопластовый мячик и изгрыз его.
Тогда пеликан придумал новую игру - в шутку пугать зверей: растопырив крылья, он с шипением набрасывался то на кошку, то на собаку и угрожающе разевал клюв. Муська спокойно подставляла хвост или голову, и пеликан, не защелкивая клюв до конца, только гладил ей шерстку. Черныш делал вид, что очень боится, и с восторженным лаем носился по острову, время от времени сверзаясь в воду.
Слух о домашнем пеликане прошел по низовьям. Приезжал орнитолог из заповедника, осмотрел птицу, но причину травмы не определил: «Это и не огнестрельное ранение, и не результат птичьей драки. Кость раздроблена так, словно его какой-то зверь за крыло цапнул. Но у нас какой зверь? Кабан? Где он мог так подставиться кабану? Не понимаю».
Прописал кальций, и следующую поездку в город Николай Николаевич посвятил скупке аптечного глюконата кальция.
В город приходилось путешествовать почти каждый месяц: сначала пятьдесят километров по реке до поселка, потом на автобусе до Астрахани. Получив пенсию, он возвращался в поселок, закупал продукты, бензин и отправлялся на остров.
В одну из таких поездок, случившихся на исходе лета, он заглянул домой и обнаружил, что его комната переоборудована под детскую, а в шкафу висят женские платья. Свою одежду он нашел в мешке на балконе. Хотел позвонить сыну на работу, но махнул рукой: «Что воспитал, то и получил».
Вернувшись, долго разгружал лодку, потом сел на ступеньки вагончика и, когда рядом собрались все насельники, объявил: «Зимовать будем, друзья мои». Друзья, думается, не поняли.
И началась подготовка к зимовке. Первым делом Николай Николаевич соорудил скотный двор: вагончик был на колесах, и пространство под ним следовало укрыть. Для этого-то и был привезен рулон металлической сетки и морозостойкая пленка. Закончив работу, он сказал: «Привыкайте, это ваш дом». Потом занялся заготовкой дров: выезжал на рыбалку с бензопилой и всякий раз добывал немного сухой древесины. Наконец выкопал яму и поставил в нее пару специально приобретенных пластмассовых бочек: «Будем рыбу солить про запас: кто его знает, что мы тут зимою наловим». А еще договорился с деревенскими рыбаками, и они привезли ему воз соломы - надо же было чем-то застелить скотный двор. Осень прошла спокойно. Николай Николаевич до конца ноября занимался дровами и рыбой и, как выяснилось, не зря: зима, против обыкновения, оказалась затяжной и холодной.
В январе, когда температура внезапно упала до тридцати, он забрал всех зверей в вагончик. Пеликан с Муськой спали на нарах, Черныш - на заиндевелом полу. А Николай Николаевич всю ночь подтапливал маленькую буржуйку, тепла которой не хватало на ветхое сооружение. Под утро и он уснул. Сквозь сон слышал шум вертолета, но ни сил, ни желания снимать с груди Муську и отодвигать согревавшего бок пеликана не было. Разбудил Черныш, скуливший у двери. Николай Николаевич сразу почувствовал, что печка погасла. Снаружи было белым-бело: и деревья, и тростники, и вагончик, и остров - все было покрыто слоем плотного, колючего инея. Белой была и протока: ее наглухо укрыла шуга.
Черныш, стоя на краю острова, вглядывался вдаль и задумчиво поскуливал, словно бы вполголоса напевал. Николай Николаевич отнес в вагончик охапку дров, растопил печку, еще раз сходил за дровами; Черныш не шевелился. «Там база, - сказал хозяин, - километрах в пяти-шести. На базе - Жулька. Собачка она симпатичная: с тебя ростом, лохматая-прелохматая. Как о матери, я слышал о ней только самые лестные отзывы... Но если ты просидишь в размышлениях еще пару дней, лед может растаять и тебе отсюда не выбраться. Так что ступай, добежишь. Сторож бывал у нас, знает тебя, сразу не выгонит, а я потом за тобой заеду - ты ведь там никому, кроме Жульки, не нужен». Исполнив еще несколько сладостных песнопений, пес в задумчивости ступил на лед и через торосы шуги, оскальзываясь, перебрался на другой берег.
Еще двое суток просидели они на нарах, греясь друг возле друга, потом потеплело, восстановилась обычная астраханская зима, когда легкие и недолгие заморозки чередуются со столь же легкими оттепелями.
А за Чернышом ездить не пришлось: его на катере доставили пограничники. Начальник заставы осмотрел остров, зверинец, жилище, угостился ушицей, попил чайку и рассказал, что с патрульного вертолета, летавшего над плавнями в самый мороз, не обнаружили над вагончиком дыма, и потому было решено срочно проведать остров. А когда на рыболовной базе пограничникам сдали Черныша, они и вовсе встревожились.
- Мы, - говорит, - взяли его с собой как разыскную собаку, на всякий случай, мало ли...
Николай Николаевич понял, что этот вертолет и пролетал над ними, когда он уснул и печка погасла.
- Но я, конечно, надеялся на лучшее, - сказал офицер, и в подтверждение его слов солдаты принесли с катера ящик тушенки и огромную коробку с чаем, сахаром, печеньем и пакетами какой-то крупы. Еще он сказал, что жена давно хотела красивую кошечку, и Муська ей непременно понравится.
- Забирайте, - согласился Николай Николаевич, - она уже взрослая, пора в свет выводить. Когда принесет потомство - мне, пожалуйста, котика. - На том расстались.
Весна выдалась спокойная, теплая, вода поднялась ненамного - даже скотный двор остался сухим. Выйдя однажды из вагончика, Николай Николаевич увидел нескольких пеликанов, плававших неподалеку от острова. Подранок, расправив крылья, стоял на краю земли и смотрел на них, а Черныш разглядывал то чужаков, то своего приятеля и даже не лаял. Заметив человека, стая неспешно тронулась вниз по течению.
А через неделю, вернувшись с рыбалки, Николай Николаевич и вовсе не обнаружил птицы. Стал допрашивать Черныша, но тот погрузился в раздумчивость такой глубины, что на вопросы не реагировал. «Не мог он бросить нас не попрощавшись, не мог! - твердил Николай Николаевич. - Мы - земные, а он - другой, он не мог!»
И в это время огромная белая птица, раскинув крылья, бесшумно слетела на остров. «Я знал! Я верил!» - говорил человек, опускаясь на колени, чтобы обнять птицу. Пеликан положил голову ему на плечо, клюв - на спину и, похоже, пытался прижать человека к себе.
- Прощай, брат, - шепнул Николай Николаевич, - если что не так, ты уж прости!
Он встал. Пеликан, сделав несколько неуклюжих шагов, легко оторвался от тверди, без видимых усилий взмыл над тростниковыми зарослями и исчез. В это мгновение Николай Николаевич совершеннейшим образом осознал, что остался один и что так будет до конца дней.
Дальнейшая его жизнь потекла уравновешенно и почти бесстрастно. Пожалуй, лишь одно малое изменение со временем прибавилось в ней: Николай Николаевич полюбил смотреть на небеса - облака мог наблюдать долго-долго. Он не знал, что это душа просилась домой - тосковала по своим небесным обителям.


<- предыдущая страница следующая ->


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz