каморка папыВлада
журнал Смена 1994-05 текст-12
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 08:52

скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

Рассказ

АРКА и МИЛДА
АЛЛА АВИЛОВА

В угарном кафе-стекляшке у Москвы-реки под закрытие, когда там разгул особенно тяжелый, они встретились друг с другом взглядом. Мила и Аркадий звали их. Она была маленькая, нервная, окислевшая от вина, он — узкий, сутулый, рассеянный. Он тоже пил красненькое, но казался трезвым, потому и выделялся. И она бросалась в глаза — такая слабенькая среди матерых забулдыг. Зашла сюда с подругой Томой после работы распить бутылочку и открыть сердце, где много всего накопилось, да и застряла: как повторили девушки заказ, стало время для них чужой выдумкой, далекой от жизни. Вот и досидели до закрытия, не заметив, что ни справа, ни слева ни одного приличного человека не осталось. Сидели обе свинцовые, смотрели беспокойно, встать бы и уйти, а подняться не было воли. Тут Мила увидела Аркадия, и одновременно — он ее.
Он смотрел на нее, не отрываясь, большими, слишком большими, темными глазами. И вдруг эти глаза стали светлыми от улыбки. Мила не выдержала и перевела взгляд. Появилась шумная тетка с раздачи, которая принялась убирать со столов и выгонять посетителей: кафе закрывалось. Аркадий встал и пошел к выходу. Мила это заметила и покраснела. Ругань, раздавшаяся за ее спиной, помогла ей прийти в себя. Тетка орала на офицерика, одиноко осевшего над недопитым стаканом и ее не понимавшего. Мила встала, подняла Тому и под руку с ней двинулась к выходу.
Вышла на улицу и увидела его. Аркадий стоял рядом с кафе, курил. Сердце у Милы подпрыгнуло, грудь сжалась. Проходя мимо него, она опустила голову и прижала к себе тихую, ослабевшую подругу. Он не двинулся, не сказал ни слова. Мила прошла дальше пару шагов и остановилась. Затылок свербило от его взгляда. Она повернулась к нему, и так они втроем и замерли.
Ноющий голосок Томы вывел их из неподвижности: «Ты что, Людмила? Пойдем в метро». «Я помогу!» — вдруг прохрипел его бас, такой неожиданно тяжелый при его худобе. Он тотчас оказался рядом, подхватил Тому с другой стороны, отчего та в испуге метнулась вперед, но он ее удержал, успокоил, и они слаженно пошли дальше.
Мила молчала, и Аркадий молчал. Молчала и побелевшая от желудочной смуты Тома. Вошли в вестибюль метро, прошли автоматы, спустились на эскалаторе вниз. Только в вагоне он опять подал голос: «Вы, значит, Люда. А я Аркадий». «Я Мила»,— поправила она его. «О!» — как бы разочарованно отозвался он. «Не нравится?» «Так зовут мою мать». «Приятное совпадение». «Не очень. Я свою мать не люблю». Мила посмотрела на Аркадия серьезно: «Понимаю. Я свою мать тоже не люблю».
Когда отвезли Тому домой, Аркадий предложил Миле поехать к нему пить чай. Это ей понравилось, не вино, а чай. И они поехали. Аркадия она совсем не боялась, а отчего такая смелость — не понимала.

Аркадий занимал в перекошенном, аварийном домишке у Тверского бульвара полуподвальную комнату, которую называл ателье. Он был художником. «Живу, как Мастер,— пошутил он, заметив, как оторопела Мила при виде его обиталища.— Вы, конечно, читали Булгакова?» «Конечно»,— соврала Мила, только понаслышке знавшая о знаменитом романе. Во всех окнах было темно. «Здесь еще кто-нибудь живет?» — спросила она. «Есть еще старушка на втором этаже. Остальных всех уже выселили. Дом собираются ломать»,— объяснил Аркадий.

Через калитку в высоком заборе вошли в заросший двор, постояли там немного, подышали черемухой. Все было так необычно, а страх у Милы не появлялся. Аркадий толкнул одно из нижних окон ногой, впрыгнул вовнутрь и подал ей оттуда руку. Она спрыгнула к нему в темноту и оказалась в его объятиях. В ту ночь они дали друг другу клятву верности и новые имена: Арка и Милда. Первое хотела она, второе — он.

Виделись потом каждый день. Обычно Милда приходила после работы к Арке, который ждал ее с ужином, и оставалась у него в ателье допоздна. Иногда встречались в городе и шли в кино, на концерт или бродили по Москве, заглушая вечерний голод булочками. И всегда было хорошо: ничего особенного не происходило, а пустоты не было. Продолжалось это счастье полгода, потом вмиг улетучилось, когда стало известно, что Милда забеременела.
Эта новость сразила обоих. Милда стала нервной, не дай Бог задеть, Арка — тихий. Слушал отчаянные Милдины слова и молчал, от чего она совсем выходила из себя. Больше всего мучилась Милда от того, что не знала, как поступить. Оставить ребенка было страшно, но и дать его убить тоже было страшно. А Арка молчал. Наконец Милда приняла решение и заявила Арке: «Хочешь ты или не хочешь, а ребенок будет жить». Арка съежился и сказал: «Знаешь, тут такое дело. Я шизофреник. Наследственный». У Милды началась истерика. Зарыдала не своим голосом, спрятав лицо в диванную подушку, потом вскочила и убежала из ателье. Арка ее не догонял, не останавливал, не возвращал. И после этого не звонил, не искал.

Прошло десять дней, и Милда стала прежней. Нашла по знакомству хорошего врача, и тот без всяких мытарств избавил ее от беременности. Прошли тошнота и нервозность. Арка не объявлялся, и славу Богу,— она знать ничего о нем не хотела. Шизиков Милда боялась. Вот только надо было вернуть ему папку с самиздатовским «Мастером и Маргаритой». Булгаковский роман Арка вспоминал часто, и Милда наконец попросила дать ей его «перечитать». Взяла, но так и не открыла: все было не до того. Отвезти папку Милда не могла себя заставить. Решила переждать на всякий случай какое-то время и выслать по почте.

Арка позвонил Милде спустя два месяца после их последней встречи, когда она вообще перестала вспоминать о нем. Спросил: «Как ты?» Она растерялась, не знала, что ответить. «Не молчи, пожалуйста»,— попросил Арка, и была такая удрученность в его голосе, что Милда в слепом порыве заговорила с ним, как раньше. Он прервал ее: «Давай не по телефону». И договорились о свидании через полчаса у памятника Гоголю, где обычно встречались.
Повесив трубку, Милда ужаснулась происшедшему: опять в ее жизни Арка. «Не поеду»,— сказала вслух. Тут вспомнила об Аркином «Мастере»: «Поеду, отдам папку и обратно». Нет, вновь связывать себя с шизиком она ни за что не будет. А клятва? В ту их первую ночь она сама предложила: «Давай поклянемся, что никогда не оставим друг друга без обоюдного согласия». Был восторг от их ласковой, безграничной близости и страх, что это счастье, как всегда, неожиданно пропадет. Арка смеялся над ней, говорил, что не верит в такие детские клятвы, стал допытываться, зачем это ей. Когда же Милда призналась, что ее уже два раза бросали, да еще и расплакалась от старых обид, Арка сразу же поклялся. Ну и сама она, естественно.
Милда отмахнулась от прошлого: «Ерунда. Та дурацкая клятва — такая же игра, как эти наши тайные имена». Все же было беспокойно от мысли, что Арка заведет о клятве разговор, но и тут нашлась: «Он ведь пропал? Пропал. Значит, сам первый ее нарушил. Скажу, что не могу ему этого простить».
Был одиннадцатый час и темнело, когда Милда пришла к Гоголю в тот июльский вечер. Арка уже ждал. Увидев ее, бросился к ней, обнял и долго держал, с силой прижав к себе. Этот порыв насторожил Милду: Арка прежде был сдержанным. Она не чувствовала ничего, кроме неудобства. Освободившись, Милда вгляделась в лицо Арки. Оно было лихорадочным. От нехорошего предчувствия громко и часто забилось сердце.
«Вот твой «Мастер»,— начала Милда, передавая Арке полиэтиленовый пакет с папкой. Она хотела быстро проговорить заготовленные слова, но он ее перебил: «Я не звонил, потому что не хотел тебя пугать. Как бы это объяснить... Ну, в общем, я тогда сдвинулся. Знаешь, повело... Ну, в общем, я был нехорошим». У Милды заныло сердце. «А теперь?» — спросила она с деланным спокойствием. «Теперь ничего. Можно сказать, прошло». «И часто с тобой такое?» «Периодами. Первый раз случилось в четырнадцать, потом еще раз в армии, ну а это был, значит, третий раз».
«Аркадий,— начала она,— ты понимаешь... За это время...» Он прижал ее к себе и шепнул в ухо: «Ты меня не бросишь?» Спросил он это еле слышно, а прозвучало пронзительно, потом — тишина, и ее Милда не смогла выдержать. «Ну что ты, нет, конечно, нет...» — сказала она скороговоркой. Арка, как это услышал, распрямился, стал разговорчивым, даже остроумным. Милда забыла о неприятном, смеялась его шуткам и под конец уже отвечала его поцелуям. Спать она поехала к себе, и он отпустил ее легко, со светлой улыбкой. Договорились о встрече на следующий день.
По дороге домой Милду охватило беспокойство. «Как же так, завтра опять Арка. Что же ты делаешь?» — спросила себя гневно, как это делала ее мать, если она что-то выкидывала. Милда ничего не понимала — ни в себе, ни в том, что происходило. Ее сердечко металось, как мышка, замирало, скребло.

Месяца три все было хорошо. Милда успокоилась. Арка написал ее портрет, и она им очень гордилась. Надвигалась очередная конкурсная выставка творческой молодежи в Манеже, и Милда потребовала, чтобы Арка послал туда ее портрет. Арка сначала не хотел. Он такие выставки презирал, а Милдину головку в стиле Модильяни серьезной работой не считал — написал ее всего-то Милде на потеху. Портретами Арка вообще не занимался, его жанром были натюрморты. Густые, махровые, они «шевелились» при сосредоточенном всматривании. Таких натюрмортов никто, кроме Арки, не писал, и друзья-художники считали его гением.
«Выставись хоть раз,— уговаривала Арку Милда.— Что толку показывать работы только знакомым». И Арка в конце концов уступил ей. Вместе с Милдиным портретом отдал на конкурс и свои уникальные натюрморты. Комиссия, защищавшая публику от самовольства художников, конечно же, их отвергла. А вот Милдин портрет, к изумлению Арки, конкурс прошел. Один из титулованных стариков, задававших тон в комиссии, с детства млел от Модильяни. Когда кто-то заметил, что маловато в экспозиции молодежного баловства, он указал на Милдину головку: «Вот та красотка с лошадиной мордашкой подойдет». В довершение всех неожиданностей попал Милдин портрет еще и в каталог.
После успеха на выставке хлынул в ателье Арки поток любопытных.
Приходили большей частью «посмотреть»: хвалили, сплетничали и ничего не покупали. Правда, на Милдин портрет покупатели были и даже предлагали хорошие деньги, но его продавать Милда не разрешала. Арка угощал гостей красненьким, а когда и чем покрепче. Бывало, покупал напитки на последние деньги и на закуски уже ничего не оставалось. Когда Милда появлялась у него вечером после работы, он бывал почти всегда перекошенный. Она негодовала. «Ну не злись, родная»,— говорил он со светлой улыбкой, путаясь в словах, и просил денег на макароны. Плохо было и то, что Арка выпал из привычного ритма и не мог по-настоящему работать. Наконец она ему сказала: «Будешь и дальше заливать, между нами конец».
«Все наладится,— стал успокаивать Арка Милду.— Вот объявится серьезный покупатель, получу денежку и куплю хороших красок. Первоклассный материал всегда меня вдохновляет. Ну а начну работать, ни гостей не будет, ни выпивок». «Это ты только говоришь»,— не верила Милда. «Не бойся,— продолжал убеждать ее Арка,— я сам знаю, что мне много пить нельзя. Вот сорвался тогда, когда с тобой... ну ты знаешь,— и сдвинулся». От такого неожиданного признания Милду бросило в жар. «Вот что,— сказала она,— продавай мой портрет и покупай свои краски».

Покупатель нашелся быстро. «Такое дело надо отметить,— сказал Милде Арка, довольный сделкой.— Назови желание». Она выдала первое, что пришло в голову: «Хочу искупаться в ванне с шампанским!» «Будет!» — отозвался ей в тон Арка. Он отправил Милду мыть ванну, а сам — на такси в гастроном, за шампанским. Вернулся с 20 бутылками. Забрались в ванну и стали открывать шампанское, стреляя пробками в потолок и обливая друг друга пенистыми струями, как из огнетушителя. Ну а дальше делали уже совершенные глупости. Накупались до головокружения и кидали потом еще зажженые спички в шампанское, но оно не горело. Вот такая была забава, а на следующий день, в четверг,— страшное.
Собрались вместе на день рождения Томы. Милда появилась на выходе у метро Тушинская в полседьмого, как условились, Арки не было. Не пришел он и полчаса спустя, и Милда терзалась, не зная, что делать — обидеться или забеспокоиться. Последнее перевесило естественным образом: душа так ныла, что возмутиться не могла.
Нашелся несломанный автомат, и Милда позвонила Арке. Никакого ответа. Постояла еще 15 минут у метро, потом позвонила Томе, что они не приедут, после чего пошла обратно в метро и поехала к Арке. Зачем — сама не знала. Поехала, и все. В душе была сумятица, и подташнивало от тревоги.
Вот и домишко, и в окнах у Арки свет. Так, значит, все-таки дома! Милда стукнула ногой раму зашторенного Аркиного окна. Никакой реакции. Она вошла во двор. Здесь окно было, как обычно, открыто. Милда впрыгнула через него в ателье и увидела Арку у мольберта: он стоял сжавшись, с кистью в руке, и смотрел в ее направлении широкими от ужаса глазами — но не на нее смотрел, а как бы сквозь нее. И у Милды также расширились глаза, ужас передался и ей.
Как два изваяния простояли они с минуту друг против друга, после чего Арка неожиданно ожил: улыбка узнавания сняла с его лица напряжение. «Ты!» — сказал он с чувством. Бросил кисть, шагнул к ней. Расслабилась и она, однако ужас не пропал, лишь задвинулся в угол и оттуда излучал смуту.
Арка обнимал ее, целовал, будто после долгой разлуки. «Ну и молодец же ты! Какая же ты молодец, что пришла!» — восклицал он. Вдруг резко захохотал, отчего Милда опять съежилась. Арка смеялся и периодически, как заведенный, оглядывался на темный угол ателье, где были сложены папки с бумагой, картон и листы фанеры. «Он туда спрятался — тебя испугался,— наконец сообщил он.— Видишь, выглядывает? Я зову его Ирод».
Милда дернулась из объятий Арки, но он сжал ее еще крепче. «Пусти!» — закричала она и стала неистово вырываться из Аркиных рук. От ее крика Арка пришел в себя. Он по-прежнему не выпускал ее, но держал теперь ласково и старался успокоить. Так и не вырвавшись, Милда затихла. Арка прошептал ей, вялой, в ухо: «Прости, что напугал. Ну, пожалуйста, прости. Ты ведь не уйдешь?» Она молчала. «Хочешь, пойдем куда-нибудь отсюда».
Арка разжал объятия, но Милда не шелохнулась. Он подвел ее к окну, помог ей выбраться во двор, все время вглядываясь несчастными глазами, оживает ли Милдино лицо. Милда из жалости к нему улыбнулась. Вышли переулками на Тверской бульвар, и там, в его октябрьской пустоте и отрешенности, их души сблизились. Сидели на спинке лавочки, уйдя подбородками в воротники, и говорили.
«Ты появилась, и Ирод пропал»,— рассказывал Арка. Ирод был черный, неуловимый, хищный — старая, назойливая галлюцинация. «Как же так? По какой причине этот новый приступ?» — недоумевала вышедшая из оцепенения Милда. То, что в сдвиге Арки не было никакой логики, мучило ее больше всего.
Он уже рассказал ей, как хорошо утром работалось. Высветлял стебелек на своем последнем натюрморте «Сухие цветы» — и тут его сжало: не смог вдохнуть. И, когда задыхался, перед глазами возник Ирод. «Ну, почему, почему, почему?» — продолжала недоумевать Милда. «Не знаю»,— только и мог сказать Арка. Все было хорошо. Прекрасное, солнечное утро. Отличное настроение. Никаких забот. И вдруг это.

Два следующих дня прошли нормально. В воскресенье была свадьба Милдиного родственника, где она должна была присутствовать. Арка собирался в тот день работать. Измученная лихорадочным торжеством, Милда вернулась домой к полуночи и упала в постель. В три часа ночи ее разбудил телефонный звонок. Она вскочила, бросилась в коридор к телефону, в трубке — неприятный, искаженный голос: «Ты уже дома? Это я». С ужасом узнала Арку. «С тобой все хорошо?» — продолжал тот жуткий голос и вдруг разрыдался: «Он опять здесь!.. Он хочет моей крови!» И короткие гудки в трубке.
Только Милда положила трубку, как телефон вновь зазвонил. Тот же голос на другом конце провода: «Милда, моя родная, приезжай, прогони его, он боится тебя... Милда, приезжай. Милда, прогони его. Милда, родная, приезжай...» И дальше в том же духе, как испорченная пластинка.
Милда нажала рычажок, голос сменили короткие гудки. «Кто это звонит ночью?» В двери родительской комнаты появилась заспанная гневная мать. «Ошибка»,— отозвалась. Милда. «Что ты тогда торчишь у телефона? Иди спать. Завтра не встанешь на работу»,— распорядилась мать и пошла в туалет. Милда собралась было идти к себе в комнату, как телефон зазвонил опять. В трубке продолжение того же: «Милда, родная, прогони его... Он боится только тебя... Приезжай, Милда, прогони его...» И короткие гудки. Она взяла телефон и пошла с ним в свою комнату, спасаясь от новых вопросов матери. Та должна была вот-вот появиться. Может, пойдет сразу спать? Нет, мать все же зашла к ней. И пошло: «Что тут происходит? Кто это без конца звонит? Зачем ты врешь?» Мать взяла телефон и вывернула звонок. «Спать»,— бросила она Милде и ушла с телефоном из комнаты.
Милда просидела какое-то время на постели. Грудь была сдавлена, однако голова работала с утренней бодростью. «Если поеду, что тогда? Я все равно не смогу ему помочь... Позвонить в «Скорую»? А что скажу? Я же ничего толком не знаю... Лечь спать. Просто лечь спать. Завтра утром позвоню ему. А что скажу, если спросит: как же ты меня одного оставила?.. А вдруг он что с собой сделает?» Она оделась и пошла ловить такси.
Свет у Арки горел. Милда вошла во двор и заглянула в открытое окно: Арка сидел на полу и смотрел на свою руку. С нее капала на пол кровь. Он почувствовал Милдин взгляд и резко повернулся к ней. Не удивившись, не обрадовавшись, бросил ей коротко: «В тумбочке должны быть йод и бинт».
Она впрыгнула в ателье и перевязала его. «Мастерски»,— похвалил он со светлой улыбкой. «Как это случилось?» «Не спрашивай». «Нет, ты должен мне рассказать,— настаивала она.— Раз ты звонишь среди ночи и просишь приехать, я хочу знать, что происходит». Его улыбка пропала. «Я тебе звонил? Когда?» «Час назад». «Не может быть». «Почему же, ты думаешь, я здесь?» «Я тебе звонил?.. Как же так... Почему?» «Ты говорил, что Ирод здесь». «Ирод? Он здесь?» Арка посмотрел в угол с папками и изменился в лице: «Да, верно, он здесь». Тут Арка жутко, по-кошачьи, зашипел и стал пятиться к окну.
У подоконника принялся искать глазами что-то на полу. Наконец нашел: это был нож. Поднял его, замахнулся на папки в углу и закричал: «Я же дал тебе крови! Еще хочешь? Сколько? Всю мою кровь? И тогда отстанешь?» И тут с размаху вколол нож в только что перевязанную руку. Милда взвизгнула. Арка повернулся к ней: «Ты?! Пришла! Родная моя! Пришла!» И затрясся в рыдании. Бинт на руке потемнел от крови.


<- предыдущая страница следующая ->


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz