каморка папыВлада
журнал Смена 1994-05 текст-24
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 18:20

скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

ГЛАВА VII
Центурии

Мишель Нострадамус и Анна Понсер, по мнению соседей и друзей, были счастливой супружеской парой. Но видимость, как правило, обманчива. Непоседа маг испытывал сильнейшую тягу к перемене мест. Уютный дом не радовал, спокойная жизнь процветающего буржуа раздражала. Скорбный «медовый месяц» продлился два года...
Чтобы скрасить однообразие, Нострадамус занимался не только оккультными науками, но и литературным творчеством. Он задумал создать десять циклов стихотворных предсказаний, в каждый из которых намеревался включить сто катренов, и назвал их «центуриями» (от латинского «centuria» — отряд солдат численностью 100 человек.— Прим. авт.). Впоследствии число таких циклов увеличилось до двенадцати.
Опасаясь, как бы его пророчества не попали в руки недоброжелателей и чтобы его не отправили на костер, Нострадамус, сочиняя первые катрены, записывал их справа налево. Фразы составлял на диковинной смеси латинского, еврейского, итальянского и провансальского языков и, чтобы еще больше усложнить их понимание, прибегал к особому литературному коду. Хотя опасался, что его тяжкий труд так и не дойдет до потомства.
Если прочитать все 970 дошедших до нас катренов (12 центурий), то складывается довольно мрачная картина в отношении перспектив жизни человечества в будущем. Многие специалисты полагают, что в некоторых своих катренах Мишель Нострадамус вступает в откровенный спор с появившейся в 1519 году «Утопией» Томаса Мора, призывая его спуститься на землю, бросить трезвый взгляд на окружающую действительность. Нострадамус отказывался сеять радужные иллюзии, не желал обещать людям в будущем земной рай и приятное благоденствие. Нет, не рай, а деспотию, войны и кровь дадут человечеству новые времена, если только оно к тому времени не образумится, не станет повторять трагических ошибок предыдущих поколений.
Но, как показала история последующих столетий, человечество так ничему и не научилось.
...Осенью 1939 года, вскоре после объявления Германией войны в Европе, фрау Магда Геббельс, взволнованная событиями дня, никак не могла заснуть. Ее супруг безмятежно посапывал рядом. Она переворачивалась с боку на бок, читала про себя молитвы, но все было напрасно — сон не шел. Тогда включила лампу на ночном столике, осторожно, чтобы не разбудить мужа, выскользнула из-под одеяла и подошла к книжной полке. Провела в нерешительности рукой по шершавым корешкам книг. Рука задержалась на одном томе, особенно истрепанном. Вытащив книгу, она раскрыла пожелтевший от времени томик.
Это были предсказания какого-то французского астролога по имени Нострадамус, изданные в Лейпциге в 1568 году.
Магда начала перелистывать ломкие пожелтевшие страницы. Через несколько минут, дойдя до Пятой центурии, она так разволновалась, что даже осмелилась разбудить мужа и попросила его прочитать указанный ею отрывок. По ее мнению, в нем шла речь о Германии, о рейхе, о фюрере, о судьбе «нового порядка». Полусонный Йозеф никак не мог взять в толк, что от него хочет супруга в столь поздний час. Но, услыхав слово «фюрер», тут же очнулся. Читал он предсказания до рассвета. Они произвели на Геббельса такое сильное впечатление, что утром, придя на службу, он отдал распоряжение принять на работу в министерство пропаганды штатного астролога.
И. Краффту поручили разработать и издать массовым тиражом материалы, основанные на пророчествах Нострадамуса. Сообразительный министр решил использовать их для ведения психологической войны на территории оккупированных стран Европы и Англии. С мая 1940 года немцы начали сбрасывать с самолетов подделки «Пророчеств», в которых якобы говорилось о неизбежной победе Гитлера, при этом подчеркивалось, что война непременно пощадит Южную Францию, родину великого прорицателя. Таким хитрым ходом немцы стремились поскорее расчистить себе путь на Париж.
Союзники пришли в недоумение от новых пропагандистских трюков гитлеровцев. С каждым днем на их головы сваливались все новые фальшивые пророчества великого мага. Британским секретным службам пришлось затратить 80 тысяч фунтов стерлингов в целях контрпропаганды, разумеется, с помощью все тех же, но уже правдивых, пророчеств Нострадамуса.
Великий маг и астролог, наверное, никогда не смог бы предположить, что его литературные творения станут важным инструментом в пропагандистской войне между двумя мощными политическими силами в Европе!

...Поздней осенью 1547 года, когда город Салон по утрам серебрила застывшая утренняя роса, магом-непоседой овладела тоска. У него появилось желание сняться, как птица, с места, и отправиться вновь в странствия... Ведь они всегда доставляли ему неизъяснимое удовольствие, заставляли наслаждаться этой, по сути, второй, настоящей жизнью.
Мишель все чаще сиротливо поглядывал на восток, туда, где за Альпами, за снежными вершинами, лежала прекрасная полуденная страна, которую он глубоко и страстно любил. Италия... Только там, по его мнению, можно было встретить истинных, оригинально мыслящих людей-новаторов.
Сколько знаний почерпнул он у Леонардо да Винчи! Каждую ночь Нострадамус разглядывал звездное небо через сделанный собственными руками телескоп по чертежам этого мудрого старика.
А недавно до него дошел слух о еще одном удивительном итальянце, некоем Микеланджело Буонарроти, соединившем в себе все мыслимые таланты: скульптора, поэта, художника, военного инженера, архитектора. Говорят, вся Италия от Микеланджело просто без ума! Как хотелось бы встретиться с ним, поговорить о тайнах искусства, которые сродни нераскрытым тайнам бытия. Над их разгадкой он тщетно бьется всю свою жизнь.
Однажды утром Нострадамус отправился седлать своего вечного спутника, верного мула.
Салон-ан-Прованс он покинул в январе 1548 года. Анна, смирившаяся с нелегкой участью жены великого ученого, да к тому же мага и астролога, тепло распрощалась с супругом (к тому времени она подарила ему двух детишек — девочку Мадлен и мальчика Цезаря — и носила под сердцем третьего ребенка) и нежно обняла его на крыльце дома.
— Не расстраивайся,— успокоил он ее.— Я скоро вернусь. Разлука будет короткой.
На сей раз прорицатель ошибся. Его странствия продолжались более двух лет...

...Во второй раз он открыл для себя Венецию, эту «Лучезарную застывшего времени». Здесь, в одном из самых поразительных по красоте мест, сконцентрировалось все то лучшее, что ему приходилось видеть прежде только по отдельности,— причудливая, кружевная готика, дивный, непривычный для его глаза византизм, легкое, воздушное барокко. И повсюду буйство красок, привольность красоты...
Об одном забавном случае, который произошел с ученым в Венеции, рассказывает его сын Цезарь Нострадам в своих воспоминаниях в главе «Ужин у Тривульцио».
Синьор Тривульцио, много слышавший о необычайных способностях мага Нострадамуса, решил организовать в его честь роскошный ужин. Вероятно, он хотел подтрунить над ученым и выдвинул непременное условие — Нострадамус при любых обстоятельствах должен оставаться за столом до конца трапезы.
Ничего не подозревающий пророк попросил у хозяина разрешения, перед тем как сесть за стол, вымыть руки розовой водой, и на короткое время удалился.
Пирушка началась с большого пирога, за которым последовали марципаны, называемые «засахаренным хлебным тестом»; их запивали лимонным напитком и заедали миндалем.
Затем на столе появилась спаржа — блюдо, «открывающее навстречу еде желудки и сердца гостей». Вслед за ней слуги принесли печень и желудочки диких птиц, зажаренные окорока лани, головы молодых телок и сваренные прямо с кожей куски телятины, каплунов, фазанов, голубей, бычьи языки, ветчину под лимонным соусом.
К этому времени большая часть гостей насытилась.
Но Нострадамус не проявлял никаких признаков пресыщения и увлеченно продолжал поглощать одно за другим поставленные перед ним блюда — жареную козлятину, поданную в серебряных четырехугольных тарелках, политую горьким вишневым соком, горлиц, куропаток, перепелов, журавля, лесных жаворонков и прочих пернатых, отменно прожаренных в масле.
Удивленный хозяин не спускал глаз с Нострадамуса.
— Мэтр, вы уже утолили голод? Готовы ли вы признаться в этом гостям? — с наигранной веселостью спросил Тривульцио.
— Что вы, друг мой, я только начал! — ответил Нострадамус, смачно посасывая крылышко каплуна.— Не забывайте, я был знаком с Франсуа Рабле, а он, как известно, знал толк в еде!
Хозяин понял, что розыгрыш не удается, и хлопнул в ладоши.
Тут же длинная цепочка слуг принесла следующую порцию — савонские маслины, зажаренных в сахаре петухов, запеченных на углях поросят, павлинов под белым соусом с острой пикантной подливкой под любопытным названием «шпора».
Этот странный соус, составленный из сырых яиц, молока, шалфея, муки, сахара с кусочками засахаренной айвы, гвоздики, корицы, чертополоха, обладал репутацией сильного возбуждающего средства. Видимо, поэтому дамы сразу раскраснелись...
Хозяин продолжал пристально следить за Нострадамусом. Число едоков к этому времени заметно поредело. За столом остались Нострадамус да еще пара его упрямых подражателей, лица которых лоснились, покрытые обильным потом...
— Теперь, надеюсь, вы готовы признаться перед гостями, что уже не в состоянии проглотить ни кусочка?
Не отвечая на вопрос, маг попросил синьора Тривульцио распорядиться, чтобы ему принесли немного сыра, говядины, баранины, а также побольше приправ к ним — кориандра, флорентийского укропа, миндаля, айвы, гвоздики, апельсинового сока и как можно больше мускатного ореха.
У хлебосольного хозяина от такой просьбы глаза полезли на лоб. Вскоре за столом сидел в одиночестве Нострадамус, приканчивая последнее блюдо. Потом, наконец насытившись, легко поднялся и подошел к гостям.
Озадаченный хозяин дома с тревогой ожидал момента, когда Нострадамус лопнет у всех на глазах. Но ничего такого не произошло.
— Честно говоря,— осторожно начал он, обращаясь к Нострадамусу,— я в недоумении. Ведь столько не осилить и Гаргантюа! Признайтесь, вероятно, все дело в магии?
— Никакой магии,— довольный произведенным эффектом ответил Нострадамус.— Просто каждое блюдо я запивал настойкой собственного изобретения из целебных растений, а она обеспечивает мгновенное переваривание пищи в желудке...

Рим лежал внизу среди холмов весь в развалинах, будто после очередного нашествия вандалов. Вдали виделась стена дворца папы Пия IV и замок Святого Анания.
Пришпорив мула, Нострадамус съехал к Народным воротам, миновав могилу матери Нерона, выехал на небольшую площадь. На ней возвышалась куча отбросов, распространявшая умопомрачительное зловоние. Улицы, по которым он проезжал, были узкими, скверными, с выщербленными мостовыми. Навстречу ему то и дело попадались громоздкие, дребезжащие кареты. Возле разрушенной гробницы императора Августа теперь пасли скот, плоское, прямоугольное Марсово поле близ Тибра заселил самый бедный городской люд. Мастерские ремесленников ютились между античными дворцами; они настолько обветшали, что, казалось, могли рухнуть в любую минуту.
Большая часть зданий в городе была разрушена. Среди равнин бродили козы. В минувшем декабре разлился Тибр, причинив городу большой ущерб.
В грязном, промозглом от сырости городе объявилась чума, и на острове, расположенном посередине реки, каждое утро хоронили покойников.
— Видно, чума будет меня преследовать повсюду, куда бы я ни поехал,— горько усмехнулся про себя Нострадамус.
Как он ждал встречи с великолепным городом, с величественным Римом! Но этот город, праматерь христианства, оказался грудой жалких развалин, перепачканных вонючим пометом. Мул то и дело спотыкался о трупы животных, валявшихся на земле. Многие пытались обратить себе на пользу стихийное бедствие, постигшее Рим. Воровски разбирались древние стены, похищался дорогой камень, пережигались на кострах мраморные плиты и статуи ради получения извести. Огибая греческий храм, Нострадамус заметил, что внутри, под колоннадой, устроен загон для свиней. Из подземного склепа, рядом с которым виднелись полузасыпанные колонны древнего Форума, доносилась тошнотворная вонь. Жители превратили его в отхожее место.
Нострадамус продолжал гнать осла по лабиринту темных, извилистых улочек, настолько узких, что на них не могли разминуться две лошади.
Мул ступил на ровную, ухоженную почву Кампо деи фиори, где Нострадамус увидел первые признаки обычной городской жизни — там находился рынок. Торговые ряды показались ему опрятными и даже привлекательными — женщины покупали овощи, цветы, сыр, мясо и рыбу. Проехав по мосту Систо, он миновал Сикстинские ворота и направился в Транстевере...
Нострадамусу указали на большой одноэтажный, чисто выбеленный дом. Здесь жил великий скульптор и тут же размещалась его мастерская. Во дворе лежали груды «сияющего камня», так греки называли мрамор.
Подойдя к массивной деревянной двери, Нострадамус услыхал доносившиеся из-за нее крики и грубую брань. Видимо, хозяин, не скупясь на оскорбления, отстаивал свою точку зрения.
Неожиданно тяжелая дверь резко распахнулась, и Нострадамус увидел, как крепыш невысокого роста вынес вверх ногами человека в два раза выше и плотнее его самого. Казалось, без особых усилий этот маленький «титан» донес свою ношу до набережной, где, раскачав орущую жертву, бросил ее в воды Тибра.
Когда грубиян вернулся, Нострадамус внимательно его оглядел. «Варвар» был невысокого роста, широк в плечах, с тонкими, не гармонирующими с телом ногами; безобразное лицо серого цвета, впавшие щеки, мощный, круглый череп, желтоватые глаза, небольшая бородка с двумя клинышками, перебитый крупный, мясистый нос.
И этого человека он так страстно хотел увидеть в Италии? Стоило ради такого бузотера покидать семью, насиженное гнездо?
Не обращая внимания на глазевшего на него Мишеля Нострадамуса, Микеланджело, сумрачно сдвинув брови, быстрым шагом направился к раскрытой настежь двери.
Нострадамус поспешил за ним:
— Синьор... Я проехал на осле сотни лье по горным тропинкам, чтобы встретиться с вами. Познакомиться с великим человеком Италии. Но, кажется, ошибся в своих намерениях...
Микеланджело остановился, в изумлении взирая на незнакомого путешественника.
Нострадамус учтиво продолжил:
— Меня зовут Мишель Нострадамус, родом я из Франции, из провинции Прованс, по профессии медик-астролог, к тому же прорицатель и маг. В настоящий момент совершаю путешествие по Италии, чтобы собственными глазами увидеть все знаменитые сокровища вашей несравненной страны. Я ошибся в своих намерениях, изъявив желание встретиться с вами, потому что перед моими глазами предстал несравненный гений с невыносимым, дурным характером, а я представлял вас человеком столь же достойным и куртуазным, сколь достойны и грандиозны созданные вами величайшие творения.
Микеланджело молча слушал незнакомца, в столь изящной форме высказывавшего в его адрес нелицеприятные упреки. На такое в его присутствии отважились бы немногие смельчаки!
Нострадамус внимательно посмотрел на своего собеседника:
— По обрывкам фраз, которые против воли мне пришлось подслушать, я понял, что этот человек — тонкий знаток искусства и осмелился противопоставить вам мэтра Рафаэля. В его творчестве он увидел необычайную точность рисунка, гармонию линий, особый колорит, нежность и тонкость красок, умение передавать на полотне громадное пространство, которое он мастерски использует для новых форм самовыражения... А это не всегда встретишь в вашей живописи.
Микеланджело позеленел от злости.
— Неужели вы не знаете,— взорвался он,— что треклятый Рафаэль всю жизнь был только художником! А я никогда им не был. Живопись не для меня! Хотя я и разрисовал фресками плафон Сикстинской капеллы... Я скульптор, поэт, архитектор. Не забывайте, что я кое-что смыслю в военной инженерии и принимал участие в возведении укреплений во время осады Флоренции. Разве вы не видели моего «Геракла», «Давида», «Снятие с креста», мои гробницы для членов семьи Медичи во Флоренции, мои статуи на гробнице папы Юлия II? Кто все это сделал, ваш Рафаэль?
Гнев Микеланджело забавлял Нострадамуса:
— Пока я говорю вам только о Рафаэле. Но еще не рассказал, какой дивный спектр чувств, внутренних возвышенных переживаний вызывают у меня шедевры Джотто...
На сей раз зелень на щеках Микеланджело уступила место землистой серости.
— Пойдемте, я покажу вам, что такое настоящий шедевр!
В дальнем углу мастерской Нострадамус увидел поразительную по красоте мраморную композицию: скульптуру Вакха в образе юноши — бога плодородия, растительности и виноделия.
— Ну что,— язвительно спросил скульптор, увидя немое восхищение Нострадамуса,— разве это не чудо?
Это действительно было чудо.
В высоко поднятой руке Вакх держал чашу. Виноградные гроздья и листья венчали его голову. Виноградные ветви оплели и пень, на котором стоял Вакх, и присевшего возле него Сатира. С другой, опущенной руки Вакха свисала шкура тигра, его голова покоилась между раздвоенными копытцами Сатира; мертвая голова как напоминание о том, что произойдет с головой самого Вакха в будущем,— символ тщетности всех земных наслаждений.
— Тебе приходилось прежде видеть что-либо подобное? — переходя на «ты», спросил Микеланджело.— Никогда раньше Вакх не изображался в образе юноши. В Риме есть несколько изваяний, привезенных из Греции. Бородатые старцы, скучные и убогие. Я сразу решил, что мой Вакх будет юношей, как и полагается богу веселия и плодородия!
— Вероятно, твою идею не так просто оказалось осуществить? — поинтересовался Нострадамус, переходя вслед за хозяином на более сердечное, дружеское общение.
— Да уж, повозился... В поисках нужной натуры пришлось побродить по рынкам. Я осмотрел тысячи горожан — у одного взял шею, у второго плечи, у третьего живот. Но все выходило ходульно, неубедительно. И тогда обратился к своему другу Лео Бальони. «Мне позарез нужен натурщик,— сказал я ему.— И из знатного рода». «И непременно красивый»,— добавил он. «Да. Но его красота должна быть поблекшей, увядающей. А фигура слегка искаженной...» «Чем же?» — поинтересовался мой друг Лео. «Конечно же, вином, излишней чувствительностью, распущенностью».
Он привел ко мне графа Гилаццо из очень знатного рода. Поняв, что вельможу не соблазнить деньгами, я сказал ему о намерении увековечить его в образе великого греческого бога Вакха, или Дионисия,— это уж как ему больше нравится. Он пришел в восторг.
После ночных попоек и краткого утреннего сна граф приезжал ко мне в сарай, раздевался и принимал требуемую позу. Я заставлял менять ее сотни раз, и он безропотно подчинялся. К сожалению, к вечеру Гилаццо прилично напивался. Тогда я вплетал ему в волосы виноградные гроздья и рисовал их, словно они росли у него из головы. Эта процедура ужасно забавляла графа. Однажды он сильно перебрал, упал с деревянной платформы, сильно ударившись о земляной пол, и долго лежал без движения. Испугавшись, я вылил на него ведро воды. Когда граф пришел в себя, он молча оделся и, не попрощавшись, скрылся за дверью. Больше я его не видел.
Потом другой мой друг, Якопо Галли, подыскал чудесного семилетнего мальчишку с кудрявыми золотистыми волосами и с большущими теплыми черными глазами. Хотя работать с таким натурщиком было трудно, но в конечном итоге кое-что все же получилось...

В мастерской повсюду — на столах, стульях, полках и даже на постаментах скульптур — лежали разбросанные в беспорядке листы плотной бумаги. На них рукой Микеланджело были нарисованы части мужского тела. С удивлением Нострадамус отметил, что среди сотен рисунков нет ни одной детали столь обожаемого художниками женского тела. На его недоуменный вопрос Микеланджело досадливо бросил:
— Женские формы меня не интересуют. Сильная часть природы заключена в мужчине.
— Каждое утро,— тактично перевел Нострадамус разговор на другую тему,— ты начинаешь рисовать какую-то новую модель, одержимо, неистово, словно тебе это в новинку, словно вновь отправляешься в увлекательную неизвестность. Неужели тебе не надоело рисовать одно и то же — голову, руки, плечи, грудь, ноги?
— Да ведь они всегда разные! Неповторимые, особенные, единственные в своем роде. Запомни, дружище, в мужской фигуре можно найти все формы, какими только Господь одарил вселенную. Тело и лицо человека могут сказать о нем все.
— А как показать тайные свойства человека? Ведь никто не стремится выставить напоказ свою душу.
— Это зависит от скульптора, от того, насколько глубоко он способен проникнуть сквозь внешнюю оболочку... Всякий раз, приступая к работе, я мысленно говорю себе: «А ну-ка покажи без утайки, кто ты есть на самом деле, предстань перед миром нагим, словно новорожденный...» Когда наблюдаю человека, вижу его обнаженное тело, чувствую то же самое, что чувствует астроном, открывая новую звезду. Если бы ты сумел нарисовать всех мужчин на свете, тогда, несомненно, познал бы всю правду о человеке.
— Такое сделать невозможно!
— Знаю. Предстоит тяжкий труд. Но если мне это не удастся, значит, тайна останется нераскрытой... А теперь пройдем дальше, я покажу тебе еще одно чудо.
Войдя в следующее просторное помещение, Нострадамус увидел только что завершенную величественную скульптуру.
— Что скажешь, великий маг? Разве она не поражает воображение? — спросил Микеланджело, пытаясь по глазам Нострадамуса выяснить, какое впечатление произвела его работа на мага.— Перед тобой гробница, предназначенная для Лоренцо Медичи. Я работал над ней семьсот ночей и только вчера на рассвете закончил. Уверен, она будет самой прекрасной в усыпальнице Медичи во Флоренции...
Мишель Нострадамус благоговейно молчал.
Микеланджело тихо спросил:
— Как ты думаешь, смог бы такое сделать Рафаэль?
Великий маг не ответил.

Микеланджело привел Нострадамуса поужинать в деревню, истинно итальянскую тратторию, расположенную неподалеку от Палаццо дель арте. Фасад трактира скрывался за плотной листвой фиговых деревьев. Они вошли в просторный зал с внушительными каменными сводами, сохранявшими приятный полумрак и прохладу.
За грубо сколоченными столиками, сидя на расшатанных скрипучих табуретках, кутили, просаживая заработанные за день деньги, чесальщики шерсти с готовыми ко всем превратностям судьбы случайными подружками.
В громадном камине потрескивали сучья пихты.
Чувствовалось, Микеланджело здесь свой человек, да и вел он себя, как дома. Его тут же обняли подбежавшие две служанки с весьма опасным декольте. С озабоченным видом к нему поспешил сам хозяин.
— Мэтр! Благодарю вас за оказанную честь. Вся прислуга и я готовы, как всегда, удовлетворить любое ваше желание.
— Сегодня требуется услужить моему другу. Он прибыл из Франции, и, имейте в виду, ему приходилось бражничать с самим Пантагрюэлем!
На столе появились пузатые кувшины с любимым «тосканским» с родины Микеланджело, блюда с зеленью и зажаристыми кусками свинины.
Осушив первый кувшин под изысканную закуску, Микеланджело бросил на нового друга любопытный взгляд.
— Ведь ты маг, ясновидец, пророк и колдун, так? Можешь ли предсказать, что мне готовит будущее?
Нострадамус, подняв голову, долго смотрел на темные, старинные своды, словно заменившие ему звездное небо. Затем сказал:
— Тебе остается два десятка лет жизни, чтобы утвердить в мире художнические концепции во всем их поразительном могуществе. Твои творения удивят грандиозными масштабами вселенную. Ты станешь тем светочем, который озарит творческий путь многих людей. Все будут относиться к тебе с благоговейным почтением. Стяжаешь всемирную славу...— И, рассмеявшись, добавил: — И твоя слава затмит славу Рафаэля!
Пропустив мимо ушей иронию Нострадамуса, жаждущий славы и мирового признания Микеланджело впитывал его слова, словно они были чудодейственным эликсиром...
В ту ночь два новоиспеченных друга совершили затяжное «турне» по всем тратториям, тавернам и притонам Трастевере. Утро застало их лежащими на земле, объятыми глубоким сном.
Прощаясь с Римом, Нострадамус направил своего мула к Ватикану, на площадь Святого Павла, чтобы полюбоваться папским дворцом.
Стоя перед дворцом, откуда на протяжении столетий вершились судьбы мира, Нострадамус размышлял о будущем этого института, о будущем тех, кто провозгласил себя «наместником Христа на земле». Тут, на площади, ему пришли в голову несколько катренов, касающихся судьбы последних шести пап и самого Ватикана. Он записал их на куске пергамента и сунул в седельную суму в надежде придать им литературный вид по возвращении во Францию, в Салон.
ПРОРОЧЕСТВА НОСТРАДАМУСА
Папа Пий XI
Семнадцать лет правленья позади,
А пять конец положат нужному процессу,
Другого, Боже, на трон ты посадил,
Не будет он похож на римлян,— без эксцессов.

(Папа Пий XI был избран в феврале 1922 года, умер в феврале 1939 г. после семнадцатилетнего понтификата. Вторая мировая война положила конец революционным преобразованиям римско-католической Церкви. Она продолжалась пять лет.
Избранный затем на папский престол Пий XII родился в Риме, в старинной аристократической семье, и отличался несвойственным итальянцам аскетизмом.)
Папа Пий XII
Великий папа бойню учинит,
К властям он стал весьма угодлив,
Себе Дунай весь подчинит,
А крест его весьма уродлив.
(Папа Пий XII был активным сторонником войны и отличался полным подчинением светской власти. По его приказу преследованиям подверглись более 100 тысяч христиан в Европе, собственность которых была конфискована в пользу Ватикана.
По его распоряжению священники при встрече с Муссолини отдавали фашистский салют, а после заключения конкордата между нацистской Германией и Ватиканом некоторые прелаты украсили свои храмы свастикой (уродливые кресты).)
Папа Иоанн XXIII
Четыре года на папском престоле,
Но грязный развратник его заменил,
В Равенне и Пизе таким недовольны,
Смещайте: терпеть его больше нет сил.
(Иоанн XXIII, который сменил в 1958 году Пия XII, правил чуть меньше четырех лет. Он способствовал проведению реформ в Церкви, под его руководством разрабатывались новые религиозные и социальные программы. Его доброта вошла в легенду.
После смерти очень старого Иоанна (умер в возрасте 82 лет) папой был избран Павел VI, который ничем не сумел затронуть сердца верующих. Царившая коррупция, постоянные финансовые скандалы лишали блеска духовный облик Святого Престола, в различных городах Италии раздавались требования сместить его с высокого поста.)
Папа Павел VI
Когда упокоится стареющий папа,
На смену придет помоложе ему.
Померкнет Святого Престола слава,
Нечестные люди разграбят казну.
(См. толкование выше.)
Папа Иоанн-Павел I
Над избранным папой свои посмеются,
Им не понравятся ласка, любовь,
Уста его скоро навеки сомкнутся, —
Лишь злость и обиды гонят их кровь.
(Понтификат Иоанна-Павла I продолжался всего тридцать три дня. За время своего короткого пребывания на престоле он сумел снискать любовь простых людей из-за своей честности и доброты. Но его намерение приступить к коренным реформам в Церкви нажило немало врагов в среде высшей церковной иерархии, которые усмотрели в этом посягательства на свои привилегии и не скрывали злобы к нему.)
В одном из своих катренов Нострадамус говорит о некоем папе Поле (Павле), вероятно, имеется в виду Иоанн-Павел II родом из Польши (Поль). Он говорил о стремлении его врагов убить его (скорее всего имеется в виду покушение на жизнь Иоанна-Павла II в мае 1981 года).)
Если верить дальнейшим предсказаниям мага, то после этих шести пап папский престол в течение года будет занимать лжепапа по имени Клемент. За его короткое правление Церковь постигнет раскол, спровоцированный курией реформаторов.
Последний, сто двенадцатый по счету, папа, в соответствии с пророчеством Нострадамуса будет носить имя Петра, на нем и завершится папский цикл протяженностью в две тысячи лет. Ватикан прекратит свое существование, а все его богатства будут разграблены. Нострадамус по этому поводу написал такой катрен:
Великий Рим! Твоя погибель рядом:
Не только рухнут стены и прольется кровь,
Нет, злоба пропитает всех таким ужасным ядом,
Гоненья уничтожат все, чтоб не возникло вновь!


<- предыдущая страница следующая ->


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz